Исцеление.

      Вся учебная неделя была спокойной: скучные уроки, на которых недолго отбросить коньки от тоски, нескончаемый поток бесполезнейшей информации, приевшиеся лица, нудные беседы, глупые шутки. В столовую Эдди больше не заходит — не видит необходимости, потому что не может есть, что является главным предназначением этого «чудного места», а косые взгляды группы, в случае обнаружения на его лице мягкой эмоции, направленной в сторону Хендерсона, ему явно нужны в последнюю очередь. Партия во вторник была отменена самим лидером в виду плохого настроения, неготовности вновь взяться за проведение игр. Так пусто внутри, а от одной мысли о банальном вступлении, знаменующем начала нового приключения в D&D, становится, мягко говоря, неприятно, какой-то необъяснимый дискомфорт, вызывающий мгновенную усталость, а за ней и уныние. То, что занимало в его жизни значимое место, вдруг становится чем-то, чего он всеми силами избегает.       Сегодня пятница, должна пройти партия, но Мансон вновь всё отменяет. Ну не может он. Просто. Не. Может.       Группа непонимающе смотрит на него, получая информацию об второй сорванной игре, Майк только пожимает плечами, не очень обеспокоенный этим фактом, радостный, что освободившееся время уйдёт на его горячо любимую девушку, Уилл кивает, только присоединившийся к клубу, он спокойно относится к подобному, не зная подробностей о том, как это происходило раньше, Байерс ничего не теряет, Дастин одаривает Эдди обеспокоенным подозрением, кажется, догадавшись, в чём дело, докопавшись до его переживаний через один неаккуратно брошенный взгляд, устанавливающий мгновенную связь, передающую Хендерсону всё, что старательно утаивается в душе, скрытой за тёмной радужкой. Мансона определённо ждёт сегодня душещипательный разговор дома. Сегодня Дастин навещает Максин, поэтому этот момент отдалится, чему Эдди крайне благодарен.       После уроков Мансон нехотя бредёт в своё временное место жительства, отчего-то боясь предстоящей беседы с Дастином. Из-за чернеющих туч за окном в комнате темно. Эдди включает настольную лампу, чтобы хотя бы видеть текст. Свет загорается с щелчком, а затем с ним же и тухнет. Темно, и грубый ветер ломится в кажущееся сейчас ненадёжным стекло. Деревья склоняют ветви, отрываются оставшиеся листики. Есть что-то в этой напряжённой атмосфере, давящей со всех сторон, но приятно волнующей, реальной, но ощущаемой, как давнее воспоминание, давным-давно разлетевшееся на прозрачные острые осколки, больно режущие при малейшем намёке на дежавю. Ещё щелчок. Желтоватый свет, словно создаёт защитный барьер, погружая в тепло, отгоняя тревожность, позволяя находиться под успокаивающей защитой, наблюдая за угнетающим видом по ту сторону стекла, скользя взглядом по тёмным уголкам комнаты, не вызывающим страх, но… Такое сложное чувство, напоминающее болезненную смесь несочетаемых эмоций.       Повернув голову обратно к столу, на котором его дожидается пособие по математике и белый лист с самими заданиями, Эдди берёт в руки карандаш, проводит наточенным грифелем в воздухе, на высоте пары миллиметров от напечатанного текста, вчитываясь в первую задачу. Мансон проходит эту программу второй раз, но от этого не легче. Какой идиотизм, зачем ему вообще уметь решать нечто подобное? Эдди не собирается быть великим математиком и писать диссертацию по этому дебильному предмету. Тяжело вздохнув, Мансон ловко переворачивает карандаш, соприкасаясь с гладкой поверхностью стола мягким розовым ластиком на его конце. Гром где-то совсем неподалёку, он отзывается в груди, словно грохот разносится внутри самого Эдди, бьёт по сердцу, будто заставляя его остановиться, а после странно задрожать. Положив карандаш, Мансон откидывается на спинку стула, бездумно постукивая пальцами по краю стола. Посмотрев на свои руки, Эдди поочерёдно снимает с них увесистые кольца и перстни, складывает их в углу, рядом со стопкой учебников. Положив ладони на колени, Мансон осматривает спальню которую успел выучил наизусть. Мысленно сделав круг по комнате, Эдди возвращается к столу. Выдвинув один из ящиков, Мансон проходится взглядом по самодельным карточкам, глянцевым снимкам, на которых он с ребятами из партии или Харрингтоном, по ежедневнику в самом конце. Стоп. Ежедневник? Вытащив толстый переплёт (где только удалось отыскать блокнот с настолько широким корешком?) на свет, Эдди проводит подушечками пальцев по приятной текстуре, пародирующей чешую. Отстегнув ремешок на клёпке, Мансон откидывает переплётную крышку. На форзац, декоративным скотчем, приклеена забавная фотография, где Эбигейл с Дастином смотрят в объектив ярко улыбаясь, что позволяет заметить нехватку зубов у мальчишки и брекеты у девчонки. Под снимком знакомые аккуратные буквы с неверным наклоном, складывающиеся в: «Эбигейл Оддбол», а рядом неразборчивым почерком выведено: «Дастин Хендерсон», под именами: «78-й год» — вырезка из какой-то газеты. В нижнем углу две росписи: одна с округлёнными и мягкими линиями, а вторая с ломанными и резкими. Текст, заполняющий всё остальное пространство гласит: «Книга воспоминаний. Сюда мы будем записывать всё, что посчитаем важным, значимым и нужным, все события, в которые захочется погрузиться в будущем!». Открыв первый разворот, Эдди натыкается на фотографию уходящей в самый горизонт железной дороги в поблекших цветах неблагосклонной осенней погоды. Кривоватый почерк Эбигейл повествует: «Сегодня мы побывали на Западной железной дороге. Атмосфера была просто непередаваемой! Небо, обычно, такое необъятное и бесконечно голубое, превратилось в вату, отбирающую весь простор, но приближающую к чему-то возвышенному. Мы говорили обо всём на свете. Я так люблю пасмурную погоду, люблю и дождь, и солнце, и ветер, и грозу, всё люблю! Я кричала об этом в пушистую пелену над собой, чувствуя, как моё признание утопает в ней. Это было чудесно. Это было восхитительно.» — и обрамляющие текст маленькие рисунки облаков, солнца, смерча и потоков ветра всё теми же чёрными чернилами заполонили свободное место. Соседнюю страницу тоже заполнила Эбигейл: «Уроки продолжаются! Рояль очень чувственный инструмент, с которым не каждому дано совладать. Я намучилась достаточно, но только из-за занудных и злых преподавателей в музыкальной школе, а так, я играю, пропуская свою душу через касания к клавишам и музыка послушно передаёт мои эмоции и мысли, помогая донести именно то, что я хочу. Я играю в своё удовольствие и учителям это не нравится, но я не могу играть то, чего я не понимаю, о том, чего не ощущаю. Сейчас я учу Дастина. Мы играем в четыре руки и это так здорово! У нас много времени впереди и я постараюсь показать ему всё, что знаю. Хэй, у него очень недурно получается. Похоже, я хороший учитель! Когда-нибудь мы сыграем чудесный дуэт, где наши чувства переплетутся и укрепят нашу связь. Как же я этого жду, словами не передать!» — теперь по бокам красуются ноты, возможно, что-то значащие, складывающиеся в какую-нибудь мелодию. Эдди поджимает губы, хорошо помнив о том, что в доме нет рояля. Значит, Дастин забросил? Мансон задумывается о кассетах, уже сомневаясь в том, пианино ли на них записано. Может, это всё же был рояль? Эдди плохо отличает клавишные инструменты, из них он способен выделить только синтезатор. Мансона начинает ещё больше беспокоить вопрос о произошедшем. Перевернув страницу, Эдди видит левый наклон, сразу же приступает к чтению: «Эби сказала, что ей нравятся девушки. Она так переживала, пока говорила об этом, что больше было похоже на исповедь об убийстве. Разве любовь может быть плохой или неправильной? Может кому-то помешать или навредить? Если два человека любят друг друга и действительно счастливы, то почему пол должен стать преградой и причиной для осуждения со стороны других? Говорить, что это противоестественно очень глупо и нелогично, потому что в таком случае, сами люди — противоестественны. У нас есть своя цивилизация, разум, позволяющий думать, сознание, что и отличает нас от животных. Любовь — чувство завязанное на душевной и эмоциональной основе, на наших знаниях о человеке, на чувствах, испытываемых по отношению к нему. Как пол может влиять на всё это? Когда я сказал об этом Эби, она расплакалась и долго обнимала и благодарила меня за эти слова. Мне грустно от того, что такие хорошие люди, как она, должны страдать от несправедливого гнёта общества, отказывающегося принимать всех, кто как-либо отличается. Не хочу, чтобы она расстраивалась, особенно из-за того, что считает себя какой-то не такой и призирает свои чувства. Она более чем заслуживает быть счастливой.» В верхнем углу одинокая радуга. Эдди закрывает ежедневник и прячет его обратно в стол. Ему нужно обработать полученную информацию. Мансона неоднократно называли педиком, что больше было связано с его внешним видом и нелюбовью окружающих, возможно, поэтому он не воспринимал существование геев и лесбиянок, считая, что всё это глупые шутки и замечания, направленные конкретно на внешний вид или поведение. Эдди складывает руки в замок и подпирает подбородок. Эбигейл нравятся девушки. А что насчёт Дастина? Он защищает право быть с тем, с кем захочется, означает ли это его принадлежность к любителям своего пола? Хотя, у него ведь есть девушка — Сьюзи. За время пребывания в этом доме Мансон не раз становился свидетелем их бесед, поэтому усомниться в её реальности невозможно. А может, он с этой Сьюзи не по любви, а для прикрытия? Или могут людям нравиться одновременно и те, и те? Да нет, бред какой-то. Эдди больше склоняется к версии, что Дастин нормальный и просто хорошо относится к таким людям. Он вообще ко всем хорошо относится.       Непрошенное воспоминание о замечании группы по поводу «влюблённого взгляда» вклиниваются в поток размышлений. Он же не мог… Чёрт, нет! Его всегда только девушки привлекали: Алис, Нора, Бритни, Грейс, Джил, Мэдисон, Ирма, Мэг и Криси. Все они были ему симпатичны, а в некоторых он был по уши влюблён. Поэтому нет, точно нет. Никакая это не влюблённость. Всё, кыш из головы, назойливые мысли. Дерьмо. Он только недавно отогнал их от себя, а они снова к нему прилипли. Отстойней и быть не может.

      ______

      Жуткий ливень идёт уже больше часа, и Эдди начинает переживать всё больше с каждой минутой, как и взволнованная Клаудия, метающаяся по гостинной, не зная, стоит ли ехать за сыном. Вдруг он уже на полпути домой и они разминутся? Шаги на ступеньках. Дверь открывается и на пороге появляется промокший до нитки Дастин. — Прости, я потом пол протру. — мальчишка заходит, оставляя рюкзак у двери, и вода тут же заливает пол. — Дасти! Быстро в душ, с полами сама разберусь! — обеспокоенная женщина подталкивает сына к лестнице, поспешно стягивая с него бейсболку. — Эдди, сможешь принести ему сменную одежду и второе полотенце?       Мансон встревоженно провожает взглядом уже в третий раз чихнувшего Хендерсона, пытаясь переварить, что именно от него хочет Клаудия. Поднявшись наверх, Эдди заходит в комнату, тут же принимаясь за поиски необходимого, и поскольку он собственноручно раскладывал вещи, это не занимает много времени. Выхватив случайную футболку и первые попавшиеся штаны, полотенце, хоть всё ещё не понимает его предназначения, Мансон спешит в ванную, всё ещё не отошедший от нервозного ожидания. Провернув ручку и распахнув дверь, Эдди на секунду впадает в оцепенение, краснеет и мгновенно приклеивает глаза к белоснежной плитке на полу. Быстро оставив все вещи на стиральной машине, Мансон чересчур резво выбегает в коридор и мчится обратно к спальне. Оказавшись внутри, Эдди прижимается к холодной поверхности двери, съезжая по ней вниз, на ковровое покрытие. Сердце бешено колотится — не успел Мансон отойти от первого потрясения, как на него вывалилось другое. Пусть дверцы душевой и были мутными, значительно снижая чёткость, Эдди всё же видел силуэт, а для него уже это — слишком много. Уткнувшись в согнутые колени, Мансон обречённо стонет: он ещё не до конца разобрался со своей влюблённостью-невлюблённостью, а образ голого друга явно склоняет не в ту сторону, в которую хотелось бы Эдди. Нужно забыть об этом, просто забыть. Разве, всего полчаса назад он не пришёл к выводу, что он не может любить парней? Боже, он так долго метался, кое-как убедил себя и заставил мозг прекратить думать об этом, чтобы из-за какой-то мелочи всё пошло прахом?       Пока Мансон паникует, сидя на полу и всеми силами пытаясь настроить работу сердечной мышцы на более спокойный лад, Хендерсон благополучно покидает наполненную паром ванную. Без задней мысли открыв дверь в комнату, Дастин тут же дёргается в порыве предотвратить падение Эдди. Слава Богу, Мансон чудом справляется сам, рывком садясь обратно, а потом поспешно поднимаясь на ноги. — Что ты делаешь? — немного хриплый голос мальчишки говорит о том, что душ мало помог. — Ничего. Переживаю. — Эдди испуганно смотрит на стоящего перед ним Хендерсона, выдавая что-то нелепое, а после исправляясь на что-то ещё более глупое. — А, яс… Пчхи. — Дастин чихает, кривясь от неприятного ощущения чуть неразорвавшихся лёгких.       До Мансона доходит значение полотенца, которое ему велели принести, поэтому он не думая натягивает его с плеч на кудрявую макушку. В доме и вправду прохладно, что в связке с мокрыми волосами составляет убийственное комбо. Встретившись с голубыми глазами, Эдди опускает взгляд, стыдясь своих недавних мыслей. — Быстро в кровать! — заметив босые ноги, Мансон вскрикивает, знатно пугая Дастина.       Схватив мальчишку за руку и потащив к постели, Эдди ощущает дежавю. Не так давно, в больнице, произошла такая же ситуация, только наоборот — Хендерсон негодовал по поводу его опрометчивости, силком утягивая за собой, как можно быстрее стараясь довести Мансона до палаты и укутать его замёрзшие ступни в одеяло. Сейчас Эдди поступает точно так же. Пока Мансон пытается хоть как-то согреть ноги мальчишки, чих сменяется кашлем, что не может не заставить нервничать. — Эдди, мне жарко. — встретив сопротивление на свою попытку выпутаться из одеяла, Дастин надеется, что этот аргумент поможет переубедить друга. — Чего? — Мансон судорожно касается чужого лба ладонью, потом её тыльной частью. Хендерсон кажется слишком горячим, но Эдди не уверен в этом и всё ещё не понимает есть ли жар, поэтому использует последний измеритель температуры, имеющийся в арсенале, прижимаясь ко лбу мальчишки губами.       Клаудии необходимо появиться в проёме именно в этот момент. Эдди, сосредоточенный на своих ощущениях, всё ещё пытаясь определить наличие жара, не замечает её, не отстраняясь достаточно долго, чтобы это стало подозрительным. Миссис Хендерсон облокачивается на косяк, скрещивая руки на груди и с интересом наблюдая за происходящим. — Фиговый из меня термометр, я за градусником. — Эдди информирует уже плохо соображающего Дастина, порывается слезть с кровати и выполнить сказанное, пока Хендерсон заваливается на холодную подушку. — Я принесу. — Мансон вздрагивает, не ожидая ни увидеть, ни услышать Клаудию. — Будь рядом с ним.       Когда женщина уходит, Эдди поворачивается обратно к другу уже сомневаясь насчёт надобности градусника. Раскрасневшееся лицо, помутневшие радужки и сбитое дыхание вызывают у Мансона совсем не те ассоциации, заставляя побагроветь и его уши. Задвинув впечатавшийся в мозг образ куда подальше, Эдди растерянно переводит взгляд с Дастина на дверной проём, не зная стоит ли спуститься вниз и сказать Клаудии, что нужны жароутоляющее, или подождать её здесь. Приняв решение следовать просьбе женщины, Мансон остаётся на постели, следя за малейшими изменениями в мимике или поведении Хендерсона. Осторожно заправив прилипшую к виску влажную прядку за ухо, Эдди задерживает руку, поражаясь жару, передающемуся ему через пальцы. У Клаудии талант заставать людей в компрометирующих позах. Она заходит в комнату, обеспокоенно глядя на сына. Всучив градусник Мансону, женщина тут же убегает обратно вниз, возвращаясь уже с целой аптечкой. Эдди поглядывает на наручные часы каждые десять секунд, нервно дожидаясь истечения пяти минут. Клаудия шуршит многочисленными блистерами, наконец, находит нужный. — Чёрт — выдыхает миссис Хендерсон, вкладывая Мансону в ладонь таблетки. — Вода.       Женщина снова уходит на кухню, и Эдди не может не назвать это: «мельтешением». Столько движений. Вспоминается их разговор на заднем дворе и Мансон не знает, можно ли это связать с её чрезмерными переживаниями по поводу качества своего материнства или она просто взволнована состоянием Дастина. Время выходит, и Эдди вытаскивает градусник, подставляя его под свет и стараясь найти нужный угол, чтобы увидеть какую отметку он показал. 38.7. Дерьмо. Клаудия приносит стакан воды и Мансон сообщает ей не самую хорошую новость, протягивая ей градусник, который она молча убирает обратно в аптечку, полностью доверяя способности Эдди верно прочитать результат. Мансон помогает Хендерсону сесть, после продолжая придерживать его для надёжности, только по одному его виду понимая насколько ему нехорошо и зная, какой тяжёлой ощущается голова при такой температуре. Выпив всё, что было необходимо, Дастин расслабляется, позволяя себе упасть обратно на ещё не успевшую остыть подушку. — Сегодня вам придётся поспать раздельно. — Клаудия закрывает аптечку и ставит её на стол, боясь убирать слишком далеко — вдруг, что срочно понадобится? — Сможешь заснуть один? Дымка ручная, если уложить её рядом, то она никуда не уйдёт, пока не заснёшь.       Эдди вопросительно смотрит на женщину. В момент осознания, уши вновь загораются а взгляд опускается вниз, отчаянно цепляясь за помятое одеяло. Дастин говорил, что его мать не заходит к нему в комнату без предупреждения, если дверь закрыта, тогда откуда она знает, что они спят вместе? Мансон сам помнил, как мальчишка убеждал Клаудию, что Эдди спит в спальном мешке на полу. — Эдди, дорогой, всё в порядке? — не получив никакой реакции от Эдди, миссис Хендерсон склоняет голову, пытаясь заглянуть в его глаза. — Я вполне могу спать один. — бурчит Мансон. — О. Так вы спали вместе потому что просто хотели? — Клаудия ухмыляется. — НЕТ! — восклицание заставило почти заснувшего Дастина подскочить на кровати. — Прости, Даст. — Эдди тянется, чтобы провести рукой по чужим волосам в успокаивающем жесте, но он пресекает это действие, вспомнив про нежелательного свидетеля, который два раза застал их в сомнительной позе и в курсе того, что они спят в одной постели. — Это совсем не плохо. — произносит женщина, ободряюще похлопывая Мансона по плечу. — Ты пережил что-то страшное, и это нормально, что тебе нужно время, чтобы восстановиться, я имею в виду, морально. Что бы не произошло, это определённо оставило на тебе свой след. На тебя хотели повесть убийства — это тоже большой стресс. Я не знаю всей ситуации, но ты имеешь право понервничать и поволноваться после всего, и поспать рядом с кем-то, кому доверяешь, если тебе так спокойней, и вы оба не против. У вас двоих проблемы со сном — после того, как ты попал в больницу, Дастин спал, в лучшем случае, через день, так что я думаю, вам это необходимо. Но не сегодня, хорошо? — Да. — едва слышно произносит Эдди, разглядывая успевшего погрузиться в сон друга. — Хорошо. Я останусь с ним до ночи? — Конечно. — Клаудия бредёт к двери. — Если что-то понадобиться или, не дай Бог, случится — зови.       Мансон выдыхает, наконец получив возможность спокойно сделать то, что хотел. Запутавшись пальцами во всё ещё влажных кудрях, Мансон ловит себя на желании чмокнуть мальчишку в губы, в щёку, в нос, в лоб — да куда угодно, лишь ощутить короткий контакт в таком близком и не совсем дружеском проявлении. Эдди убирает руку и отводит взгляд к окну, за которым всё ещё бушует ливень, чей равномерный шум благоприятно влияет на настроение. Вдохнув через зубы, Мансон задвигает тревожные мысли и противоречивые раздумья на задворки сознания, решая разобраться с ними как-нибудь потом. Сидя на краю мягкой и уютной постели, наблюдая за беснующейся погодой через стекло, не дающие настойчивым каплям попасть внутрь, но даруя возможность рассматривать весь тот хаос творящийся на безлюдных улицах, Эдди чувствует себя хорошо. Действительно хорошо.

______

      Все дни, что Дастин болеет, он не посещает школу, поэтому Мансону вечно приходится болтать с Байерсом, выпрашивая очередные конспекты и выслушивая его переживания, просьбы передать, что все за него волнуются и желают ему скорейшего выздоровления. Эдди верит в искренность слов Уилла, но не уверен, что правильно говорить за всех. Майк с Джейн не отлипают друг от друга, даже не позвонили и не узнали, как он. Дастина это мало беспокоит, он говорит, что им нужно наверстать много упущенного, поэтому им простительно, и он вовсе не расстраивается из-за этого. Удивляет Эрика, позвонившая через день после того, как Хендерсон слёг с температурой. Привычно огрызнувшись, она просит к телефону Дастина, и кто такой Эдди, чтобы перечить воле Эппл Джек? Мансон знает наверняка, что именно Уилл рассказал ей об этом, потому что он тоже частенько заглядывает к Макс, точнее к Лукасу, но сути не меняет. Позвав Хендерсона, Эдди спускается вниз, к второму телефону, снимает его с рычага и вслушивается в пока что только мирное дыхание Синклер. — Привет. — голос Дастина по прежнему немного хриплый, поэтому Мансон всерьёз обдумывает оборвать беседу и загнать мальчишку обратно в постель. — Привет. Слышала, ты там на покой собрался. Мне в наследство что-нибудь перепадёт? — Эрика говорит несвойственным ей мягким тоном, хотя слова требуют совершенно другого. — Есть два комикса по «Чудо-женщине» и кружка с Радугой Дэш, заберёшь? — Хендерсон подыгрывает Синклер. Эдди уверен в существовании комиксов, но кружку он не видел, поэтому делает себе мысленную пометку пошариться в кухонных шкафчиках. — Идёт. Но я не очень люблю Радугу. — улыбка проскальзывает в голосе. — Хэй, Уилл сказал, что тебе и вправду плохо. Насколько это серьёзно? — Не переживай, у Уилла просто информатор, любящий всё преувеличить. — усмехается Дастин. — Через пару дней выкарабкаюсь, не в первый раз такое. — мальчишка кашляет, нагрузка на связки сейчас была не самой лучшей идеей. — Ладно, поправляйся. Пока. — Эрика тоже понимает ошибку. — Удачи. — после этого телефон выключается.       Короткий разговор, но всё же такого проявления заботы со стороны младшей Синклер Эдди не ожидал. Похоже, в больнице они с Хендерсоном сильно сблизились. Мансон идёт на кухню, чтобы сделать другу горячий чай, который должен был успеть завариться. Эдди поочерёдно заглядывает в шкафчики, приподнимается на носочки, чтобы охватить взглядом и самые дальние стаканы. В третьем парень замечает что-то яркое и разноцветное в правом углу. Подставив стул, Мансон запрыгивает на него и без проблем вытаскивает заставленную кружку. Бинго! На белой поверхности был логотип «My Little Pony», а над ним голубая лошадка с радужной гривой и хвостом. Поставив находку на столешницу, Эдди спускается на пол и задвигает уже ненужную опору обратно. Налив в кружку чай из заварника, Мансон доливает кипяток, потом достаёт из холодильника пачку молока и добавляет немного в напиток. Эдди аккуратно, чтобы не обжечься берёт кружку за ручку и направляется наверх. Зайдя в комнату он тут же видит, как Хендерсон закатывает глаза. — Подслушивать неприлично. — Дастин наблюдает за тем, как Мансон ставит чай на прикроватную тумбу рядом с ним. — Говорить гадости за спиной — тоже. — Эдди садится на край постели. — А я говорил гадости? — мальчишка тянется за кружкой. — Ты назвал меня ненадёжным информатором! — возмущается парень, в очередной раз наблюдая забавную сцену: Хендерсон обжигает язык, морщась от неприятного ощущения, и отставляет чересчур горячий напиток обратно. Он вечно так делает, хотя по температуре кружки и исходящему от чая пару сразу понятно, что он ещё не годен к употреблению, однако Дастин каждый раз касается кипятка языком, после выжидая три минуты и пробуя снова. В первые три раза Эдди пытался предупредить об этом, но его не слушали. Возможно, это какая-то традиция или обряд. — Откуда у ебя кружка с этой идиотской пони? — Мансон не сдерживается и всё-таки спрашивает. — Сьюзи подарила. — Хендерсон тепло улыбается, наверняка, вспоминая свою девушку. — Прислала по почте на год отношений. — он выглядит таким взволнованно-счастливым, что Эдди одновременно и приятно видеть подобную эмоцию на лице мальчишки, но это и больно режет ревностью и разочарованием по сердцу оттого, что не он причина такого светлого чувства.       Мансон взъерошивает чужие кудри, уже не надеясь на продолжение разговора. Вернувшись на кухню, Эдди готовит себе точно такой же напиток — как бы стыдно не было признавать, чай с молоком пришёлся ему по душе.       Проходит несколько мучительных бессонных ночей, прежде, чем Хендерсону становится лучше и Клаудия даёт своё благословение на возобновления совместного сна. Мансон растягивается рядом с мальчишкой на кровати. К ним запрыгивает и Дымка, успевшая стать Эдди верным другом, находящимся рядом, пока сон не окутает разум парня. Она очень терпелива, учитывая, что Мансон не мог заснуть часами. Дастин садится, берёт этот серый комочек счастья на руки, поглаживает её по пушистой шерсти, получая в ответ сонное мурчание и тихое мяуканье. Эдди молча наблюдает за ними. Хендерсон мягко улыбается подставляющейся под ласки кошке. Серце делает на удар больше, чем нужно, взволнованное желанием того, чтобы мальчишка смотрел так же и на Мансона. Эдди прикусывает губу, отворачиваясь от милой картины и думая о невозможности настолько нежного взгляда, направленного в его сторону. — Всё в порядке? — видимо, Мансон слишком тяжело вздыхает, привлекая внимание Хендерсона. — Всё путём. Устал просто. — Эдди прячет лицо в одеяле, потому что невыносимо видеть Дастина, когда подобные мысли забивают голову, атакуют душу, грозя разломать её и пройтись по остаткам огнемётом. — Точно? — Хендерсон не получает ответа. — Эм, я скучал по тебе? Спать одному было не… Это было плохо. — Угу. — Мансон всё ещё не высовывается из своего укрытия. — Спокойной ночи? — после долгих секунд молчания произносит Дастин.       Снова тишина. Мальчишка тянется к лампе, щёлкает выключателем и свет в комнате гаснет. Дымка укладывается между парнями, посчитав именно это место самым болезненным в данный момент. Мурчащая кошка немного развеивает напряжение, хоть Мансон и продолжает нервно обдумывать своё отношение к лучшему другу. С Эдди явно что-то не так. Мансон не должен испытывать подобного к этому мальчишке, это ужасно отвратительно и мерзко. Хоть Эдди Урод Мансон обладает репутацией сомнительной личности с гейским уклоном, это в корне не так. Не педик он, и точка.