***
— Гранд Отель Дальняя минус пять звёзд, прошу! Юля открыла перед Орловым дверь в самом конце мастерской, торжественно пропуская парня вперёд. Сергей улыбнулся от шутки, обнажая железки на зубах, и вошёл внутрь, плохо скрывая смущение и радость. Бывшая кладовая была маленькой, довольно узкой, но всё равно вполне себе чистой и почти не загаженной, как другие помещения, — Ахмедова берегла эту комнатушку и не особо о ней распространялась, сама не до конца осознавая зачем. Следом вошёл Белый, который принёс на себе матрас, когда-то найденный в подвале Станции, и даже потёртое, залатанное, но всё же пригодное для прямых целей одеяло. Оба не стали долго задерживаться, молча кивнули друг другу и вышли из помещения, оставляя мальчишку наедине с собой. По большому счёту, Серёжа считал себя везунчиком. С натяжкой, но всё-таки. Да, в жизни Орлова случалось всякое, начиная со страшной аварии, случившейся на заводе в его родном посёлке на краю географии, ещё когда он пешком под стол ходил, и заканчивая выгрызанием места под солнцем в одном из мегаполисов для себя и семьи. Он хватался за всё подряд, не чураясь любой работы, где нужны были руки, и никогда не изменял своему любимому делу — стендапил сначала бесплатно, потом — за копейки, а когда наконец смог выходить в ноль и тем более хоть что-то зарабатывать, то и вовсе почувствовал себя любимцем фортуны. Сейчас, кажется, удача снова повернулась к нему если не лицом, то хотя бы полубоком: сытный, вкусный ужин и тёплая постель — ещё вчера о подобном он не смел и мечтать. Да и люди, к которым Серёжа попал волей случая, оказались очень даже неплохими: все мы не без греха, с чего поржать во время выступления, когда он всё это в красках и лицах расскажет, обязательно будет, но самое главное — они были единым целым, настоящей командой. Это ощущалось с первой же минуты. Он даже почувствовал себя как будто в кругу семьи, как раньше, что, конечно же, отозвалось внутри него чем-то приятным, но с некоторых пор забытым. Орлов на минуту сник, погружаясь в грустные воспоминания. Он только-только смог почувствовать себя отцом, который был так нужен маленькой очаровательной девочке в трудный период жизни, и практически тут же потерял всё, что заимел. Боль сковывала грудь в тиски от мысли об Олесе, хотелось рвать на себе волосы и корить себя за то, что он не смог её спасти, ведь теперь приходится сидеть и гадать, жива ли она вообще. После Взрыва Серёжа скитался три дня, не особо соображая, что безвольное блуждание по катакомбам Города без компаса не приведёт его к дочери, которая, собственно, могла находиться где угодно, но, когда у тебя шоковое состояние, ты не думаешь о том, какую бессмысленную херню начинаешь совершать. Слушая то, как Юля в мастерской гремит гаечными ключами, и понимая, что от избытка эмоций он всё равно не уснёт, Орлов вылез из-под одеяла и, натянув длинную толстовку, вышел к ней. — Давай хоть нормально тебе посвечу, ярче же станет, — он встал справа от генератора с керосиновой лампой в руке, несмотря на то, что у Юли было целых две таких, и обаятельно улыбнулся, лишая Ахмедову шанса отчитать его, как она собиралась, только увидев в мастерской светлую макушку. — Удивительное занятие для хрупкой дамы, я поражён! Уж думал, для женского пола жизнь в таких условиях — полный аут. А ты ещё всем присутствующим здесь мужикам фору даёшь. Юля в ответ тоже невольно улыбнулась, понимая, что на этого мальчика, коим он предстал в её глазах, совсем невозможно ругаться, и, мягко поправив ему капюшон сзади, продолжила копаться в механизмах. — Вот сюда направь поближе, — кивком указала она и абсолютно спокойным голосом ответила: — Ты же сам видишь, я не обычная девушка! Орлов звонко рассмеялся, не отрывая своего фирменного сияющего взгляда от Ахмедовой, и кивнул, соглашаясь. — Единственное, с чем я не могу смириться, — в душ сходить нормально нельзя. Задолбались уже воду в тазике греть и бояться лишнюю каплю мимо пролить, если честно. Слыша в голосе Юли тон очевидной обречённой усталости от вынужденных неудобств, Серёжа дёрнул рукой в удивлённом жесте, отчего кружок света вильнул в сторону. Встретившись слегка виноватым взглядом с почти чёрными глазами, он снова улыбнулся и поспешил объяснить свою бурную реакцию: — Три здоровых мужика до сих пор не смогли решить вопрос хоть с каким-то водоснабжением? Сразу видно: дети больших городов! Ахмедова рассмеялась, сильнее затягивая гайку, и покачала головой: самоуверенность паренька вызывала в ней что-то, похожее на умиление. И впрямь, какой он ещё ребёнок, надо же. — Нет, я серьёзно! — без труда догадываясь, что Юля смеётся в первую очередь над ним, снова улыбнулся он, предусмотрительно подавая следующий болт. — Это же здание промышленного предприятия, тут же по-любому полно всякого барахла! Бочку хотя бы литров на двести точно можно найти, ошмётки каких-то труб — тем более. Одна труба — к бочке, вторая — к генератору, чтоб тепло поступало. Главное, чтоб был сварочный аппарат, аккумулятор к нему, наверно, я у себя в запасах смогу отыскать. Но если всего этого нет на заводе по металлам — то я точно ничего в этой жизни не понимаю! Ахмедова застыла на месте, изумлённо расширяя глаза. Вообще по закону жанра стоило ответить, что да, в столь юном возрасте уж точно никто ничего в жизни не понимает, как бы твёрдо ты ни был уверен в обратном, но, осмыслив ту тираду, что выдал Серёжа до тех самонадеянных слов, Юля проглотила это замечание. Может, и правда, понимает? — Завтра утром вот всё это же в точности повторишь Руслану, только без фразы про здоровых мужиков, хорошо? — кивнула она. — Если тебе удастся как-нибудь решить проблему с походами в душ, мы тебе тут памятник поставим, честное слово! Орлов издал какой-то совершенно детский смешок и снова засиял, как начищенный пятак, бесхитростно парируя: — А можно как-нибудь без памятников — мне б пожить ещё, да и выбраться отсюда надо, — Серёжа сделал ещё одну попытку отвлечь внимание Юли, протягивая ей тот же болт, который она так и не взяла. Намёк Ахмедова разгадала, понимая, что сейчас не время терроризировать парнишку расспросами: в том, что у него за душой наверняка есть какая-то драма, уже не приходилось сомневаться. Но Юля пообещала себе обсудить с ним это как-нибудь потом — интересно, как долго он с кем-то просто не разговаривал? Потому, возвращаясь к работе, девушка перешла к рассказам, что и как здесь устроено, какие установлены порядки, у кого какие обязанности и так далее — многое наверняка Серёжа уже и сам успел понять, но во избежание недоразумений лучше было перестраховаться. — Самое главное: если вдруг что — сразу скажи, не надо стесняться, — с материнскими нотками в голосе продолжила инструктировать его Ахмедова. — Если проблема какая-то, озвучь её Руслану или мне на крайний случай, а если по душам нужно поговорить — то это тебе лучше к Нуру. Он выслушает, если надо — совет какой-нибудь даст, но сразу предупреждаю: о себе рассказывать не любит и на вопросы зачастую не отвечает. Не принимай это на свой счёт, если что, он со всеми такой. — Ага, а если поприкалываться и поржать, то к Лёхе, я понял, — кивая и стараясь запомнить все нюансы, весело подытожил Серёжа. Юля вздохнула, вытирая руки тряпкой, и покачала головой: да, действительно, ещё совсем ребёнок. Которому почему-то очень рано пришлось стать взрослым.***
Нурлан переступил порог самого дальнего помещения бесшумно — по крайней мере, углубившийся в свои малооптимистичные раздумья Руслан звуков шагов даже не заметил. Быстро отвернувшись от небольшого пыльного окна, в котором, как обычно, кроме зыбкого марева, ничего не было видно, Белый сложил руки и опёрся задницей об узкий подоконник, вопросительно кивая, что Сабурову понадобилось от него на ночь глядя. — Рус, ты какой-то не такой весь вечер, — ещё больше сузив глаза, пытаясь ими в полутьме полупустого закутка будто бы заглянуть в самую душу, сказал Нурлан. — С чего ты это взял? Мало я вам пиздюлей выписал, что ли? Интонация вышла отстранённой, но всё равно обречённо-злой, и Белый ещё больше рассердился на себя, сжимая ладони в кулаки. Не хватало тут ещё позорно расклеиться! Пусть и перед Сабуровым, от которого скрыть что-то удавалось с трудом даже ему, с его-то многолетней армейской выдержкой. — Вот мне врать уж точно сейчас не надо, хорошо? — усмехнулся тот, присаживаясь на грязный, заваленный каким-то хламом низкий стол: это помещение обычно ими не использовалось за ненадобностью, потому командор изредка и прятался здесь. — Во-первых, ты слишком напряжён, хоть и пытался шутить за ужином, а во-вторых, я по профессии врач, и моя прямая обязанность — понимать, как себя чувствует пациент, ты это прекрасно знаешь. Даже если — особенно если — он хочет что-то утаить. Ну, и в-третьих, тут просто разит табаком за версту. На первые два аргумента у поджавшего губы в полоску Руслана ещё были внятные возражения, но вот с последним вышла явная лажа — Белый не стал валять дурака, одной рукой подцепил из-за спины спрятанный на подоконнике ещё дымящий окурок и затушил его нормально, понимая, что его всё-таки, словно какого-то зелёного пацана, застали врасплох. Как отец когда-то, впервые поймавший четырнадцатилетнего Руслана за горькой папиросой. — Сколько у тебя ещё осталось? — не сводя с него испытующего взгляда, шокировано спросил медик, явно оценивая масштабы возможных последствий. — Полпачки, — сквозь зубы процедил командор, одним тычком отправляя бычок в стоящую неподалёку мусорку, сделанную из первой попавшейся жестяной банки. — Что, хочешь отобрать, как батя? Или леща на свой страх и риск отсыпать? — Рус, пойми уже наконец, я при всём желании не смогу больше достать тебе никотиновые пластыри, — ещё более низким голосом, чем обычно, на выдохе серьёзно сказал Нурлан. — Каждая твоя новая сигарета нивелирует все наши старания нахрен, а мы ведь столько всего вместе прошли. К тому же тут и так толком нечем дышать, ты же слышал мальца: вентиляция у нас оставляет только лучшего желать! И это всё, — он жестом обвёл всё ещё обволакиваемое бусым дымом пространство, — никуда не девается. Ты ведь почти уже избавился от зависимости, какого чёрта схватился за курево опять?! Что происходит? К концу фразы Сабуров невольно перешёл на повышенный тон — он единственный, кто позволял себе такое в отношении командора, и то чрезвычайно редко. Особенно, когда дело касается и остальных друзей. Но сейчас он разговаривал не как подчинённый с начальником, а как врач — с упрямым, непослушным пациентом, коих в его практике в хирургическом отделении было пруд пруди. — У Юльки таблы почти на исходе, — через плечо вкинул Белый, отвернувшись, и спустя паузу нехотя добавил: — Не знаю, может, у неё и есть ещё какой-то запас, но то, что увидел я в пузырьке, — кот наплакал. Я не знаю, что делать. Руслан не стал рассказывать всего, хоть из головы всё никак не выходила странная, жуткая просьба Ахмедовой, которая никогда и ничего не говорила просто так, в пустоту, — но даже того, что он озвучил, вполне хватало, чтобы оправдать его внезапный срыв. Сабуров всегда был тем, кто понимал намного больше, чем говорил. Услышав это, Нурлан задумался, хмуря брови и скрещивая руки на груди. Все были в курсе депрессий Юли, все знали, как долго она лечилась до Взрыва и во что перетекла её болезнь уже давно, но никто из них не задавался вопросом, что у неё стало с лекарствами после Катастрофы. — Слушай, Рус, ты же ведь не трус и не слабак, — начал было Сабуров, но договорить не успел — Белый с криком его перебил. — Что, тоже хочешь предложить мне пойти по этой блядской Дороге и сдохнуть где-нибудь на ближайшем километре?! Ладно, у этого дитя компьютерной эры юношеский максимализм прёт ещё из всех щелей, «Фоллаут» ему, бля, подавай, но ты-то, твою мать, куда рвёшься?! Нурлан спокойно выслушал несправедливое обвинение, не рискнув спорить и ещё больше заводить и так взвинченного командора, и, выждав паузу, наконец продолжил: — Ты не трус и не слабак, поэтому сказать Юле о своих чувствах вполне в состоянии. Понятное дело, это не заменит ей таблетки, только ты никогда не слышал о том, что лечат не только лекарствами, но и душой? А ещё заботой и вниманием? Может, её будет не так колбасить, если хотя бы часть её переживаний уйдёт сама собой благодаря тебе? Если вы попробуете быть вместе? Белый тяжело сглотнул и ожидаемо взорвался, начав орать о том, что Сабуров всего лишь хирург, а не психиатр — и не стоит лезть туда, куда тебя не просят. Нурлан и тут выслушал всё молча и лишь напоследок, послав ещё один многозначительный взгляд, глухо произнёс: — Если бы я вдруг понял, что кто-то мне очень дорог, то ни за что бы не молчал, как дебил. Мне-то Юля точно друг, а ты, я смотрю, так и не определился, кто она тебе, хоть и знаешь её куда дольше меня. Как-нибудь подумай об этом. Выдав всё это и ожидая, что сейчас сто процентов последует ещё больший ор, чем до этого, Сабуров быстрым шагом направился прочь. Но вдруг на пороге его пригвоздил к месту на удивление тихий и подавленный вопрос Руслана: — Ты-то откуда обо всём этом знаешь? Что ты можешь вообще в этом понимать? С невесёлой усмешкой Нурлан обернулся, ступая навстречу подходящему к нему командору, и укоризненно покачал головой: — Ты это сейчас серьёзно? Серёге вот меньше часа хватило за вами понаблюдать, чтобы сделать правильные выводы. Ты же и сам понял: это было не простое любопытство и случайных вопросов пацан уж точно не задавал. Реально, Белый, разберись в себе. Пока мы все ещё, как минимум, живы.***
— Эт-та видеоблог! — громко и задорно выпалил Щербаков, бесцеремонно и широко открывая дверь свободной левой. В правой же руке медик увидел обычную, даже, можно сказать, допотопную камеру, отчего и на секунду завис с деревянной коробкой шахмат в руках. — Дамы и господа! Здесь у нас проживает мой сосед, светило отечественной медицины, лучший врач на Земле и невероятная длинная шпала — Нурлан Алибекович Сабуров! Прошу любить и жаловать! — Откуда у тебя это барахло? — Нурлан, хоть и пытался сохранить серьёзное выражение лица, не сдержал полуулыбки и сел на стул, игнорируя сальные шуточки и не обращая внимания на скачущего, как мяч, по всей комнате солдата, снимающего всё, что только перед собой видел, дабы запечатлеть особенности лечения в полевых условиях. — Всегда при мне было! Правда, единственная батарейка уже почти сдохла, а новые Серёга подогнал, представляешь? У него целая пачка стандартных «пальчиковых» припасена! Я в шоке! А Белый, зануда, его ещё принимать не хотел! — Лёша поставил камеру на шкаф, скользнув пальцем по кнопке паузы, и подошёл наконец к Сабурову, сразу же усаживаясь на стул, стоящий напротив. Тот промолчал, понимая, что всё равно не сможет сказать ничего внятного в ответ на такое веселье, и методично расположил фигуры на доске. На протяжении недели, как случайно обнаружил шахматы в одной из необжитых комнат среди какого-то пыльного хлама, медик играл один, отчего иногда сигнально мелькала мысль о том, что это уже явно попахивает идиотизмом, но лучше уж так, чем не развлекать себя совсем. Вчерашний разговор с командором не выходил у Нурлана из головы, а хуже всего для любого доктора, как известно, — беспомощность и неспособность ничего сделать. Нет даже смысла перебирать всю аптечку, содержимым которой он, к слову, мог бы гордиться: хватал с собой на Центральной всё и сразу, что можно и что нельзя, как полоумный, пока никто не видел, — в поисках нужных компонентов. Их просто нет — Сабуров это знал наверняка, и всё, ничего тут не попишешь. — Не задолбало самому с собой рубиться? — Щербаков покрутил в руке заковыристого белого ферзя, ничуть не удивляясь, что со своей стороны Нурлан расположил чёрные фигуры, и с глухим стуком поставил его обратно на доску, тут же передвигая центральную пешку на две клетки вперёд. — Устроим дуэль? А то я вообще-то пришёл сюда снимать видос для потомков, без задней мысли повеселиться, но оказалось, совсем ни хера о тебе не знаю. Нурлан удивлённо вздёрнул бровь, отмечая тот факт, что не партию в шахматы Лёша предложил, — первый ход, хоть и типичный, сделал именно он — и принял вызов, нападая сам — и на доске, и в разговоре. — Не знал, что ты умеешь играть, — медик вскинул внимательный взгляд на противника. — Какие ещё таланты ты скрываешь в себе? — Как фигуры ходят, знаю. Надо ж было в казарме чем-то, блин, заниматься, — хохотнул Щербаков, сделав ход конём, но через секунду его улыбку скрыла тень чего-то непонятного. — Ты женат? Лёха переставил вперёд ещё одну пешку и сильнее опёрся о стол, сцепляя руки в замок и изучающе рассматривая лицо Сабурова, который даже замер на мгновение от неожиданного вопроса и не сразу передвинул свою фигуру. Медик посмотрел на него непонимающе, молча ожидая пояснения. — У тебя след на пальце от кольца, — так и не дождавшись ответа, продолжил Щербаков. — Мой скрытый талант — наблюдательность. — Женат, — коротко ответил Сабуров и опустил взгляд на доску, ставя шах королю ферзём. Тонкое обручальное кольцо он снял через пару-тройку лет после свадьбы — хирургическая практика обязывает держать обе руки голыми, как и ещё в ряде других профессий, особенно во время сложных микроскопических операций. — Я тоже, кстати, — защитился пешкой Щербаков и слегка улыбнулся краями губ, показывая и свой бледный след на безымянном пальце. Он же банально потерял свой широкий ободок из белого золота ещё год назад на работе, клятвенно пообещав жене купить новое с хорошей премии, но не успел. — И дети есть, наверно? — Это допрос, товарищ солдат? Я-то подумал, что мы просто сели поиграть и разгрузить мозг, а ты, кажется, стремишься к обратному, — Нурлан дёрнул плечом и спустя паузу всё же признался: — Есть. Но я их, скорее всего, уже никогда не увижу. — И у меня тоже есть, — обронил Лёха в ответ. Сабуров снова поднял голову и удивлённо вскинул брови: никогда бы не подумал, что такой человек, вечно идущий навстречу рискам и опасности, может завести ребёнка, ещё и не одного. — Жена с сыновьями на курорт умотали, а я не смог с ними поехать, работы навалилось выше крыши, метро это долбанное в печёнках уже сидело… Ветку им, блять, новую срочно подавай к приезду какой-то там серьёзной шишки из столицы! А кто ж знал, что внезапно рванёт? Вот и оказался здесь в итоге. И с тех пор всё, короче… Только во снах и вижу, как падаю им словно снег на голову. — Может, и наяву когда-нибудь упадёшь, ты же рисковый, — с сарказмом прокомментировал услышанное Нурлан уже без особого энтузиазма, лишь бы поддержать разговор за игрой, и быстро левнул коня в поле. — Ты сомневаешься в том, что я однажды выберусь? — без тени юмора в голосе спросил Щербаков и впервые за долгое время посмотрел Сабурову в глаза со всей решительностью. Все те дни, что они были знакомы, Лёха испытывал плохо объяснимое желание как можно лучше узнать этого человека — этот порыв появился в нём сам по себе, просто на сложившихся обстоятельствах и личной черте характера, отвечающей за жажду всегда хоть с кем-то общаться, занимать себя разговорами. При этом, надо признать, у солдата ранее было не так много друзей, а Нурлан казался таким интересным, странным и одновременно с этим таким далёким от приземлённого парня с окраины! В нормальной, «гражданской» жизни между ними не могло и не должно было быть ничего общего: прямолинейный, порой грубый и мещанский сержант в запасе, ищущий себя и вкалывающий в метро, ругаясь матом и в перерыве снимая видеоблог о нелёгкой жизни простых работяг, — и умный, образованный хирург, оперировавший явно в крутой клинике, судя по обрывкам его давних рассказов и искреннего охреневания от «медицины без лекарств и приличной аппаратуры». Он к такому точно не привык, а потому и тянулся к новому и неизвестному. Здесь, в данных условиях и обстоятельствах, точно что-то общее между ними всё-таки было, и Щербаков, как мог, старался расширять границы, а потому и врывался в «медпункт» по малейшему поводу, лишь бы наладить чёртов контакт в этих серых стенах. Можно и нужно было съесть слона, но он, как всегда, включил позднее зажигание. — Да ладно тебе, Лёх, я же прекрасно заметил, что идея пацана с Дорогой пришлась твоей склонной к сумасшедшим авантюрам заднице по душе. Поэтому, забегая вперёд, сразу скажу, что меня в этот «поход» ты не утянешь. Я дальше жить хочу, только и всего, — усмехнулся Сабуров, переставляя этого слона по диагонали через всю доску, и без тени какого-либо превосходства или улыбки сказал: — Шах и мат, товарищ сержант. Хернёй вы занимались в своей казарме. Нурлан убрал фигуры внутрь сложенной пополам доски и закрыл её с излишне громким стуком, почему-то теряя весь интерес к игре. Щербаков не стал спорить с догадкой, понимая, как это было бы бессмысленно, но всё равно не отставал и продолжил задавать неудобные и ранящие вопросы. — А ты уверен, что они живы? И вообще, давай рассказывай, почему ты оказался на Центральной без них? — эта пугающая серьёзность из взгляда Лёши не уходила, отчего Сабурова невольно аж передёрнуло: с этим Алексеем Щербаковым он был незнаком. — Я не местный, как видишь, — с чуть странной полуулыбкой обведя в воздухе контуры своего лица овалом, как можно более спокойно, фильтруя ненужные эмоции, ответил Нурлан и поднялся со стула. — Приехал в Город на повышение квалификации, опыта набираться. Повысил и набрался, блять, по самое не хочу… Солдат впервые за долгое время ощутил, как внутри него проснулось искреннее сочувствие, не дежурное, не напускное или «для галочки». Да и ругательство от вечно собранного и сдержанного Нурлана ему буквально порезало слух своей злостью на произошедшее. Ноги сами подняли его со стула и повели поближе — Лёша коротко коснулся плеча и, выдержав паузу, как можно мягче сказал: — Мы обязательно выберемся и найдём их, Нур. Я тебе слово пацана даю. — Отвали, Лёха, — без агрессии, но настойчиво отвесил медик и невольно продолжил, решительно глядя в глаза и не особо понимая, куда его понесёт дальше: — Ты, по ходу, не особо осознаёшь, что происходит. Я не осуждаю тебя за желание попереться за этим Серёгой и дойти туда, к чему душа рвётся, фиг с тобой и твоим шилом в жопе. Но даже если у тебя это получится, ты не вернёшься к своей жене и детям абсолютно здоровым. Вы и так с Белым уже рисковали, поднимаясь поверхность, пока мы искали себе убежище, а тут — целая Дорога. Тебя прикалывает перспектива заразить родных? Или, например, мысль о том, что им потом придётся всю жизнь работать на твою инвалидность? Может, наверху обстановка и улучшится, но не настолько, чтобы ты мог продолжать быть таким оптимистом. Жить надо здесь и сейчас, Щербаков, раз уж ты вырвал себе этот шанс. Уж лучше я буду для своих мёртвым, чем однажды приду к ним и сделаю только хуже. — По-твоему, лучше умереть здесь, да? — Лёша тяжело выдохнул, переваривая услышанную информацию. — Ну, почему же, — протянул Нурлан и кинул задумчивый взгляд наверх, куда-то в стык стен. — Может, и выберусь когда-нибудь. Когда всё окончательно осядет и можно будет нормально передвигаться. Но явно не для того, чтобы губить близких. В общем, сам не буду и тебе не советую. Хотя кто я тебе такой, чтобы ты меня слушал. Делай, что хочешь. Всё ещё не отойдя от шока из-за тирады, которую так неожиданно выпалил медик, Щербаков отступил на пару метров назад, ища в своей голове честные, но максимально мягкие возражения. От продолжения диалога, который вполне мог бы закончиться перепалкой, их неожиданно спас запыхавшийся Орлов, вытирающий рукой лоб и в другой держащий отвёртку. — Пацаны, идёмте со мной, помощь ваша нужна. Одного Руслана мне не хватит. Плохо скрывая удивление от того, что Серёге, по ходу, удалось запрячь командора, Лёша отреагировал первый, тут же направляясь, правда, в обратную сторону. Нурлан же сдвинул брови, не спеша куда-то подрываться, — толку от него всё равно будет немного, просто пацан этого ещё не знает. — Я в ремонтных работах ноль полный, у меня руки из одного места растут, — усмехнулся Сабуров, разводя ими в стороны. Но, к его удивлению, Сергей не пошёл на попятную, а наоборот, с хитрым выражением лица мотнул головой по направлению к выходу. — Главное правило врача помнишь? Не навреди. Здесь тот же принцип. Пойдём! Лёша, который бережно снимал камеру со шкафа, любовно оглаживая её корпус, не сдержался, чтобы не прыснуть на весь «медпункт»: наконец на Станции нашёлся человек, который способен обломать самого Нурлана Сабурова! На секунду его даже уколола игла неведомой ревности, которую Щербаков тут же попытался стряхнуть с себя, словно ничего не было.***
Приподнявшись на локте, Лёша наконец выключил камеру, на крохотном экране которой втихую пересматривал запись их недавнего разговора с Нурланом (он и сам не понимал, зачем оставил съёмку включённой, намертво запомнил ведь, что нажал на паузу, но теперь солдат уже точно об этом не жалел). Звук был поганее некуда, на такую болванку его родители маленьким на всяких днях рождения снимали — Щербаков так и не успел в своё время скопить на нормальный гаджет, — тем не менее, едкое Сабуровское «Меня в этот «поход» ты не утянешь» на видео прочиталось словно по губам — хотя их тоже было видно хреново. Лёша честно пытался, но так и не понимал. Вот на что им всем сдалась эта дыра? Да, здесь оказалось сносно и безопасно жить, Станция Дальняя мало чем отличается от обыкновенной солдатской казармы — наоборот, кормят вкуснее и люди поинтересней, — но это всё не то! Конечно, положа руку на сердце, в словах Нурлана была огромная доля правды: нехер подвергать рискам близких, они все просто не имеют на это морального права, но… Вот сам Лёха, например, обязательно нашёл бы своих, посмотрел бы издалека, убедился бы, что они живы-здоровы и хоть как-то обустроились в чужом городе, и помогал бы им на расстоянии. Мало, что ли, в мире горячих точек, где можно бабло зарабатывать? А даже если его где-нибудь в вонючем окопе землёй и присыпало бы, семья зато получит хорошую компенсацию и до конца жизни точно не будет бедствовать. А в том, что его родным хватает на съём хорошего жилья и нормальные кружки́ для детей, Щербаков сомневался, потому, как только замаячила перспектива свалить отсюда, он не мог об этом не думать. И Юле точно здесь не место, которая только делает вид, что её всё устраивает в такой-то разношёрстной мужской компании, да и Белый, может, «на воле» стал бы поспокойнее. Может, у них даже что-то бы и получилось. А Нурлан… Ну почему он такой упрямый и твердолобый? Лёша же хочет для него как лучше. И так изо всех сил порывается каждый день его чем-то рассмешить, приободрить, лишь бы медик не сидел в своей конуре с кислой рожей. Возможно, тот вообще ещё б и на Центральной до сих пор впахивал, если бы они все его за собой не утащили? Лёха ведь и впрямь очень наблюдательный, он и вживую это прекрасно видел, а на записи только удостоверился — разговоры о родных причиняют Сабурову боль. Нурлан говорит о том, что не должен, блять, их никогда видеть, но на самом деле он очень этого хочет. От внезапной догадки Щербаков сбросил с себя слегка побитое молью ватное одеяло и сел на постели, глядя в одну точку перед собой и боясь потерять пришедшую в голову идею. А что, если у него получится? Что, если он рискнёт только своей жопой и, может быть, найдёт способ вытащить их всех? В конце концов, ничего с ним не случится, а даже если и да — кто рыдать-то по нему станет? Все, кто мог, наплакались уже давно. Игра стоила свеч. И в выборе между «попробовать» и «не попробовать» Лёша никогда ещё не сомневался.