tainted human

— Посмотри, раньше он не мог сделать выбор, потому что не знал, что будет потом, — калейдоскоп воспоминаний и тревожная музыка оркестра звучат в унисон со словами. — Теперь он знает, что будет и снова не может сделать выбор, — кадры в реверсии и экран темнеет, его сменяет музыка о песочном человеке и финальные титры. Дазай откидывается на подушки, даже не пытаясь выключить фильм. С поднятыми бровями смотрит в потолок, прокручивая всё увиденное за последние два часа. Одновременно винит себя за то, что включил фильм с настолько глубоким содержанием вместо какой-то глупой комедии, и всё же рад, что посмотрел что-то настолько культовое и непревзойденное. На фоне предстоящих событий это приобретает более значимый смысл. Завтра, формально уже сегодня, так как стрелка часов уже щёлкает далеко за полночь, Осаму предстоит дать два последних концерта в музыкальной школе. Играть на фортепиано кажется легче, чем выуживать из своей памяти необходимые знания в закрытом кабинете с ограниченным временем, но всё равно предстает не менее волнующим. Сейчас, после длительного закрепления учебного материала, лучшим отдыхом перед сном приглянулся фильм, отвлекающий от реального течения времени. В итоге его выбор наоборот вовлек его в бесконечную череду размышлений вместо желанного сна. Экзамены совсем скоро, поступление тоже не за горами, вот-вот будет сделан ответственный шаг в будущее. Гирлянды под потолком тускло мигают одновременно с каждой новой приходящей мыслью, пока за окном царит глубокая ночь. Философия «Господина Никто» навевает мысль, что нет неверного выбора, нет ошибочного маршрута, поэтому сожалеть о прошлом абсолютно бессмысленно. Не важно, по какому принципу ты выбираешь, никто не скажет о правильности твоего выбора. Никто не скажет, верно ли ты поступил или нет, пока не столкнешься с последствиями. От человека зависит череда событий, вызванная принятым решением, именно она определяет, кто мы есть. То есть определяют не обстоятельства, а действия с их последствиями. Осаму вздрагивает, когда на него прыгает Ченси с намерением уместиться где-нибудь рядом. Не отрывая взгляда от уже привычного потолка, парень гладит кошку, продолжая думать дальше, с надеждой устать от этого и заснуть как можно скорее. Сюжет фильма показан во множестве разветвлений и путей, по которым двигается герой в зависимости от принятых им судьбоносных решений. Различные варианты развития событий из жизни одного человека переплетаются на любой дороге, создают уникальные совпадения или наоборот разнятся своим кардинальным отличием. Из этого следует, что незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия. Точно так же, как взмах крыльев бабочки способен повлиять на возникновение урагана в другом конце мира. В фильме показано, как простая яичная скорлупа приводит к непредсказуемой трагедии, пар во время готовки вызывает дождь, который смывает важный номер телефона, записанный на клочке бумаги, или знакомство родителей главного героя в результате сорванного листка с дерева. Сколько подобных незаметных и маленьких случайностей произошло в жизни Осаму? Может, его родители встретили друг друга, когда отец успел поймать и отдать матери зонт, сдувший ветром из-за сильного ливня? А если бы он тогда не заблудился на улицах родного города и не попал в случайный двор из-за своей рассеяности, то не нашел бы маленького рыжего котёнка. А тот дождь, из-за которого им со скрипачом пришлось вместе идти домой тогда, мог быть вызван чем-то подобным как пар от готовки или первый полёт бабочки. Они встретились с Чуей благодаря длительной цепочке событий, которая уникально воспроизвелась ситуация за ситуацией. Интересно, встретились бы они, если бы какой-то пункт был упущен? При этом всем, одним из центральных перепутий в жизни главного героя был выбор, сделанный им на вокзале с символичным названием "Шанс". Сыну приходится выбирать между двумя родителями, с кем из них ему остаться при их разводе. Это значительный перекресток с двумя возможными векторами жизни. И мало того, что этот момент заставил Дазая вспомнить практически идентичный случай из его жизни, так ещё и прямо сейчас на его грудной клетке лежит кошка с такой же символикой имени. Различные совпадения, при обнаружении которых замираешь на пару мгновений; переплетенные события и их последствия; кардинальные изменения от незначительного выбора. Так многообразно и масштабно, что чувствуешь себя совсем маленькой деталью в огромном механизме. Непереносимость неопределенности. Покорное ожидание и осознание того, что от него самого зависят дальнейшие события. Осаму не хочет гиперболизировать и драматизировать, но, чёрт возьми, это действительно важный шаг. Жизнь – не черновик, в котором можно зачеркнуть написанное и переписать заново. На плечи тяжелым грузом давит ответственность, на грудную клетку — кошка, а на глаза — усталость. В мыслях витают образы будущего и предстоящих событий. На какой-то дороге ждет океан несчастья, на какой-то — изобилие счастья. Поступит в один университет – выработает в себе правильные качества, начнет брать ответственность за себя и других, будет старостой и любимчиком группы. Поступит в другой – попадет в плохую компанию, бросит учёбу и загнется где-нибудь в подворотне. Переедет в один город – заработает хорошую репутацию в коллективе и достигнет высот. В другой – умрет на следующий же день. Все мысли парня упираются в крайности, абсурдность и тревогу. Он в любом случае проживет определенный сценарий жизни, только вот никаких гарантий по поводу качества этого варианта у него нет. Нужно перестать делить возможные варианты на чёрные и белые, просто обдумав и приняв решение. Хочется невольно начать верить в теорию Мультивселенных. Альтернативные миры, расколотые на бессчетное количество стёклышек, что отражают в себе разные варианты событий, зависящие от выбора. Когда мысли Осаму достигают сути кота Шредингера, он устало потирает глаза. Нет ничего отягощающее, чем бесконечный мыслительный процесс, бьющийся в голове, словно пёстрая стайка бабочек, в тот момент, когда нужно было заснуть несколько часов назад. Поворачиваясь к комнате лицом, Дазай обнаруживает, что уже светает. Солнечные блики слабые, то выцветают как фотография на свету, то сияют ярче, напоминая рыжие локоны скрипача. Смирившись со своей бессонной участью, парень поднимается, сверяясь с часами. До назначенного времени ещё пару часов, но если он заснет сейчас, то точно проснется на следующий день. Нужно прийти в музыкальную школу на несколько часов раньше, чтобы ещё раз всё отрепетировать, точно быть уверенным в своих силах и помочь учителям с подготовкой. Голод прожигает пулевое отверстие, а аппетит продолжает отсутствовать. Парень заставляет себя поесть, пробегаясь глазами по нотам и вспоминая расположение пальцев на раскладке клавиш. Выбирает крепкий кофе вместо любимого чая, пытаясь найти любой способ взбодриться. Пока трудно осознать, что предстоящие два выступления — последние. Он никогда не верил, что сумеет дожить до этого момента. Но тем не менее он здесь и рад этому. Пока осталось немного времени до выхода, нужно заняться чем-нибудь и пытаться не уснуть, ведь желание сна по закону подлости приходит именно тогда, когда возможности уже нет. Раньше Осаму бы отправился в свое излюбленное место среди деревьев и бетонных плит, но необходимость сбегать туда от мира уже давно пропала. Сейчас есть дела намного полезнее тихой грусти на природе. Всё оставшееся время парень коротает за отдыхом, уборкой или чтением. Позже проверяет, ничего ли не забыл взять, на месте ли каждый нотный лист, вздыхает, встречаясь взглядом со своим отражением и, наконец, размеренно шагает по ступеням вниз. Погода из приятной, теплой уже начинает переходить в невыносимо жаркую. Утренняя прохлада смягчает положение, но всё равно хочется обходить стороной залитые солнцем места, прячась под редкими тенями домов и деревьев. Пианист рассматривает каждую незначительную деталь улиц, пребывая в состоянии смиренного спокойствия настолько, насколько это возможно. Волноваться будет позже, сейчас уж лучше просто пройтись с чистыми мыслями. В музыкальной школе царит атмосфера ещё более торжественная, чем обычно на подобных мероприятиях. Стены украшены вывесками и историческими хрониками про прошлое этого места, а серо-белые колонны обвиты цветочными композициями. Эта утонченная атмосфера разнится с суетой, которая охватывает каждого преподавателя и ученика, судя по быстрым шагам и громким голосам. Восприятие Дазая создает не только юбилей основания школы, но и тот факт, что окончание обучения здесь сегодня прекратится. Как бы пианист не протестовал раньше, что терпеть не может учиться здесь и что это пустая трата времени, он определённо любил это место. Не всегда заходил сюда счастливым, не всегда выходил отсюда в прекрасном настроении, но это место значимо для него. Оно подарило ему превосходный слух, умение обращаться с нотами и классом фортепианных инструментов. А ещё, пускай и с запозданием, но сделало лучший подарок в виде рыжеволосого скрипача. Парень проходит в зал для репетиций и сразу же теряется в огромном количестве людей здесь. Кое-как пробирается к подоконнику в противоположном конце комнаты и ждет указаний. По одному взгляду, брошенному Чуе, передается и радость видеть друг друга, и взаимное желание удачи, и крайняя степень усталости от всего этого хаоса. Скрипач подходит к тому же окну и садится на подоконник, свешивая ноги. Все репетируют свои отдельные от оркестра выступления, сокрушаясь из-за малейших ошибок. Дазай и Накахара или слишком поверили в себя, или просто ленятся, что решили не репетировать среди этого шума. Преподаватели этого не заметили, будучи вовлеченными в подготовительную часть, так что парням выпала негласная возможность отдохнуть. Они наблюдают за другими учениками, оттачивающими свои навыки для сольных произведений, и ждут начала генеральной репетиции оркестра. Кажется, что каждый, кроме них, спешит и ничего не успевает. — Накаджима, где третий нотный лист? Ты потерял? — Порядок номеров я оглашал, ты выступаешь пятой, оркестр последний. — Инструмент расстроен, да что ж это такое! Давай сюда. — Осаму, принеси, пожалуйста, ноты со стола, — заметив бездельников, Огай протягивает ключи от кабинета, быстрой поступью переходя от одного ученика к другому. — Чуя, возьми канифоль из кабинета Озаки, он открыт. Приходится следовать указаниям, внося хоть немного помощи своим присутствием. К тому моменту, когда они возвращаются с необходимыми предметами, начинается генеральная репетиция оркестра. Участвуют и ученики, и преподаватели, выступление действительно будет грандиозным и значимым в истории школы. Дух музыки идет рука в руку с чувством нервозности и ощущением тревоги. Общее настроение напряженное, учителя изредка пытаются разбавить его шутками или мотивацией, но это помогает через раз и ненадолго. Впрочем, когда гул разрезается первыми нотами, то это настроение постепенно сменяется. Выступление проходит без дирижера, а Осаму будто стоит во главе остальных музыкантов, направляя их мелодией фортепиано. Эта ответственность делает пальцы негнущимися и единственное его желание на данный момент – поскорее завершить длительное ожидание, оборвать его звучанием финального выступления в зале. Может, в будущем он будет с теплом вспоминать этот момент, желая прочувствовать всё то же самое снова, но пока он просто играет, слушая, как одновременно расцветает звучание нескольких струнных инструментов. В отсутствии сна играть не так уж и сложно, как представлялось. Идет точно так, как должно идти, обретает оттенки и красиво переливается. Раньше хотелось сбежать, а сейчас хочется выполнить всё безукоризненно. Снять с себя ответственность не избеганием, а непосредственным решением вопроса. И в какой-то степени, это очень значительный прогресс. Время близится к началу концерта и утекает незаметно, будто ноты размывают его границы. Спустя несколько репетиций подряд преподаватели дают ещё пару указаний и музыкантов, наконец, отпускают отдохнуть перед важным выступлением. Общий дух сменился на более уверенный, а волнение стало мягким и приятным. Дазай выглядывает из-за кулис, смотря на зал, стремительно наполняющийся людьми. Кажется, что сегодня кому-то точно не хватит места, — настолько много зрителей. Взгляд пробегается по каждому и в какой-то момент останавливается. Эта находка не должна его волновать, но отчего-то волнует. Они пришли посмотреть. Его родители. Осаму не уверен, в каком они состоянии и что способны выкинуть, собираются ли насмехаться после, но точно знает: это неестественно. Он будто на мгновение переносится в детство, где присутствие родителей на его концерте ощущалось важным и нужным, а их отсутствие отдавало горечью. — Представь, мои родители пришли сюда! — пианист говорит это Чуе с таким шоком, что сам удивляется своей реакции. — Так ведь не должно быть? — после пары секунд молчания, скрипач осторожно задает вопросы, получая на них резкое мотание головой и пораженный взгляд. — Никогда не было? — Только в детстве несколько раз. — Это неожиданно, — Накахара старательно подбирает слова, аккуратно уводя Дазая в сторону. Помимо слов, его поддержка обычно сопровождается легкими касаниями и внимательным взглядом. — Ты мог перепутать их с кем-то. А если они и впрямь пришли, то не думай, что они обязательно сделают что-то, чтобы навредить тебе. Тут ты уж точно в безопасности, — пианист и сам понимает всё, но услышать это со стороны помогает прояснить мысли лучше. — Может, они пытаются наладить отношения с тобой таким способом. Ты главное не бойся, всё в порядке. — Начинаем! Будьте готовы! — громогласный голос Фукудзавы разносится по комнате, призывая всех ко вниманию. Чуя вновь поворачивается к Осаму, одаривает ободряющей улыбкой и отходит к Коё, которая его позвала. Оставаясь одним в комнате, полной людей, пианист вновь берет свои ноты со стола, лишь бы чем-то занять руки и мысли. Глухо слышно чье-то выступление со сцены и разговоры учеников рядом. Дазай скептически относится к присутствию родителей здесь, не уверен, чего стоит ожидать, но тем не менее не хочет придавать этому огромной значимости, точно так же как они не придавали её ему. Он точно не будет стараться играть лучше, только потому, что они смотрят, и не будет сбиваться от того, что они слушают. Намного важнее, что их аккомпанементный номер с Чуей единственный. Все остальные выбрали играть ансамблем или сольно. На сцене выступит практически каждый, чтобы потом объединить общие усилия в финальном номере оркестра. Сначала по очереди или группками, а потом единение умений всех в одном номере. А ещё, рояль разместили на самый край сцены, чтобы во время оркестра исполнитель был повернут спиной к залу. — Накахара, Дазай, ваш выход, — шатен резко поднимает взгляд, когда слышит свою фамилию. Уже? Сколько бы раз ты не выходил на сцену, каждый раз это чувствуется резко и обжигающе. Чуя быстро выдыхает, берет скрипку и ждёт партнёра у лестницы с обратной стороны кулис. Концентрация Осаму становится более устойчивой, а желание выступить в дуэте с Накахарой — это прекрасная и неповторимая возможность. Поднимаясь на сцену и с теплом вспоминая их первое совместное выступление и его последствия, Осаму склоняет голову вниз и смущенно улыбается самому себе, ведь помнит всё настолько чётко, будто это было вчера. Так давно и всего лишь единожды они выступали здесь вдвоем, но это ощущается чем-то родным, тем, по чему бесконечно скучал. Они чуть улыбаются друг другу перед тем как начать, и любое волнение пропадает. Не столь важно, кто смотрит и почему, самое основное здесь, рядом. После своей начальной партии, при вступающем звуке скрипки, шатен ценит возможность слышать в несколько раз больше. Игра идет так же легко, как на той репетиции, когда они случайно смогли подстроиться под музыку друг друга. Возможность импровизировать в музыкальном дуэте, будто высший и тончайший уровень взаимопонимания. Композиция звучит как сопровождение для театральной постановки или бальных танцев девятнадцатого века. Из-за разнообразных переходов мелодии она кажется намного дольше, чем есть на самом деле. Пианист думает, что они не зря обошлись без лишних репетиций, потому что сейчас их импровизации уникальны, звучат, будто по самым точным нотам, хотя были придуманы за несколько секунд. То переводят звучание в более нарастающее и тревожное, то наоборот — в более возвышенное и светлое. А по секундным переглядываниям понимают, как дальше следует вести музыку. Чуя так прекрасен со скрипкой в руках, Осаму вряд ли сможет хоть раз в полной мере насмотреться. Дазай имеет полное право наблюдать, будто сверяясь, и отдает контроль над руками механической памяти. Утонченная линия челюсти Накахары, когда он прикладывает скрипку концом нижней деки на ключицу и бережно удерживает инструмент в руках. Его точное понимание, где и с какой силой требуется надавливать на струну, чтобы получить нужное звучание. То, как он старается держать спину ровно, но при этом не сильно напрягать мышцы, как филигранно направляет смычок на струны, позволяя силе тяжести делать часть работы, и как старается не отвлекаться на один взгляд с правой стороны и на сотню впереди. Теперь Осаму ещё яснее понимает, почему тогда, после их первого выступления, был несвойственно для себя импульсивен. Потому что Чуя невероятный, буквально синоним к слову "изысканность". Его скрипка как продолжение его рук, а музыка, которую он играет, будто отражает его душу. Засмотревшись, пианист не сразу понимает, что скрипичная партия плавно закончилась и ему нужно аккуратно завершить их выступление точно так же, как оно и начиналось. Привычный звук из зала после успешного выступления и ощущение легкости. Смущенные улыбки от того, что зрители встают со своих мест, выражая крайнюю степень восхищения и поклоны в качестве благодарности за внимание. Парни проходят за кулисы, пропуская следующих участников на сцену, и уверяют учителей, что они сверяются со временем и вернутся сюда вовремя. Они поднимаются выше, присаживаются на ступени лестницы верхних пролётов, и Чуя склоняет голову на плечо Осаму, вытягивая руки перед собой. От таких простых и нежных жестов у пианиста будто распускаются необычайной красоты бутоны за рёбрами. Оба способны уснуть прямо сейчас, но знают, что не могут. Настолько комфортно, что страшно сделать лишний вдох или движение, чтобы не спугнуть мгновение. Им вот-вот предстоит в последний раз играть на сцене, и они будто принимают свою участь здесь, параллельно окрашивая кончики пальцев безусловной и молчаливой любовью. Как бы не хотелось продлить это мгновение, течение времени безжалостно зовёт их к финалу концерта. Уже не страшно, скорее интересно и с предвкушением. Только вот желание спать ужасно начинает превышать желание бодрствовать, и Осаму успевает умыться холодной водой в надежде на то, что сонливость отступит на семь с половиной минут. Семь с половиной минут чистой музыки. На сцене расположено много пюпитров с нотами и других приспособлений для установки инструментов и удобства выступающих. После длительных аплодисментов и размещения всех по своим местам, завершающая часть концерта начинается. Досконально всё: переходы, звучание, нарастание. Каждый отточил свои навыки до профессионального уровня. Дазай чувствует каждую ноту, они тепло откликаются в душе, позволяя ему утонченно вести и свою мелодию, и мелодию остальных. Приходит резкое осознание, что это последний раз, когда он сидит в этом зале, за этим роялем и играет. Нажимает на клавиши здесь в последний раз, выступая перед людьми. Это вызывает мимолётный ступор, пусть он и прекрасно понимал это раньше. Но в моменте чувствуется уж слишком близко. Музыка так значима в его жизни, неотъемлемая часть окружения и его самого. Всего-то семь нот, а их вариации такие неповторимые и разнообразные. Удивительно, насколько чёткие образы восстают где-то в дальнем углу сознания. Чувство счастья, которое трудно описать. Всё становится более красочным, словно повышается насыщенность и чувствуешь неподдельный аромат жизни. Как музыка может иметь такое большое значение без единого слова? В меру интенсивно, плавно и многогранно. Последовательности аккордов часто предсказуемы, но так же могут резко опровергнуть всякие ожидания, разворачиваясь самым непредсказуемым образом. Осаму невольно задерживает дыхание на моментах нарастающих переходов музыки, потому что они каждый раз ощущаются как в первый. Эта композиция ассоциируется с приятными переменами, будто в жизни наконец появляется огонёк, к которому хочется стремиться и аккуратно идти. С всеобъемлющей яркостью положительной эмоции или чувства. Пианист не хочет быть слишком сентиментальным, но это произведение вселяет в него надежду. Как тогда, когда он репетировал это впервые. Прямо искренне веришь, что все желания и стремления обречены на успех. Что справишься со всем, и что незначительные влияния на систему жизни будут сказываться на тебе исключительно положительным образом. Это было красиво. Созерцать, будучи частью; слышать, добавляя в звук красок; играть, полноценно дополняя мелодию. Потрясающее завершение пути Осаму здесь. Каждый, кого он видит сейчас перед собой, улыбается, да так радостно, что пианист тоже поддается всеобщему настроению. Или его эмоции обострены из-за бессонницы, или сегодня и впрямь один из самых светлых дней в его жизни. Музыканты по очереди выходят из зала, взаимно поздравляя и хваля друг друга. Все настолько пребывают в повышенном расположении духа, что неустанно завязывают диалоги друг с другом, делясь впечатлениями. К слову, это не последнее их пребывание в стенах, пропитанных музыкой. За документами, свидетельствующими про окончание школы и соответствующего диплома, назначено явиться через пару недель. Так что, Осаму пока не прощается с этим местом, выходя в холл. Он пытается найти Чую в огромной толпе впечатленных зрителей, но не успевает. Родители пересекаются с сыном в коридоре и не ясно, случайна ли эта встреча или они специально ждали его тут. — Звучало хорошо, — потупив глаза в пол и пару раз пытаясь поднять взгляд, твердо, но прерывисто произносит отец. — Ты молодец. Звучит и выглядит странно, прямо как вся история их "семьи", но почему-то хочется поверить в искренность. Дазай крепко сжимает челюсти, смотря куда-то в одну точку и совершенно не понимая почему, как и что. Хочется цинично пошутить над тем, что его признали, но одновременно с этим расплакаться и упасть в те объятья, которые никогда не ощущались родными. — Спасибо. — парень пристально смотрит в глаза обоих, пытаясь найти там намек на шутку или издёвку. Мать пытается улыбнуться, но выходит плохо и виновато. Почему они здесь и стоят вместе как самые настоящие родители, участвующие в жизни ребёнка – Дазай не знает. Атмосфера напряженная, картонная и неловкая, через пару мгновений пианист кратко кивает и спешит уйти. Он сомневается, что на изначально сломанном каркасе можно выстроить хоть что-то, напоминающее дом. Может, когда Осаму станет взрослее, то попробует всё как-то переосмыслить и будет пытаться возвести то, чего не было раньше, но сейчас он не готов. Шатен ищет Чую в толпе и находит его беседующим с семьей. От них будто исходит тепло, настолько искренне родители поздравляют сына, а тот радостно улыбается на каждое слово, попутно благодаря за возможность пойти в музыкальную школу. Дазай не подходит и собирается ждать скрипача на улице, ведь не хочет нарушать их момент. Мысли о неполноценности вновь находят себе насиженное место в коридоре разума, но парень лишь встряхивает головой, проходя сквозь толпу. Не завидует, а скорее сожалеет, что никогда не испытывал и не испытает подобного. Подмеченные детали задевают, а присутствие его родителей и состоявшийся диалог из двух реплик только усугубляют это чувство. Свежий воздух действует отрезвляюще, и парень задвигает навязчивые мысли на край сознания, лишь бы запомнить этот день немного лучше. Головная боль резко усиливается из-за перепада температуры и Осаму думает пойти домой самостоятельно, давая Накахаре возможность провести вечер с родителями, а самому поспать. Но Чуя уже подходит к нему, одаривая его участливым взглядом. — О чем вы говорили? — Они похвалили меня, — Дазай отводит взгляд к верхушкам деревьев. Он не уверен, что это важно, но молчание скрипача ждёт подробностей. — Кратко. — И как ощущения? — Да никак, это просто странно, — пианист жестом указывает, что нужно идти. — Но я ценю твое беспокойство. Если найду, что ещё добавить, то обязательно скажу. Парень отвечает понимающим кивком и желанием проводить Осаму домой. Празднование окончания своего обучения они решили перенести на другой раз, ведь оба утомлены сейчас. Всю дорогу Накахара рассказывает о всех своих впечатлениях после выступлений, сходясь с Дазаем в эмоциях. Он ненавязчиво избегает все темы, которые могут негативно изменить настроение пианиста, даже заставляет его смеяться. Спокойствие и комфорт одни из самых главных эмоций рядом с Чуей. — Не спеши, — скрипач останавливает Осаму, который направляется к своему подъезду. — Мы должны пойти туда. Шатен обращает взгляд на двор, внутри которого расположены две одинокие качели. Ну конечно он согласен и это точно не из-за Накахары, который уже тянет его за руку, попутно рассказывая о том, как давно не катался. Этот соседний двор закрытый и уютный, здесь много клумб с тюльпанами и незабудками. Окна домов светятся в хаотичном порядке и можно увидеть, как кто-то кормит голубей на подоконнике. Чуя раскатывается максимально сильно, подставляя лицо ветру, пока Дазай лишь слегка покачивается и прислушивается к звуку скрипа. Пианист сонно наблюдает за Накахарой, чьи волосы постепенно утрачивают аккуратный вид. Майские сумерки, запах сирени, тишина и тепло. По-прежнему невероятно, пускай и повторяется каждый год. Но в этот раз окрашено завершением важных дел, приятной компанией и ветром, треплющим волосы.

***

Для Осаму это утро началось под влиянием тяжелых предчувствий. Их можно было объяснить сбитым режимом сна и отсутствием аппетита, но он был слишком неопределенно грустен, и это подогревало нервозность ещё больше. Тревога перекрывает дыхание, руки подрагивают, а пустота в желудке дополняет мрачную картину. Тусклый свет люминесцентных ламп давит на глаза, а взгляды экзаменаторов неприятно зудят на коже. Похоже на фильм ужасов, хотя вроде бы обычные запланированные экзамены. На прошлых трёх Осаму справился безукоризненно. Задания по родному языку, истории и английскому запечатлились в памяти сплошным куском времени. Прошло неосознанно, по наитию, позволяя поверить в собственные силы. Но было бы всё так гладко. Последний предмет – ненавистная математика, время которой то мучительно медленно тянется жвачкой, то спотыкается и начинает стремительно набирать скорость. Мозг интенсивно работает, пытаясь адаптироваться к стрессовым условиям. Дазай учил, он точно знает. "Функция F(x) = 5x+1 является первоначальной функцией f(x). Укажите функцию G(x), которая также является первоначальной функцией f(x)" А нет, не знает, блять. Парень шумно выдыхает, пытаясь потратить свое время на другие задания, раз не способен решить это. Точные науки не посмеют испортить его поступление на бюджет. Он напишет-напишет, только бы больше половины набрать. От отчаянных попыток и буквально ужасно липкого страха внутри он ограждается рассудительностью и хладнокровным выражением лица. Задвигать тревогу и сомнения на дальний край сознания привычно, но при этих обстоятельствах в разы труднее. Дазай чувствует, что неосознанно дрожит, будто кленовый лист на ветру. Он был уверен, что ничего не боится до этого момента. Осаму мельком смотрит на класс, подмечая, как все увлеченно пишут и кивают правильным ответам на черновиках. Мнимое чувство конкуренции будто отрезвляет его. Чем люди с аналитическим складом ума лучше него? Он тоже так умеет. Агрессивная целеустремленность и желание доказать себе, что он напишет чёртову математику, настигает его за двадцать минут до конца. Будто запоздавшая реакция критического мышления, наконец, включилась. Он уверен в правильности некоторых ответов, в остальных случаях – чередует логику с интуицией, в попытках вычислить верный ответ. Противостоит сомнениям всеми силами, вписывая на поля для ответа хоть что-то, лишь бы видели, что он отчаянно старался. "Функция F(x) = 5x+1 является первоначальной функцией f(x). Укажите функцию G(x), которая также является первоначальной функцией f(x)" Что это вообще значит? Он подбирает синонимы к слову "функция", не в силах скрыть свою поэтичную натуру даже на математическом экзамене. Хочется смеяться с собственной нелепости, но время уже заканчивается и становится всё равно на это задание. Испытав всевозможные эмоции за такой краткий промежуток времени, Дазай уже не пытается продлить их влияние. Чёрт с этим заданием, всё остальное может быть решено правильно, чего паниковать. Всё. Измученный звук звонка и точно такой же выдох Осаму. Ему требуется какое-то время, чтобы в полной мере осознать происходящее. Со стороны он явно выглядит странно, но кто сейчас выглядит лучше? Только выйдя из кабинета, он вспоминает каждое задание и заново решает их в уме. А потом снова забивает на это и пытается обрадоваться окончанию его муторной участи. Ветер такой свежий, такой летний, будто пытается привести учеников в чувство. Дазай крайне напряжен, но пытается забыть всё это и просто спокойно пойти домой. Хочется хорошо выспаться и больше ничего. Результаты экзаменов по-прежнему держат в подвешенном состоянии, но есть значительная надежда на положительный исход. И она уж точно побеждает вязкую неопределенность.