***
Волнение наполняет разум, пока зал наполняют люди. Предвкушение растет на равных со страхом, но желание наконец освободиться от обязанности превышает. Дазай с Чуей хотели провести время в коридорах верхних этажей в ожидании начала выступлений, но Мори с Коё погнали их томиться в комнату для подготовки. При сдаче сольных экзаменов музыкантам нельзя покидать это помещение во время концерта и идти в зал, чтобы наблюдать за выступлениями других. Людьми, что составляют аудиторию, будут исключительно проверяющая комиссия, преподаватели и директор. Каждый зритель будет оценивать параметры правильной постановки игры, а не её красивое звучание. — А они будут хлопать в конце или только записывать что-то в своих тетрадях? — скрипач задает много-много вопросов пианисту, уточняя как именно всё будет происходить и забывая, что ему уже рассказывала об этом Озаки. — Если понравится, то будут. — Дазай поправляет рукава рубашки, переводя взгляд на Чую. — Тебе уж точно будут. Накахара кивает и вновь расхаживает от стены к стене, пытаясь подавить нервозность. Он будет выступать вторым, сразу после Дазая. Пианист бессчетное количество раз пребывал в ожидании от начала выступлений и выглядит более собранным, но факт того, что это выступление важнее остальных, всё равно отдает легкой дрожью в кончиках пальцев. Считанные минуты остаются до того, как Осаму огласят на сцене и скрипач понимает, что не сможет ходить из стороны в сторону на протяжении всего первого номера. Здесь теснятся все выпускники школы за этот год по каждой специальности. Дух в комнате взволнованный и тревожный, от некоторых веет обреченностью. Скрипача посещает странная мысль, что нужно сделать лишь бы не томиться здесь ещё с десяток минут. — Осаму, я знаю, что ты отлично выступишь, веришь? — Чуя резко встает напротив пианиста, тоже желая подбодрить его. Получая приятно удивленный кивок, он продолжает. — Вот и я верю. Всё получится, ты главное не сомневайся. А я пока пойду отсюда, тут слишком страшно ждать своей очереди. — Чего? Куда? — Да не переживай, всё в порядке, я потом расскажу! — он машет рукой и спешит аккуратно покинуть комнату ожидания, оставляя растерянного Осаму так и стоять с поднятыми вверх бровями. Если пройти в комнату рядом с актовым залом, то можно попасть на лестницу, ведущую к задней части этого же зала. Что-то типа дальнего партера или хода для персонала. Другой маршрут к верхней части помещения, куда спокойно можно попасть незамеченным. Скрипач случайно обнаружил этот путь, когда ещё плохо ориентировался в предназначениях каждой двери школы. И так как все преподаватели будут в зале, а ученики оставлены в комнате ожидания, то Чуя решил, что можно себе позволить тихо сбежать туда на время первого номера. Дазай начнет концерт своей игрой и Чуя уже не дождется стать свидетелем. Пусть с дальнего расстояния, пусть это не разрешено и будет выглядеть крайне глупо, если кто-то заметит, но хочется не только глухо слышать исполнение сквозь стену, но и видеть самого исполнителя. Даже если и с самых последних рядов. Когда пианиста оглашают с исполнением "Andante Maestoso", Чуя уже почти успевает добраться до нужной части зала. Слышатся первые ноты и они звучат так мягко и приятно, что парень на секунду забывает почему он здесь, пытается выглядывать из-за дальних сидений и ловить происходящее на сцене взглядом. Та мелодия, которую играет пианист, приходится Накахаре по душе очень сильно, впрочем, как и её исполнитель. Дазай часто перекидывает одну руку через вторую, гармонируя музыку невероятным образом. То уводит звучание в легкое затишье, то придает ему более яркого выражения. Жюри должны быть счастливы лицезреть такое выступление на первых рядах, потому что Чуя, даже на последних, проникается мелодией до глубины души. Он неосознанно сжимает кулаки, словно болея за выступающего и искренне веря в его успех. Нарастающий звук похож на распускающиеся фейерверки в ночном небе. Музыка, такая непрерывная и такая утонченная, завоевывает внимание каждого в зале. Чуя не совсем уверен, как ему следует контролировать сейчас свои эмоции, когда мелодия буквально оголяет их. Она до последнего тянет со своей развязкой, заставляя слушателей нетерпеливо ждать и наблюдать за пианистом, полностью поглощенным своей игрой и правильной расстановкой акцентов. Он то подается корпусом вперёд, словно усиливая давление на клавиши, то наоборот, расправляет плечи, отодвигаясь назад. Шатен сочетается со цветом монохромных клавиш, благодаря белой рубашке и чёрным брюкам. Накахара помнит, как выглядела та россыпь нот концертной сюиты и представляет насколько трудно было разобрать это произведение, запомнить каждую ноту без исключения и выступить сейчас настолько идеально. Дазай рассказывал, что произведение довольно-таки сложное и был уверен в том, что пару раз будет обязан сбиться с темпа. Но насколько может судить Чуя, Осаму сыграл безукоризненно. Скрипач рад, что пошел на этот риск, ему важно было видеть происходящее собственными глазами. Он не может досмотреть до конца, ведь ему самому сейчас предстоит выступать и приходится снова прокладывать себе маршрут обратно. Музыкальная школа сейчас практически пустует, сделать это не представляется особо трудным. А вот взять себя в руки и достойно выступить видится непосильной задачей. Проскальзывая мимо охранника на первом этаже, Чуя удачно успевает к окончанию первого номера. Игнорируя взгляды остальных в комнате, он достает скрипку из кейса и прижимает к себе, прислушиваясь к происходящему на сцене. Сейчас важно успокоить свои эмоции после выступления Дазая и настроиться на собственное. Скрипач поднимается по ступеням вдоль кулис, пересекаясь здесь с пианистом. Осаму выглядит уставшим, но довольным, и легким жестом кладет руку на чужое плечо и произносит одними губами "Давай". Чуя кратко кивает и выходит из-за кулис. Чувствует пустоту внизу грудной клетки и биение сердца, что неприятно отдает стуком в ушах. Парень хочет только быстрее начать игру и забыться в ней, лишь бы не доводить свое волнение до крайней степени. Тревожные, обеспокоенные, но мелодичные звуки разносятся по залу. Будто инструмент гуляет сам по себе, а человек просто создает ему поддержку. Любое волнение плавно отступает и сменяется полной концентрацией. И Накахаре ужасно нравится это чувство. Скорость и стремительное развитие звука заставляют контролировать каждое движение, не считая мимики. Пальцы уже начинает саднить из-за плотного зажатия струн, а Чуя так увлечен, что даже не пытается надавливать чуть слабее. Со стороны кажется будто движения и музыка хаотичны и несвязны, но на деле они стремительно формируют собой нечто запредельно потрясающее и уникальное. Скрипач практически не моргает, силясь поймать взглядом каждое скольжение смычка по струнам и не пропустить хоть один переход музыки. Чуя сосредотачивается на звуке, но отвлекается на правильное расположение скрипки в своих руках и сбивается. Задевает не ту, соседнюю ноту и крепко стискивает зубы, не понимая как можно было оплошать на своем первом и единственном сольном выступлении. Звук выбивается из общей картины и учитывая быстрый темп мелодии, нужно за секунду выровняться и играть дальше, будто ничего не произошло. Вдохновение неприятно встревожено, а энтузиазм сереет, но Коё говорила, что самое главное в такие моменты безукоризненно доиграть и не позволить одной погрешности испортить остальное звучание композиции. Он практически не запнулся, продолжая играть нарушенный ранее нотный танец и стараясь не зацикливать внимание на допущенной ошибке. Но скрипачу всё равно хочется сжать глаза покрепче и обматерить ту струну, которая сумела помешать ему. Развитие мелодии вновь поглощает его внимание и он продолжает самозабвенно играть и не думать ни о чем, кроме инструмента в руках. Начинается та часть, где смычку предстоит прерваться, а пальцам начать перебирать струны скрипки. Плотно натянутые у самого грифа ноты и уставшие пальцы левой руки в верно поставленном сочетании звучат крайне хорошо. Пока напряжение в плечах достигает своего предела, а эмоции исполнителя полностью перенимают дух музыки, близится финальная часть. Взгляд совсем не зацепляется за порванные волосы смычка, а слух цепляется за звучание каждой ноты. Когда Чуя доигрывает последнюю часть, он резко отводит руку со смычком вправо и на секунду замирает. Зрители всё же хлопают, а Накахара сосредотачивает взгляд перед собой и опускает скрипку, кланяясь. В это мгновение, он счастлив, что выступал в этом зале с сольным исполнением только один раз. Но одновременно с этим расстроен, что не сможет прочувствовать это в полной мере снова и не мог ощутить этого ранее, на протяжении всех предыдущих годов. Прохлада коридора действует отрезвляюще, а осознание того, что он уже выступил, ещё не спешит вступать в силу. Они с Дазаем имеют полное право пойти в кабинеты своих преподавателей и ждать окончания концерта, вместе со своими оценками. — Я сбился, ты слышал? — расстроенно произносит Чуя, считая ступени под ногами. — Это сильно влияет, да? И пересдавать, что ли... — Не слышал, хотя слушал очень внимательно. — мотает головой Осаму, переубеждая в том, что это не критично. — Да какая там пересдача, можешь выдохнуть, мы наконец сдали. — А если незачёт поставят? Как я допустил ошибку, знаю же всё идеально... — Это незначительно. Ты продолжил играть без запинок, сразу же исправился. — пианист поворачивает лицо Чуи к себе, его тон настойчив, но в то же время спокоен. — Даже если потерял один балл, разве это имеет такое большое значение? Из целых четырех минут прекрасного исполнения, ты обращаешь внимание на оплошность, длиною в секунду. Произведение было трудным и у нас перенесли сроки. Чуя, не вини себя так, всё в порядке. Скрипач понимает, что не стоит зацикливать свое сознание на воспроизведении этого момента. Понимает, что оплошности в их деле – абсолютная норма, но всё равно неприятно взволнован из-за этого. Они доходят до верхнего этажа и Осаму ведет его к окну в конце коридора. — Помнишь это место? — спрашивает шатен, опираясь на подоконник и переводя внимание Накахары на более приятные воспоминания. — Грех не помнить. — усмехается Чуя, обращая взгляд к зелёным верхушкам деревьев, что виднеются за окном. — Изрядно ты меня тогда раздражал своими выходками. — Какими? Вот этими? — Дазай кое-как сдерживает смех, прикладывая ладонь к своей макушке и медленно проводя ней в воздухе к голове Накахары. — Это не смешно. — парень позволяет чужой руке опуститься на свои волосы, но выражает всё свое негодование взглядом. Слушая краткие порывы смеха Осаму, скрипачу тоже хочется улыбнуться, но он сдерживается. — Ну-ну, очень остроумно, отстань. — Да нормальный у тебя рост, просто злишься ты крайне умилительно. — Я? — Чуя поворачивается, пораженно поднимая брови. — Извиняюсь, как? "Умилительно"? Всё, Дазай, помолчи немного, пока я окончательно не разозлился на тебя, вызывая твое умиление. — Ты тогда угрожал избить меня, помнишь? — пианист продолжает придаваться воспоминаниям и улыбаться остатками ещё недавнего смеха. — Не было такого. Я предупредил просто, что не стоит себя так вести. А ты до сих пор не понял. — Накахара оборачивается и делает шаги к уже аккуратно отступающему назад шатену. — Тебе крышка. Совсем не по-детски гоняться по всему коридору музыкальной школы за надоедливым пианистом, который так и норовит привлечь своим громким смехом внимание всех в округе. Несвязные заявления и настойчивые просьбы остановиться вырываются у скрипача, но в ответ он слышит только отбивающийся от стен заразный смех. Осаму выбегает на аварийный лестничный пролет в этом конце коридора и уже хочет ринуться вниз, но Чуя успевает схватить его за рубашку и, не сильно, но впечатывает пианиста в стену. Их дыхание сбилось, но шатен уже набирает воздуха, чтобы сказать что-то невероятно смешное, но Накахара не хочет позволять ему. Он резко целует Дазая, лишь бы стереть эту усмешку с его лица. Настойчиво, выражая свою "умилительную раздражительность" через смелые и несдержанные движения. Скрипач до сих пор чувствует эту улыбку, будто шатен так всё и планировал, будто зная, что нужно делать, чтобы снова быть вовлеченным в поцелуй именно сейчас и снова в стенах музыкальной школы. Чуя сжимает ткань рубашки на чужом плече, прижимаясь ближе, а Осаму позволяет ему полностью перехватывать любую инициативу. Эти спонтанные поцелуи ощущаются желаннее всего, но, как правило, никогда не остаются непрерванными. Звук звонка разносится прямо над ними, а с первого этажа слышится шум, символизирующий окончание концерта. Скрипач замирает и нехотя отстраняется, с ненавистью поднимая взгляд на неприятное звучание звонка. Когда он обращает глаза к Осаму, его лицо приобретает более мягкие черты и он всё же позволяет себе легкую улыбку. Спускаясь к нижним этажам, Чуя уже собирается идти в кабинет Коё, но его останавливают. — Стой. — Дазай аккуратно расправляет воротник рубашки на шее скрипача, разглаживая его чуть повыше. В объяснение на спрашивающий взгляд, пианист произносит, — Чтобы не возникало лишних вопросов. Накахара продолжает смотреть на удаляющуюся фигуру пианиста, пока трогает свой воротник и пытается понять что было не так. При осознании, он крепко жмурит глаза, выдыхая и надеясь, что никто ничего не заметил. Для проверяющих концерт окончен, а вот исполнителям только предстоит узнать количество набранных баллов у своих преподавателей. Дожидаясь Коё в её кабинете, парень снова начинает нервничать и не может дождаться услышать свою справедливую оценку. — Одиннадцать баллов! – только зайдя в кабинет, преподаватель с гордостью оглашает результат ученика, на радостях подходя к нему. — Прекрасно, так прекрасно сыграл. Скрипач лишь облегченно выдыхает, пытаясь сформировать свою благодарность за обучение и усилия Озаки словами, но просто устало падает в распростертые объятья учителя и наконец чувствует, что перманентное напряжение, что длилось так долго, сменяется облегчением. За окном расцветает май, в комнате витает аромат только что заваренного травяного чая и начинаются разговоры с восхищением Коё и впечатлениями Чуи. По-домашнему уютно и даже верится, что остальные значимые события этого месяца тоже пройдут отлично и будут иметь максимально хорошие результаты.***
Запах лавандовой свечи, бесконечное чтение и повторение материала, пока за окном сияет солнце, откидывая тени на стены комнаты сквозь ярко-зелёные листья. Кисть болит от постоянного ведения конспектов, а голова от беспрерывного потока и анализа информации. Несправедливо, что нужно готовиться к экзаменам именно в такую манящую и сияющую погоду снаружи. Чуя знает, что может забить на подготовку и полностью положиться на возможности и помощь родителей в этом деле. Но сама идея этого кажется противной и нечестной. Какая суть в нем самом, если он не сможет справиться с важным этапом своей жизни самостоятельно? Он хочет проложить себе путь в будущее не родительскими связями и деньгами, а собственными знаниями и усилиями. Да и поступать туда, где учится старший брат, ему не особо хочется. Тратить такие теплые майские дни и вечера, сидя дома за учебниками, ощущается как особая пытка. Благо сегодня нужно выйти на улицу, чтобы прогуляться до музыкальной школы и отрепетировать аккомпанемент с Дазаем. Провожать взглядом родные улицы, вместо изрядно надоевших текстов учебника, доставляет удовольствие. Безоблачное небо, яркое солнце и листья распустившихся деревьев. Воздух горячий, но слегка прохладные порывы ветра гармонируют между собой, создавая условия идеальной температуры воздуха. Парень уделяет внимание даже самым незначительным деталям окружения, будь это шум ветра где-то у верхов деревьев или цвет красных тюльпанов на клумбах. Когда Чуя видит на горизонте знакомый силуэт, то не может упустить из виду как красиво волосы Дазая отливают от солнечного света. В его карие глаза тоже попало солнце и это выглядит крайне завораживающе. Они проходят в холл музыкальной школы, что отдает прохладой, и Осаму слушает восхищение скрипача по поводу того, как он счастлив видеть его и наконец выйти на улицу. В школе тихо и музыкантам предстоит нарушить эту тишину совместной мелодией. "Призрак Оперы" в свое время смог дать им обоим понять, что они прекрасны в дуэте. Как значимое произведение и увековечивание памяти, музыканты решили взять именно его. Аккомпанемент теперь дается им в сотню раз легче, ведь ноты подбираются на слух и любую свою импровизацию они смогут воплотить и дополнить на сцене. Они могли бы и не репетировать, всё и так выйдет отлично, когда вы понимаете друг друга с полу ноты. Но видеться во время тяжких и загроможденных учёбой днях, вступать в совместную игру и забывать, что вокруг этого зала находится остальной мир – это прекрасная из возможностей отдохнуть, которая только может выпасть. Репетиции аккомпанемента как отдельный вид наслаждения. Отличаются от оркестра и сольных тем, что здесь можно наблюдать единение двух душ через музыку. А когда Чуя не наблюдает, а участвует, то способен ощутить это намного ярче, чем простой зритель. Так привычно играть в дуэте с Дазаем, зная его привычки и жесты во время исполнения. Они будто всю свою жизнь готовились к воспроизведению этой композиции, хотя однажды просто случайно вступили в аккомпанемент с ней. Накахара был бы даже готов поступить в консерватории и связать свою жизнь с музыкой, лишь бы почаще чувствовать себя так, как чувствует во время объединения звука фортепиано и скрипки. Трёх минут им кажется недостаточно для номера, так что они продолжают импровизировать и дополнять мелодию, удлиняя её звучание и доводя его до совершенства. Осаму иногда наскоро записывает ноты, чтобы быть уверенным в правильном построении музыки. Чуя отвлекается лишь на большие, не зашторенные, окна зала, сквозь которые видно плавно садящееся за горизонт солнце. — Может пойдем погуляем? — заметив внимание скрипача к пейзажу за окном, Дазай тоже заинтересовался. — Хочу в парк аттракционов. — неожиданно для самого себя произносит Накахара и понимает, что действительно был бы не прочь пойти туда. Они значительно продвинулись в изучении композиции аккомпанемента, поэтому в оставшейся части дня уж точно заслужили простого отдыха в компании друг друга. Они всеми силами пытаются добраться до места назначения поскорее, чтобы успеть лицезреть закат. Бежать трудно, но что уж не сделаешь ради своих желаний. Да и спешить, держась за руки, оказывается намного проще. Колесо обозрения становится их негласным выбором по одному брошенному друг другу взгляду. Что-то подальше от земли и поближе к небу; вызывающее бабочек в животе, но одновременно с этим дарящее чувство спокойствия. Очередь небольшая, они берут билеты и занимают места друг напротив друга. Чуе уже и не так хочется разглядывать сменяющуюся картинку за окном, когда Осаму так спокойно опирается подбородком на свою ладонь и умиротворённо улыбается в освещении оранжево-розовых лучей. Скрипач то переходит к месту Дазая, оценивая вид с его стороны, то снова возвращается на свое, сопоставляя картины. С одной стороны виднеется закатное солнце в окружении персиковых облаков, а с другой уже можно заметить пару звёзд и тёмно-голубые небесные оттенки. Когда они приближаются к самой высокой точке, то Чуя всё же занимает место рядом с пианистом, удобно устраиваясь на его плече. Дыхание перехватывает от медленного движения вверх и стремительно уменьшающихся декораций внизу. Вечер проходит быстро, видимо, устал старый закат томиться на линии горизонта. Оттенки неба сгущаются, переходят из светлых в темные, и у парней есть возможность наблюдать это практически вблизи. Оба уставшие, готовые подробно вспомнить любой параграф истории, объяснить значение математических формул и наизусть пересказать ноты произведения для оркестра, но пытающиеся дать себе отдохнуть и хотя бы сегодняшним вечером сконцентрировать внимание на том, что находится снаружи учебников. Комфортное молчание, тихие возгласы восхищения от красоты заката и свежий, вечерний воздух. Снова высота и снова они рядом, становятся счастливее просто в молчаливой компании друг друга.