***
https://soundcloud.com/ayten-musaieva/sun-goes-down
***
— Пойдём домой? — Коллекционер сел на корточки рядом с лежащим на земле телом.
Гомункул с тяжким стоном нехотя открыл глаза, тут же жмурясь от яркого света. Ладонь зверски болела, в целом, как и голова. Около него сидел Коллекционер. На корточках, наверное. Из-за строения его лап было не понятно. — Пойдём, — сонно пробурчал Гомункул, попытавшись было встать, но тут же упал обратно. Гравитация оказалась сильнее его ослабшего тела. Коллекционер напряжённо вздохнул, пытаясь поднять Гомункула на руки. Спустя уже несколько попыток Гомункул бездвижно лежал в его руках. Он донёс Гомункула до калитки, которую подцепил лапой, дабы открыть. Занёс его в спальню, аккуратно уложил на сено, после чего вышел в Убежище, нервно и спешно пытаясь глазами отыскать тряпьё и воду. По возвращению Гомункул не пошевелился: всё так же лежал с руками на груди. Коллекционер сел рядом с ним, поставив поодаль графин, что он наполнил водой. Он смочил ветошь в воде. Нежными прикосновениями он стал вытирать грязь и кровь с его лица. — Когда-то я слышал одну исландскую песню, — Коллекционер вытер кровь с его щеки, — Tortímandi. Мне кажется, это про тебя.Þögull Sem múrveggur Hávær Sem handleggur Brotinn Í agnir niður Aumkun Sem engu nemur Öskur Sem hamar og meitill Höggstaður Alráður Hatur Sem flóðbylgjur Ótti Óheflaður
Kunnuglegur tortímandi Styrkri hendi mundar spjótið
Við erum brothætt Sem heimsálfa Hangir Á bláþræði Heróp Í bergmáli Aumkun Sem engu nemur Öskur Sem hamar og meitill Höggstaður Alráður Hatur Sem flóðbylgjur Ótti Óheflaður
Kunnuglegur tortímandi Styrkri hendi mundar spjótið
***
Гомункул проснулся, закашлявшись от ужасной сухости во рту. Наткнувшись глазами на графин с водой, он приподнялся, заливаясь очередным приступом сухого кашля. Он с жадностью накинулся на воду. Избавившись от надоедливой сухости и заложенного от неё же носа, он осмотрел своё голое тело, саднящую руку… Он плохо помнил вчерашний день, особенно после третьей бутылки, которую он взял со стола… А дальше? Вспомнить ему не удавалось. Ноги болели, болела голова, болела рука… Он поднялся с сена. Не найдя взглядом свою одежду, Гомункул решил найти Коллекционера (он то уж точно знает, не так ли?). Искать долго не пришлось: Коллекционер сидел за столом и что-то писал. Гомункул бесцеремонно вырвал у него из рук листок, подойдя к Коллекционеру со спины. Пожалуйста, никуда не уходи и жди меня дома. Если ты это читаешь, то обработай свою рану на руке. Аптечка со спиртовыми настоями, бинтами и прототипом Панацеи на по Недописанное письмо. — Куда собираешься? — Гомункул посмотрел на опешившего Коллекционера, после чего, не дожидаясь ответа, спросил, — Где моя одежда? — Возьми мою, в тех коробках, — Коллекционер кивнул в сторону ящиков в углу, вновь переводя взгляд на лицо Гомункула. — Что с моей? — Он подошёл к коробкам. — Я проснулся рано утром от похмелья, тебя рядом не было, — Коллекционер продолжал смотреть на Гомункула, — В голове конечно же были самые неприятные исходы. Было ожидаемо, что спустя полчаса поисков, я найду тебя всего в грязи, в крови и… — Я понял, достаточно, — Гомункул прервал его рассказ, наклонился к коробкам, окинув взглядом огромную одежду; взял штаны, на первый взгляд казавшиеся меньше остальных, — Спасибо. — За что? — Коллекционер развязал верёвку со своего пояса, встал и подошёл к Гомункулу, успевшему потеряться в большой одежде. — За заботу, — Гомункул придерживал ткань, что так и норовила упасть с тонкой талии. Коллекционер подвязал штаны верёвкой, осторожно поправляя их. Проблема была решена лишь от части: штаны всё ещё волочились по полу. Коллекционер улыбнулся, его умиляло то, каким же маленьким выглядит в его одежде Гомункул. — А катана моя где? — Гомункул краем взгляда заметил бесхозно валяющуюся на полу пустую саю. — Да, — Коллекционер потупил взгляд, — Кажется, я забыл её там. Он посмотрел на Гомункула, что скептически рассматривал штаны огромного размера: — Одевайся, — Коллекционер нервно запнулся, — Я схожу, поищу её. Гомункул поднял взгляд: Коллекционер поспешно удалился. Он сел на пол, в очередной раз осматривая рану на ладони. Было в этом что-то неприятно грустное. Сегодня жара спала, можно было без последствий облачиться в нейлон. Гомункул дотянулся до лежавшей на полу чёрной майки. Он ощущал некую опустошённость после вчерашнего. Раз за разом она заставляла его уйти в себя, отвлечься от окружающего мира и унестись с бесконечными бессмысленными мыслями. Этот день в целом был никакой: небо было затянуто серыми облаками, прохладный ветер шумел в кронах медленно желтеющих листьев — водная гладь океана, что простирался в туманную даль горизонта, не была потревожена им. В дали, наверное, виднелся Маяк. Наверное. С этого ракурса его не было видно. Гомункул зацепился взглядом за падающий жёлтый листок. «В полдень будет жарко», — Гомункул посмотрел в окно, поддаваясь бездумному потоку мыслей, — «Удивительно, ещё недавно был июль.» Он отрешённо мял ткань майки, что держал в руке, вовсе позабыв о том, что должен был одеться. Оторвавшись от реальности, казалось, что вездесущая меланхоличная тишина даже в голове. Скрипнула дверь. Когти Коллекционера разорвали образовавшийся кокон из тишины, словно из вязкой паутины, в комнате, наряду с тихим шелестом листьев за окном. Длинные когти цокали по полу при каждом шаге. Гомункул обратил внимание на Коллекционера только когда он подошёл к нему. Тот медленно сел перед ним на пол, поджав длинные лапы. Он положил грязную, окровавленную катану поодаль. — Давай я помогу, — Коллекционер озабоченно вздохнул, подтянув ноги отрешённого Гомункула к себе. Вновь возникла тишина. Коллекционер аккуратно подворачивал длинные штаны на Гомункуле. Тот из праздного интереса наблюдал за действиями Коллекционера. — Мне помнится, что ты говорил, — Гомункул закусил губу, задумчиво смотря куда-то вверх, вспоминая, — Про то, что мы поговорим позже. Коллекционер медленно поднял взгляд на Гомункула, продолжая поправлять завёрнутые края штанов: — И о чём же? — О том, что я тебя люблю, — Гомункул встретился взглядом с Коллекционером. Повисла тишина. — Мы же правильно друг друга понимаем? — с опаской произнёс Коллекционер, смотря на Гомункула. — Возможно, — Гомункул поджал ноги обратно, опуская голову на колени. Тишина. — Не подумай ничего такого, — на Гомункула вдруг снизошла мысль: признание в такой открытой форме без контекста (или хуже того, с неправильным контекстом) по-разному воспринимается сидящими в этой комнате, — Я люблю тебя… То есть… — Он посмотрел на Коллекционера, что слегка наклонил голову вперед, в недоумении ожидая, — Подожди, дай сформулировать… — Знаешь, — Гомункул вновь уставился куда-то вверх, подбирая слова, — Когда ты рядом… — Он сделал паузу, — Я не вижу в тебе пол. Я не вижу в тебе расу и вид. Не вижу в тебе твоих званий, заслуг. Твоих статусов и умений. Гомункул посмотрел на Коллекционера, вдумчиво, медленно продолжив: — Я вижу то, что греет внутри; даже то, что я бы хотел лицезреть каждый день, — Гомункул сделал паузу, слегка приоткрыв рот, готовясь говорить дальше, — Без причины и повода; без лишних фанфар и проводов; без тем и разговоров, без целей и без выгоды; смотреть, обнимать, мечтать, быть рядом, — Гомункул сглотнул, смотря в глаза Коллекционеру, — Наверное, это любовь, да? Коллекционер еще некоторое время сидел молча, оглядывая Гомункула с ног до головы, будто видит его впервые. Он слабо улыбнулся. Гомункул не отрывал от него глаз; ему не хотелось взаимности, ласки, лобзаний в кровати и всех этих бессмысленных слов. Просто быть рядом, уже было достаточно. — Спасибо, — Коллекционер наклонился к Гомункулу, утыкаясь носом в его плечо, — За искренность, — он усмехнулся, — За красивые слова. Гомункул прижал Коллекционера к себе. Объятия. Это, наверное, то, что могло размягчить сердце любого тирана, самого упёртого утилитариста и каждого, совершенно непроницаемого для чувств человеческих, неразумного создания. Объятия, полные нежности. Они даже, может, способны лечить. Раны болели так несущественно, когда рядом был тот, обнимать кого было нужнее, чем дышать. Коллекционер опасался сказать ему то же самое. Он думал. Может ли он любить или выжил из ума окончательно? Сможет ли он оценить то, что Гомункул ему дал? Может ли он принять этот дар? Может ли он осознать всю важность момента? Любил ли он когда-то, кого-то кроме себя? Достоин ли этих чувств? Коллекционер отстранился от Гомункула, посмотрел на него вновь: Король. Безумно красив, умён, красноречив и обаятелен. Его пышные кудри отливали позолотой на солнце, его глаза невероятно блестели, когда он в очередной раз рассказывал о жизни за пределами острова. Он был ужасно красив. Густая борода шикарно на нём смотрелась, а плотный, облегающий нейлон, словно литой, сидел идеально на точёном, загорелом теле. Коллекционер зажмурился, потирая переносицу. Не та стезя мысли. Но ужасающий тиран, вершитель судеб; обезумевший от собственного величия и вседозволенности, алчный монарх, потерявший любое моральное право иметь голос в этом стороннем суде. Даже сейчас, убийство для него ничего не значит. Жизнь в целом превратилась из величайшего дара в обыденную данность, что разрушить можно взмахом клинка в сильной руке… Всегда Коллекционер задавался вопросом о жизни. Жизни человека. Особенно после смерти. И никогда бы он не подумал о том, как может отличаться душа человека от его памяти и сознательных поступков. Король был прекрасен. Глубоко внутри. Так глубоко, что был омерзительным человеком. Коллекционер раскрыл глаза, убрал руку от лица:***
https://soundcloud.com/kris-baek-689143594/lobotomy-corporation-ost-requiem
***
В очередной раз он ждал Гомункула. Тот вновь пытался найти способ сбежать с Острова. Он часто рассказывал Коллекционеру, что их многое ждёт на воле, там, где все здоровы и вокруг не одна лишь смерть. Честно, верилось с трудом… Нет-нет, Коллекционер доверял Гомункулу, но он не видел ни смысла, ни стимула бежать. Иногда его охватывала безысходность. Гомункул говорил, что это «английский сплин» — Коллекционеру же больше уместным казалось выражение «русская хандра». Он успел почитать, поспать (Гомункул ушёл ещё вчера вечером), поучить Подмастерье дистилляции, выучить и прочитать 3 раза наизусть чосерский Общий Пролог. — Ты, Чосер, знал как описать апрель так, чтоб я поверил, — он тыкал пальцем в первую строку «Кентерберийских рассказов», стараясь отвлечься от тревоги и мыслей, роящихся в голове. Иногда он было хотел подорваться на поиски: собирал сумку, брал ручной самострел… Но тут же садился на ящик, понуро поправляя капюшон: куда ему было идти? Где его искать? Он подолгу сидел так недвижимо. Потом снова подскакивал. И всё не решался. Так пролетели сутки его отсутствия. Коллекционер десятки раз себя успокаивал, убеждал тем, что Гомункул и сам отлично справляется. Нет того, кто смог бы его убить в этих краях. Разве что он покинул остров? Мог ли он найти выход? Невозможно, в его то положении… Коллекционер сидел за столом, нервно перестукивая пальцами по полированному дереву. В этот удивительно мрачный вечер снова лил дождь. Смотреть в окно было неприятно: среди непроглядно текущей с небес воды мутнели деревья, заброшенные дома, бушующее, мечущееся море. Тьму за окном с гулким грохотом освещали разряды молний. «–Wie fühlst du dich? –Traurig…», — сказал Алхимик про себя. Он налил в потёртый стакан воду из громоздкого графина. Буквально вчера они ходили к колодцу набрать воды. Он рассматривал блики на еле-колеблющейся воде, будто бы там отражалось звёздное небо, раскроенное на части смоляно-чёрными тучами. Уже долго он сидел у окна. Возможно, потому что время в ожидании казалось мучительно вялотекущим. Так и не тронув воду в стакане, он рассматривал пенящееся море, что с шумом разбивалось о чёрные «Белые скалы». …Гроза медленно кончилась. Море утихло, искрясь звёздами, что мягко улеглись на его чёрной глади. Где-то в голубоватой полуночной тьме звонким свистом раздавались птичьи трели, днём которых было вовсе не слышно. Петь они будут вплоть до первых лучей солнца, которое летом, увы, встает рано. Коллекционер знал это, и ложиться не собирался, ожидая Безголового. Он ждал уже 35 часов. На горизонте солнце озарило небо зелёной мглой. Субтильные его лучи словно вылезали из недвижной глади моря. Дверь с жалобным скрипом отворилась. Коллекционер, что сидел подперев голову, смотря на погибающий в лампе огонёк, резко оживился, подскочил с места, сделал пару робких шагов в сторону двери. Он вернулся с рассветом.