tainted human

Утро, которое отличается от всех остальных. Комфорт, снегопад за окном и Дазай в качестве удобной подушки. Утро нового, уже наступившего года. Чуя нехотя открывает глаза, борясь с желанием поспать ещё пару часов в настолько уютной атмосфере. Обычно, он хмурится после пробуждения, но сейчас его первой реакцией является улыбка. За окном лениво пролетает рассеянный снег, пока в машине поддерживается теплая температура воздуха. Тусклые цифры часов на встроенном экране показывают четыре утра. Только от одной мысли о том, насколько силён мороз на улице, скрипач вздрагивает. Немного стесняясь, он ещё крепче прижимается к Осаму. Пианист даже во сне очень восприимчив к любым воздействиям и поворачивается к рыжему, крепко обнимая его. Определенно, Чуе стало теплее. То ли от объятий, то ли от румянца, так сильно залившего его щёки. Накахара ещё окончательно всё не принял, он не уверен в реальности происходящего и вероятности будущего. Вопрос ориентации встал для него острым штыком, с которым он ещё не смирился. В жизни бы ему не пришла мысль, что он из "этих". В целом, Чуя никогда не задумывался о том, что чувства, которые он испытывает и боится дать им точное определение, могут быть совершенно разными и неожиданными в своих проявлениях. Вспоминая, как он верил, что Дазай его "самый-самый лучший друг во всем мире", скрипач слегка мотает головой, словно до сих пор не осознавая, насколько был слеп и наивен. Он заинтересовался в человеке своего пола в романтическом плане. И насколько бы рыжий не был толерантен — эта новость не дает ему покоя. Во-первых, его беспокоит реакция родителей, если дело дойдет до серьезного разговора с ними. Их понятия о роде и происхождении даже не включали в себя вероятность того, что их сын окажется представителем нетрадиционной ориентации. Чуя даже не может элементарно думать о слове "гей", он уверен, что это будет звучать как какое-то клеймо. Ему действительно страшно предполагать, что будет, если его семья узнает, насколько крепко он сдружился с партнёром по аккомпанементу. Накахара только глубоко вдыхает аромат полевой мяты, стараясь не концентрироваться на мысли, что все и так выглядит слишком очевидно и может принять худший вариант развития событий в любой момент. Во-вторых – Осаму. Скрипач не уверен, как должны развиваться подобного рода отношения, но точно знает, что их случай – необычный. Нужно ли обозначать рамки, делящие их общение на "до" и "после"? Предлагать встречаться? Или это просто мимолётная вольность со стороны Осаму, а Чуя уже нафантазировал себе всякого? Наверное, лучшим способом ответа на эти вопросы будет простой разговор между ними, но рыжий и впрямь не знает, стоит ли подходить к этому серьезно и официально. Несомненно, то, что он чувствует, находясь рядом с пианистом, не похоже ни на одну из тех эмоций, что он испытывал ранее. И он уверен – это имеет значение. Совсем недавно, его удивило то, что Дазай сам попытался начать разговор об этом. На тот момент, это обескуражило скрипача, но сейчас он понимает, что, скорее всего, не он один волнуется о том, что происходит. Чуя чувствует, как его мысли из плавно-перетекающих размышлений превращаются в настойчиво-требующие ответов вопросы. Ещё раз оценив обстановку за окном, у него появляется желание пойти гулять. С пианистом, под занавесом снега, в предрассветной январской темноте и желательно с какой-нибудь вкусной едой под рукой. Жаль будить крепко спящего парня рядом, но надо. Скрипач мягко треплет волосы Дазая, поражаясь их чрезвычайной мягкости, и аккуратно оглаживает руки с тонкими и длинными пальцами. Он ведет себя совсем как кот, настойчиво требующий еды и прогулки. Чуя пытается плавно повышать тон своего голоса, но шатен по-прежнему не намерен просыпаться. — Пойдем гулять, эй. Ну же, просыпайся, — Чуя толкает пианиста в бок, — Я хочу круассанов, хватит спать! Скрипач уже собирается сдаться и все же просто лечь спать, но — о, чудо! — его попытки были обречены на успех. — В четыре утра? — невнятно бормочет Дазай, пока трет глаза. — Именно, вставай! Осаму одаривает рыжего сонным взглядом и слегка улыбается. Накахара замирает на пару мгновений, смотря на такого домашнего и уютного шатена. — Идем, только потом бы ещё поспать лечь, — парень приподнимается на локтях, оглядывая погоду за окном. Накахара уже всё распланировал: они пойдут в круглосуточный супермаркет, возьмут еды, в идеале — круассаны с кофе, и будут гулять по городу. Пианист охотно соглашается на эту перспективу, надеясь, что сможет поспать спустя два часа их прогулки. Улица встречает парней тишиной и спокойствием. Они идут по заснеженным дорогам, протаптывая новые пути. Ещё совсем темно и на глубоко-синем небе можно разглядеть блестящие россыпи ярких звёзд. Дороги пустуют, только в паре окон мигает тусклый свет. — Как спалось? — бодро спрашивает Чуя, пытаясь разбудить засыпающего на ходу Дазая. — Мне снилось поле, — задумчиво говорит Осаму, вспоминая подробности. — Мы с тобой пересекали зеленое, вроде бы цветочное поле. — Сны это так круто! Мне очень редко что-то снится, почти никогда. Но если бы снилось – я бы каждый раз смотрел значение в сонниках. Хочешь, посмотрим к чему это? — Давай. Накахаре так приятно, что он был участником чужого сна. Он набирает запрос в поисковике, не смотря себе под ноги. Естественно, он поскальзывается, но не падает, потому что пианист успевает схватить его под руку. — Будь аккуратнее, — скрипач не ожидает, что шатен не отпустит его на протяжении дальнейшей дороги и тихо умиляется такому жесту. — Так, ну смотри. Если поле зелёное, значит, что надежда сбудется. У тебя есть надежды? — Пару есть. — Ну вот, сбудутся. Потом, если мы пересекали поле, значит, это какие-то перемены судьбы. А если во сне был я, значит ли это, что меня это тоже касается? — Не уверен, но, возможно, — с легким смехом произносит Дазай, заходя в супермаркет. — А цветы какие на поле были? Цвет помнишь? — Вроде, белые. Чуя пробегается глазами по строке со значением, и он не уверен, стоит ли читать это вслух. "поле белых цветов — взаимопонимание и гармония с любимым человеком" — Ну так? К чему это? — К счастью и… взаимопониманию в межличностных отношениях! Хороший сон, поздравляю. Осаму только усмехается и кивает, ведя скрипача за собой вдоль магазинных полок. В пустующих супермаркетах в ночь, особенно новогоднюю, словно останавливается время. Людей, кроме обслуживающего персонала и двух авантюристов, совсем нет. Рыжий, предварительно согласовав вкусы с пианистом, со знанием дела, выбирает прошлогодние круассаны с вишней и шоколадом. — Я оплачу. Иди пока, возьми нам кофе в автомате, — спокойно говорит Дазай. — Возьми мне то же, что и себе. Накахара выбирает любимый раф-кофе с воздушной пенкой. Перебирая вкусы сиропов, он останавливается на мятном для себя и малиновом для Осаму. Разделяя пачку круассанов на двоих, парни гуляют вдоль ночных заснеженных улиц. Небо постепенно приобретает более светлые оттенки, снегопад то затихает, то усиливается. При этом температура воздуха свежая, но не холодная. Они садятся на ближайшую лавочку, разделяя раннюю трапезу. Рыжий совсем случайно обнаруживает во внутреннем кармане пуховика подарок для Осаму, и решает всё же преподнести его сейчас. — Кстати, у меня для тебя есть кое-что, — Чуя не уверен, что Дазаю понравится, так что наспех протягивает парню конверт и отворачивается. Возможно, подарок в виде того рисунка, который скрипач нарисовал после их первой ночевки, не самый лучший вариант, но он и впрямь не успел купить чего-то лучше. Непривычно делиться своим творчеством с кем-либо, но пусть это будет просто как память для шатена. — Я и не знал, что ты рисуешь, — Осаму и впрямь удивлен. Прикрывая рукой бумагу от вездесущего снега, он встает и подходит ближе к фонарю, рассматривая каждую деталь. — Это так утонченно, передает настроение. И оттенки такие красивые, а линии изящные. Мне очень приятно, спасибо, — пианист вновь возвращается к лавочке и легко проводит рукой по волосам Накахары в знак благодарности. — У меня тоже есть подарок, и тоже собственного изготовления. Чуя заинтересован и даже предположить не может, что приготовил для него Дазай. Когда последний протягивает ему коробку бенгальских огней и предлагает открыть, интерес рыжего возрастает. Решая зажечь огни сейчас, скрипач аккуратно достает их, передает шатену и видит небольшой клочок бумаги внутри упаковки. Пианист смущенно отворачивается, пока скрипач быстро пробегается глазами по рифмованным строкам. — Ох, так это стих! Когда солнечные оттенки... — Нет-нет, только не вслух! — Осаму машет руками, призывая читать про себя. Накахара тихо и задумчиво читает, с каждым написанным предложением более ясно понимая, о чем идет речь. Веснушчатая кожа, сладкий привкус малины, игра на скрипке в тихой мгле. Это стихотворение о нем, это стихотворение о них. Сухой и схематичный анализ вещей, о котором так любит говорить пианист, сейчас у Чуи совсем пропадает, позволяя ему читать между строк и вдумываться в смысл каждого слова. Мрачная атмосфера, витающая между предложениями и насквозь пронизывающая красивый почерк, отражает восприятие Дазая. Обреченность, противоположность, ложная надежда на спасение, тяга ближнего в бездну за собой. Вот, как он это видит. Чуя считает, что этот подарок очень личный. Писатель своим творением передал свои истинные эмоции и переживания, о которых он вряд ли бы поделился в разговоре и смог бы выразить простыми словами. Парень несколько удивлен написанным, но теперь лучше понимает чужое видение ситуации и может предположить, как это исправить. Он и впрямь хочет переубедить Осаму, что всё не так сгущено темными красками безнадежности и отчаяния. Но в этом деле явно потребуется терпение и постепенность. — И я не знал, что ты пишешь настолько потрясающие произведения, — скрипач наблюдает смущение шатена, аккуратно складывая лист обратно в коробку, чтобы не позволить падающему снегу повредить написанное. — Мне трудно подобрать слова, но то, что я только что прочитал – невероятно. Это прекрасный подарок. Дазай неловко кивает на это, протягивая Чуе зажженный бенгальский огонек. — Я никогда не делился своими стихами. — О моих рисунках тоже никто, кроме тебя, не знает. После сказанных предложений между ними воцаряется атмосфера спокойствия и доверия. Для Накахары показателем хорошего общения всегда было наличие комфортного молчания. Парни смотрят на искрящиеся огоньки, параллельно доедая круассаны. — А почему именно "бенгальские" огни? — спустя некоторое время, с чистым интересом, задает вопрос рыжий. — Потому что впервые появились в провинции Бенгалии, древней Индии, — начинает рассказывать Осаму, — в пятом-шестом столетии, их использовали на религиозных жертвенных церемониях, где "вспыхивал и сгорал огонь необычайной яркости", — парень прерывается на мгновение, различая во взгляде Чуи неподдельное внимание и отражение ярких искр. — Люди, работающие в храмах, любили интерпретировать запахи огня, делая предсказания или что-то типа того. Например, сера пахла "злом", а канифоль ассоциировалась с "благостным дыханием". К слову, официальное название не "бенгальские огни", а "триумфальные свечи". — Интересно, я не знал, что они появились настолько давно, — Накахара кивает, запоминая услышанное. Иногда ему кажется, что Дазай способен поддержать абсолютно любую тему и поведать что-то интересное обо всем существующем. — К слову, у нас же скоро поступление, и у меня есть одно предложение. — Слушаю, — при упоминании слова "поступление", Чуя замечает, что пианист мрачнеет. — Можно попробовать устроится на подработку. Помнишь, я говорил, что работал во флористическом магазине? — получив кивок от собеседника, он продолжает. — Так вот, можно найти вечернюю подработку в кофейне или книжном. У меня есть пару вариантов на примете. Трудновато, конечно, будет совмещать учебу, подготовку к экзаменам, музыкальную школу и работу, но я очень бы хотел попробовать. Что думаешь? — Идея отличная, учитывая то, что я никогда не мог никуда устроиться в силу своего возраста. Если и впрямь трудоустроят, то я готов подстраиваться под их график. — Я постараюсь решить этот вопрос. Может, даже вместе будем работать! — Накахара радостно улыбается, уже представляя как это будет. Осаму отвечает на взгляд, но через мгновение склоняет голову вниз. — Эй, что-то случилось? — Нет, просто… — Дазай вновь поворачивается к Чуе. — Иногда ты сияешь так ярко, что мне приходится отводить взгляд.

***

Проходя в свою комнату, Накахара громко хлопает дверью. Если бы скрипач знал, настолько личным оскорблением окажется для семьи его празднование Нового года отдельно от них – он бы точно спланировал все заранее. Своими действиями он спровоцировал небольшой, но до сих пор открытый конфликт. Родители аргументируют свои претензии тем, что это его последний год с ними, а он всё равно ушел к друзьям. Так ещё и не позвонил в канун, чтобы поздравить! Вот знали бы они, чем он был занят в последнюю минуту уходящего года, они бы совсем свихнулись. Но Чуя не жалеет, что провел праздник отдельно от них. Семья семьей, но Дазай тоже заслуживает внимания. Парень злится и даже не понимает на что конкретно: родителей, свое импульсивное и оскорбившее семью решение или просто на то, что его выбор оказался для них грубым. Он обещает себе извиниться перед ними позже, когда нахлынувшая агрессия сойдет на нет. Пускай рыжий и не особо чувствует вину, потому что и так всегда ставил семью на первое место, выбирая исключительно их и времяпрепровождение с ними. Его эмоции постепенно утихают при замене на воспоминания вчерашнего и сегодняшнего дней. После утренней прогулки парни успешно вернулись в машину и скоротали остаток ночи. Чуя ещё не может привыкнуть ко сну в чужих, но таких родных объятьях. Впереди ещё время зимних каникул и у него уже есть грандиозные планы. Парень достает из кармана кофты ту упаковку "триумфальных свеч" и вынимает стихотворение, решая, куда бы лучше его положить. А хотя, почему бы не повесить его прямо перед рабочим столом? Если вызовет вопросы у семьи, то он просто скажет, что ему нужно выучить его на каникулах, и он пробует новый способ запоминания. Автор для них все равно останется неизвестным.