Симбиоз

Вот уже несколько дней над Дануоллом бушевал шторм. Власти установили комендантский час, но люди продолжали пропадать без вести – просто не возвращались однажды вечером домой. Стена, отделявшая Затопленный квартал от моря, тяжело и натужно стонала под натиском гигантских валов, и никто не мог сказать точно, сколько еще она продержится. Но этой ночью стены счетной палаты содрогались не только под натиском бури. Вернувшись с задания, Билли буквально влетела в кабинет Дауда, сорвала маску с лица и собиралась уже было швырнуть ее на пол, но вовремя остановилась. Так она и стояла, сжав кулаки, посреди комнаты и пыталась успокоиться. Дауд сидел в старом кресле и внимательно смотрел на нее. Абсурдность и комичность этой немой сцены его ни в коей мере не забавляли, и Билли это прекрасно понимала. -Он абсолютно не слушает меня, - все еще сквозь зубы процедила Лерк и подняла глаза, но взглядом с Даудом встречаться не рискнула. – Просто слушает, соглашается, а потом делает все, что в голову взбредет, и… Она задохнулась, смолкла и зажмурилась. Дауд ждал, уже, скорее, по привычке прислушиваясь к дождю и скрипу перекрытий. -Сами с ним разбирайтесь, - развернувшись на каблуках, Билли поспешила к выходу, и из-за закрывающейся двери слышно было глухое: «Простите». -Простите, господин, - переступив порог, сказал Томас, и Дауд не был уверен, извиняется он за произошедшее с Билли или же за то, что с его одежды на пыльный пол уже натекла небольшая лужа. -Сядь. Томас послушно прошел, хлюпая промокшими сапогами, мимо Дауда, стоявшего у книжной полки, и сел в единственное кресло. Он выглядел абсолютно спокойно, впрочем, как всегда. Эта способность не показывать истинных эмоций, многим, включая Билли, казалась надменной и выводила из себя. -Откуда ты ее взял? – Дауд из тени, отбрасываемой книжным шкафом, пристально смотрел на Томаса, который вздрогнул едва заметно, услышав вопрос. Он и правда думал, что Дауд не услышит пения руны, спрятанной в складках его плаща? Нет, конечно, Томас понимал. Понимал, что Дауд услышит, почувствует ее приближение еще до того, как отряд выберется из катакомб. Так почему вздрогнул? -Они нужны вам, так ведь? – вместо ответа спросил Томас, и было непонятно из-за искажающих звук воздушных фильтров маски, дрогнул его голос или нет. Дауд спокойно кивнул, хотя сосредоточиться было непросто – пение было так близко. -Так откуда? – с раскрытым в руках увесистым томом Дауд медленно приблизился к креслу, скрипучий щелястый паркет при этом не издал ни звука. Томас засуетился, роясь в брезентовых полах плаща, вытащил руну и, протянув ее Дауду, затараторил: -Мы уже возвращались, мимо «Кошки» шли. Я в арьергарде – следил, чтоб хвоста не было. И тут в переулке свет увидел, - Томас запнулся, раздумывая, вдаваться ли в подробности. – Нездешний свет, неправильный. Я раньше не был в святилищах, но как-то сразу понял, что это именно одно из них. Все еще держа руну, другой рукой Томас стянул маску и откинул тяжелый капюшон. Короткие рыжие волосы прилипли к взмокшему лбу и растрепались на макушке; полупрозрачные серые глаза блестели от волнения и какого-то отчаянного ожидания. -Возьмите ее, сэр, - сипло произнес он, почти умоляя. – Простите, что ослушался приказа. Я просто хотел… Томас умолк – застыли на чуть приоткрытых губах слова. Дауд ждал, стараясь не сосредотачиваться на пении руны. Широко распахнутые глаза продолжали умоляюще смотреть на него снизу вверх, и, честно сказать, Дауда уже начала раздражать эта ситуация. Хотя - стоит признаться самому себе - что раздражало его скорее одно обстоятельство: он за все это время так и не понял, что движет этим упрямым мальчишкой. Но его терпение тоже не безгранично. Закрыв книгу, Дауд отошел к столу и положил ее поверх украденных у стражи документов. Он направился обратно к Томасу, который сидел все в той же позе, и хотел уже было отправить его на вахту на весь день в наказание за неисполнение приказов. Но Томас, будто почувствовав, что больше шанса у него не будет, вскочил с кресла, которое, в свою очередь, возмущенно скрипнуло. Он схватил левую руку Дауда и вложил в нее руну. Сквозь две пары кожаных перчаток – своей и Дауда – он почувствовал, как метка на руке визави начала нагреваться. Дауд машинально сжал руну и глубоко вздохнул, чувствуя горячую волну, прокатившуюся от кончиков пальцев до макушки и забурлившую искрами силы где-то у основания черепа. Моргнув несколько раз, он вгляделся в лицо напротив, снова отметив, как изменился Томас. Тот не только вымахал за проведенный с Китобоями год головы на две, так что стал на пару сантиметров выше Дауда, но и та подростковая нескладность почти исчезла, вытесняемая уверенной и необузданной мощью юности. Но привычки всегда держаться с прямо-таки солдатской выправкой, смотреть собеседнику в глаза и до последнего стоять на своем, похоже, никуда не делись. Тот момент, когда в широко распахнутых от волнения серых глазах напротив появилась новая, на этот раз немного отдающая сумасшествием искорка решимости, Дауд, ушедший в свои мысли, упустил. Томас резко подался вперед. При всем желании, это нельзя было назвать поцелуем. Томас просто прижался к губам Дауда своими, горячими и слегка подрагивающими от волнения. И, смотря в по-прежнему распахнутые и теперь уже полные страха глаза, Дауд все понял. Не слепая наивная преданность, а упрямая и совершенно дурацкая мальчишеская любовь была причиной, если и не всего сразу, то многих вещей. В эти бесконечно долгие для обоих мгновения Дауд, наконец, смог признаться самому себе, что, помимо смутного раздражения, Томас вызывал в нем не что иное, как чувство восхищения. С того самого момента, когда он, чуть не падающий в обморок от голода, тощий и нескладный, вышел из толпы, чтобы сразиться с настоящим великаном; с момента, когда его взгляд сказал хлесткое: «Я видел, и я все понял». Это не стало для Дауда откровением, нет. Всего лишь секрет, раскрытый самому себе, голос в голове, сухо констатирующий: ты давно этого хотел. Он выпустил руну из руки, положил все еще горящую невидимым пламенем ладонь на затылок Томаса, когда тот уже было хотел отстраниться, прижал ближе и поцеловал по-настоящему. Так, что даже вечно изучающие и бросающие вызов каждому встречному глаза визави, наконец, блаженно закрылись. Дауд не пытался кому-то что-то доказать – он уже «слишком стар» для подобных вещей. Он просто давно этого хотел.