tainted human

В комнате одиноко мигает гирлянда, освещая пространство вокруг себя разными цветами. Дазай заламывает пальцы и смотрит в потолок. Отец ушел, оставив сына встречать Новый год самостоятельно. Вот тебе и праздник. Для Осаму, в теории, проводы уходящего года — это что-то грандиозное, окутанное волшебной атмосферой, бенгальскими огнями, фейерверками и снегом. Но на деле – всегда молчаливый просмотр новогодних фильмов и, если хватит денег, довольствование символической едой. Очередной праздник без достойного празднования. До кануна осталось примерно два-три часа. Но пианиста это почти не волнует, в отличие от постоянного прокручивания недавних воспоминаний. Парень выдыхает и крепко сжимает глаза, потирая переносицу. Зачем он сделал это? С чистой душой, Дазай может сказать, что не жалеет. Это стоило того, но… Они с Чуей уже не общались несколько дней и пианист не знает, как вообще общаться с ним дальше. Будучи привыкшим убегать от всего, он не понимает, как решился на что-то настолько кардинальное и несвойственное для себя. Это всё влияние скрипача, не иначе. Мысли шатена представляют собой спутавшийся комок противоречий, сомнений и отрицаний. И он не имеет ни малейшего понятия о том, как этот ком распутывать. Парень резко поднимается с кровати и идет к окну. Свежий, морозный воздух действует на него положительно и он раздумывает над тем, стоит ли выйти на улицу. Там относительно тихо, снегопад улегся и создает легкое освещение. Не будет хватать только вина и Чуи. Но скрипач не был против произошедшего? Желание ведь исходило от обеих сторон, не так ли? Дазай начинает краснеть, стоит только вспомнить все в деталях. Выяснил, чёрт возьми, как личные отношения будут влиять на совместную игру. И что теперь? Осаму идет на кухню, решая поесть чего-нибудь. Заварив какую-то кашу быстрого приготовления и насыпав кошке корма, парень начинает невольно задумываться о том, что сейчас делает Чуя. Наверное, он в кругу семьи, украшает ёлку или готовит праздничные блюда. Выглядит домашним и уютным, наслаждается атмосферой. Вспоминает ли он о случившемся? Что он вообще думает о Дазае? Нет, пианист все же возьмет ситуацию в свои руки. С любым другим человеком, он уверен – он бы не хотел разбираться во всем и просто бы сбежал от ответственности за совершенное. Но с Чуей это имеет значение. Хочется прямо-таки разрешить вопрос, а не оставлять его повисшим в воздухе. Это будет по-взрослому, это будет правильно. Шатен твердо решает выйти из своей зоны комфорта и поговорить об этом с Накахарой. Как начать разговор и на что он вообще рассчитывает – парень не знает. В реальной жизни будет труднее, чем в переписке, но в переписке менее серьезно, чем в жизни. От нетерпения его пальцы начинают выбивать ритм по столу. Сейчас он явно не может заявиться к скрипачу и потребовать серьезного разговора. Можно начать в переписке и хотя бы показать свое намерение и обеспокоенность ситуацией. Он решительно берёт телефон и открывает чат с Накахарой. Глаза Дазая расширяются от увиденного, он не успевает подумать, не успевает осмыслить. "Скумбрия, выплывай" Что это значит? Осаму поворачивается к окну и понимает. Машина Чуи стоит под подъездом. За два часа до Нового года. Без каких-либо предпосылок или объяснений. Он просто ждёт его и велит выходить. Желания сбываются? Пианист не знает, чего ожидать от предстоящей встречи и, стыдно признаться, испуган таким резкий поворотом событий. Теперь, вместо пальцев, ритм отстукивает сердце. Дазай берет себя в руки, наскоро собирается и в последний момент вспоминает, что прийти без новогоднего подарка будет не очень. У него есть желание обрадовать Чую, пусть и какой-нибудь мелочью, но ему нечего подарить, разве что... Тот стих, который он написал недавно. Шатен наскоро переписывает рифмованные строки на чистый лист, пытаясь писать как можно красивее, и сгибает лист пополам. Наспех находит коробку с бенгальскими огнями и вкладывает стихотворение внутрь. Такой себе подарок, но это лучше, чем ничего. Он практически не отдает себе отчёта в действиях, переложив ответственность на чувство спешки, спускается и открывает дверь машины. Скрипач выглядит расслабленным и одновременно с тем задумчивым. Осаму признается себе, что успел соскучиться. — У тебя будут проблемы, если ты пропадешь на ночь из дома? — оставив предварительные фразы, серьезно спрашивает Чуя. — Нет, — пианист предполагает, что происходит, но не признает, — что насчёт тебя? — Тоже. Хочешь отметить Новый год со мной? — Лично с тобой или с твоей семьей? — Только со мной. — Хочу, — конечно, он хочет. Это лучшая перспектива из всех возможных. — Договорились, — довольно кивает Накахара, заводя машину. Вот так легко обстановка вокруг Дазая изменилась в лучшую сторону за несколько минут. Ему абсолютно всё равно, куда они едут, но пару вопросов всё же напрашивается. — У тебя все в порядке? — Как видишь, да, — Чуя не выглядит расстроенным, но его внезапные идеи удивляют. — Я имею в виду, дома все нормально? Почему ты не с семьей? — Осаму действительно переживает, не случилось ли чего. Он внимательно смотрит на Накахару, игнорируя мелькающие улицы за окном. — Всё в порядке, просто решил, что хочу отпраздновать иначе. — Довольно резко и спонтанно. — Я бы тоже мог назвать некоторые твои поступки слишком резкими и спонтанными, — с улыбкой произносит рыжий и одаривает собеседника взглядом, практически не стесняясь. Дазай выдерживает этот взгляд, но позже неловко отворачивается к окну, кутаясь в воротник пуховика. Он действительно собирается встретить предстоящий год вместе с Чуей. Не зная где, как и вообще, не сон ли это. И, признаться честно: его всё устраивает. Скрипач ведет машину по знакомым улицам. Трафик очень слабый, поэтому он часто набирает скорость, заставляя Осаму задерживать дыхание. — Я не успел забронировать номер в отеле, так что нам снова предстоит спать в машине, — они подъезжают к той самой набережной, что расположена вдоль реки, — вроде, всё взял: еда, подушки, плед.. — Ты слишком заморочился, Чуя, — вздыхает Осаму, в очередной поражаясь, чем заслужил такое отношение. — И какие у нас планы? — Ну, прогулка, фильмы, еда там… Можно ещё салюты купить! — Накахара загорается этой идеей, но через секунду понимает, что в позднее время уже нигде не сможет приобрести желаемое. — Ладно, в остальном будем импровизировать. Расклад и впрямь прельщает. Дазай до сих пор не верит в то, что будет действительно праздновать, а не просто пережидать это событие. Рыжий останавливает машину и предлагает поесть на лавочке перед замершей рекой. Пианисту не по себе опять есть за чужой счёт, и он обещает самому себе, что в скором времени тоже обрадует скрипача чем-нибудь приятным. — Так, я тут всякого набрал, тебе точно что-то да понравится, — рассказывает Чуя, присаживаясь на лавку и ставя между ними сэт с самыми разными суши. — И какое-то шампанское, родители предложили. О, даже две бутылки. И я опять забыл бокалы... — С таким-то меню я уж точно не буду жаловаться на отсутствие бокалов, — с ироничным смехом, произносит Осаму. Ему хочется крепко обнять собеседника, поблагодарить его за всё тысячу раз, комментировать непривычный вкус каждой суши, бегать вокруг и кричать о том, настолько он сейчас счастлив. Но вместо этого он спокойно ест, пьет немного больше, чем следует и поддерживает диалог о прошедшем году с Накахарой. Но все его невыполненные и желаемые действия всё равно отражаются во взгляде, обращенному к скрипачу. — Расскажи мне, как прошел этот год для тебя, — предлагает пианист. — Будем по очереди, — кивает Чуя. — Январь... был какой-то новогодний приём у друзей родителей. Я убедил брата сбежать оттуда и пойти играть на приставке. На самом деле, было не так уж и плохо. А сам месяц прошел хорошо, разве что в школе много нагрузки было. — Так ты в школу год назад уже ходил? А в музыкальную только в этом начал? — Да, там долго рассказывать… — Расскажи, мне интересно. Набережная, изысканная еда и напитки, огни города, слабый ветер, стремительно бегущее время. Парни, связанные музыкой, подробно описывают друг другу каждый месяц прошедшего года. — Ой, июнь совсем не помню. День рождения, свободное время, радовался каникулам. Да и всё наверное, — вспоминает Дазай, опустошая содержимое бутылки. — Когда у тебя день рождения? — Девятнадцатого июня, а у тебя? — Двадцать девятого апреля, я же упомянул, когда рассказывал! На описание летних месяцев у них уходит намного больше времени, потому что они не могут перестать смеяться с каких-то отдельных деталей, которые кажутся слишком уморительными. Они узнают друг друга всё лучше и лучше. — Почему ты тогда не захотел играть с Акутагавой? — Ты обратил внимание на какую-то шутку, которую больше никто не заметил. — И это причина? — Почему нет? Я сразу понял, что с тобой будет интереснее. Пианист так рад узнать что-то новое о Чуе. Шампанское явно вносит свой вклад, помогая обоим чувствовать себя более свободно и не скупиться на выражения. — Ты иди к мусорке! Она слишком далеко, а я не способен ходить, — настойчиво говорит Накахара, убеждая Дазая выкинуть пустые бутылки и упаковку от суши. — На камень, ножницы, бумага! — задорно произносит Дазай и сразу же выигрывает в первом раунде. — Нет, мы три раза играем! — несмотря на предложение этой стратегии, рыжий всё равно проигрывает. — Ну и чёрт с тобой! Вот так ему, кушать подавай, а убрать сам не может, — Чуя тихо возмущается, всё же направляясь к мусорке, которая находится в нескольких метрах от лавки. Осаму начинает смеяться и не может удержаться, чтобы не кинуть в такого злого скрипача пару снежков со спины. Конечно же, Накахара не может стерпеть такого в свою сторону и угрожает убегающему шатену, бросая в него талый снег. Пытаться попасть снежками друг в друга — слишком увлекательное занятие, особенно когда до Нового года остается несколько минут. Они не следят за временем, ведь какая разница сколько оборотов сделала часовая стрелка, если сейчас проходит такая важная битва? Лица и руки парней стремительно краснеют от холода, но сдаваться уж точно никто не собирается. Комья снега продолжают попадать мимо оппонентов, пока один, метко брошенный Чуей, не попадает Дазаю прямо в лицо. Проигравший прикрывает ещё более покрасневшую щёку ладонью, всем видом показывая, что ему неплохо так досталось. — Эй, прости, — встревожившись, Накахара подбегает и пытается убрать чужую руку: — Дай посмотрю, сильно болит? Осаму на это и рассчитывал. Одним резким движением он валит рыжего на снег и нависает над ним. — В следующий раз смотри, куда бросаешь, — победно ухмыляясь, произносит шатен, беззаботно поднимая снег с ближайшего сугроба и стряхивая его на рыжие волосы. — И как можно повестись на такую элементарную уловку? — Не честно! — возмущается Чуя, пытаясь убрать снежные комья со своих волос. — Всё равно, я попал в тебя и выиграл. — Ага, но почему-то именно ты лежишь на снегу, а не я, — ухмыляется Дазай, пока не понимает, что сам практически лежит на скрипаче. — Ладно, сойдемся на том, что у нас ничья. Осаму ложится рядом с рыжим, переводя взгляд на небо. Мелкие сияющие точки украшают чёрное полотно, пока вокруг гуляет приятный зимний ветер. Уставшие после снежной бойни, парни молча лежат, смотрят вверх и думают каждый о своем. Не хочется портить хрупкую атмосферу своей серьезностью, но Дазай чувствует, что сейчас подходящий момент, чтобы сказать. — Ты не хочешь… поговорить о...— пианист не знает, как правильнее спросить, — о случившемся? — Только если ты начнешь, — не теряется с ответом Чуя. — Ох, ну давай начнем с того, что я… — парень набирает воздуха, силясь произнести все чётко и быстро, — я не жалею ни о чем, но не понимаю, что станет с нашим общением дальше… и вообще, я не привык рассказывать о подобном. Твоя очередь. Быстро и скомкано. Не так он планировал. Скрипач пару мгновений молчит, рассматривая звёздное небо. — Конечно, не думал, что ты будешь пытаться так сразу всё расставить по местам и не пустишь на самотёк, — неплохо подмечено. — Давай продолжим этот разговор чуть позже, желательно в следующем году, потому что трудновато разрешить всё в один момент. Единственное, что хочу сказать, — рыжий замолкает, переводя взгляд на собеседника, и подбирает слова, — мы же не пытаемся изменить погоду. Мы одеваемся по погоде. Слишком просто. Будто нужно подстраиваться под обстоятельства, признавая свое бессилие перед ними. Хотя, какое-то значение эти слова всё же представляют. — Что-то вроде... судьбы? — Не знаю, наверное. — А ты знал, что судьба стала называться судьбой, когда боги впервые обратили взоры к небу, обозначив звёзды и созвездия, — задумчиво произносит Дазай, поднимая руку ближе к небу. Начинающийся снегопад заметно ухудшает блеск небесных тел. На несколько мгновений воцаряется неопределенная тишина, прерываемая тихим шумом ветра. — Теперь знаю, — кивает Накахара, приподнимаясь и сверяясь со временем. — Осталась минута. И я припомнил, что ты задолжал мне желание. — Хм, ну удиви. И Чуя удивляет, снова превосходя пианиста в непредсказуемости. — Надеюсь, ты не против, если я одолжу твою идею, — и скрипач бесцеремонно наклоняется к Осаму. Под снегопадом, под чьи-то голоса, отсчитывающие последнее пять секунд этого года, под музыку, играющую где-то далеко. Они снова поддаются моменту. "Как год встретишь — так его и проведешь"? Дазай совсем не против. Он мягко отвечает на поцелуй, позволяя рыжему брать инициативу. Это ощущается слишком невероятным, чтобы быть правдой. — С Новым годом, Осаму. Он и не думал, что его имя будет настолько красиво звучать из уст скрипача. Пианист мягко прижимает Чую к себе, учащенно дыша и улыбаясь падающему снегу. На мосту начинают запускать ярко-фиолетовые фейерверки, и парень просто не может определить каждую из сотни эмоцию, которые он испытывает сейчас. — Ты подарил мне самый лучший праздник в моей жизни.

***

Вдоволь належавшись среди сугробов снега и неплохо так замерзнув, музыканты греются в салоне машины, переключая фильмы на встроенном экране. Чуя позволяет гладить свои волосы, хотя он упоминал, что не любит, когда кто-то делает это. Он лежит очень близко к Осаму, лениво листая каналы. Дазай так и засыпает — под шум фильма, в уюте и с мягкими прядями волос Чуи под ладонью. С наступлением нового дня и нового года им предстояло снова влюбиться друг в друга. Но они все ещё смутно осознавали это.