***
Общий хор злых матерящихся голосов усилился, а один из них выделялся особенно — отдавал приказы обшарить каждый угол здания и требовал немедленно приволочь к его ногам тех, кого смогут найти, живыми. Медик беззвучно хмыкнул: конечно же, а как иначе, никто не убьёт его здесь просто так, по приколу; всё, что может ждать Сабурова, когда патруль его обнаружит, — долгие пытки на глазах у всей затюканной Центральной, а ещё и обязательное вытягивание информации об остальных сбежавших с применением любых подручных средств. Когда эти уёбки всё тут осмотрят, станет ясно как божий день, что он выживал тут не один, а значит, не только пресловутые крысы смогли сбежать из этого сырого, никому не нужного бетонного корабля. Подсобравшись, Нурлан плотнее врос в стену тесной бытовки и коротко выдохнул, чуть ударяясь затылком о выпирающую деревянную полку. Буквально выворачивая изнутри до предела все невидимые тумблеры, отвечающие за концентрацию и собранность, он дал себе пару секунд на то, чтобы собрать яйца в кулак и раз и навсегда смириться с тем фактом, что стать убийцей во имя сохранения своей шкуры — это просто исключительные обстоятельства. Либо ты, либо тебя, как когда-то убеждал его болтливый Щербаков за очередной партией в шахматы, и с этой жизнеутверждающей мыслью медик досчитал до трёх и наконец вскинул руку в дверной проём, едва командующий тон неизвестного стал слышен где-то совсем в опасной близости от него самого. Выточенный годами глазомер опытного хирурга его не подвёл — разрезающая пространство пуля изрешетила висок орущего гневные фразы, и этот оглушительный страшный звук словно на пару секунд остановил медленно текущее в никуда время. Спустя мгновение раздались ответные выстрелы с разных сторон — Сабуров в пару рывков подбросил своё тело, преодолел расстояние до стола, сильно нагибаясь и мысленно проклиная собственный рост, и под общий шум с грохотом перевернул его, коротким взглядом замечая в глубине коридора ещё две суетливые фигуры. — Вот он, хач ёбаный! Организм потряхивало, в голове набатом раздавалась лишь какофония разных звуков, но Нурлан, не обращая никакого внимания на идиотское оскорбление, упрямо проигнорировал эти ощущения, прижимаясь плечом к массивной столешнице и чуть выглядывая влево. Второй выстрел в освещённой бледным утренним светом из жалких крошечных окон столовой получился не таким удачным, но Сабуров, снова вжимаясь спиной в исцарапанное дерево, всё равно похвалил себя — вряд ли когда-нибудь этот смелый парнишка накопит себе на новую печень. Его тупоголовый напарник несколько раз неумело выстрелил, оставляя только косые царапины на толстом столе, — лишь один край с характерным свистом откололся и, отлетев вперёд ко всем херам, врезался в шаткий косяк двери бытовки, что дало Нурлану возможность осмелеть, немного высунуться на секунду и быстро нажать на спусковой крючок, тут же понимая, как плохо прицелился, раз даже вскользь не задел незваного в эту дыру гостя. Сабуров тяжело сглотнул, мысленно отвешивая себе леща за криворукость, и выглянул ещё раз, не успевая направить оружие в нужную сторону. Короткая глупая заминка — и чужая пуля врезалась в левое предплечье, отчего медик громко выругался сквозь зубы и остервенело выстрелил ещё раз под нецензурный выкрик сдаться, наконец попав в область сердца тому, от кого отхватил это злоебучее ранение. Неизвестный упал на холодный пол, и медик с силой долбанул рукояткой пушки по ножке стола, свободной рукой промокая пот со лба и запрещая себе заорать в полную силу. Тишина, воцарившаяся в столовой на несколько мгновений, была похожа на сраную бесконечность, а резкая острая боль сдавила некогда сосредоточенный мозг в тиски. Чуть повернув шею, Сабуров осмотрел дыру на разорванном в нитки рукаве водолазки, из которой вытекала тёплая липкая кровь. Если бы не адское болезненное жжение и вынужденная трата времени на то, чтобы преодолеть его накаты, Нурлан бы нашёл в себе силы порадоваться тому, что выстрелом не повредило ничего жизненно важного, — кроме, пожалуй, задетой кости, он ничего в подарок и не получил, а это вполне можно перетерпеть, если сильно захотеть. Присев чуть выше, Сабуров шумно прыснул в сторону, неожиданно на каких-то скрытых задворках помутневшего сознания вспоминая, что в «медпункте» точно ещё есть початый бутылёк со спиртом, который Нурлан решил не брать уже с собой, а с собственных рук он так и не снял эластичные бинты. Если он, ещё находясь в бытовке, всё запомнил правильно, оставшиеся двое патрульных завернули куда-то в сторону мастерской и бывшей комнаты Белого, а значит, у него есть минута на то, чтобы встать на обе ноги и вырулить в коридор, где он сможет хотя бы временно обработать рану и перемотать это дело как следует. А там и добить ублюдков последними двумя пулями, больше не позволяя себе подобной тупой ошибки. Преодолеть расстояние до комнаты получилось довольно быстро, хоть и не так тихо для наверняка прислушивающихся незнакомцев, как можно было бы, — спирт с остатками базовых медикаментов стоял на небольшом столе возле кровати, и Сабуров, камнем упав на неё спиной, с горем пополам отвинтил крышку и одним резким движением вылил всё содержимое флакона на ноющую рану. Защипало так, что хотелось взвыть, но, понимая, что он и так сдал себя остальным патрульным с потрохами, Нурлан с силой сжал губы, жмурясь до ярких всполохов под веками, и, тяжело сглатывая, отмотал с трясущейся руки один бинт под приближающиеся к «медпункту» шаги и сдавленный гневный полушёпот. Туго перетянув кровоточащую дыру со второго раза, медик натянуто выдохнул, вновь схватился за рукоятку «Макарова» и врезался туманным взглядом в открытый дверной проём, замирая на жёсткой постели всем своим существом. Глаза резко начали слипаться, в глотке застрял наждачный комок подступающей тошноты, а туловище будто бы обмякло от нарастающей слабости, что порядком разозлило Сабурова до самых прожилок и полной ненависти к самому себе. Если сейчас он позволит себе профилонить, то проебёт последний шанс выжить, и поминай потом как звали. Не соберёт остатки выдержки и не убьёт гадов — больше никогда не увидит ребят, никогда не сможет посмотреть в весёлые блестящие глаза Щербакова и просто больше никогда не вернётся в ту нормальную, спокойную жизнь, которую ему, как никогда, захотелось ощутить в данный момент. Двое оставшихся неизвестных застыли у входа в «медпункт». Нурлан, рвано и сипло дыша, поднял выше тяжёлую руку и замер, преодолевая липкую сонливость. Если он сейчас просто тупо уснёт, то никогда себе этого не простит. Двое оставшихся неизвестных сделали пару последних шагов ко входу. Если он сейчас позорно сдастся, то… Внезапная автоматная очередь и предсмертные вопли патрульных долетели до ушей Сабурова словно сквозь толщу густой воды, в которую медик провалился всем телом, как в вязкое болото, и, бессильно роняя руку с зажатым в ней пистолетом на край узкой постели, он медленно закрыл глаза.***
Бледно-жёлтый свет ущербного солнца Долины очертил здание завода в ещё более мрачные и противные оттенки, и, как только Щербаков вместе с командором подошёл к ненавистной стене с красующимся выбитым им лично окном, он поднял голову и едко прыснул в сторону со сдавленным «блять» — спасибо услужливому заговорщику Орлову, уж он как следует позаботился насчёт того, чтобы солдат потратил куда больше времени на то, чтобы снова сюда попасть и устроить Сабурову справедливый красочный скандал один на один. Пришлось чуть обогнуть периметр промзоны и снова, как когда-то давно, спуститься в сырые и морочные катакомбы через скрытый от посторонних глаз подвал, с особой осторожностью открывая присохшую потайную дверь в стене, которую сам же Алексей плотно закрыл с той стороны в свою последнюю вылазку, искренне надеясь, что этот сжирающий драгоценное время способ ему больше никогда не понадобится. Благо, шпингалет с внутренней стороны можно было подцепить через старую замочную скважину с помощью тугой проволоки, которую он под собственными пыльными ногами здесь же и нашёл. Белый, как и в пустоши, шёл чуть сзади и молчал, стараясь прислушиваться к каждому шороху и без конца оглядываясь по сторонам, аккуратно переступая через лужи и стоптанный чьими-то тяжёлыми ботинками мусор. Честно говоря, Лёша уже забыл точный путь до бомбоубежища, на который они, четыре уставших и голодных беглеца, когда-то на своё счастье и наткнулись, и один раз они с командором даже свернули не туда, не сразу соображая, как это у них получилось при всей включённой на максимум внимательности, но, когда спустя полчаса Руслан наконец обнаружил нарисованный кривой череп с папиросой на грязной стене и ткнул в него пальцем, солдат позволил себе расслабленно выдохнуть и чуть ускорить шаг по нужному узкому коридору. Неожиданный грохот в той стороне, где начинались бомбоубежище и небольшой подъём в подвал опостылевшего всеми фибрами души здания, заставил обоих вздрогнуть от испуга и непонимающе переглянуться. Меньше всего на свете Белому хотелось сейчас верить, что это было то самое страшное опасение командора, о котором он и предупреждал Сабурова, но, когда шум, отдалённо напоминающий выстрелы, повторился, оба как по сговору рванули вверх по коридору, чуть ли не толкая друг друга и почти сразу сворачивая за нужный поворот. Им хватило минут пять, чтобы добежать до знакомой дислокации, и ещё короткой паузы, чтобы хрипло отдышаться и перестать долго думать о самом худшем. — Останься здесь, — сипло потребовал Щербаков, тут же вынимая из рюкзака автомат и протягивая Руслану свой нож, который держал в кармане на всякий случай. — Я сам Нурику помогу. — С какой это радости? — командор было возмущённо вскинулся, но Алексей в ту же секунду гневно метнул в друга взгляд-молнию и заорал, напрочь теряя часть самообладания от этого показного офицерского геройства. — Ёбаный рот, Белый, у тебя что, ещё одна жизнь где-то в загашнике есть?! — солдат резко стянул с себя респиратор и выпалил с удвоенной силой: — Или ты забыл, что своё оружие ты этому дураку самолично отдал, не думая головой? Хоть раз ты можешь послушать меня, Рус, или я для тебя хуй с горы какой-то? Стой здесь, карауль и жди нас, блять! А лучше будь начеку — если услышишь, что стало тихо, сам к нам поднимайся, сто процентов какая-то помощь обязательно понадобится. С этими словами Лёша дождался короткого кивка сомнительного, но всё же согласия со стороны командора, стянул с себя комплект, бросая его в руки Руслану, взобрался на крутой подъём и взлетел наверх по ступенькам, практически вбегая в развороченные, выбитые козлами железные ворота. Погружаясь в шоковое состояние от того, что осталось от запасного выхода, Щербаков дал себе всего полминуты на то, чтобы проанализировать обстановку, и, наконец отлипая от места, где остановился, прижал к плечу оружие, плавно поворачиваясь корпусом из стороны в сторону и медленно продвигаясь дальше. Кажется, бойня миновала самодельные душевые и тренировочный, раз тут не было никаких следов крови, но, судя по едва слышимым голосам разной степени тональности, их всё это время по вонючим катакомбам искали не один-два человека, что могло бы усложнить бывшему спецназовцу задачу добить ублюдков и спасти того, кого обещал. Проходя мимо ящиков и мешков, в недрах которых Ахмедова когда-то разводила бурную деятельность, солдат сделал ещё три шага и грубо дёрнул знакомую ржавую дверь, ведущую на первый этаж через «медпункт», но тут же замер и притих, осознавая, что звуки бойни и перестрелки успели подозрительно быстро сойти на нет. Пришлось подниматься по очередным сколотым ступенькам совсем тихо, раз через раз задерживая дыхание и ещё сильней сжимая обеими руками заряженный автомат. Прилипшие к векам отросшие светлые волосы немного мешали обзору, колени с непривычки быть таким сосредоточенным слегка потряхивало, но Лёша не был бы собой, если бы не умел гасить в себе лишние эмоции ещё со времён службы в армии, которая не прощает нытья в подобных ситуациях. Мысленно прикидывая количество мудаков, которых медик смог перебить, и хватит ли ему самому имеющихся патронов, если дела обстоят куда хуже, чем он мог вообразить в теории, солдат прошёл короткий пролёт и, осмотревшись, снова навострил уши. Наконец тормозя у последнего угла в коридоре и бесшумно прислоняясь к серой стене, Щербаков замер, прислушиваясь к чьим-то шагам и злому перешёптыванию в два едких голоса: — Я слышал, как этот уёбок куда-то сюда убежал… Он точно где-то здесь. — Главное, в живых его сохранить и доставить на Центральную. Никуда сучёныш не денется с такой нехилой кровопотерей. Купол накатившей агрессии и ужаса от услышанного накрыл обозлившегося Алексея с ног до головы, указательный палец правой руки быстро опустился на гладкий крючок, а сам солдат, даже не думая позволять сраному патрулю забрать у него человека, из-за которого он перемолотил себя и свои въевшиеся под кожу принципы, сделал последний шаг и молча вышел к не ожидавшим подобного поворота переговорщикам навстречу — короткой автоматной очереди хватило, чтобы отправить двух неизвестных матерящихся мужчин в форме на тот свет. Ни один мускул на лице Щербакова не дрогнул, когда оба рухнули на стёртый плиточный пол как подкошенные, а собственные руки с чувством выполненного долга опустились по швам, — выдыхая в пустоту и спустя пару секунд решительно переступая через трупы, Алексей вошёл в «медпункт» и в то же мгновение сдержал в глотке короткий выкрик, цепляя взглядом лежащее неподъёмным грузом тело неподвижного Нурлана. Резко бросая оружие себе под ноги, Щербаков в несколько шагов подлетел к нему и, цепляясь сапогом за стоявший рядом стул, почти упал на колени перед самой кроватью, больно врезаясь в неё. Сабуров даже не пошевелился от этого стука и продолжал статично лежать пластом, что ещё сильней окатило солдата ледяной дрожью. — Нур, ты меня слышишь? — Лёша чуть вытянулся и привстал, вглядываясь в бледное лицо и одной рукой нащупывая пульс на липкой шее, с неописуемым облегчением чувствуя глухие удары под своими дрожащими пальцами. — Эй, блять, мудак, очнись, я с кем вообще разговариваю?.. Я тебе сейчас по печени уебу, хорош уже! Перепуганный и бегающий в поиске огнестрела взгляд через пару мгновений наконец зацепился за рану на предплечье, на удивление крепко перетянутую бинтом, что уже успел пропитаться жуткими алыми пятнами. Щербаков обрадовался увиденному и, прикрыв глаза, невольно положил голову на живот медика, чуть улыбнувшись на один бок и мысленно благодаря всех богов на свете за то, что всё закончилось не так трагично, как он уже успел себе представить, оттого снова глянул на Сабурова и позвал его уже более бодрым голосом, чуть севшим от переизбытка испытываемых эмоций: — Давай, дурак, очнись наконец, хватит прикалываться надо мной… Слышишь, блять, приди в себя, я же вернулся за тобой, Нурик, нам пора сваливать отсюда! Слегка прижимая своей левой рукой затянутое липкое и влажное предплечье, как будто это сможет помочь остановить всё ещё упрямо просачивающуюся от слишком длительного чрезмерного давления кровь, Лёша протестно сбросил с себя накатывающее отчаяние где-то под рёбрами, когда Нурлан снова ничего не ответил и даже не дёрнулся ни одной частью тела. Кое-как подняв себя с каменного пола и сев на край постели, солдат запустил дёргающуюся от напрашивающегося страха руку в мокрые тёмные волосы, с мольбой глядя на медика во все глаза и чувствуя себя на грани срыва от того, что его опять не услышали. — Не смей, Нурик, не смей! Это же всего лишь рука, блять, я из тебя сам эту ёбаную пулю извлеку, если ты прекратишь так угорать, слышишь меня? Я ведь обещал тебя вытащить, сука, вставай давай! — злобно и путано отвесил Щербаков, чуть нагибаясь и утыкаясь лбом в холодный висок. В носу противно защипало, по уголкам глаз ударило паскудными горячими слезами, а сам Лёша с силой сморгнул и долбанул кулаком по запятнанному деревянному изголовью, почти свистящим шёпотом проговаривая то, что так долго удерживал в себе, прямо в ухо. — Я же люблю тебя, утырок ты конченый, какого хуя вообще, Нурик, за что ты так со мной?.. Сука, просто приди уже в себя, блять, я не ради этого всю эту сраную эстафету туда и обратно проходил, чтобы бросить тебя здесь, мудак ёбаный!.. Накопленные за последние сутки слова застряли на кончике языка внезапно — Щербаков глухо рыкнул, нервно обрывая самого себя, уронил лицо на медленно вздымающуюся широкую грудь и закрыл глаза, совершенно не понимая, что теперь делать. Невольно улавливая едва слышное биение сердца, он зачем-то начал считать ритмичные удары, беззвучно шевеля губами и пытаясь отыскать в своём не самом умном и прошаренном мозге хоть какую-то зацепку, что смогла бы ему подсказать любой, даже сомнительный выход из этой страшной ситуации. Собственная голова от пережитого заныла снова, как несколько дней назад, где-то неподалёку послышались знакомые выточенные армейские шаги в высоких сапогах, и через пару секунд Алексей распахнул заполненные солёной влагой веки, когда поймал краем уха приглушённый тон с требовательными, до боли узнаваемыми низкими нотками в хриплом голосе: — Слезь с меня, Лёша.***
От переизбытка самых разных эмоций Орлов так и не смог этой ночью уснуть — после восстановительной капельницы и плотного завтрака, показавшегося ему самой вкусной едой на свете, он был готов свернуть горы, и единственное, что омрачало прекрасное настроение мальчишки, — это то, что эту клокочущую внутри радость оказалось не с кем разделить. Руслан с Лёхой уже ушли, что не вызывало удивления с учётом вчерашнего срыва солдата, а Юля, которую вчера после короткой просьбы командора осмотрели нужные специалисты, ещё спала под действием подходящих психотропных препаратов. Выпросив у медсестры завтрак для Ахмедовой, Серёжа решил подождать, пока та проснётся, в её палате, усевшись поперёк кровати в ногах девушки и опять уткнувшись в телефон, чтобы было чем себя занять в этом тягучем ожидании. — Ты пришёл, — слабо послышалось спустя минут двадцать, и Орлов повернул голову, встретившись с обеспокоенными глазами заметавшейся из стороны в сторону Юли, которая, по всей видимости, не сразу поняла, в каком месте находится и что здесь происходит. Её взгляд посерьёзнел, и сама подруга присела в постели, непонимающе рассматривая чуть посвежевшее лицо Сергея. — Где Руслан? — Уже давно ушёл с Лёхой в пустошь за Сабуровым, как они и договаривались, — беспечно ответил парень, пожимая плечами и слезая с кровати, а потом, услышав тихий, приглушённый всхлип, мысленно отвесил себе смачного леща за прямоту и сел вплотную к девушке, крепко прижимая её к себе. За все эти дни Орлов ни разу не видел Юлю плачущей — она не была бабой с яйцами, но стоически терпела все тяготы и лишения, хоть и невооружённым глазом было видно, как сложно ей всё это даётся. А сейчас, когда всё уже позади и можно выдохнуть наконец в нормальной, свободной жизни, она дала волю эмоциям, хотя спустя пару минут, когда Ахмедова отстранилась от его чуть мокрой груди, выяснилось, что причина куда глубже. — Случилось что-то плохое. Я чувствую. Серёжа сцепил зубы, гася в себе порывы успокоить девушку типичным «брось ты все эти глупости», и погладил Юлю по волосам, давно уже заприметив, что от этого простого жеста она успокаивается и расслабляется. Лучшим выходом мальчишка расценил пока молчание и просто нахождение рядом, но вскоре невольно заговорил сам, впервые за долгое время позволяя себе такую слабость. — Вернётся твой командор, вместе с Лёхой и Нуром, вот увидишь. Вы ещё все вчетвером загуляете от души по каким-нибудь барам, а может, уедете дружно куда-нибудь… Это у меня надежды никакой не осталось, — Орлов горько выдохнул, решая заткнуться хотя бы здесь, на этой слишком личной фразе, но Юля понимающе кивнула ему, и он продолжил. — Я столько сил потратил впустую, на то, что ни к чему не привело… Так верил, что у меня всё получится, что я найду Олесю, а ещё раньше я мечтал, что моё хобби, то, что приносит мне удовольствие, обеспечит мне и нормальный доход, как и наоборот… А в итоге — ни хрена. Всегда хотел себе обычную жизнь, как у всех. У каждого должна быть цель, моя же была — крепкая, здоровая семья. Но у меня её нет и, наверное, уже никогда не появится. Так что вернусь в катакомбы, поброжу ещё, как раньше, может, от безысходности даже припрусь на Центральную — а вдруг произошла ошибка, и дочь всё это время находилась там? Но, думаю, и этого не будет, и всё, чем это закончится, — я либо свихнусь, либо специально заражусь, чтобы больше не мучиться. — Никуда ты не вернёшься! — смотря на парня широко раскрытыми и снова слезящимися глазами, Ахмедова громко прыснула, и Орлов инстинктивно отпрянул назад, замечая наконец на её лице прежнюю версию себя, какую и увидел в первый раз, когда они только познакомились. Судя по всему, сознание подруги наконец-то встало на место из-за верно подобранных медикаментов, к ней вернулись ясные, логичные мысли и окончательное понимание того, что всё наконец-то для них закончилось. — Вы все меня уже задолбали! Один остался там, в этой глуши, второй ушёл и ничего не сказал, ещё и ты со своими суицидальными порывами поскорей сдохнуть! Вы меня добить нафиг решили?! Как думаешь, легко, когда тебя шатает от одного состояния к другому и когда ты не осознаёшь толком, было ли с тобой то, что ты помнишь, по-настоящему, или это просто глюки? Зачем ты сейчас делаешь только хуже? Ты нужен мне, точно так же, как Руслан, как Лёша, Нур… И, если хочешь знать, я с тобой всё это время была откровенна как ни с кем, потому что многие вещи способен понять только ты, а ты так просто от меня открещиваешься? Не хочу больше слышать подобное никогда, ты никуда не пойдёшь и останешься с нами! От услышанного у Орлова окончательно запекло под веками, и, закрывая ладонями лицо, чтобы так зазорно не разреветься прямо возле девушки, которая уже притянула его ближе к себе, прижимая лбом к своему хрупкому плечу, он всё же не сдержал скапливающихся в уголках глаз слезинок, а Ахмедова тем временем, понимая, что с ней не собираются спорить, продолжила: — Я поговорю с Русланом, наверняка что-то можно будет сделать. В конце концов, у его знакомых военных точно есть выход на Центральную, раз те в курсе некоторых происходящих там вещей. Они всё разузнают, может, мы уговорим их послать в катакомбы своих людей — заплатим сколько нужно, пойдём на крайние меры, если понадобится. Безвыходных ситуаций не бывает, Серёж, мне ты уж можешь поверить. Просто ты точно не должен делать что-то в одиночку, договорились? Одного мне уже хватило, я Нуру тоже выскажу всё, что о нём думаю… Шмыгнув носом и посмотрев на Юлю раскрасневшимися глазами, Орлов наконец мысленно подсобрался и отругал самого себя за собственную неконтролируемую истерику, ещё и перед той, кого самому надо было защищать. Выдавив из себя кривую улыбку, парнишка снова обнял девушку и вопросительно кивнул: — Знаешь, чему я сейчас нереально рад? Я всё-таки смог сделать кое-что важное. — Да, это всё, — Ахмедова обвела рукой чистое и для больницы вполне уютное пространство вокруг, — благодаря тебе. Ты показал нам, что это возможно. Что возможно вообще многое в этой жизни, надо только начать. Вентиляция, груша, водопровод — ты даже не задумывался, что в тех условиях, в которых мы выживали, это настоящее безумие. Ты просто делал. И мотивировал нас. До тебя мы жили на Дальней… Ну, ты сам видел. Мы додумались до многого, но даже не подозревали о расширении границ. А ты сразу вселил в Станцию душу и надежду. Так что ты ещё обязательно будешь счастлив, поверь. Орлов закусил губу, когда к горлу опять подкатил слезливый ком, и мотнул головой, отгоняя от себя ворох самых разных мыслей. В первую очередь им действительно надо дождаться парней. А потом уже будет видно.***
Обратно можно уже было вполне спуститься со второго этажа, но, тщательно обдумав, Лёша с Русланом не рискнули: Нурлана ожидаемо всё ещё потряхивало, после значительной потери крови иногда он плыл и пошатывался, и отправлять его в «полёт» с простреленной рукой, крепко примотанной к туловищу, чтобы не потревожить, было безрассудством. После того, как солдат при помощи Белого, что сделал обезболивающий укол и придержал скрученную в жгут тряпку у рта Сабурова и второй рукой — его самого, извлёк из раны пулю и напоил подрагивающего в ознобе медика лекарствами, которые тот сам же и перечислил глухим болезненным полушёпотом, все трое приняли единогласное решение, что выдвигаться необходимо уже сейчас. Во-первых, успеть вернуться в больницу нужно до того, как стемнеет, ведь идти с учётом состояния Нурлана им придётся куда медленнее, а во-вторых, ни у кого не было уверенности в том, что неподалёку всё ещё не остались другие патрульные, которые рано или поздно отправятся на поиски так и не возвратившихся боевых товарищей. К слову, Сабурову упрямства оказалось не занимать примерно в той же степени, что и Щербакову, — он упорно шёл прямо, след в след с командором, шагающим впереди с сумкой медика на плече, не позволяя тому останавливаться и не обращая внимания на обеспокоенные взгляды идущего рядом солдата. Несколько раз Лёша порывался хотя бы взять медика за руку, но тот отрицательно мотнул головой, приправляя отказ мягкой полуулыбкой, и Щербаков в итоге отстал, понимая, что и сам вёл бы себя на его месте точно так же. Так что Лёша просто пообещал себе следить за каждым движением Нурлана, готовый прийти на помощь в любой момент, и как следует позаботиться о нём уже после, в больнице, — Сабуров проболтался, что, скорей всего, ему понадобится несерьёзная, но всё-таки операция, чтобы собрать раздробленную плечевую кость по частям. Когда до выхода из катакомб осталось всего несколько поворотов, в соседнем коридоре подземного лабиринта раздались приглушённые голоса и шаги — Белый резко остановился, жестом показывая тормознуть и остальным, и прислушался. На патрульных, правда, это не было похоже — среди прочих отчётливо угадывались по-детски звонкие удивлённые возгласы и строгие женские нотки, а затем прозвучал ещё и спокойный мужской тембр. Незнакомцы приближались, максимум через полминуты они должны оказаться в этом широком коридоре, и все трое, не сговариваясь, пробежали несколько десятков метров назад и срослись с чёрной стеной перед очередной развилкой, напрягаясь всем телом и пряча фонарики, в надежде, что неизвестные всё-таки свернут в другую сторону. Но, разумеется, им не могло так повезти: тень высокой худощавой фигуры можно было разглядеть уже в паре метров, а когда жёлтый овал света ударил по глазам, Лёша сощурился, пытаясь внимательно рассмотреть уверенно стоящего напротив парня, и вдруг громко, во всеуслышание проговорил: — А этого узкоголового хуя я знаю, — отлепившись от сырой стены, солдат шагнул навстречу, чем вызвал мат сквозь зубы у Руслана и обречённый выдох у Сабурова. — Независимый журналист и охренеть какой толерантыш, которого интересует, кто сколько зарабатывает и где кто проебался. Лямы просмотров чуть ли не за каждый видос получает! «Я и мои кореша…», блять! В ответ на раздавшийся смех Нурлан еле слышно хмыкнул, удивлённо переглядываясь с командором, — они оба, вероятно, слишком в своё время погрязли в работе и прочих делах, раз не узнали «звезду» известного видеохостинга, но зато Лёша, по всей видимости, чувствовал себя в этой среде как в своей тарелке. Медик вспомнил, как тот сайгаком носился с камерой по Дальней, и непроизвольно улыбнулся: наверно, где-то в глубине души Щербаков мечтает о чём-то примерно похожем. — Полегче в выражениях, здесь всё-таки дети, — отсмеявшись, ответил незнакомец, направляя блик фонаря на тех, кто шёл позади него, показывая, что женщина и две девчонки младшего школьного возраста точно не могут представлять опасности для троих вооружённых мужчин: оттащив от греха подальше трупы поглубже в подвал, солдат с командором обзавелись парочкой огнестрельных «трофеев» на всякий случай. — Насколько я могу судить по вашему виду, вы не заражены, и мы, как можете убедиться, тоже, — парень задержал свет чуть ниже, показывая, что все также облачены в защитные комплекты. — Где взяли? — опять решив взять разрешение ситуации в свои руки, приблизился Белый, внимательно оглядывая безобидного на первый взгляд журналиста. Тоже беглецы с тиранической Станции? Если да, то оптимизма данный факт точно не прибавляет. Не дай бог, ещё и эти «хвост» за собой принесут. — Ублюдки — патрульные с Центральной в катакомбах барыжат, продают ОЗК по тройной цене, — прищурившись, с готовностью ответил тот, видимо, сделав правильные выводы о том, что эти мужчины ненавидят зажравшихся отморозков не меньше, чем он сам. Сабуров заметно напрягся, чуть ли не до гневного скрипа сцепив зубы, и еле слышно выругался себе под нос: вот, оказывается, по чьей «милости» им с коллегами приходилось работать на Центральной в таких скотских условиях. — И ты всё это записываешь? — понимающе спросил молчавший до этого солдат и, порывшись в собственном рюкзаке, вынул камеру, вспоминая, что втихую от всех, пока ещё не села батарейка, он также пытался снимать происходящее на Центральной. — У меня тоже, кстати, кое-что любопытное имеется, на случай, если ты надумаешь документалку вдруг выпустить, когда выберешься. Лёха Щербаков меня зовут, найдёшь у себя в подписчиках или в комментах, я частенько тебе их написывал… Слушай, у вас же всё с собой есть для защиты, чего вы не выйдете? Дорога вполне уже позволяет. Я вам и карту отдам, если надо, мы и так уже всю пустошь наизусть знаем… Сделав два шага вперёд, Лёша прокрутил пальцем сохранённые видео и показал парню одно из последних, что отснял во время вылазки. На обратном пути с командором он как раз решил зафиксировать Долину «для потомков», и теперь незнакомец с приоткрытым от восхищения ртом смотрел на то, что видит на миниатюрном экране, и один за другим задавал разнообразные вопросы. По итогу беседа ожидаемо затянулась, и то и дело закатывающий глаза командор оттащил Нурлана к ближайшему каменному выступу, заставив его сесть и лишний раз не напрягаться, чтобы сберечь необходимые силы, а сам только стиснул зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не послать чрезмерно болтливого солдата на три буквы, — нашёл, мать твою, время для бессмысленного пиздежа. Сабуров же, опираясь здоровой рукой о гладкую поверхность валуна, ещё раз улыбнулся — чуть криво от снова накатывающей боли, — делая вывод о том, как легко Лёша обзаводится знакомствами и непринуждённо чувствует себя в разговорах с совершенно чужими людьми. — Стойте! Дайте мне! — взволнованный выкрик девочки с крашеными малиновыми прядями, выхватывающей в прыжке камеру из рук Щербакова, заставил обратить на себя внимание каждого. Она сама ловко промотала одну из видеозаписей, на которой бодро вещал свои трагикомичные шутки Серёга, и выпалила со слезами на глазах: — Это же мой папа! — Так ты Олеся? — с лица солдата вмиг сошла дебильная улыбка, он присел на корточки перед ребёнком и внимательно посмотрел в заплаканное лицо, чувствуя на себе недоуменные взгляды всех присутствующих. И, когда девочка утвердительно кивнула, растирая по лицу градом катящиеся слёзы, Лёша мысленно возликовал, аккуратно подхватил её на руки и, легонько погладив по голове, решительным тоном обратился к журналисту: — Мы её забираем.***
Нурлана всё ещё знобило, судя по тому, каким горячим он казался даже через ОЗК и что постоянно вытирал испарину на лбу правой рукой, и Лёша, поджимая губы от досады, снова глухо выдохнул, понимая, что ничем пока не может ему помочь. Руслан повёл журналиста вместе с остальными на Дальнюю, узнав, что те ищут относительно безопасное временное пристанище, потому что патрульные в последнее время совсем с цепи сорвались со своими проверками документов, досмотрами и докапываниями по поводу и без. Обрадованная от новости, что её отец живой, Олеся тоже захотела посмотреть место, где недавно жил Орлов, и теперь, когда всё закончилось, солдат остался один на один вместе с Сабуровым, дожидаясь, пока наконец можно будет возобновить путь. С другой стороны, медику эта неожиданная заминка была только на руку — по крайней мере, до тех пор, пока не подействует очередная доза безымянных таблеток, которые Нурлан закинул в себя сам. — Теперь хоть ты убедился, что всё твоё боксёрское мастерство не особо спасёт тебя в реальном бою? — чтобы хоть как-то задавить неуютную тишину, спросил вдруг Щербаков и привычно быстро затараторил, стараясь заглянуть в искажённое от боли лицо. — Блять, Нурик, я горжусь тобой, знал бы ты, как я рад, что ты смог… Солдат недоговорил, чувствуя тень запоздалого страха от того, что случилось бы, проспи он в больнице чуть дольше, — но Сабуров наверняка всё понял и так, судя по скользнувшей по его губам лёгкой улыбке. — Погоди, Лёх, ты же сам не дал мне расправиться с двумя остальными, а значит, не считается. Может, благодаря им я доказал бы тебе, что бокс тоже эффективное боевое средство. — Ага, одной рукой. Максимум, что ты бы смог сделать, — это печально поприветствовать свободной правой старушку-смерть, — прыснул солдат, удобнее усаживаясь позади Нурлана и подставляя под его голову плечо, чтобы тот имел возможность на него опереться. Лёша намеревался сказать что-то ещё, но Сабуров не позволил — повернувшись в сторону Лёши и внимательно посмотрев ему в глаза, он вдруг абсолютно серьёзным, на полтона ниже обычного голосом сказал: — И я тебя люблю. От этих слов Щербаков замер, невольно сжимая в руке ткань на груди Нурлана, которого страховал в инстинктивном порыве защиты, и, с трудом сдерживая налезающую на лицо улыбку, театрально возмутился: — То есть ты, получается, всё слышал? Вот ты сволочь, Нурик! Заставил меня произнести эту пидорскую хуйню вслух! Оба громко рассмеялись, сталкиваясь лбами и прижимаясь ими друг к другу, и какое-то время сидели вдвоём молча, в теперь уже уютной тишине, пока эту идиллию не нарушили громкие чеканные шаги командора и прыжки явно повеселевшей Олеси. Их снова ждала Дорога. Теперь уже точно — в нормальное будущее.