***
— Лёх, из тебя, конечно, слабенький боксёр получается, — Нурлан рассмеялся и покачал головой, обхватывая грушу одной рукой и в шутку ударяя забинтованным кулаком солдата в плечо. — Не советую с кем-то по-серьёзному спарринговаться «на воле», тебя просто на раз-два за пару минут ушатают, одно небо в алмазах перед глазами видеть будешь. — Ты думаешь, что даже в такой ситуации я буду драться по правилам и позволю себе напихать? — Алексей рассмеялся тоже, совсем не обижаясь, и ударил в ответ куда-то в район предплечья, прыгая вокруг медика, как сайгак. Разумеется, час назад он отказался по-человечески заматывать костяшки со словами, что боль должна только раззадоривать и придавать ещё больше сил и жажды навалять противнику, оттого после совместной тренировки сначала на груше, а потом и между собой покрасневшие руки с красовавшимися микротрещинами и съехавшие от жёсткого брезента куски кожи не вызывали у Сабурова ничего, кроме вздёрнутых вверх бровей и закатанных глаз. — Я могу дать превосходную подсечку и смачно допинать ногами, показать? — Боже мой, я так сильно пересрался, что попрошу тебя оставить это при себе, — со смешком и без какого-либо испуга прыснул Нурлан. — Ты мог бы меня и предупредить, что мы спаррингуемся по-взрослому, может, я специально поддавался? — отодрав торчащую кожу от небольшой ссадины, чтобы не цеплялась, скороговоркой выпалил Лёша и с максимально невинным лицом поднёс кулак к собственному рту, слизывая выступившую кровь, отчего Сабуров округлил глаза и рассмеялся. — Я-то думал, ты меня побережёшь, мне вообще-то после обеда в Долину идти! Отгоняя от себя ненужные сейчас размышления — у него ещё будет потом время поволноваться за этого раздолбая, — Нурлан отошёл в сторону, к заготовленному старому кувшину с чуть сколотым горлышком, и отпил воды прямо так, признавая, впрочем, что Лёхе всё-таки удалось его загонять. Сабуров привык к точным и быстрым ударам, а Щербаков распылялся и носился по огромному радиусу, заставляя менять устоявшийся стиль ведения боя и выдыхаться. — Конечно, я поберёг, иначе с чего бы это отпускаю тебя так просто, — с намёком оглядев солдата своим дерзким взглядом, с ухмылкой сказал Сабуров, принявшись разматывать бинты на руках. — Это ты называешь «просто»?! Да ты мне тут устроил экспресс-урок по «правильному» боксированию, чуть мозг не сломал! — рассмеялся Лёша, напоследок ещё стукнув по груше и потрусив в воздухе ладонью, будто сбрасывая едва ощутимую боль и напряжение. — Меня старшина меньше взъёбывал на курсе молодого бойца! Щербакову уже давно не было так весело и легко, особенно с учётом того, что скоро им с Серёгой выходить в пустошь и искать путь отхода из этого дерьма, — всё ещё не уняв свою бьющую через край энергию и в два прыжка оказавшись возле самодельных брусьев, Лёша стянул с себя совсем мокрую футболку, несмотря на вечную подвальную прохладу, и на вытянутых руках взобрался на них под довольный смех Нурлана. — Как насчёт переночевать вместе? — вопрос сорвался с губ медика сам по себе, безо всяких прелюдий, едва он снова перевёл глаза на солдата, кажется, впервые разглядывая его полуобнажённое тело так близко: вчера он мог только бесстыдно лапать и представлять. — Или это тоже сейчас прозвучало по-пидорски? — Я что, вчера обидел тебя этими словами? — Щербаков на мгновение перестал подтягиваться, замирая на месте и вскидывая на Нурлана слегка испуганный взгляд из-под прилипших ко лбу и бровям светлых волос. Что-что, а это он может. Мозг у него вечно не поспевает за длинным языком, на котором всегда вертится всякая дичь. — Нет, конечно, — Сабуров, который ещё со времён нахождения на Центральной принял парня таким, какой он есть, успокаивающе улыбнулся и шагнул ближе, чуть снимая с головы кепку и тут же зачёсывая длинными пальцами назад тёмные пряди: привычка именно так скрывать своё волнение даже после того, как они многое для себя решили, никуда не делась. — Просто странно как-то. Мы вроде как поняли друг друга, но спать ты ушёл всё равно к себе. — На твоей кровати вдвоём хрен уместишься, — Алексей не стал юлить или сочинять что-то другое, он бы соврал самому себе, если бы сказал сейчас, что не думал об этом. Просто Щербаков всё ещё не до конца поверил в то, что произошло накануне, он ещё не мог на все сто процентов принять произошедшее и нового себя до конца, но солдат точно знал, что это не было ошибкой. Он хотел этого, хотел стать ещё ближе, чтобы окончательно поставить точку в тех чувствах, что ломали его изнутри всё это время, — потому и скрылся глубокой ночью в своей конуре, чтобы переварить собственные мысли о Нурлане и о самом себе. И, придя в итоге к выводу, что всё случившееся между ними правильно, Лёша понял: ему следует научиться быть более решительным в серьёзных, а не шуточных действиях, и что он должен быть благодарен Сабурову за смелость, стоящую ему не одну сотню нервных клеток. — Зато на твоей ещё как, — медик улыбнулся на один бок и на всякий случай спешно добавил: — Если ты ещё в чём-то не уверен, то не надо тогда торопиться. Я не хочу на тебя давить. После того, как за солдатом вчера закрылась дверь и он остался один, Нурлан бессильно откинулся спиной на кровать, зажмуривая глаза и тяжело выдыхая: наверно, он всё-таки пережал. Это не на шутку обеспокоило Сабурова, но наутро, несмотря на общую безрадостную обстановку, сразу после завтрака Щербаков подбежал к нему и оптимистичным голосом спросил: «Ну чё, Нурик, когда тренить уже наконец пойдём?», и у Сабурова вмиг отлегло. И всё-таки прояснить этот момент было необходимо, хоть и вышло всё как-то сумбурно и без привычной для медика проработки каждой детали в голове. Лёша спрыгнул с брусьев, в два счёта преодолевая расстояние между ними, и тоже без прелюдий, с наскоком ухватился за предплечья Сабурова, заглядывая ему в глаза и широко улыбаясь: — И не придётся. Вечером приглашаю к себе, с тебя — собственные подушка и одеяло, этим с тобой делиться я пока ещё не готов. Приподнимаясь на месте, солдат мазнул губами по щеке Нурлана, мягко потираясь носом, и, когда тот ожидаемо расслабился и поплыл, оглаживая ладонями его тело и прижимая крепче, резко подсёк-таки лодыжку медика, подрезал изнутри, быстро укладывая ладони ему за спину, тем самым смягчая удар о пол, и навалился сверху, седлая крепкие бёдра. Охнувший и явно не ожидавший такой подставы Нурлан смотрел снизу вверх, с силой притягивая Щербакова к себе, в отместку втянул его в грубый поцелуй и, оторвавшись, провёл ладонями по голой спине. — Вот доказательство, что вы, боксёры, совершенно не подготовлены к настоящей жизни: в реальном бою все эти ваши прилизанные правила нахер не работают, — довольный, что всё-таки поймал Сабурова на его слабом месте, которым и оказался сам солдат, Лёша склонился ещё ниже и провёл губами по скуле. — А меня в армии учили тому, что для достижения цели любые средства хороши. — Блять, только не говори, что этому всему, — проговорил Нурлан, чуть выдохнув, когда Щербаков прикусил ключицу, щекоча влажными волосами впадинку на шее, отчего по телу прошла едва заметная дрожь, — тоже тебя в армии научили. Лёша прыснул, сквозь смех кое-как ответив, что в данном вопросе он пока ещё самоучка, — сам Сабуров, по-честному, отвлёкшись на свои раздумья, как же быстро он превращается в податливое желе под магией и напором Щербакова, не особо его слушал, не без удовольствия водя ладонями по разгорячённому телу. Только потом Нурлан будто бы очнулся, приподнялся на одном локте, насколько позволял вес придавившего его к полу солдата, и уже серьёзным тоном сказал: — Лёха, ты весь мокрый и раздетый. Хочешь заболеть? — Блять, Нурик, хоть сейчас ты можешь выключить в себе душного медика? Бесишь, — фыркнул Щербаков, стаскивая с его головы уже и так криво сидящую после падения кепку, и надел её на себя — мол, никакой уже не раздетый, смотри. В глазах солдата среди хитрых, игривых чертей Нурлан заметил огонёк тщательно лелеемой им свободы, и требовать подчинения благоразумно не стал, избирая другую, более подходящую ситуации и собственным чувствам тактику. — А я это тебе не как медик говорю, — едва касаясь, многообещающе очертив мышцы на груди Щербакова, коротко улыбнулся Сабуров. — А как человек, у которого вечером на тебя более грандиозные планы, чем ставить горчичники и пичкать горькими таблами. Так что, солдат, подъём и шагом марш в душ, под тёплую воду. Лёша, как и ожидалось, не стал мгновенно выполнять «приказ» — он вдруг сел ровно, внимательно глядя сверху вниз на Нурлана и сканируя черноту его глаз. — Говори уже прямо: «как твой мужик», — припечатал вдруг он, вызвав у Сабурова неподдельное удивление, и теперь уже спешно встал, слегка смутившись. Нурлан потратил все силы, чтобы не выдать вдруг охватившего его волнения, медленно поднялся и, поймав мимолётный взгляд Щербакова, уточнил: — Не по-пидорски? — Нормально, — буркнул в ответ Лёша, и теперь уже оба облегчённо рассмеялись: действительно, между ними не должно быть никаких правил.***
— У меня только один вопрос: каким макаром вы собрались подниматься наверх? В катакомбах вас, кроме патруля, больше ничего не ждёт. До этой минуты Белый стоял возле двери «медпункта» молча, наблюдая за тем, как Орлов с Щербаковым переодеваются в «защиту», а Нурлан складывает для них в холщовый рюкзак всякие предметы первой необходимости. Перекись, бинты, жгут, вода, что-то из стратегических запасов сухпайка — всё это и многое другое улетело на дно сумки. В принципе, Сабуров уже раз двадцать сказал парням, что четыре часа — это максимум, сколько они могут себе позволить быть на поверхности Долины, исследуя путь отхода из пустынного Города, но уж лучше подумать об этих двух слишком заведённых дураках самому, чем потом жалеть, что не положил это или то. Случиться может всякое, поэтому и Руслан, посмотрев на эти тщательные приготовления, скрепя сердце, отдал Серёге свой пистолет, который берёг как зеницу ока и никому никогда не доверял. Собственный автомат Алексей повесил через плечо, чуть ослабляя пояс и делая его длиннее. — Через второй этаж, — Орлов сделал неплохую попытку придать своему голосу спокойствия, стараясь не смотреть на сжавшего губы в нить Щербакова, чтобы не сдать себя с потрохами. Зато, как назло, он поймал удивлённый взгляд Сабурова, и мысленно досчитал до пяти, собираясь с духом. — В такой экипировке спустя столько времени туда уже вполне себе можно подняться и не очковать. — А как же запасная дверь для готовых грузов, которая есть в другой части подвала, возле тренировочного? — резонно спросил медик, слегка прищуриваясь и туго затягивая завязки заполненного рюкзака. Высказанная идея Нурлану не нравилась, хоть он и не мог отрицать, что это, во-первых, реально безопаснее в плане избежания пламенной встречи с патрульными, а во-вторых, банально сэкономит время блуждания среди мрачных катакомб. — Она же нами и замурована, Нурик, ты забыл? — с готовностью подал голос солдат, цепляя на лицо маску серьёзности. — Лучше не трогать её — мало ли что находится в той стороне от завода, да и лишних минут у нас на это тупо нет. Только сейчас Сабуров, кажется, понял, что именно его зацепило в разумной, в общем-то, идее: Щербаков вёл себя и говорил так уверенно и бойко, будто точно знал, куда направляется. Сейчас, естественно, было не до разбирательств, но медик поставил себе мысленную галочку обязательно поговорить с солдатом об этом позже. Туманные догадки Нурлана подтвердились, как только он услышал следующий диалог. — А со второго этажа вы, блять, прыгать собрались? — отлипнув от дверного косяка, не без сарказма в голосе поинтересовался Белый. Лёха невозмутимо посмотрел на командора с видом, что его не надо считать совсем уж за дебила, как бы между прочим заметил, что вообще-то это уже второй вопрос, и кивнул Орлову, который улыбнулся и продемонстрировал на вытянутой руке моток длинной плотной верёвки, которую они вдвоём недавно притащили. Выбьют к херам панорамное окно первой попавшейся железякой и спустятся, страхуя друг друга, — делов-то. — Вернёмся так же, — забирая из рук помрачневшего было Сабурова рюкзак, Щербаков взвалил эту махину себе на плечи, под нос начав бурчать, какого хрена им ещё тянуть по очереди на себе эту тяжесть, но тут медик посмотрел на него уже так, что солдат всё же заткнулся. — Вы только люк сильно плотно не закрывайте, — сморозив первую попавшуюся глупость, лишь бы отвлечь внимание и сменить тему разговора, с неизменной ребяческой улыбкой сказал Сергей. — Всё, ни пуха, мы погнали. Сразу после этих слов надев респираторы, Орлов с Лёшей стукнулись кулаками, затянутыми в плотные перчатки, и Белый подошёл к обоим, повторив этот подбадривающий жест. Нурлан тоже приблизился, хлопнув каждого по плечу и слегка нервно улыбнувшись, понимая, что с трудом удержался, чтобы не обнять напоследок, как всегда, слишком энергичного солдата. Сабуров проводил парней до пожарной лестницы, не став, как Руслан, карабкаться за ними наверх, чтобы быстрым, но цепким взглядом осмотреть обстановку. Но и уйти сразу он не смог — заставил себя отодвинуться от стены коридора, лишь когда услышал предвкушающий и слегка приглушённый крик Серёги: «Я первый!» и такое же радостное: «Лови рюкзак и меня, только за жопу не лапай!». Спустившись в полном гробовом молчании на первый этаж, Руслан замялся и всё-таки решился — успев коснуться плеча медика и обратить на себя его внимание, командор сглотнул и решительно выпалил: — Короче, Нур, прости меня за вчерашнее. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне в отношении вас всякое дерьмо. Ты прав, мы друзья, и хорошо бы, чтобы ты это помнил даже тогда, когда мы наконец выберемся отсюда. — С этой минуты теперь точно запомню, товарищ командор, — развернувшийся Сабуров мягко и спокойно кивнул, чуть улыбнувшись краями губ. — Хоть ты, конечно, и скотина порой, но я рад, что ты можешь признавать свои ошибки. — Да я в последнее время — сплошная ходячая ошибка, — горько фыркнул Белый в сторону. — Но зато я наконец определился, чего хочу. Не без твоей помощи, кстати. Спасибо за поддержку и промывание мозгов, я теперь точно знаю, что мне нужно делать. — Я тебя понял, — спустя паузу Нурлан снова мотнул головой, только на этот раз уже в сторону мастерской, и уверенно добавил: — Иди к ней, за ужин можешь не беспокоиться. К приходу пацанов я сам всё приготовлю. И, если что, зови — помогу, чем смогу.***
С каждым прожитым днём, ускользающим в никуда, будто бы песок сквозь пальцы, сидеть возле Юли на краю постели морально становилось всё тяжелей и тяжелей: единственное, чего смог добиться Белый, — это с десяток ложек еды и лишь один стакан пресного чая. И можно было даже не пытаться делать что угодно — умолять, просить, требовать, срываться или банально уговаривать, как непослушного ребёнка, — все попытки растрясти лежащее мёртвым грузом тело оказались тщетны. Оставалось только сидеть и пытаться осторожно гладить густые пряди, снова и снова выискивая в голове способ как-то растормошить человека, который уже много лет был для командора дороже всего на свете. Благо, теперь она хотя бы не рычала на него сдавленным голосом, не отталкивала от себя и не приказывала выйти отсюда — можно хотя бы слегка обрадоваться этому небольшому положительному прогрессу, героические усилия были приложены не зря. После сегодняшних эмоциональных качелей, когда Руслана по делу ткнули во все его косяки и нехило отрезвили, хотелось что-то сказать, хоть как-то загладить вину перед самим собой, поэтому Белый чуть подался вперёд, слегка склоняясь над девушкой и не прекращая водить рукой по кромке волос: — Юлька… Ты слышишь меня? Ответом ему были тихий протяжный выдох и чуть глухое «угу». Руслан коротко выдохнул и сам, выпуская из себя секундную радость от хотя бы такой нейтральной реакции. Ведь он задал вопрос будто бы в пустоту, не особо надеясь, что Ахмедова откликнется. — Я не дам тебе здесь умереть. Я спасу тебя, слышишь? — командор старался подавить в себе старые привычки прыгать с места в карьер и пытался говорить как можно ласковее и тише, тщательно контролируя как тягучую речь, так и скачущую интонацию. — Мы обязательно выберемся отсюда. А когда выберемся, я с тебя глаз не спущу. И с живой тебя не слезу. Мы будем вместе, и это не обсуждается… Слова ожидаемо кончились на обрывке фразы: хотелось сказать ещё много чего, а лучше — признаться прямо в своих чувствах, перестать наконец держать всё в себе, выпустить то, что одновременно вдохновляло и травило, но хрупкое тело неожиданно чуть шевельнулось, придвигаясь к стене, и Ахмедова снова выдохнула, выталкивая из себя на одном хриплом, сорванном полушёпоте: — Обними меня, пожалуйста. Руслану на мгновение показалось, что ему послышалось, и он уже открыл было рот, чтобы переспросить, но почти сразу же мысленно одёрнул себя. Юля никогда не просила его о чём-то подобном, они всё-таки пытались соблюдать дистанцию как друзья до той чёртовой ночи, но теперь, кажется, у него бы и не хватило никакой выдержки и дальше изображать из себя того, кого больше не хотел. Такой шанс выпадает раз на тысячу, а то и на миллион, учитывая состояние Ахмедовой, поэтому, стащив с себя толстовку и скинув обувь, Белый с готовностью кивнул, прошептав как можно мягче уверенное: «Конечно». Чувствуя, как всё внутри скрутилось в тугой узел, он лёг рядом с осторожностью, придвигаясь ближе и одной ладонью обнимая крепко прижатые к груди хрупкие руки. Тепло знакомого тела снова слегка закружило голову, хотелось зарыться носом в полотно тёмных волос и хотя бы на долю секунды оказаться не здесь, не в этом грёбаном бетонном здании, а представить их двоих в нормальном мире, где есть живые, счастливые люди, кафешки, театры и вечерний шум городских машин. Понимание того, сколько времени он позорно проебал, сколько потраченных на глупых и пустых женщин лет он спустил в трубу, заскребло в груди, но Руслан изо всех сил постарался прогнать его подальше и расслабиться от того, что он рядом с родным человеком. Сознание буквально проваливалось в мечты от такой внезапной близости, о возможности которой ещё вчера он запрещал себе даже думать, — командор даже не заметил, как его руку перехватили чуть прохладные пальцы и потянули к губам. — Я тебе верю, — очередной шёпот и короткий поцелуй в район костяшек выбили из напряжённой груди Белого последние остатки воздуха. — Давай попробуем.***
Когда-то в прошлой жизни до Взрыва Нурлан неизменно носил дорогущие смарт-часы — и каждый вечер сверялся с ними на предмет числа пройдённых за день шагов, по-врачебному душно, исходя из терминологии Лёхи, следя за необходимыми как минимум десятью километрами. По-другому никак, если твоя работа заключается в многочасовом стоянии на одном месте в операционной над хирургическим столом. Соскучившиеся по динамике, привыкшие к нагрузкам мышцы ныли от бездействия, а хотя бы просто пойти в спортзал времени никогда не хватало. И если бы эти часы работали сейчас здесь, они бы уже сломались нахрен от количества намотанных Сабуровым расстояний. Положенное время пребывания в Долине истекло фиг знает когда, за небольшим и мутным с внешней стороны окном уже давно сгустились тревожные сумерки, и Нурлан сходил с ума от беспокойства — оттого и нарезал круги от «медпункта» до люка и обратно, прислушиваясь к каждому шороху. Пару раз он даже подошёл к массивной двери, ведущей в бомбоубежище, когда его осенило, что, возможно, что-то пошло не так и парни решили возвращаться через катакомбы, забыв про замки, и долбились со всей дури, а он, увлёкшись приготовлением ужина, этого даже не слышал. Но Щербакова с Орловым там не было, медик зря минут десять разговаривал с тишиной и звал их, думая, что те могли отойти в какое-нибудь укрытие, чтобы случайно не нарваться на патруль. С другой стороны, Сабуров успокаивал себя тем, что пацаны всё продумали, ранняя разведка Щербакова в Долине вряд ли прошла даром, и плюс между ними была чёткая договорённость: если вдруг что-то случается с одним, второй, оказав необходимую помощь, оставляет его и бежит за подмогой. Это война, как говорит Белый, а на войне первым делом — результат и выполнение задачи, а потом уже всё остальное. Кажется, именно это разными способами до него пытались донести что командор, что Лёша. Отнеся тарелки в мастерскую, сам Нурлан к еде не притронулся, обещая себе, что поест потом вместе с парнями, и начал занимать руки чем угодно, лишь бы мрачные мысли не лезли в голову. Когда часы показали уже девять, запрещающий себе поддаваться страху медик вспомнил, что они с Лёшей решили сегодня переночевать у последнего, и как раз с одеялом и подушкой в руках на пороге «медпункта» Руслан того и застал. — Что, Сабуров, надеешься сегодня спокойно поспать?! — со злостью, под которой читалось нескрываемое волнение, рявкнул командор. — Я вот тоже, блять, надеялся, когда какого-то хера вас троих послушал! Как знал, что так и будет, сука! Нефиг было их двоих отпускать, по-любому же эти два дебила вляпались в какое-то дерьмо! Нурлан скинул постельное кучей на стоящий недалеко от входа стул, кивком приглашая командора внутрь, тщательно закрыл дверь и, подперев её спиной и скрестив руки на груди, прищурился: — Во-первых, ори давай громче, чтобы Юля услышала, напугай её, спровоцируй на рецидив, — не повышая уже тон, но всё равно значимо и убедительно поставил Руслана на место Сабуров. — Во-вторых, на что я реально надеялся, так это на то, что ты к моим словам прислушался. Чёрта с два. — Вот именно, что прислушался, — ухмыльнулся Белый, тем не менее хотя бы перестав по-военному рявкать. — А теперь нам, сука, остаётся только молиться, что их не допрашивают сейчас где-нибудь в грязной и вонючей камере ублюдки из Центральной! Как думаешь, как быстро сопляк Орлов, да и тот же Лёха, который, блять, за свой язык может паяльник в жопу получить, сдадут нас с тобой с потрохами от первой же пытки? — Что и требовалось доказать. Пиздец, конечно, ты обо всех нас мнения, ничего нового, — чувствуя, как снова внутри поднимается что-то липкое и противное, от чего так сильно захотелось помыться, подытожил Нурлан. — Значит, так: ты сейчас либо успокоишься и прекратишь нести херню о тех, с кем ты уже два месяца хуй без соли доедаешь, либо вали к себе нахер и забудь дорогу в «медпункт». Чем дольше мы общаемся, тем больше я начинаю жалеть, что когда-то связался с тобой, умник. Один взгляд медика, который наконец отошёл от двери и устало потёр переносицу, переходя пальцами к волосам, вновь заставил Руслана притормозить на поворотах. Волны стыда, которые под воздействием сначала радости после разговора с Юлей, потом — беспокойства за пропавших придурков вроде улеглись, вернулись с троекратной силой, вынудив командора подумать головой, а не другим местом. Что он сейчас может сделать? Пойдёт за ними? Оставит девушку вдвоём с Нуром, который на её первый же вопрос: «Где Руслан?» и ответить ничего вменяемого не сможет? А что сам Белый сделает, без компаса в пустоши, где толком ни разу и не был, да ещё и ночью? Идиотизм, и прав, по сути, медик: всё, что им остаётся, — просто ждать. И постараться не накрутить себя до состояния, когда захочется крушить всё на своём пути. — Окей. Прости, Нур, я погорячился… Слушай, ты же у нас, кажется, шахматист. Давай раскидаем партейку, что ли, выпустим пар по-другому, — спокойным уже голосом предложил Белый и сразу пояснил, чтобы не вызывать лишних вопросов: — Юля спит. Мы с ней поговорили, и ей, кажется, стало немного лучше. — Давай, если не боишься, что я тебя размажу, — одними уголками губ от услышанных новостей улыбнулся Сабуров, признавая, что игра действительно успокоит взвинченные нервы обоих. — Ты, блять, уже, братан. О стенку и всмятку, — без какой-нибудь злобы ответил командор, усаживаясь на предложенный стул и расставив фигуры, забрав чёрные себе. Нурлан спорить не стал, тут же передвинув, не особо думая, коня. Какое-то время играли молча, Руслан мало размышлял над ходом, и движения его были импульсивными и отрывистыми: по-честному, Сабуров видел, как можно придавить его короля, но делать этого не стал — заканчивать партию так рано не хотелось. Это действительно здорово отвлекало от переживаний. Но долго тишину Белый выдержать не смог — съев слона Нурлана, он подставил под удар собственную ладью и выругался, отводя взгляд от доски и поднимая его на хмурящегося медика. — Я, если честно, думал, ты только обрадуешься, что в Долину пойду я, — глухо проговорил командор. — И очень удивился, когда ты настоял на кандидатуре Лёхи. Снова по привычке пригладив выбившиеся волосы, Сабуров как-то обречённо выдохнул, но голос твёрдым сохранил — он уже успел подумать об этом сегодня неоднократно и пришёл к вполне логичному выводу, который и озвучил командору. — Рус, ты же знаешь Щербакова: ему запрети — назло сделает, — усмехнулся Нурлан. — Для него важна свобода действий и принятия решений, и только если я ему эту свободу дам, он будет мне доверять. А я тоже ему доверяю. Они с Серёгой знают, что делают, я в них не сомневаюсь. Как и ты про себя сказал после нашего разговора. Чувствуя, что, наперекор собственным же словам, внутри поднимается неконтролируемая паника, Сабуров встал, коротко кинув: «Ничья», максимально мирным, чтобы не выдавать свои хлынувшие эмоции, движением сбросил фигуры с доски и подошёл к окну, вглядываясь в темноту. Поднялся нешуточный ветер, серый воздух рябило, как над языками пламени, и Долина явно не напоминала ту, что ждала незваных гостей. Руслан безо всяких слов тихо вышел, а Нурлан всё-таки взял себя в руки и, спокойно уже сложив шахматы, уговорил себя доделать начатое до конца и снова схватился за одеяло с самодельной подушкой. Комната, в которой жил Щербаков, была под стать этому беспечному шилу: несмотря на идеально заправленную постель и аккуратно сложенные небольшие стопки одежды на полках за неимением шкафа, на столе солдата господствовал полный хаос. Видимо, военная заточенность на порядок не распространялась на всякие бумажки, свёртки и карандаши, в спецназе всего подобного в скудных казармах просто нет. Закатив глаза и перенаправив мысли, Сабуров подошёл к столу, чтобы хотя бы освободить место для ужина, который, наверно, лучше принесёт ему сюда, и замер на месте, обнаруживая среди исписанных листов Лёшин компас. — Ёб твою мать! — громко и от души выматерившись, медик просто не поверил своим глазам. Эти два брата-акробата застряли в пустоши, в сумеречных потёмках выжженного Города, без каких-либо ориентиров! Приплыли! Нурлан мысленно обматерил себя за собственную безалаберность и тупость, ведь сам же взял на себя обязательство собрать всё необходимое и не подумал чуть ли не о самом важном! Пазл в голове окончательно сложился, а рука, сжимающая миниатюрный прибор, непроизвольно затряслась. По-хорошему, надо бежать обратно и докладывать командору, но, приблизительно представляя себе, чем это грозит, Сабуров смалодушничал и не сдвинулся с места, не в силах зацепиться ни за одну адекватную мысль. Состояние было сродни тому, как после сложной операции, проведённой слишком тяжёлому пациенту: вроде ты сделал всё, что в твоих силах, и, выживет тот или нет, от тебя уже не зависит, но на душе всё равно невозможно гадко и паршиво. «Лёша, блять, даже не смей. Только попробуй не вернуться назад», — с этой горькой мыслью медик невольно сделал шаг назад и слепо сел на постель, через секунду со всей дури вжимая сжатую в кулак левую руку о деревянное изголовье кровати.