— Думая лишь о результате, люди начинают искать короткий путь. А на короткой дороге можно потерять истину из виду, — многозначительно наставляет Мори, — так что, спешка ни к чему. Играй сейчас в том темпе, который более комфортный, а потом посмотрим, где ты запинаешься.
Чайковский уже порядком утомил Дазая.
"Концерт №1" предназначается для фортепиано с оркестром, но в этой аранжировке парень должен отдуваться за обоих. Произведение имеет множество переходов звука и задействует почти всю раскладку. Также, на концерте нужно будет играть без нот, по памяти. Осаму за прошедшие три месяца довольно часто практиковался и сейчас оттачивает свои навыки до совершенства, ведь выступление уже через неделю.
Звук композиции является для пианиста вдохновляющим, и ему не надоедает практиковаться раз за разом. Сейчас он хочет как можно дольше сидеть в этом кабинете и играть произведение, лишь бы не идти на следующую репетицию. Из-за плотного графика занятия снова ставят одно за другим, и ученикам приходится частично менять место жительства на музыкальную школу. Следующее в его расписании — аккомпанемент без преподавателей.
С одной стороны, конкурс тоже совсем скоро и нужно активно готовиться. Но с другой — репетиция будет один на один с Чуей, и Дазай чувствует себя противоречиво по этому поводу.
— Сначала. — коротко роняет Огай, услышав в исполнении фальшивую ноту.
Осаму действительно хочет увидеть скрипача и наверстать то упущенное занятие. Они уже много раз репетировали вместе, в этом нет ничего нового. И их последнее занятие с незапланированным аккомпанементом прошло отлично, так чего же бояться?
— Не так, — учитель располагает свою руку на правую часть клавишной раскладки, демонстрируя правильное расположение пальцев, — ещё раз.
Шатену даже страшно допускать эту самую мысль по отношению к Чуе. В любом случае, это даже теоретически невозможно. Но он не может избавиться от неприятно зудящей тревоги и желания никогда ни видеть рыжего, ни слышать его игру на скрипке. И одновременно с тем Дазай готов смотреть на Накахару хоть всю жизнь и заменять его музыкой все остальные окружающие звуки.
С такими-то противоречивыми переживаниями никакая рефлексия не сможет помочь. Сохранять хладнокровие – одна из доминирующих черт его характера, но почему-то сейчас он готов признать отчётливость своей паники. Хотя бы перед самим собой.
— Вот сейчас было отлично, — довольно комментирует Мори. — Чтобы так на концерте и сыграл.
— А можно ещё раз? — парень и не заметил, как успел доиграть произведение, переложив ответственность на механическую память рук.
— Неплохой настрой, но тебе пора идти, — заключает преподаватель, смотря на циферблат на руке, — не заставляй напарника ждать.
Чуть ли не обреченно, Осаму прощается с Огаем и выходит в слабо освещаемый коридор. Нужно было придумать отмазку и не прийти сюда сегодня. Как же ему нравится избегать чего-либо, когда это не идет по его плану. Плохая и укоренившаяся привычка.
Дазай как можно медленнее спускается по ступеням, ведущим к злосчастному концертному залу. Ладно, нужно перестать убегать от своих эмоций и хотя бы попытаться выяснить их истинную природу.
— Наблюдать за первыми пришедшими мыслями, — тихо бормочет он, выстраивая список необходимых действий, — относиться проще. Вести себя как обычно.
С каждой пройденной ступенькой он говорит самому себе всё больше установок собственного поведения. Это уже начинает казаться чем-то обсессивно-компульсивным. Может, стоит просто ориентироваться по ситуации и импровизировать? И уже после репетиции обдумать всё, тогда яснее станет? С названными пунктами он чувствует иллюзию контроля над ситуацией и заходит в концертный зал.
Все его установки в один момент рушатся, словно карточный домик, стоит ему обратить свой взгляд на Чую. Вот этот момент, когда Дазай смутно осознает, что уже не сможет воспринимать рыжего так, как делал это раньше.
— Привет! — машет скрипач, стоя на сцене, — как ты?
— О, я в порядке, — неловко кивает Осаму, устраиваясь напротив рояля и понимая, что он ни капли не в порядке. — А ты?
— Честно, — вздыхает собеседник, смотря на свои руки, — меня пугает мысль, что концерт так скоро. Вроде, я понимаю, что волноваться бесполезно, но всё равно не могу подавить чувство тревоги.
— Это абсолютно нормально, не запрещай себе переживать по этому поводу, — понимающе произносит пианист, мысленно желая научиться так же давать себе дельные советы. — Попробуй принять эти эмоции и смириться с мыслью, что тебе всё равно придется выступать. То, как ты сыграешь, зависит от твоих умений и уверенности в том, что всё пройдет хорошо.
Шатен после произнесенных слов задумывается, можно ли перенести этот совет на его сложившуюся ситуацию. Что, если нужно принять свои эмоции и смириться с мыслью, что это уже произошло? Конечно, неизвестно, отразилось ли это только на нем самом или отразится на них обоих, но может и впрямь зависит от неизбежности произошедшего и уверенности, что во что-то большее это не выльется. По крайней мере, пока это влияет только на состояние Осаму и его эмоциональный фон, для Чуи это не должно приносить неудобств. Возможно, всё не так уж плохо.
— Хорошо, спасибо тебе. — когда Дазай замечает эту благодарную улыбку и слышит искренний тон, он уверен: Чуя – яркая, цветная нота среди чёрно-белых клавиш.
Музыканты не спеша переходят к репетиции почти выученного произведения, аккуратно ведя мелодию и отражая её от стен помещения. Пианист знает, что эту композицию он никогда сможет воспринимать отдельно, она навсегда запомнится как та, которую он исполнял в аккомпанементе с одним рыжим парнем.
— Неплохо, предлагаю снова дальше разбирать самостоятельно, — поместив скрипку на крышку рояля и забавно поставив руки в боки, довольно говорит Чуя. — Ой, у тебя галстук развязался.
— Да не суть, — Дазай пытается вернуть аксессуар в исходное состояние, но без зеркала это совсем неудобно. Он собирается просто снять его, но Накахара считает иначе.
— Нет-нет, тебе очень подходит, давай я. — бесцеремонно наклоняясь к шее Осаму, скрипач начинает умело завязывать галстук.
Блять, как же он любит нарушать личные границы. Не то, чтобы пианист сильно протестует, но такое близкое расстояние между ними кажется уж слишком запретным. Видно, что рыжий делает это без каких-либо посторонних намерений, но дело в том, что шатен их находит.
Пока взгляд Накахары направлен на галстук, Дазай откровенно рассматривает чужое лицо, подмечая все мелочи, упущенные ранее. Оказывается, у Чуи очень длинные ресницы. И хаотичная россыпь веснушек по лицу. И чистая кожа. И выразительные скулы. И ещё множество деталей, которые являются незаконно прекрасными. Осаму проклинает этот вездесущий малиновый запах и не понимает, когда и за что его так угораздило.
В какой-то момент парень осознает, что всё это время задерживал дыхание, не смея даже пошевелиться. Когда его взгляд непроизвольно останавливается на губах Накахары, он все же выдыхает. Чёрт, да быть такого не может.
— Ну вот, так лучше, — заканчивая завязывать галстук и поднимая глаза на пианиста, тихо говорит Чуя. К списку вышеперечисленных деталей нужно добавить этот бархатный голос. Скрипач не спешит отодвигаться, и Дазай даже не смеет предположить почему. На протяжении пары секунд, которые для Осаму кажутся парой часов, парни молча смотрят друг на друга.
— Благодарю. — так же тихо произносит шатен, аккуратно отодвигаясь и поворачиваясь к своему инструменту. К счастью или к сожалению, это странное напряжение, возникшее между ними, не имеет никаких последствий. Для скрипача так точно, а вот Осаму не может перестать акцентировать внимание на произошедшем.
Когда Дазай вновь обращает взгляд на рыжего, то подмечает на его скулах слегка алеющий румянец. Пианист пытается аккуратно ослабить галстук на шее, или из-за его тугой затянутости, или из-за небольших трудностей с дыханием. Слегка приложив руку к своей щеке, он понимает, что температура его лица оставляет желать лучшего. Плохо дело.
Оставшееся время занятия музыканты молча прорабатывают последний нотный лист, изредка перекидываясь комментариями по поводу игры. Атмосфера в комнате не то, чтобы сильно изменилась, но лично Осаму чувствует себя сконфуженно и думает о том, что лучше бы он не приходил сюда сегодня.
— Поверить не могу, неужели мы выучили это в полном объеме? — пораженно спрашивает Чуя, доигрывая последние ноты. — Давай попробуем сначала и полностью.
Парни играют произведение целиком, подмечая свои ошибки, которые нужно исправить. С их синхронизацией двух звучаний разных инструментов практически не возникает трудностей. Они уже настолько привыкли к ритму музыки и темпу друг друга, что научились соединять всё в общую картину без особых усилий. Их совместная игра дала им возможность стать фамильярными друг с другом, хотя бы в музыкальном плане.
— Клянусь, мы точно выиграем на этом конкурсе, — победно произносит Дазай, замедляя музыку на последних нотах.
— Согласен, но я вообще не воспринимаю это как соревнование, — отвечает Накахара, упаковывая скрипку в кейс. — Просто как концерт, где мы сможем сравнить свои умения с остальными участниками.
— Это ты пока так думаешь. Скоро познаешь этот дух конкуренции и чувство азарта, — со знанием говорит Осаму, выходя из зала. — Пусть я и сам не люблю соревнования, но на подобных мероприятиях желание занять первые места всегда пересиливает.
— А что, если мы займем последнее место?
— Это априори невозможно, — мотает головой парень, обыденно протягивая скрипачу его верхнюю одежду, — я рассматриваю все варианты, но ни в одном из них этого не произойдет.
— Что ж, я верю, — посмеиваясь, радостно произносит Накахара, выходя из школы и придерживая дверь для шатена. — Спасибо за репетицию, увидимся!
— Удачи, — мягко говорит Дазай, прощаясь с Чуей. Какой же он всё-таки хороший.
Длинная дорога домой предвещает пребывание наедине с вопросительными мыслями, которые настойчиво требуют ответа. Пианист был бы счастлив предоставить им опровержение, но простым отрицанием от них не отделаешься. Парень медленно шагает навстречу холодному ветру, рассматривая окружение.
Декабрь не спешит опускать снежную завесу, оставляя сырую землю и голые ветки деревьев стоять в ожидании холодного, белого покрывала. Похоже, температура воздуха негодует больше всех и, словно в знак протеста, превращается в сплошной колючий холод, заставляя людей кутаться в шарфы и одеваться как можно теплее.
Аккуратно пытаясь разобраться в своих мыслях, парень останавливается, выдыхая небольшое облако пара в тёмное небо. Первое, о чем боится думать Дазай, это о том, что он возводит Чую в очередную обсессию, чтобы у него был смысл существования.
Он фактически не может жить и держаться на плаву без подобных "якорей". Осаму пытался наделить свою жизнь смыслом, перепробовав многое: влюбленности, отношения, дружбу, чтение, писательство, игры, сериалы или же создание себе жизненной цели, к которой он может стремиться. И ничего из перечисленного никогда не могло удержать его длительный промежуток времени.
Он словно барахтается в центре аквамаринового океана, что так похож на цвет глаз Чуи, ища опору и не имея права на спасение. Солёная вода заполняет его лёгкие и всё, что остается делать – цепляться за гребни волн и пытаться не утонуть. Будем честны: у него нет того, ради чего он мог бы жить. Всё, рано или поздно, перестает представлять этот "якорный" интерес и Осаму очень не хочет, чтобы Чуя был просто очередной обсессией, созданной в личных целях.
В нем живет некая "безнадежная надежда", заставляющая поверить, что в этот раз он чувствует по-настоящему и что всё это – не очередной самообман. Но даже если это и впрямь так, то все становится даже немного хуже. Если то, что он начинает чувствовать к скрипачу является неподдельным, это превращается в проблему похлеще, чем простая зацикленность.
Шатен прячет руки в карманы, стоя на светофоре и отворачиваясь от сильного порыва ветра. Ладно, он подумает о возможных вариантах развития событий чуть позже, сейчас бы было отлично узнать первопричины его внезапных чувств.
Когда это началось? Он же не увидел в Чуе снизошедшего спасителя, когда тот выручил его? Не зацепился за первого, кто проявил к нему бескорыстную доброту? Должно быть, нет, дело в чем-то другом. Дазай, конечно, благодарен скрипачу за всё, что он сделал, и ценит его поступки, но это не выглядит как полноценный повод для… для этого чувства. Нет, слишком тяжело вспоминать с самого начала, в другой раз.
Пианист заходит в свой подъезд, желая перестать думать о Накахаре. Отворяя двери, Осаму облегченно выдыхает, не обнаруживая дома отца. Его встречает мяуканьем радостная Ченси, приветствуя хозяина. Дазай гладит питомца, заостряя лишнее внимание на привычном цвете шерсти. Рыжий.
Ладно, нужно себя чем-то занять. Необходимо создать фон из любого шума и выбор останавливается на старом телевизоре. Парень листает каналы, выбирая наиболее интересный, пока ему не попадается шоу талантов, где скрипачи выступают в дуэте. Не смешно.
Разочарованно выключая телевизор, шатен решает сделать себе чая. Проходя на кухню, он включает первую попавшуюся песню из своего плейлиста и ставит чайник. Перебирая свою миниатюрную коллекцию чайных пакетиков, Осаму смеется, когда находит малиновый. Выбрав молочный улун, он стоит и ждет, пока вскипит вода и неосознанно начинает вслушиваться в текст проигрываемой песни.
Touch me, yeah
I want you to touch me there.
Make me feel like I am breathing
Feel like I am human.
То ли дело в его восприятии, то ли все действительно настроено против него, но это уже кажется слишком навязчивым. Лучшей идей будет привычное чтение, неспособное подвести.
Взяв книгу под названием "Человек, который принял жену за шляпу", Оливера Сакса, повествующую о интересных случаях в практике нейропсихолога, Дазай присаживается за кухонный стол. Книга, к слову, крайне увлекательная, нужно будет порекомендовать её Чуе.
Пианист открывает книгу и видит свою импровизированную закладку, сделанную из клочка бумаги и переписки с Накахарой на занятии музыкальной литературы. Он закрывает книгу, недоумевая, насколько давно скрипач так укоренился в его привычном окружении.
Нужно последовать совету и отвлечься на физическую активность. И не важно, чей это совет, главное, что рабочий. Шатен в последнее время очень часто прибегает к спорту, как к замене причинения себе боли. Это приятно освобождает мысли и дает возможность сконцентрироваться на повторяемых действиях.
Переодеваясь в подходящую одежду, он каждый раз проклинает свою реакцию на звук уведомления в телефоне. И проклинает операторов, что шлют ему сообщения. Хотелось бы увидеть другое письмо и от другого отправителя.
На протяжении сорока минут Осаму делает несколько подходов разных упражнений, максимально концентрируясь на правильности их выполнения. И это впрямь позволяет отвлечься от постоянных мыслительных процессов, сосредоточившись на физических ощущениях. Будучи довольным тренировкой, парень направляется в душ, решая после сделать домашнее задание.
Сполоснувшись, пианист заходит в комнату и берет свой телефон, чтобы выбрать какую-нибудь конкретную песню в качестве фона. Он не верит своим глазам, когда видит входящее сообщение. Положив устройство экраном вниз и пройдя комнату по площади пару раз, он всё же решает прочитать содержимое уведомления.
20:11.
Чертов спаситель:
Эй, а не хочешь после концерта 16-ого числа, пойти куда-нибудь и отметить?
Дазай со всей честностью может сказать, что это лучшая перспектива, и он не мог даже мечтать о подобном. Да, он рад, причем слишком сильно. Нужно напечатать ответ, но подбирание слов дается ему сейчас труднее, чем обычно.
20:19.
Вы:
Хорошая идея. Конечно, это же твой первый концерт.
Достаточно ли нормально он написал? Парень уверен, что нужно перестать так беспокоиться о мелочах, но всё равно с трепетом относится к текущей переписке.
20:21.
Чертов спаситель:
Отлично, договорились. Спокойной ночи!
Чуя пожелал ему спокойной ночи, это так приятно. Никаких сердечек в ответе только не печатать, пожалуйста.
20:21.
Вы:
И тебе.
Пианист до сих пор не может осознать предложения Накахары, думая только об их переписке.
Боже, теперь он даже не отрицает, что его эмоции приобрели слишком отчётливое очертание того самого чувства. Отлично, ощущается как завершение одной стадии и переход на новую.
В прошлый раз он осознал неожиданную правду за писательством. Идея и сейчас попробовать написать что-нибудь о скрипаче щёлкает в голове и вынуждает воплотить себя в реальность. Взяв школьную тетрадь по алгебре и, открыв последнюю страницу, Осаму пару минут смотрит на чистый лист и пустые клетки.
Жарко так, что колет тело.
Боль везде, не дать - не взять.
Лучше бы вообще не грело,
Остается лишь мечтать.
Нет, так не пойдет. Нужно написать что-то более-менее конкретное, чтобы это приобрело очертания текущей и, возможно, будущей ситуации.
Взглядом насмешливым
Создаст катастрофу,
Будем бороться в холодной войне.
Сам не зная, отправит к истокам,
Шансов не даст быть наравне.
Раздраженно зачеркивая текст, Дазай пытается просто начать писать словосочетания и подбирать к ним рифму. Нужно написать стих о Чуе, нужно написать стих о них.
Когда солнечные оттенки,
Разрежут светом взгляд лампады,
Мы закажем себе поминки,
И уйдем навсегда из ада.
Израненные сердца бьются в такт.
За окном только дождь и ветер.
Птицы уже не поют, а кричат,
Рассказывая истории тысячелетий.
У тебя веснушчатая кожа.
У меня в костях сквозняк.
Ляжем напротив, съёжась,
Дорогой, не подашь ли табак?
Это все - только наш танец смерти,
Я хочу танцевать его бодро.
Он судьбою был предначертан,
Как кипяток в холодные воды.
Я уйду, когда смеркнут звёзды.
Ты придешь, когда солнце ляжет.
Вновь наполнится болью воздух,
Мы услышим мольбы пташек.
Безрезультатно греясь рядом,
Мы тонем на лодке с пробоиной.
Это длится уже декаду,
Да, дорогой, жизнь так устроена.
У тебя сладкий привкус малины,
У меня ржавый вкус гвоздей.
В этой режущей, темной долине,
Никаких, даже мелких, огней.
Ты жив, противоположен мне,
Честно, мне жаль, мой дорогой.
Сыграй на скрипке в тихой мгле,
Пока мои лёгкие наполняются водой.
Что ж, вышло слишком обреченно. Пианист вырывает лист бумаги, комкает его и бросает на пол в качестве новой игрушки для кошки. Он ставит локти на колени, закрывая глаза руками, и опускает голову. Почему именно он и почему опять в отвратительной ситуации.
Стихотворение в чем-то приближенно к реальности. Каким образом такой неполноценный и жалкий как Осаму, способен на чувство… на чувство чёртовой влюбленности по отношению к кому-то насколько прекрасному и утонченному, как Чуя? Дазай будет чем-то по типу камня, тянущего за собой ко дну и молча просящим о помощи. Настроение определённо испорчено, но зато через неделю он собирается провести время вместе с рыжим.
Тем временем Ченси настойчиво возвращает бумажный шарик обратно к хозяину и легко покусывает его за руку, словно прося оставить.
— Спасибо, я перечитаю позже, — нежно награждая кошку поглаживаниями, шатен сохраняет скомканный лист бумаги в книге, решая вернуться к чтению когда-то уже прочитанного произведения только тогда, когда мысли прояснятся.
