О вечности, воскрешении и шоколадном печенье

— Ладно, Лабель. Только успокойся, прошу тебя. Давай мы сейчас сядем и спокойно поговорим обо всем, что тебя беспокоит, — Рикс отпивает воду из стакана, выжидающе смотрит на своего собеседника. Лабель, сколько помнил Гладиатор, всегда был таким. Нервным, пытающимся все проконтролировать и устранить проблемы — если хоть какое-то дело не давало парню покоя, он не мог сосредоточиться ни на чем другом. Хотя по внешности Лабель всегда напоминал беззаботного, расслабленного человека, которому чужды тревоги — вместо них, лишь легкая тоска, которая стала для парня постоянной эмоцией на лице. Именно это и привлекло Рикса, когда он впервые увидел детей Флавия, совсем не похожих друг на друга. Августа, будто способная одним движением руки зажечь пламя, Паулина, робкая и мягкая, чья улыбка освещала самый темный путь и… Лабель. Замкнутый, смотрящий на всех так беспокойно, чувствующий себя не в своей тарелке. Будто он не хотел находиться там, в аристократическом кругу. И Рикс это заметил, заглядывая в бесконечно проницательные глаза сына Кассия. И Рикс это запомнил, невероятно четко и точно, чтобы потом увидеть вновь, уже в другом месте. Лабель тихо вздыхает, садится напротив Гладиатора, но отворачивается куда-то в сторону. Уходит от ответа, от объяснений, сидит напряженный. Боится говорить. Рикс до сих пор помнит, что говорил ему Лабель до Турнира — о сжигании чипа, об опоздании. Но эти слова даже не были главным — главной была интонация. Сын Кассия говорил так, будто его заставили диктовать такие вещи в лицо, а сам он, внутри себя, боялся даже больше Гладиатора. Но сейчас Турнир подошел к концу — главная проблема позади, а Лабель до сих пор беспокоится по неизвестным причинам. Рикс хочет о них узнать, потому что он, несмотря ни на что, занял в его жизни некоторое место. Какое именно, другой вопрос. С ним можно определиться позже. — Знаешь, мой отец всегда возлагал на меня большие надежды. — внезапно начинает Лабель, неуверенно и тихо. — Иногда я думаю, почему не на Августу? Она прирожденный лидер, в отличии от меня. Да, его сестра стала бы прекрасным примером жестокого правителя. В мире, где между планетами уже давно летают космические корабли, а в головы людей вживляют чипы, способные контролировать каждое их движение, Августа нашла бы способ себя проявить. — Мне очень тяжело дается… жестокость. Когда я что-то приказываю или кого-то отчитываю, я чувствую, что мне становится все хуже и хуже. — И тебя всю жизнь мучают такие мысли? — Рикс вспоминает собственную, которую он провел на родной планете со знакомыми и друзьями, волнуясь лишь из-за небольших проблем. Жить же как Лабель, постоянно чувствуя волнение и тяжесть — настоящая пытка. — Почти. Когда я говорил тебе про наказание, было еще труднее, чем обычно. Намного труднее. Рикс молчит, вспоминая тот разговор. Лабель тогда действительно выглядел еще подавленнее, чем обычно, будто взгляды сестер и взгляд Гладиатора прожигал его насквозь. — Я, наверное, буду ужасным правителем. Отец мне этого не говорил, но наверняка всегда так считал, — Лабель, высказывая все свои страхи и мысли впервые, выглядит, как загнанный в угол подросток. Еще одно слово — и он сожмется в комочек от страха и собственных комплексов. — Ты хочешь быть похожим на своего отца? — Рикс вспоминает Флавия, непреклонного и резкого, и передергивается от мысли, в которой Лабель становится на него похож. Он может говорить жестокие мысли, но Гладиатора не обмануть — эмоции, чувства и интонации в голосе всегда покажут, что перед ним — прежний Лабель, с которым ему становится спокойнее. Лабель не отвечает, но Рикс видит — он сомневается в собственных мыслях, прокручивает их у себя в голове, не находя умиротворения. И живет всегда в такой путанице, метаясь между самим собой и тем, кого хочет видеть отец. Рикс вспоминает фотографию, которую видел во время вылазки в Кардом. На ней — его еще совсем молодые родители, укутанные в странные непонятные плащи. А чуть повыше — человек, очень похожий на Лабеля. На троне. Может, причина именно в нем — вероятнее всего, отец юного Лабеля, занимал высокое место, правил. А его сына воспитывает Кассий — непонятно, по каким причинам. Отсюда и бесконечные попытки научить Лабеля управлять, приказывать, подчинять. Рикс погружается в собственные мысли, когда слышит его голос, который стал чуть более уверенным: — Рикс, иди сюда. Гладиатор смотрит на своего собеседника и, не задавая лишних вопросов, подсаживается ближе. Лабель слабо улыбается, притягивает парня к себе, приобнимает его за плечи. Рикс не в первый раз замечает, насколько сын Кассия выглядит хрупким и беззащитным — и насколько он силен внутри. Невероятный контраст. Может быть, именно это Гладиатора в нем и протянуло. Хочется рассказать ему о странной находке в Кардоме, хочется вообще расспросить его обо всем, что вокруг происходит, но говорить до безумия лень, словно все слова резко потеряли свой смысл. В мире перестали существовать электрические оружия, чипы, все проблемы, которые привели Рикса от обычной спокойной жизни к бойне, когда на счету каждая секунда. Если бы его здесь не было — не было бы Лабеля. А сейчас, Лабель — лучшее, что происходило с Риксом когда-либо.

***

Больно. Первое, что чувствует Рикс, приходя в сознание — это самую настоящую, невыносимую физическую боль, от которой все органы сжимаются и в любой момент могут перестать функционировать. Превозмогая все желания завыть, Гладиатор все же открывает глаза, оглядывается по сторонам. Вокруг — песок твердый, ненастоящий; электрический барьер, тянущийся вокруг фигуры парня, полностью ограждающий его от остального мира. Приподнимаясь на локтях, Рикс пытается высмотреть, что находится за пределами его личной тюрьмы и людей, которые ее организовали. Глаза еще долго привыкали к свету, а вот в памяти у Гладиатора уже образовалась большая дыра — после разговора с Лабелем он не помнил ничего, что было дальше — будто он не выходил из его покоев, не шел к себе, не оказывался жертвой жестокого нападения… Очертания помещения становятся четче. — Прости, — Рикс резко поднимает голову, вглядываясь в фигуру парня, который стоит за барьером, с другой стороны. Его невозмутимо окружают люди в странной одежде, чьи эмоции и чувства скрыты под темными плащами. И Лабель держится так же, как они, но Гладиатор видит, что он всеми своими силами пытается унять дрожь. — Я пытался им объяснить, что ты не причастен ни к чему… Что им не нравится. Но они настояли на срочном твоем задержании. Я не мог по-другому. Лабель говорил быстро, уже практически оборачиваясь, чтобы уйти и не видеть Рикса, не говорить с ним о том, что произошло, но Рикс останавливает его: — Что именно ты сделал? — Добавил снотворное в ту воду, которую ты пил. — Ты с самого начала знал, что все этим закончится? — Знал. — И зачем тогда?.. Но Лабель уже твердо идет к дверям, оставляя Рикса наедине со странными людьми.