Into the Unknown

*** … - Вы возьметесь? «Риск высок» - Иначе не обратились бы к вам. «Видимо» - Так вы… «С условием» - Знаем. Все возможное, или… «Больше никогда» - Все возможное. Детали? «Не утруждайтесь. До связи» - До… да что ж такое-то!.. - Что опять не так? - Он… она… оно… Что смешного? - Лучше не пытайся. Никто не знает. Свою работу делает – и достаточно, а лишняя головная боль нам ни к чему… *** …Очнуться с головной болью – неприятно… …- Эй, он вообще живой?.. - Вроде дышит. Кто-нибудь заметил, как он здесь оказался? - Ну знаешь, Трисс!.. Хотя здесь мужчины и редкие гости, это не значит, что мы проводим дни и ночи в ожидании, когда нам свалится на голову какой-нибудь смазливый красавчик! У нас вроде как и другие проблемы имеются, поважнее чем… вот это!.. - Что ты взъелась-то сразу, Найя? Я хоть слово вообще сказала о мужчинах и ваших с ними… отношениях? Ему, если ты хоть немного сосредоточишься и поймешь, нужно внимание иного рода – у парня вообще-то голова в крови!.. - Ох, не заморачивайся, Трисс, это у Найи от недо… - Заткнитесь обе! - В чем дело? Найя, не плачь и вернись в оранжерею. Немедленно. - Да, матушка… - Я тебя зачем к послушницам определила, Трисс? Чтобы ты училась смирению и терпению, а не сеяла возмущение и протест в их юных неокрепших душах. И что я вижу? Ты и Алессия опять дразнили сестру из-за ее неопытности в делах, в коих уже сами успели… так, а это что? Вернее, кто? - Нэннеке… вообще-то именно это я и пыталась выяснить у Найи. Этого неизвестного вышвырнуло почти прямо на них с Алессией. Получить такую травму головы при падении на поле он не мог – трава и рыхлая земля смягчили бы удар. А значит, расшиб себе затылок он не здесь. Вот я и спрашивала – не видел ли кто из девушек, как этот парень здесь появился. Не с неба же упал, в самом деле! А Найя… - С Найей я поговорю сама. И с вами обеими. Потом. А ты, Трисс, могла бы и заметить остаточный след перехода – уж ты-то лучше других должна знать. - Ой… - Вот тебе и «ой». Помоги Алессии отнести пострадавшего в келью… нет, Трисс, сама, ручками, демонстрировать силу будешь в другом месте и не нам. Очнется – узнаем, что произошло. - А он очнется? - Трисс Меригольд, не забывай, где находишься… …Очнуться с головной болью, да еще и неизвестно в каких географических координатах – весьма неприятно… …- Тяже-о-о-олый… А с виду – в чем душа только держится? - Что за одеяние? Вроде на халат похоже… С Кафедры Медицины, что ли? - Почему сразу Медицины? Лаборанты многих Кафедр такое носят. И с Алхимической, и с Научной… Между прочим, я бы поставила именно на Алхимическую – смотри, сколько прожженных участков на ткани, наверняка эксперименты какие-нибудь проводили… - А на нем самом-то ожогов хоть нет? Давай посмотрим, Трисс, ну же!.. - Но Нэннеке велела просто… - Три-и-и-исс! Его же надо осмотреть на предмет… э-э-э, физических повреждений, вдруг у него ушибы, или переломы какие, не ограничивающиеся травмой головы… - Ох, Алессия… просто скажи, что хочешь этого парня без одежды увидеть. - И хочу! Ооооййй, Трисс… - Ну что еще? - Ты глянь, какое тело…сложение. Вот повезет кому-то из наших… - Пфы… Во-первых, тело как тело, сложение как сложение, обыкновенный среднестатистический молодой мужчина, гармонично развитый и очевидно следящий за своей физической формой. Во-вторых, с чего ты взяла, что «повезти» должно кому-то из послушниц? Насколько я знаю, Богиня Мелитэле хоть и не запрещает подобной свободы, но все происходит по взаимному согласию – даже если кто-то из девушек решит… короче говоря, этот человек вовсе не обязан делить с кем-либо ложе. В-третьих – а на самом деле, во-первых – мы еще даже не знаем, кто он. Ну и в-четвертых… - Трисс, ты скучная. - В-четвертых!.. К красивому – да, согласна – телу и симпатичному – если отмыть от крови и убрать царапины да синяки – лицу, и – возможно! – неплохому интеллекту и характеру необязательно прилагается такое же… такой же… - Не мучайся с подбором слов, я поняла. Но ведь глянуть-то можно?.. - Алессия! - Так, опять спор на пустом месте? Алессия, Трисс, почему он до сих пор одет? Насколько мне известно, ни одна из вас пока не способна определить степень серьезности полученных травм лишь по одному только взгляду. Найя, подойди сюда. Будешь учиться… или ты боишься? - Д…да, матушка. - В таком случае, мне следует отослать тебя обратно в оранжерею? - Н…нет. Я спра… справлюсь. - Правильно. Алессия и Трисс уже начали нашего неизвестного гостя раз…облачать, помоги им завершить эту работу. Что ты краснеешь, Найя? - Матушка Нэннеке, это же мммм… ммуж…чина… - Найя. Если ты намерена стать целительницей, твоими пациентами будут не только женщины. И не только юные и красивые. И не всегда прикрытые одеждой. - Слишком прямо, Алессия, но верно. Так что, Найя, или возвращайся в оранжерею, или соберись. - Послушай, Найя… У травм нет половой принадлежности, и их наличие на чьем-либо теле не зависит от того, мужское оно или женское, детское или старческое, привлекательное или нет. Твоя задача – оказать ту помощь, которую ты можешь оказать. Ни больше, ни меньше. - Алессия, тебе не помешало бы взять у Трисс пару уроков тактичности. Оставляю Найю с вами. Когда вернусь, чтобы закрытыми оставались лишь деликатные области. Стесняться здесь совершенно нечего. Ни вам, ни тем более ему. - Матушка Нэннеке!.. - Девочки, может быть для меня это и пройденный этап, однако не заметить очевидного трудно даже мне. Но об этом потом. Сначала разденьте его, промойте раны – их очевидно больше, чем та, что на голове, судя по тому, как покраснел рукав халата и ткань штанины на левом бедре… - Ой!.. - Вот вам урок – на что в первую очередь следует обращать внимание, когда на вашем попечении пострадавший. С физическими травмами мы разберемся быстро. С другими… тут, боюсь, сложнее… - Может быть, я смогу помочь? - Посмотрим, Трисс. Посмотрим… …Очнуться с головной болью, неизвестно в каких географических координатах, непонятно как там оказавшись – вот уж совсем неприятно… … - Нэннеке, мне страшно. А вдруг я сделаю еще хуже? - Не волнуйся, я рядом. Руки ему на голову… так, осторожно, не дави на виски, представь, что… ну, допустим, хочешь сделать легкий массаж. Или даже сделай перед чтением – это может ослабить неприятные ощущения, даже если он и почувствует дискомфорт. - Ой, Нэннеке… у него волосы такие густые. Мягкие, даже завидно… - Твои не хуже, это раз, и ты не о том думаешь, это два. Не красней, как невинная девица, это три. Сосредоточься. Тебя же этому учили. Закрой глаза, так будет проще… Осторожнее, Трисс, легче, придержи силу! - Я сделала ему больно? - Нет, но была близка к этому. Успокойся. Дыши. Вот так. Давай снова – аккуратно, бережно. Его сознание свито в клубок, нить которого еще и завязана множеством узлов. Распутывай эти узлы, не спеши, чтобы не разорвать саму нить – твоя задача только в этом. Пока нить цела, ты ему не навредишь, лишь поможешь все упорядочить. - А если некоторые узлы слишком тугие? - Значит, не трогай. Попробуй ослабить. Не получится – оставь и иди к следующим. Не забывай – ты не должна нарушить целостность нити. - Нэннеке, кажется, я что-то вижу. Только урывками. Короткими картинками. - Распутанные узлы, между которыми есть множество не поддающихся развязыванию. Даст это нам немного, к сожалению. Но хотя бы что-то. - А эти… затянутые узлы, ты не думаешь, что…? - Трисс, если бы их природа была иной, ты наверняка поняла бы это и без моей помощи. Нет. Завязал он их сам. Причин мы не знаем – вероятно, события, спрятанные в них, слишком болезненны. Тут мы помочь не сможем. - Неужели его прошлое настолько ему ненавистно, что он предпочел стереть его из памяти? - Не стереть, Трисс – тогда вместо узлов были бы разрывы. Запереть. Повторяю, здесь мы бессильны. Только если он сам, осознанно, даст согласие на чтение, я или ты можем попытаться что-то сделать. А пока, без его ведома, хоть это и не совсем правильно и справедливо по отношению к нему – идем дальше. Что ты видишь? - Кажется, эти узелки из последних. Легко развязываются. Помещение… темно, но вроде как там какие-то сосуды… трубки, стеклянные или железные, непонятно. Большие… не знаю, как огромные ведра, но правильной цилиндрической формы. Стол. Или что-то похожее. На нем… на нем… - Трисс, спокойно. Ты слишком волнуешься. - Не я. Он, я… чувствую его страх. Он не хотел туда приходить, но что-то его вынудило… он боится того, что видит… боится и почему-то не верит этому, он… ААААААА!!!... - Трисс! Трисс, тише, тише… все-все, я здесь, ты здесь, он тоже здесь, мы все в храме, под защитой Богини Мелитэле. Что бы это ни было, оно уже случилось, нанесло тот вред, который могло нанести, и большего уже не причинит. Трисс… ну, не плачь. - Там еще несколько узелков, Нэннеке. Я их распутать не смогла, но… кажется, этот человек в самом деле был на волосок от гибели. - Похоже на то. Ты все еще думаешь, что он из Академии? - Да, но, наверное, все-таки лаборант с Научной Кафедры. Это там любят экспериментировать в подобном ключе. Алхимики в основном сосредоточены на повторении структуры наших зелий и эликсиров, а механикой перемещений занимаются ученые. Рассчитывают рано или поздно разгадать устройство и работу порталов. - Судя по тому, что этот лаборант здесь, что-то им удалось… - …случайно и лишь единожды. Я успела увидеть взрыв. Такой силы, что разрушилось все. За один день не восстановят, это определенно. Да и, думаю, когда о происшествии узнает Совет, сто раз подумают, прежде чем предпринимать новую попытку. Или вообще забудут. Вопрос теперь, как быть с ним. - Если ты прочла эмоции верно, его вынудили участвовать в экспериментальном запуске механизма. Едва ли он знает слишком много, лаборантам обычно известна только та часть работы, которую они выполняют непосредственно. Не думаю, что ему что-то угрожает – ни в его интересах, ни в интересах ученых рассказывать о фиаско на Кафедре на каждом углу. - Он мог умереть… - Но не умер, Трисс. На его счастье, выбросило его возле нашего храма. - А дальше что? - Вылечим. Поставим на ноги. Уйдет – держать не станем. - Но если… - Трисс Меригольд, не забывай, что мы чтим Баланс и не встаем ни на чью сторону, дабы не перевесились чаши Весов Мироздания. Пока этот человек под сводами нашего Храма, мы отвечаем за его жизнь и здоровье. Но как только он переступит порог, он – сам по себе. Сам за себя, и его дальнейшая дорога подвластна лишь его собственному выбору. Как бы ты ему ни симпатизировала, как бы ни хотела быть уверена, что его жизнь в безопасности. - Нэннеке… - Пойми, девочка моя, мы не можем поместить его под хрустальный купол, как растения в наших теплицах. Их мы еще способны оградить от изменившегося солнца, но для людей… для людей уже поздно. Им не укрыться, ни от солнца, ни от собственной Судьбы. Что бы ты ни уловила в его будущем. - Откуда ты… - Не забывай, я была рядом. Видела то же, что и ты. Огонь. Лед. Пустоту. Боль… - И тьму… Так же нечестно! Нам дано так много, а сделать позволено так мало… Несправедливо! - Жизнь сама по себе несправедлива, Трисс. И тебе, и ему еще предстоит это узнать. Но не забывай, то будущее, что ты ненароком увидела, задев его душу помимо разума – еще не исход. Возможно, за тьмой есть и свет. Может быть, не стоит раньше времени переживать о том, что еще не случилось?.. Ну вот, уже лучше. Улыбка идет тебе больше, чем слезы. - Ты права, Нэннеке. Странно, он здесь всего второй день, мы даже не знаем его имени, а у меня такое ощущение, что… не могу слов правильных найти, но… - Не ищи. Сами придут. А вот по вопросу имени нужно, кстати говоря, подумать. Собственного он не помнит, но ведь к нему как-то обращаться надо. Трисс, ты не видела… не знаю, намеков каких-то в узелках, которые я могла упустить? - Нет, увы. Но кое-что видела на его халате. На клапане кармана. Маленькие вышитые буквы. - Что за буквы?.. …Очнуться с головной болью, неизвестно в каких географических координатах, непонятно как там оказавшись и не имея ни малейшего представления, что этому предшествовало… п***ц как неприятно, господа… …Он дождался, пока стихнут шаги и закроется, чуть скрипнув, дверь. И лишь потом открыл глаза. Ну, то есть, попытался это сделать – свет, радостно ударивший по роговице и лишь чудом ее не спаливший, заставил вновь смежить ресницы, зажмуриться до рези в глазах, до слепяще-белых бликов и багровых вспышек, будто отпечатавшихся на сомкнутых веках… болело все. Голова, шея, руки, грудь, живот, спина, поясница и то, что ниже, ноги, ступни, кончики пальцев, уши… больно было даже думать, не то что шевелиться. И все же он принимал это острое, жалящее, обжигающее и одновременно леденящее ощущение, что разливалось по телу вместе с током крови, пропитав ее ядом, который убивал и, как ни парадоксально, в то же самое время спасал одним лишь осознанием своего наличия. Больно… но он жив. Все еще жив. Хотя, вроде как, не должен был бы. Почему-то. Он прикусил губу, чтобы сдержать стон… на языке осталось что-то соленое. Даже не глядя, еще не предприняв новой попытки обозреть место своего временного нахождения, он уже знал, что цвет у этого «чего-то» - красный. Темно-красный. Скорее всего, укус потревожил предыдущую ранку… полученную неизвестно как… Прекрати, велел он себе, когда в висках вновь вспыхнула боль. Не вспоминай. Пока не надо. Определяй, что с тобой сейчас. Опирайся на свои ощущения – и те ассоциации, которые они вызывают. Как бы выразилась женщина с именем Нэннеке, разматывай клубок и попробуй если не развязать, то хотя бы ослабить узелки… …кстати говоря, что за картины – и каким образом, всего лишь касаясь его головы – эти две незнакомки смогли обнаружить в его сознании? Памяти? Прошлом и… будущем? Ну да, ему ведь не послышалось: «…то будущее, что ты ненароком увидела…». Такое странно даже слышать, не говоря уж о том, чтобы воспринять всерьез. Тем более что он никогда не верил ни во что подобное, даже несмотря на… …вот черт. Он поморщился от очередного багрово-черного всполоха под веками и в затылке. Слишком много узелков, завязанных по отдельности и переплетенных между собой извивами непослушной нити. Выходит, что боль – препятствие? Предупреждение? Попытка собственной памяти оградить хозяина от… себя? Да твою ж налево… Работка предстоит еще та, со вздохом понял он, позволяя сомкнутым векам чуть расслабиться, когда утихли белые блики – он уже успел сообразить, что на самом деле его окружал не яркий свет, а мягкий полумрак, щадящий для глаз. Просто эти самые глаза, судя по реакции сетчатки, подверглись воздействию мощного светового выброса немного раньше, до попадания… куда бы то ни было… …опять боль. Ладно, предложил «забытому себе» он, стиснув зубы и пережидая новую вспышку, давай поступим так. Выяснить, что случилось – необходимо. Понять, что угрожало жизни – немаловажно. Вспомнить, кто он такой – даже не обсуждается. Потому что если не знаешь, где находишься, точку опоры в виде осознания себя самого терять нельзя ни в коем случае – на что тогда ориентироваться при принятии последующих решений и определения дальнейших шагов? Разумные доводы? Вполне, почему бы и нет. Вот только память останавливает болью, дальше определенных моментов пройти не позволяет. Самостоятельно – или же из-за внешнего вмешательства? Если второе, то хреново… но тоже небезнадежно, потому что, насколько ему известно – а его осведомленность во многих вопросах куда больше, чем окружающие догадываются… …боль воткнулась в затылок тупым ножом и провернулась, медленно и мучительно. Дыши, велел себе он, вновь ощущая на языке солено-красный привкус… опять губу прикусил, даже не заметил. Автоматически? Попытка сдержать стон или вскрик – сколько их было, если это движение вошло в привычку?.. Вроде отпустило… это осознание – одно из тех, которым память не препятствует? Забавно тогда она работает, невесело усмехнулся молодой человек, открывая глаза навстречу приглушенному полумраку, что царил в небольшой комнатке с высоким сводчатым потолком, узкими окнами, сейчас прикрытыми ставнями, вымощенным серыми плитами полом, собранной в углу резной ширмой и… Кроватью. На которой этот самый молодой человек, обнаженный, но целомудренно прикрытый свежей прохладной простыней, сейчас, собственно говоря, и лежал. Неизвестно где… хотя нет, он же слышал из разговоров. Келья. Храм. Богиня Мелитэле. Если знание истории его не подводит, это что-то из дремучего Средневековья, верно? Кто-то решил его разыграть, сейчас откроется дверь, и в комнату влетят веселые Коррак и Куколка с возгласами «Улыбнись, тебя снимает скрытая камера!...»… стоп, но ни один из них никогда не пойдет на то, чтобы вышибать память ударом по голове, не говоря уж об остальных травмах, тогда… …на сей раз это был не нож. Тиски. Он поднес кулак к лицу быстрее, чем успел подумать об этом. Снова закусил, на сей раз вместо губ – костяшку. Тоже автоматически. Да что ж такое, похоже, к собственной личности придется подбираться осторожнее, чем нейрохирургу к раздробленному позвоночнику… Ды-ши. Почему эта гребанная память вместо препятствий не подкинет что-нибудь нейтрально-невинное? Его имя для начала, что ли? А то каждый раз терпеть боль, словно наталкиваясь на разбитое вдребезги зеркало собственного прошлого, тоже, знаете ли… предел есть всему, и здравость рассудка и адекватность восприятия уже настолько бодро шагали к пропасти, что ему оставалось только бежать за ними следом. Чтобы хотя бы догнать, про «остановить» и речи пока не идет. О том, чтобы вернуть на причитающиеся позиции – тем более. …тиски медленно разжимались. Дышать стало чуть легче. Ладно, ладно, строить себя самого пока придется на услышанном от других и тех узелках, что соизволили ослабеть и поддаться распутыванию. Итак, что он успел о себе узнать? Мужчина… ну, это очевидно. Молод – неплохо. Недурен собой – почему бы и нет. Возможно, пользуется успехом у противоположного пола. Хорошо сложен, гармонично развит, следит за своим телом… ну, так неудивительно, при его-то работе… …вот оно что. Звон. Тонкий и острый, едва касающийся слуха каждый раз, когда память начинала опасно балансировать на границе спокойствия и боли. Сейчас звон нарастал. Значит, следовало отступить. О работе – какой бы она ни была – думать не нужно. Пока что. Ясно, что она требует как минимум привлекательно выглядеть и быть физически крепким. Вариантов… дофига и больше, самые простые и очевидные – модель нижнего белья, преподаватель физической культуры, спортсмен, танцор… …а что означает вот этот звук? Будто легкое дрожание струны. Болью он не сопровождается, так что – воспоминания безопасны? Или даже – близки к реальности? Вот как сейчас, когда он подумал о танцах и о своей возможной причастности к этому виду искусства. Струна. Искусство. Его работа связана с искусством? Память отзывается на попытки себя поймать звуковыми ощущениями… пусть даже они слышны лишь ему одному, но не просто же так именно они. Музыка… он – музыкант, возможно? Струна… Он неслышно выдохнул. Что ж, предстоит прислушиваться к себе, похоже, в буквальном смысле этого слова. Какие там еще узелки? Деятельность, прямо или косвенно связанная с музыкой. Два имени, которые он ассоциирует с весельем и приятными сюрпризами и категорически отказывается признавать их обладателей как тех, кто способен в отношении него самого на насилие какого-либо рода. Хотя с насилием ему сталкиваться приходилось. Он воспринимает услышанные им названия как отсылки на «дремучее Средневековье» – значит, сам принадлежит куда более позднему времени. Он скептически относится к некоторым вопросам в области непознанного, хотя почему-то с неизвестными пока оговорками. Он обладает информацией, неизвестной остальным, или по меньшей мере возможностью доступа к ней. Маловато, на самом деле. Впрочем, впадать в отчаяние он не спешил. Уже коротко осознав себя, как человека как минимум существующего и обладающего прошлым, он не сомневался, что со временем другие осколки его личности также проявятся. А пока что следовало извлекать информацию из того, что находилось в поле зрения. А находилось там… …тоже не слишком-то много. Обстановку он уже услышал, заметил, оценил и привязал к месту и времени, определенному сознанием как «за-несколько-веков-до-меня». Пока нужно держать в голове хотя бы эту, пусть и невозможную – потому что путешествий во времени не бывает, – но все-таки какую-никакую точку опоры. Вариант, в котором его – зачем-то – похитили, и искусственно создали лишающую ориентира обстановку, исключать было нельзя. Однако в таком случае для чего привлекать лишнюю массовку вроде девушек-послушниц и их наставницы, чьи разговоры очевидно не предполагались быть услышанными?.. Звон… Да чтоб тебя… Хорошо, хорошо, хорошо! Нет так нет, раздраженно подумал он. Странным образом удержание собственного сознания на краю пропасти и неизвестности, и следование своим же рассуждениям отвлекало от боли. А может быть, она стихала по естественным причинам? Он попробовал повернуть голову. Получилось – правда, спустя всего лишь каких-то пять-шесть глубоких вздохов, но уже прогресс. Сами вздохи, кстати, тоже не дались безболезненно, что говорило о серьезном ушибе грудной клетки. В поле зрения попала перебинтованная от предплечья до запястья правая рука, под простыней обнаружился туго стянувший ребра корсет, отдаленно напоминавший медицинские, и левая нога приблизительно в таком же состоянии забинтованности, от бедра до щиколотки. Сквозь ткань проступала широкая темно-алая полоска. Он быстро натянул простыню до подбородка. Задержал дыхание. Выдохнул. В горле застряла тошнотворная горечь. Отвлекаясь, он попытался поднять левую руку, со второго раза дотронулся до головы. Волосы были определенно короче, чем он ожидал (?) – видимо, их срезали, чтобы удобнее было обрабатывать рану на затылке и накладывать повязку… Прекрасно. Просто замечательно. Он побывал в какой-то серьезной переделке. Это могло объяснить и потерю памяти, и прочие малоприятные бонусы вроде ушибов и ран… так, звон, заглохни, это всего лишь осознание двери, открывать которую пока нет необходимости. Результат есть, причина вроде тоже. Дальше? А дальше надо все-таки постараться и выудить из темных закоулков отправленной в нокаут памяти хотя бы еще какие-то крохи себя. Например, имена – Коррак и Куколка, взаимоотношения с которыми точно его не тяготили и не тревожили, раз проявились в связке с весельем, то есть, это могут быть… Угу, куча вариантов, от просто хороших знакомых до близких друзей или родственников. Вот сейчас было бы впору тяжело вздохнуть, ибо попытки выловить в темных водах подсознания собственную личность казались заранее обреченными на провал. Однако какое-то упрямство – кстати, чем не черта характера? – не позволяло сдаться вот просто так… Дверь. Он закрыл глаза, почему-то понимая, что притворяться спящим – бессмысленно, та, что зашла в комнату, моментально это уловит. Как-то. Почему-то. Без малейшего удивления от осознания этого факта. Шорох платья. Грубовато-мягкий, забавное сочетание. Приглушенно-деревянный шуршащий звук раздвигаемой ширмы, следом за ним – похожий, но с шершаво-каменистым пристуком, словно тяжелый стул тянут по неровному полу. Тихий плеск воды, едва слышный скрип выжимаемой ткани. Горьковато-пряный запах. Осторожное касание пальцев, проверяющих повязку. Голос – знакомый, он его уже слышал: - Как твоя голова? - Лучше, - почти не солгал он, открывая глаза. Девушка была похожа на раннюю осень… или позднее лето. Распахнутое небо в синем взгляде. Каштаново-огненные локоны, беспорядочными волнами струящиеся по плечам. Коричнево-зеленое платье, удивительно шедшее этим ярким краскам, оттеняющее и подчеркивающее их естественность. Улыбка, осветившая юное лицо, когда девушка заговорила: - Меня зовут Трисс. Трисс Меригольд из Марибора. - А я… - непроизнесенное имя сдавило горло. – Я… не помню. - Знаю, - кивнула она. – Мы постараемся тебе помочь. - «Мы»? - Ты в Храме Богини Мелитэле, - сказав это так, будто эти слова все объясняли, Трисс ловко размотала повязку, быстро сложила ее и бросила в деревянное ведро возле кровати. Но он успел заметить, что белых участков на ткани почти не было. - Что-то со мной случилось? - Мы не знаем точно, - в глазах девушки зажглась тревога, но тонкие руки двигались уверенно, обрабатывая нечто явно малоприятное на затылке и заменяя повязку. – Матушка Нэннеке помогла заглянуть в твое сознание, но там мало что можно понять. Ясно только, что ты сильно пострадал. Ответы может дать твоя память, но она… - …завязана в узел? – завершил фразу он, наблюдая за реакцией девушки. Если она замешана в случившемся с ним – испугается? Насторожится? Выдаст себя хоть как-то? Но нет. В светло-синих глазах вспыхнуло сначала легкое удивление, а затем теплая улыбка: - Что-то вроде того. И запутана. Как клубок. - И ты поможешь мне добраться до его начала? – не мог удержаться он от того, чтобы не улыбнуться в ответ, пусть это простое напряжение лицевых мышц и далось с трудом. Трисс вздохнула, потянулась к его лицу, стерла выступившую на прокушенной губе кровь: - Тебе, наверное, идет улыбка, но с ней лучше повременить. И вообще подождать, пока заживут все раны. Говоря о которых, кстати… Девушка осеклась. Перевела неуверенный взгляд на простыню. Он все понял без слов и закрыл глаза. Прислушивался. Шорох. Шелест. Плеск. Касание. Осторожное и уверенное – несмотря на очевидную скованность, Трисс справлялась с болезненной раной на бедре так же ловко. Посмотреть, насколько ужасно выглядит фронт работы, хотелось… но открывать глаз он не стал. Вместо этого проговорил: - Спасибо. Тонкие пальцы на мгновение замерли, затем вновь скользнули по бедру, закрепляя повязку. Трисс набросила простыню обратно и с явно облегченным вздохом выпрямилась: - Рада помочь. Теперь рука, и… глаза закрывать было необязательно, я обнаженных мужчин видела не только в анатомических книгах, ниже пояса вы все одинаковы, так что… Он безошибочно коснулся ее руки, успокаивая и одновременно останавливая чересчур быстрый поток слов. Запястье было теплым, жилка под кончиками пальцев билась учащенно и неровно. Последнее, что он хотел – это смущать человека, оказавшего ему помощь, и тем более становиться для нее причиной испуга и подозрений в эмоциях и намерениях, которые даже не испытывал. - Спасибо, - повторил он. Пульс понемногу замедлился. Он выпустил запястье девушки и лишь потом позволил себе открыть глаза. Трисс улыбалась. Немного виновато и – благодарно. - Рука, - сказала она уже спокойно и твердо. – Нет, не садись, твоей голове еще нужен покой – содержимое черепной коробки встряхнулось довольно сильно, пока мозг не встанет на место, лучше не рисковать. Он застонал – отчасти всерьез, отчасти наигранно: - А он у меня вообще есть? - Ну… Трисс внимательно посмотрела на него. Прищурилась. И вдруг расхохоталась – светло, весело, звонко, искренне и без тени прежней скованности или смущения, словно разбивая стену, которую сама же и начала выстраивать. Он улыбнулся – на сей раз получилось легче и, кажется, на гримасу не походило. Так же с улыбкой наблюдал, как девушка перебинтовывает его руку – картина оказалась не настолько страшной, как он ожидал. Он продолжал улыбаться, даже морщась от жжения – неотъемлемого спутника прикладываемых компрессов и обрабатываемых ушибов. Улыбался даже тогда, когда Трисс зашипела на него, собственно, из-за этой самой улыбки – кровь из разбитой и прикушенной губы снова скатилась на подбородок. Успокаивало одно только наблюдение за девушкой, солнечным теплым лучиком ворвавшейся в полумрак храмовой кельи… …звон… Он стиснул зубы, резко втянув воздух. Трисс отпрянула от него – встревоженная, растерянная: - Извини… Он не сразу понял. А поняв, покачал головой: - Нет, все в порядке. Храм Мелитэле? Это же… недалеко от Вызимы, верно? В Темерии? - Ну да, в королевстве Его Величества Фольтеста, да продлятся дни его… - девушка собрала плошки и испачканные полотенца, аккуратно уложила их в деревянное ведро, легко подхватила металлическую дужку, подняла и шагнула к двери. – Похоже, ты начинаешь что-то вспоминать. Это хорошо, но только сильно не напрягайся… - она нахмурилась, покусала верхнюю губу, непроизвольно, видимо. – Не тяни за узелки, чтобы не порвать. Сами со временем распутаются, а Нэннеке поможет, если что. Отдыхай пока. - Трисс… - окликнул он внезапно севшим голосом. Девушка остановилась. Обернулась, отбросив с плеча каштановые волны. Отозвалась, дружелюбно и тепло: - Тебе еще чем-то помочь? - Скажи… ты можешь назвать меня хотя бы как-нибудь? Я не знаю, когда вспомню свое имя, и вспомню ли его вообще, так что… Трисс опустила ведро на пол. Подошла к кровати, села в изножье. Вздохнула. - В твоем сознании мы его не нашли. Но кое-что было на твоей одежде… правда, больше похоже на прозвище, чем на имя. На научное название одного цветка смахивает, по написанию и звучанию. - Какое? - Не думаю, что это действительно твое имя, - сочувственно проговорила девушка, накрыв прохладными пальцами его ладонь. – Ты уверен? - Трисс, прошу. - Ну хорошо, - снова вздохнула она. – Zlatic. Почти как Zlaticeum, это… - Я знаю… - он закрыл глаза. – Спасибо тебе, Трисс. Он слышал, как девушка вздохнула в третий раз. Ощутил, как наклонилась к нему, легко коснулась губами свежей повязки на лбу, мягко пробежалась пальцами по остриженным волосам, выпрямилась. Неторопливо направилась к двери. Он ждал… …Темерия. Король Фольтест. Вызима. Элландер. Храм Мелитэле. Жрица Нэннеке, настоятельница Храма и служительница Богини, под покровительством которой взросло не одно поколение целительниц, повитух, друидок, вещуний давних, канувших в небытие лет, учителей и гувернанток… в последних десятилетиях тринадцатого века на месте храма уже была лечебница… Он ждал, пока закроется дверь. Мягкий щелчок засова – словно нехотя провернувшийся заржавевший тумблер. Тихий, незначительный звук крошечного механизма, приведшего в движение наглухо пригнанные друг к другу полосы жалюзи. И пусть они остановились в самом начале разворота, не раскрывшись полностью – этого уже оказалось достаточно, чтобы впустить в темную комнату солнечные лучи… …Очнуться с головной болью – неприятно… Он зажмурился. Крепко, до рези в глазах. …Очнуться с головной болью, да еще и неизвестно в каких географических координатах – весьма неприятно… Бесполезно. Невидимый солнечный свет слепил даже сквозь сомкнутые веки. …Очнуться с головной болью, неизвестно в каких географических координатах, непонятно как там оказавшись – вот уж совсем неприятно… Пожалуйста, пусть это будет просто сном. …Очнуться с головной болью, неизвестно в каких географических координатах, непонятно как там оказавшись и не имея ни малейшего представления, что этому предшествовало – п***ц как неприятно, господа… Пусть это будет просто гребанным ночным кошмаром, от которого можно очнуться поутру. По-жа-луй-ста… …Но все равно – это лучше… Он не думал, что можно так ненавидеть солнце. …Лучше, чем очнуться без головной боли, понимая, где находишься, догадываясь, как и по каким причинам там оказался, не помня о самом себе вот нихрена, кроме разрозненных кусочков мозаики, из которых цельную картину составить все равно нельзя – и, даже несмотря на все это, зная, что тебя здесь просто не может быть потому, что тебя не может быть вообще… Солнце, которое не было способно пробудить ото сна, а лишь равнодушно смеялось с бесконечной высоты, далекой и недостижимой из пропасти пустоты и тьмы. …Очнуться неизвестно где – может быть, даже и не так страшно, как очнуться неизвестно когда. Тем более что ты сам появишься на свет намного позже. Через несколько сотен лет после этого «когда»… Понимание, что он не проснется, скрутило болью, не имеющей ничего общего с ушибами и травмами. ***