***
Вскоре я был дома. Каневский уже проснулся и разливал чай. — Доброе утро! — поздоровались мы в один голос и рассмеялись. — Как спалось, как сам? — спросил меня Леонид Семёнович чуть погодя. — Не поверите! Любая фигня — и я главный мудрец лагеря, осознающий бренность бытия, — криво ухмыльнулся я. — Уже, вот, чураюсь людей. — Отчего же, поверю! Это называется горем от ума, и для Семёнов, как я понял, дело обычное. Поделишься? — Сегодня утром я бегал со Славей, а в итоге отнёс её на руках в медпункт. Хрен, извините, с этой неловкостью, я всех знаю как облупленных. Но меня гложет чувство, что я в тупике. Остро не хватает смысла… существования? — Raison d'être, как говорят французы? Философскую интоксикацию переживают пионеры в четырнадцать, а ты отжил вдвое дольше, если по гамбургскому счёту, — заметил Каневский. — Не обижайся, но, похоже, ты застрял в детстве. Наверняка всё оттуда тянется, и психика осталась незрелой. Судя по рассказам, прошлое твоё неприглядно… Я угрюмо молчал. — Боишься порицания, да? А не надо! — продолжал Леонид Семёнович. — Не ошибается тот, кто ничего не делает, но цена ошибок для тебя невелика. В чём же проблема? Может, ты не усвоил какие-то важные уроки лагеря, а потому и живёшь здесь так уныло и тоскливо? Зачем тебе тут замыкаться… — Не откажусь от бесплатного сеанса психотерапии, — съязвил я. — Сами-то как думаете, почему вы здесь застряли? — Я и сам ищу смысл или, скажем, цель моей жизни в лагере. Слушай, а вдруг я нужен, чтобы помочь тебе раскрыться? Вдруг должен наставить на путь истинный? — отшутился Каневский и засобирался на линейку. — У вас на меня планы? — Расслабься, не на этот вечер! — рассмеялся Леонид Семёнович. — На линейку можешь не идти — без Слави фронт работ точно сократят. Постарайся провести день с пользой! Мой старший товарищ вышел. Я остался дома и решил обдумать его слова: к Каневскому стоило прислушиваться, а за грубость было неловко.***
Примерно спустя час вялого поединка совести и гордости я захотел развеяться и взять что-нибудь почитать. Как назло, в библиотеке мне на полках попадались то романтика, то философские труды, перемешанные с классикой марксизма-ленинизма. Наугад я вытягивал то Гегеля, то Канта, то Шопенгауэра или Ницше. «Ещё не хватало нигилизма! Если Каневский меня в эти противные рефлексии втянул, то пусть поможет вылезти», — подумал я и, уняв раздражение, пошёл в администрацию.***
Вокруг Леонида Семёновича был аврал: к нему постоянно заскакивали вожатые, а заурядные сотрудники носили из кабинета в кабинет какие-то наверняка важные бумаги. Когда у Каневского выдалась свободная минутка, он обратился ко мне: — Что нового? — Да знаете… — замялся я. — Мне бы чего-нибудь вдохновляющего почитать нужно… Леонид Семёнович пару секунд подумал и предложил: — Книг мало тут найду. Но вчера мы говорили о кино, хочешь посмотреть пару моих короткометражек? У меня хорошие японские кассеты, в клубах видеомагнитофон для такого формата есть. — Ух, давайте! Леонид Семёнович выдал мне две кассеты. Подумав, он также отдал ключ от подсобки и написал записку. Я прочитал её и подавил смешок. «То, что сделает предъявитель сего, исполнено по моему распоряжению и на благо партии. Л.С. Каневский». — Рекомендую закрыться в подсобке. Кибернетики лагерь на уши поднимут, увидев, что я записал на кассеты, — подмигнул Каневский. — Не волнуйтесь, не поймут нюансы пространства-времени. Только покряхтят, что антинаучно, и забудут, — улыбнулся я. — Спасибо вам огромное! — Родина нас не забудет! — шутливо отдал честь Леонид Семёнович.***
В клубах никого. Я проскользнул внутрь, оставил на верстаке записку от Леонида Семёновича, и закрылся в подсобке. Казалось, что видеомагнитофон с нетерпением ждал, когда в его пасть несмелые пионеры вложат очередную кассету. Пошуршав для приличия, он выдал на экран телевизора чёткую и яркую картинку. Футбольное поле. Оператор навёл камеру на Каневского, держащего под мышкой футбольный мяч. — Дорогие октябрята, пионеры и комсомольцы! Сегодня в пионерлагере «Совёнок» проводится товарищеский футбольный матч среди старшего отряда! Оператор — а так размашисто, но лениво движется только физрук, — показал трибуны, полные зрителей, а затем и поле. — В составе команды «Физики» — помощница вожатой Славяна Ясенева и члены кружка кибернетики Сергей Сыроежкин и Александр Демьяненко! — объявил Каневский, выступая комментатором. Ребята вышли на правую половину поля. Шурик встал на ворота, Электроник со Славей направились к центру. — Им будет противостоять команда «Лирики» из Алисы Двачевской, Ульяны Советовой и Мику Хатсуне! Девушки выбежали на левую половину поля. Их встретили одобрительные крики болельщиков. — Судить игру будет Миронова Ольга Дмитриевна. Поделитесь своим видением матча, — обратился Леонид Семёнович к подошедшей вожатой. — Игра обещает быть насыщенной и непредсказуемой. Неравенство лишь мнимое, команды достойны друг друга, — бодро заявила Ольга, приняв мяч от Каневского. — Нам остаётся лишь пожелать игрокам удачи. Будет два тайма по пятнадцать минут, а также десять минут на отдых. До встречи на поле! Леонид Семёнович ушёл подальше от трибун, дождался физрука и начал комментировать матч: — Игра началась. Алиса с Ульяной мгновенно перехватывают инициативу и идут в атаку. Их дерзкий дуэт с лёгкостью обходит защиту «Физиков» и несётся к воротам. Трибуны замерли. Удар! Глазомер не подводит вратаря, он ловит мяч и отправляет его товарищам. Сергей и Славя начинают схожую атаку, пользуясь полученной форой. Советова пытается помешать, но Сыроежкин играючи обводит её, выходит к воротам и… забивает замечательный гол в девятку! Один-ноль! Судейский свист. Игроки вернулись к центру. Каневский отхлебнул воды из стеклянной бутыли, отдал обратно оператору и продолжил: — После гола «Физики» не торопятся наращивать отрыв и переходят в позиционную игру. «Лирики» активно пытаются перехватить мяч, но пока безуспешно. Они выматываются. Вратарь Мику желает подключиться к игре, что рискованно. Смотрите, «Физики» уже переходят в контратаку!.. Так, стоп! Двачевская отбирает мяч из-под ног Ясеневой и пасует Ульяне! Она пользуется преимуществом… добегает до ворот, вот она уже один на один с вратарём… Штанга! Нет, рикошет в сетку! «Лирики» сравнивают счёт! Зрители ликуют. Заканчивается первый тайм, команды уходят на отдых. Судейский свист. Каневский подошёл к трибунам и что-то спросил у болельщиков. Следующий кадр. Игроки собрались на поле, Леонид Семёнович вернулся, держа в руках блокнот. — Согласно опросу в тайм-ауте, своё предпочтение зрители отдают «Лирикам» — пятьдесят пять против двадцати. Скоро увидим, чья возьмёт!***
— Итак, матч продолжается. Решительного перевеса пока никто не имеет. Команды не совершают резких выпадов и выискивают слабости друг друга. Но смотрите — Советова при поддержке Двачевской оттесняет Сыроежкина к воротам! Удар! Угловой! Каневский прищурился и выждал несколько секунд, затем продолжил: — Вратарь «Физиков» предельно сосредоточен. Двачевская поглядывает на соперников, прикидывая их шансы контратаковать. Свист. Удар. Ульяна принимает мяч на грудь и забивает головой! Два-один! «Лирики» и их болельщики ликуют. До конца матча остаётся пять минут! Даже сквозь экран ощущались напряжение Каневского и зрителей. Тем временем действо на поле подходило к апогею. — Судья свистит, и мяч вновь в игре. «Физики» рвутся вперёд как бешеные, их противники уходят в глухую оборону. В поддержку бежит Демьяненко, наплевав на риск. Ошибка будет дорого им стоить, но какова награда за успех! Кибернетики сминают «Лириков», вот они зажимают Хатсуне и… дают неожиданный пас назад, Ясеневой! Она элегантно принимает мяч и бежит сквозь брешь в чужой обороне! Наперерез ей направляется Советова. Славяна отступает, оглядывается на соперников и… бьёт пяткой! Мяч летит по прямой… и точнёхонько в ворота! Два-два! И до нас доносится судейский свист, матч окончен! Каневский перевёл дух. Недавние соперники устало пожали друг другу руки. — Эта бодрая игра явно превосходит дворовый футбол. Высший класс! Кассета закончилась. Я зевнул и вставил вторую, с интригующим названием «Цветы и конфеты».***
Леонид Каневский стоял на площади и рассматривал памятник Генде. Внезапно он повернулся к камере. — В пионерлагере «Совёнок» отличная погода — никто не усомнится, что на дворе лето… — произнёс Каневский со своей фирменной интонацией и поднял указательный палец, словно обещая любознательным удивительное продолжение. Камеру повернули в сторону столовой, откуда торопилась Ольга Дмитриевна, поэтому Леонид Семёнович подытожил: — Но даже в такой прекрасный день произошло событие, надолго лишившее пионеров покоя. — Леонид Семёнович, у нас ЧП! — Вожатая явно в отчаянии. — Что произошло? — Ограбление! Без вас не обойтись! Они ушли. Следующий кадр. Каневский сидел у себя в кабинете и перебирал фотографии. На одной из них заметно, что у закопчённого холодильника валялся разорванный амбарный замок. — Действительно ограбление, да с каким размахом! Из запертого холодильника дерзкие злоумышленники украли мешок конфет. Чтобы выяснить, как им это удалось, обратимся к специалистам. Следующий кадр. В кружке кибернетиков интервьюировали Шурика. — Судя по всему, была взорвана, э-э-э, самодельная пороховая бомба. Наши испытания показали схожие результаты, пострадал только пустой деревянный ящик. — Шурик был сосредоточен и серьёзен, пусть и запинался. — Из компонентов для бомбы, которые можно найти в лагере, мне на ум приходят, м-м-м, строительная селитра… и активированный уголь. — Вы или кто-то ещё видели что-нибудь подозрительное? — спросил Каневский, стоя рядом и рассматривая паяльник. — Не припоминаю ничего, что напрямую относится к делу. Мы с товарищем проводим в кружке всё время. Следующий кадр. Леонид Семёнович неторопливо шёл по тропинке. — Исходя из того, что стало известно, единственное место в лагере, где можно найти активированный уголь — медпункт. Поговорим с медсестрой. Следующий кадр. Каневский сидел на кушетке в медпункте, Виолетта восседала напротив. — Ни одного лекарства не пропало, всё записано в ведомости, — мурлыкнула Виола. — Тогда позвольте узнать, кому в последнее время выдавали активированный уголь? — Давайте посмотрим… Ага! Его выдали пионерке Двачевской, обращавшейся в медпункт, когда меня подменял пионер Персунов. Жалоб не было. — Это важные детали, дающие новый виток делу, — заявил Леонид Семёнович. Он помедлил и добавил: — К счастью, нам известно, где эти пионеры проводят свободное время. Следующий кадр. Каневский неподалёку от сцены. — Сцена — обитель творческих людей, которых много в нашем лагере. Именно здесь любят сидеть наши музыканты. Кстати, вот и они! Леонид Семёнович поднялся на сцену и обратился к Алисе с Семёном. Они возились с музыкальными инструментами. — Товарищи! Возможно, вы знаете, что недавно произошло ограбление… — Прямо в лагере? — картинно удивился мой двойник. — Прошу, дослушайте! Для этого кто-то собрал самодельную бомбу, используя активированный уголь! Пара секунд молчания. — Да вы что! — взорвалась Двачевская. — Я использовала активированный уголь, как и все люди! — Подтверждаю! — поддакнул Семён. — Она применила его, э-э-э… внутрь. Прямо в медпункте, сам видел. Каневский с оператором отошли от сцены. — Что ж, ясней не стало. Неужели мы в тупике? Так, постойте! Кажется, нужна наша помощь. Каневский подошёл к расстроенной Славе, стоявшей около цветочной клумбы, и что-то ей сказал — наверняка утешил. Чуть погодя он вернулся. — Недавно произошла ещё одна неприятность. Кто-то раздавил цветы на этой клумбе. Теперь в центре кадра несчастная клумба, на которой видны смятые стебли и чашечки цветов. — Я могу чем-то помочь? — спросил Каневский. Со стороны покашливание. — Вообще… это моя вина, — несмело заявил подошедший к месту происшествия Семён. — Эта мелкая… кхм… егоза толкнула меня, когда я нёс колонки к сцене. Вот и… вышло так. Прости, Славя… — Ладно уж, что с вами поделать… — попыталась улыбнуться Славя. — Спасибо за честность. — И чтоб помог высадить новые цветы! — наказал Леонид Семёнович. — А с Советовой я сам поговорю. — А за колонки отчитаться, а, дрищ? — прогудел физрук. — Или хотя бы отдать кибернетикам, если что сломал? — Относил с утра, Борис Александрович. Уже на сцене стоят. — Борь Саныч, у нас появились подробности, давайте в клубы! Потом его отчитаете! — призвал Каневский. Следующий кадр. Шурик всё ещё сидел в своём кружке. Ответил он коротко: — Семён не один приходил. Вокруг него Ульянка вилась, убалтывала и извинялась. А ещё она конфеты жевала, я видел. Семён чуть колонкой её не пришиб. — Кажется, что дело раскрыто, но так ли это на самом деле?.. — протянул Леонид Семёнович. Пожал Шурику руку. — Спасибо за содействие, товарищ! Следующий кадр. Каневский сидел в своём кабинете, камера снимала из угла. — Не будем выискивать нужных ракурсов. Главное — содержание предстоящей встречи, — сказал Леонид Семёнович физруку. — Имейте в виду, Советова уже крала конфеты из столовой. Вскоре в кабинет вошли Ульяна и Ольга Дмитриевна. Каневский, до этого листавший журнал учёта, встал навстречу посетителям. — Здравствуйте, здравствуйте! Напряжённый сегодня день, верно? Именно конфеты «Белочка» стали причиной ЧП в нашей истории… Ульяна Батьковна, так вы рецидивист? Ай, нехорошо… — Не виноватая я! — выкрикнула девочка. — Ничего не подрывала, я же ребёнок! — Значит, это твоя подружка Двачевская учинила, чтобы ты ей мозги не клевала? — лукаво поинтересовался физрук. — Это потянет на исключение из пионеров, — высказалась Ольга Дмитриевна. — Пострадало общественное имущество! Вы сами могли стать калеками! Как не стыдно! Ульянка сникла. — Спокойствие, коллеги, только спокойствие. Так вы только обидите девочку и взрастите в ней нелюбовь к порядку. Я предлагаю компромисс. — Каневский умиротворённей всех. — Мы конфискуем конфеты до конца смены. Если Ульяна исправится, добросовестно потрудится на общелагерных мероприятиях и докажет, что способна вести себя прилично, то получит сладости обратно. Конечно, с Алисой придётся поговорить серьёзно, но и она не закоренелая уголовница, быстро всё поймёт. Уля, надеюсь, ты не съела всё, что было? — Ну конечно, я же не дура. Со всеми поделиться надо! — ответила приободрённая девочка. — Давайте так и поступим, — согласился физрук. — Это не тот повод, чтобы испортить жизнь первому отряду. Молодёжь… — Запомни, тайное всегда становится явным, — втолковывала вожатая к пионерке. — В твоих же интересах быть паинькой. Пойдём, отдашь мне эти несчастные конфеты. Следующий кадр. Каневский стоял за сценой. Уже темно, шумно. — Даже такие по-детски забавные и одновременно серьёзные случаи составляют нашу повседневную жизнь. Все участники тех событий до конца смены больше ни в чём не провинились, поэтому… — Леонид Семёнович вслушался и улыбнулся: — Сегодня им позволили дать концерт. Знаете, ведь музыканты и многие из нас подвержены необъяснимому желанию при всякой возможности… не сдерживаться, а «отрываться». Впрочем, это уже совсем другая история… Каневский ушёл к зрителям, за ним оператор. Встав позади рядов, он показал сцену, где ребята отжигали по полной: Ульяна с пулемётной быстротой долбила по барабанам, Алиса джентовала, как не снилось ни одному музыканту её времени, а Семён, неистово тряся башкой, выдавал выверенные риффы и умудрялся скримить в унисон с Мику, за которой чистейшие эстрадные партии.…Ты не один, ведь я с тобой, С тобою я навеки буду. Не исчезай, прошу, постой! Давай поверим в это чудо... С грязной стены сорвали портреты. (БЕСКОНЕЧНОЕ ЛЕТО) Бесконечное лето. С кем-то в могиле остались секреты. (ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО) Бесконечное лето… Кому-то остались цветы и конфеты. (БЕСКОНЕЧНОЕ ЛЕТО) Бесконечное лето! В чьём-то шкафу чужие скелеты. (ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО) Бесконечное лето!
Зрители в восторге и неистово зааплодировали музыкантам. Конец записи. Я потянулся. «Вроде и нормально посидел, а муть в душе осталась. Хотя ребятки — молодцы, да и песня неплохая, сразу ясно, что попаданец писал. А может, в конце-то концов, мне развеяться и самому дать концерт?..» Забрав кассеты, я вышел в главную комнату, где кибернетики возились с роботом. Записка Каневского дала иммунитет от расспросов, за что я его снова мысленно поблагодарил. Я помог парням по мелочам и автоматически заверил, что никому не расскажу об их проекте. Чуть позже в их компании я сходил на обед. Мы обсудили предстоящую дискотеку и поболтали о всякой ерунде вроде «планов после смены». Придя домой, я выложил кассеты на стол и упал на кровать. Пока не отрубился, в голове вертелось: «Вы бы знали, местные боги, как я от вашей повседневности устал!»***
Я проспал до самого вечера. Первое, что увидел, открыв глаза, — Леонид Семёнович в бежевом костюме. — С пробуждением! Как спалось? Как тебе кино? Чем ещё занимался? — Всё здорово, кино понравилось! Только больше я ничем не занимался, — ответил я, протирая глаза. — Весь день я вялый, хоть мне и хочется каких-то ярких событий. То ли это апатия, то ли уже фрустрация, то ли что похуже… в любом случае паршиво себя чувствую. — Хм, вот как? Ну, тогда сначала фрустрация: ты не можешь закрыть какую-то важную потребность, — хмыкнул Каневский и пересел на мою кровать. — Из-за этого непрошибаемая апатия, равнодушие. Хорошо, мы признали проблему, давай решать. Чем, чувствуешь, надо заниматься, что сам хочешь? — Признаю, скажете тоже... — всплеснул я руками. — Ну, я записался в музклуб, если видели в обходном. А вторая кассета мне понравилась, думаю и сам дать концерт в конце смены. Это мало что изменит, но хоть встряхнусь. — А что потом? Какие впечатления унесёшь после недели? — Не надо допроса, — нахмурился я. — Ещё я научился телепортироваться, польза от этого определённо будет. А кроме вас и нашего с вами общения… некого и нечего здесь запоминать. — Ну, Семён Семёныч, это не дело. Я же вижу, как ты тяготишься своей участью и сереешь день ото дня. Определённо нужно необычное занятие, которое вдохнёт в тебя жизнь. Может, тебя расшевелит исследовательский интерес? Я же предлагал изучать лагерь, давай займёмся этим в ближайшие дни. — Попробовать можно, но толку? — скептически отозвался я. — Одно дело — частности, другое — система. Одно — да, привлекательно и интересно, но от второго я не жду ничего хорошего. Я ощущаю, как у меня едет крыша, что уж греха таить. — Семён, этот фатализм приведёт к пропасти. Апатия тебя погубит. Займёшься чем-нибудь полезным — сохранишь душевное равновесие. — Я ценю, что желаете помочь, но вы не понимаете, как лагерь сводит с ума. Я ведь многим пробовал заниматься! — Один не слышит второго. Да понял я, что ты всем пресытился, — вздохнул Леонид Семёнович. — И я тебя не поменяю, ты взрослый лоб, зрелая личность. Но опять бьёшь баклуши так, словно и не покидал родного дома! — Знали бы вы, как я хочу свалить отсюда и реализовать всё накопленное! Знаете, что нереально убедить себя же, что всё это не впустую?! Знаете, насколько тяжело преодолеть безнадёгу?! — отчаянно выкрикнул я. — Так просто попробуй, я готов помочь! Я начал остывать. Каневскому тоже нелегко дался этот разговор. — Спасибо… — выдохнул я через пару минут. — Спасибо, что вы верите в меня. Хорошо, давайте что-нибудь предпримем. — Я вынашивал кое-какую идею, но утро вечера мудренее, — улыбнулся Леонид Семёнович. — Пойдём лучше на дискотеку? — Ну, давайте уж…***
Я давно поборол стеснительность и мог невозмутимо отплясывать на дискотеках, но в последнее время всё ближе подкрадывалась меланхолия. Не хотелось дрыгаться под музыку вместе с остальными — хоть тресни. Часто мне везло улизнуть, но сегодня пришлось пойти в компании с принарядившимся Каневским. — Помню, как-то раз пообщался с Ольгой Дмитриевной, — делился Каневский по дороге. — У нас с тобой, Сём, одни и те же проблемы. Устал, говорю тогда, из меня ужасный администратор и педагог совсем никакой. Надоела работа, хочу греться на солнышке и вино из бокальчика потягивать, а не от склада до кабинета бегать. А потом — все отряды на съёмки собрать, пусть творческий процесс идёт! А она говорит, что сама бешено устаёт, но не от работы с детьми, а от рутины. Потому и лентяйничает в домике, потому и командует, как надсмотрщик, — лишь бы ваши обходные не смотреть и отчёты мне не носить. Так что вот как в лагере у нас бывает… несправедливо. Но и тебе занятие по душе найдём, и я при случае хотя бы режиссёром назовусь. Когда уже заиграла музыка, я заметил на другом конце площади одиноко сидевшего Толика. С ним было интересно поговорить, но чаще лысый пионер терялся среди ребят и никуда по расписанию не ходил. Я решил попытать удачу. — А давайте пообщаемся с Толиком? — предложил я. — Крайне интересный тип. Там сидит, видите? — Вот это да, — удивился Каневский. — Сколько здесь уже пробыл, а на него никогда не обращал внимания. Давай. Лавируя меж танцующими пионерами, мы направились к Толику. Заметив нас, он приветственно кивнул: — Здрасьте! А что вас ко мне привело? Леонид Семёнович, давно хотел с вами пообщаться, но всё не осмеливался… — Привет. Нас привело любопытство, — осторожно начал я. — Как ты вообще поживаешь? — Все вы любопытствуете… — протянул Толик. — Ничего особенного. Живу, как и все. Иногда общаюсь с вами или с коллегами из других лагерей, иногда попросту уединяюсь. — А с этого момента, пожалуйста, поподробнее, — вступил Каневский. Подумав, Толик выдал: — Знаете, не каждый в «Совёнке» организует отрядные мероприятия. Я потому-то и понял, что вы не отсюда. Увидев немой вопрос у нас на лицах, он улыбнулся и продолжил: — Пожалуйста, не спрашивайте, что я думаю о пионерах, какова их сущность… словом, подобную околесицу. Я не пытаюсь вникнуть в устройство лагеря и разобраться во всех «как?» и «почему?», потому что лично меня всё устраивает и ничего не надоедает. Впрочем, пообщаться с понимающими людьми я всегда рад. Иногда даже их удивляю, ведь мало кто знает, что, например, каждый Толик удивителен по-своему: одни были такими всегда, другие получились из безликой массы… или из Семёнов Персуновых. Ломать голову над истинной природой вещей бесполезно, вам не кажется? Толик замолчал. Устремив взгляд в звёздное небо, он вытащил из кармана монетку и начал рассеянно крутить её между толстых пальцев. Каневский пригляделся… и вдруг ошарашенно спросил: — Неразменный пятак? — Вроде того, — ухмыльнулся Толик. — И нет, я не из НИИЧАВО и не сошёл со страниц фантастических книг. Просто когда кто-то берёт из библиотеки «Понедельник начинается в субботу», где-то у статуи Генды появляется эта монетка. И действительно выщербленная, как видите. Забавный фокус, верно? — А что, пятак настоящий? — восхитился Леонид Семёнович. — Неразменный он лишь условно и только в цикличном лагере. С деньгами туго, но находил. Что бы вы думали? Пятак всю смену у «продавца», пока я через неделю-две не полезу к себе в карман. Если выброшу — найду монету у памятника в любое время. Давеча я вновь забрал оттуда этот сувенир. Вот так. — А можно нам этот пятак на память? — попросил Каневский. — Забирайте на здоровье, только не теряйте, — охотно согласился Толик. — Всё равно он мне не нужен, а при желании отыщу безделушки где-нибудь ещё. Вручив пятак, он сказал: — За этот вечер я поговорил с вами больше, чем общаюсь с пионерами за всю смену, поэтому не обессудьте, что откланиваюсь. Но если ещё чем-нибудь буду вам полезен — обращайтесь. И да, в библиотеке и без того много интересного есть, не поленитесь на досуге изучить. Леонид Семёнович напоследок спросил: — А что вы говорили о Семёнах Персуновых, которые рискуют превратиться… — Об этом я расскажу в походе у костра, — загадочно улыбнулся Толик. — Вам понравится. Он грузно поднялся со скамейки и побрёл прочь. Тем временем Ольга Дмитриевна объявила: — Белый танец! Дамы приглашают кавалеров! — Видал, как Ольга на меня глядела весь вечер? — усмехнулся Каневский, поправляя пиджак. — И как уж отказать ей? — Здорово. Тогда развлекайтесь, — улыбнулся я. — Я к Алисе схожу, на гитаре побренчать охота. Леонид Семёнович понимающе кивнул. — Тогда до вечера. Бывай.***
Алиса сидела на сцене в гордом одиночестве и наигрывала что-то простенькое. Заметив меня, она оживилась. — Ого, какие люди! Привет, мыслитель! Где пропадал? — Спал, гулял, размышлял, как настоящий эпикуреец, — ответил я, подсев рядом. — Хотя философ из меня такой себе, это я за сегодня уже понял. — Умнеешь аж по дням, горжусь! Так и психологию бросишь, — поддела Алиса. — А где же Леонид Семёнович? Вы с ним прям Шерочка с Машерочкой, все шушукаются! — Огорчу, я не при делах, — ухмыльнулся я. — В эту смену все несовершеннолетние аристократы и дегенераты, которые крутят романы с вожатыми, наголову разбиты товарищем Каневским. Наш завуч прямо сейчас танцует с Ольгой Дмитриевной! И кто ещё на старших засматривается? Алиса неудержимо захохотала. Я почувствовал себя ещё вольготнее. — Да, ну ты и выдал, не ожидала… — Давай помузицируем, что ли? — нетерпеливо предложил я. — Ночь хорошая, настроение самое то. — Валяй, — потёрла ладошки Двачевская. — Мне даже интересно, что сыграешь. Покопавшись в голове, я избрал любимую балладу. И временам, и атмосфере она подходила. Полилась музыка. Неспешное перебирание струн, простые созвучия, насвистывание — вот и всё вступление. Вскоре я перешёл к излюбленной центральной части, с удовольствием высекая минорные аккорды и постукивая пальцами по корпусу. Алиса следила с нескрываемым интересом. Сложнее всего не забыть, где напевать, а где рыкнуть по-хэтфилдовски. Я тянул:Life, it seems, will fade away Drifting further every day Getting lost within myself Nothing matters, no one else. I have lost the will to live Simply nothing more to give There is nothing more for me Need the end to set me free.
Я вытягивал каждую строчку, сохраняя ритм. «Каналья, точно про меня писал!» Смена ритмики и вступление басовых струн явно впечатлили Алису. — Раз нет электрухи, то выкручиваемся, — подмигнул я. Вновь я настроился на поток меланхолии, не забывая насвистывать вторую партию. Двачевская расслабилась и откинула голову, вживаясь в мелодию. Следующие куплеты напряжённее, пришлось подключить ложные связки:Things not what they used to be Missing one inside of me Deathly lost, this can't be real Cannot stand this hell I feel Emptiness is filling me To the point of agony Growing darkness taking dawn I was me, but now he's gone.
И снова поползли угрожающе низкие созвучия. Атмосферы достаточно, чтобы обойтись без перегруза. Вот и кульминация. Я дал себе волю и выплеснул все накопленные тоску и отчаяние в строки:No one but me can save myself, but it's too late Now I can't think, think why I should even try Yesterday seems as though it never existed Death greets me warm, now I will just say GOODBYE…
Фрай вышел особенно хорошо. Я не волновался, что нас услышат — был поглощён музыкой. Видимо, как и Алиса. Второй пик. Выразительное соло, исполненное на «пять с плюсом». Последние аккорды, выводимые из последних сил, и затухание. — У меня нет слов, безумно здорово, — восхитилась Алиса. — Текст мрачнейший, зато тебе соответствует. — Автор жив-здоров, у нас тоже всё в порядке, — улыбнулся я. — Шедевр, что уж. — Настолько, что я сама затосковала. Пойду мыслить, заразил ты меня, — хихикнула Алиса. — Гитару отдай только. — Доброй ночи тогда. — Взаимно. Посидев ещё немного на сцене и полюбовавшись на звёзды, я отправился домой. Там я взял всё необходимое и сбегал в баню, пока не кончилась дискотека. Вымылся и дошёл обратно без приключений. Леонид Семёнович уже был дома, но ещё не спал. — Как провёл время? — поинтересовался он. — На удивление хорошо. Сублимация — отличная вещь, но энергию таки отнимает. А вы как? — Весьма приятно. А ещё я успел кое с кем договориться. — И о чём же? — Завтра тебе не придётся бегать весь день за Шуриком по подземельям. Но подробности наутро, наверняка заинтересуешься. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Несмотря на сегодняшнюю тоску, я снова засыпал с предвкушением чего-то важного и интересного.