***
— Чем займёмся сегодня? — спросил я, доедая бутерброд. — Давай сплаваем на остров Длинный? — предложил Каневский. — Авось там что-нибудь интересное отыщем. — М-м-м… — промычал я. — Когда-то я туда плавал, но ничего интересного не видел. Впрочем, как хотите. — Так не забывай, что у меня в лагере не всё, как у вас, Семёнов, — вздохнул Леонид Семёнович. — Правда, на кой мне такое разнообразие… — Хорошо, — подумав, ответил я. — А вы для сегодняшней, э-э-э, «экспедиции» отговорили Шурика убегать? — В том числе! Займёмся исследованиями без помех. Но пойдём уже на линейку. Я сделаю объявление, после которого ты всё поймёшь.***
Отряды слушали очередной план на день. В воздухе застыло напряжение: пионеры ожидали важных новостей. Примерно такая же атмосфера стояла бы, если бы объявили родительский день, ЧП… или всё сразу. Я переминался с ноги на ногу и вслушивался в бормотание, вылавливая слухи. — Все в столовую! А старший отряд попрошу остаться! — объявил до того молчавший Леонид Семёнович. Ольга Дмитриевна кивнула ему, и, когда последний посторонний пионер покинул площадь, Каневский заговорил: — Ребята! У меня есть уникальное предложение. Ручаюсь, вы точно такого не ожидали. Все затаили дыхание… — Приглашаю вас на вечернюю экскурсию в старый лагерь. Я поперхнулся, будто бы с головой окунулся в ледяную воду. Поразился и даже оскорбился до глубины души. «Да старик с дуба рухнул, что ли? Зачем?!» Догадаться о реакции было несложно: Лена с Мику в таком же шоке, Алиса с Ульяной засияли, уже собираясь выдвигаться, Шурик с Электроником глупо заухмылялись, сонной Жене по барабану, а Славя с Ольгой Дмитриевной едва не рухнули в обморок. — Я не поняла! Что вы себе позволяете, товарищ Каневский? Вы знаете, насколько там опасно? — очухалась Ольга. «Хоть у неё мозги не отшибло!» — Как организатор, я гарантирую безопасность детей и несу полную ответственность за них. В противном случае вы можете потребовать моего увольнения, — перебил её Каневский с неожиданным металлом в голосе. — Вот и потребую! — взвилась вожатая. — Это возмутительно, вы… — Да как вы смеете? Знаете ли вы, с кем разговариваете? Понимаете ли, кто стоит перед вами? Да я лично был знаком с Брежневым! — загремел Леонид Семёнович. Поражённая Ольга Дмитриевна застыла. — И как такой ответственный партиец оказался авантюристом?.. — бессильно прошептала она. Совладав с собой, вожатая сипло спросила: — Ясенева, сопроводишь отряд? — Можете на меня положиться… — неохотно ответила помощница, но я неожиданно для себя прервал её: — Если не хочешь идти, я подменю. — Ох, спасибо, но… — Хорошо, Семён, тебе можно доверять. За инициативу хвалю, инструкции получишь. Леонид Семёнович, знайте, что я всё равно не одобряю вашей самодеятельности! — погрозила Ольга Дмитриевна и ушла. Отряд потянулся в столовую.***
— Ольгу Дмитриевну вполне реально задавить авторитетом. Но я согласен с ней, Леонид Семёнович! Ладно-то я это предложил, если бы со скуки вешался, но почему вы пошли на такое? — попытался узнать я у Каневского после завтрака. — Намекаешь, что вместо решения проблемы я её усугубил? — Каневский остановился в недоумении. — Скажем так, да. — А посмотри-ка с другого ракурса. Ты в курсе, что Ульяна уже пыталась со своей сворой уйти в старый лагерь? Еле поймали! — Нет, но… — Ну вот, ещё и ты возмущаешься. — Леонид Семёнович поджал губы. — Слушай меня внимательно. Во-первых, после экскурсии никто больше не полезет в старый лагерь, зная, что ничего интересного там нет. Я же понимаю, чего ждать! Во-вторых, — Каневский перешёл на шёпот, — я проверю сам себя. Не тяжела ли такая ответственность? А если захочешь мне помочь, то и сам опыта наберёшься. — Ни черта не убедили, лукавите наверняка. Это всегда будет опасно, особенно для буйной толпы, — отрезал я. — Не веришь? Не ожидал… — вскинул брови Леонид Семёнович. — Но если не хочешь, то не иди, я уверен в своих силах. И да, — добавил он, — неплохо бы начать собираться на Длинный прямо сейчас. Потом у нас времени может не хватить. Подойди в администрацию через полчасика, я подготовлю всё необходимое. Я лишь махнул рукой и пошёл куда глаза глядят. Ноги вывели меня в лес, на какую-то поляну. Я силился понять, зачем Каневскому в старый лагерь и зачем тащить туда отряд. Но сколько голову я не ломал, его мотивы оставались тайной. «Может быть, он неадекватен? Я ошибался, и он, оказывается, маньяк и психопат?» Я решил попросить совета. — Юль… Юля! — Чего тебе? Кошкодевочка вынырнула из кустов у меня за спиной и застыла в ожидании. — Как бы начать… — вздохнул я, обернувшись к ней. — Ты ведь знаешь, что сегодня Шурик не пошёл в катакомбы? — Знаю. — У нас проблема масштабнее, — процедил я, заводясь. — Каневский хочет отвести весь наш отряд в старый лагерь. Говорит, что устроит «экскурсию». — И? — Что думаешь-то? Надо же его как-то отговаривать? — А я ничего не думаю, — устало отозвалась Юля. — Если кто-то окажется в опасности и понадобится моя помощь — всегда пожалуйста, но сейчас никакой проблемы я не вижу. — Вы оба здесь сдурели?! Одно дело, если Леонид Семёнович ведёт себя как самоуверенный мальчишка, если не хуже, но ты… почему ты равнодушна? — А ты пытался у него спросить, чего он хочет? — вопросом на вопрос ответила кошкодевочка. — Да к тому же, он взрослый человек, ответственный, обязуется беречь детей. Во сколько раз он тебя старше? — Нет, я спрашивал, но вряд ли ему видней… хоть он и минимум вдвое меня старше… Я впал в ступор. «Чепуха, причём полнейшая. Вдруг это со мной что-то не так, и я зря себя накручиваю?» Юля уже собралась уходить, но я остановил её. — Слушай, а как вообще Шурик на поверхность выбирается?.. — А, гипнотизирую просто, — отмахнулась она. — Иначе всю ночь пробегает, махая железками, и рано или поздно расшибётся насмерть.***
Вскоре я ожидал Леонида Семёновича в его кабинете. Тот собирал вещмешок и туристический рюкзак. — Журнал взял, компас взял, фонари и спички взял… консервы, вода есть… — бормотал Каневский. — Подскажешь, что ещё нужно? — Зайду на склад, возьму ножи, лопату и топор на всякий пожарный, — отозвался я. — Дадите ключи?***
Минут через десять мы уже отплыли. Леонид Семёнович грёб наравне со мной. «Штиль… Ветер молчит…» Погода, как и всегда, была отвратительно хорошей, солнце стояло в зените и нещадно припекало. Я всерьёз подумывал отыскать себе кепку. Совсем скоро доплыли до Длинного. Повесив на плечо вещмешок с едой, я вылез из лодки поразмяться, Каневский взял себе рюкзак. — Ведите! — желчно воскликнул я. Леонид Семёнович, ничего не ответив, направился вглубь острова. Тенистая роща влекла к себе, от неё веяло таинственностью. Почему-то мне казалось, что за неприметными зарослями скрыто что-то неведомое, и, будь я неопытнее, побежал бы туда первым в поисках не пойми чего. Сейчас я не надеялся на необычные находки и глядел больше себе под ноги. Каневский в свою очередь вооружился журналом и поминутно останавливался, строча заметки обо всём вокруг. Живности на острове и впрямь полно: тут и там раздавались птичьи трели, пару раз над нами проскакивали белки, на полянках стрекотали кузнечики, чуть в стороне от тропинки шуршал листвой ёж. Я шёл за Каневским и пытался наслаждаться природой. Не получалось. С досады я помотал головой, поднял её и увидел… да никого я не увидел, Леонида Семёновича нигде не было! «Отстал! Только бы не заблудиться!» Я подавил страх, остановился и осмотрелся. В паре метров от меня неглубокий овраг с зарослями крапивы, а под ногами обнаружилась едва заметная тропинка. — Леонид Семёнович! — нервно позвал я. «Что-то неведомое» могло быть прямо у меня под носом! Каневский отозвался и вскоре вернулся. Он тоже был обеспокоен. — Я дошёл до края острова… — прерывисто говорил Леонид Семёнович, оглядываясь. — Береговая линия там резко обрывается, очень похоже на бухту… Возможно, туда и ведёт эта тропинка. Обойдя овраг, за которым, к счастью, тропа продолжилась, мы стали медленно пробираться вперёд. Я расчищал путь, прорубаясь сквозь упавшие деревья, и пытался ощущать себя бывалым конкистадором, продирающимся сквозь сельву в поисках Эльдорадо. Каневский помогал мне по мере сил, срезая охотничьим ножом длинные ветки, нависавшие над нашими головами. Я не знал, долго ли мы шли, но, похоже, нащупали верную дорогу: где-то между деревьями впереди забрезжил просвет. Тропинка оборвалась, но нам она уже была и не нужна. Последние метры… — Шёрт побэри! — воскликнул Каневский. Нашим жадным взглядам открылась крупная бухта, глубоко врезавшаяся в берег, будто бы неведомый великан откусил шмат земли от острова. Прямо перед нами красовалось ветхое сооружение, похожее на дебаркадер. Впрочем, здесь не было никаких подмостков, уходящих вдаль. На берегу валялись полусгнившие лодочные остовы. — «Перевалочный пункт»… — прочитал я надпись на табличке у входа. Вопросов только прибавилось. — Войдём? — взволнованно спросил Каневский, кивнув на заколоченную досками дверь. — Попробуем. Несколько ударов топором — и путь свободен. Петли старой двери жалобно заскрипели. Мы несмело вошли с фонариками наготове. Интерьером комнатка очень походила на бункер под старым лагерем: у одной стены стояли двухэтажные койки, у второй — шкафчики, внутри которых комплекты «химзы» и наборы для выживания. Напротив двери, на тумбе у грязного окна, стоял телеграф, под тумбу вмонтирован сейф… открытый и пустой. Мы обошли помещение, не проронив ни слова. — Интересно, а зачем это?.. — нарушил молчание я. — Была у меня гипотеза… — вздохнул Каневский и жестом пригласил на койку. Усевшись рядом, он медленно заговорил: — Давеча я расспрашивал коллег о снабжении лагеря, и кто-то обмолвился, что некогда с другого берега сюда ходил паром. Никаких больше подробностей, отмахивались: якобы оттуда невыгодно доставлять провиант, поэтому остаётся возить из райцентра. Я бы вряд ли всё это вспомнил, но когда увидел этот «перевалочный пункт», в голове всплыл давний разговор со знакомым моряком речного флота… Каневский оценивающе поглядел на словно застывшую во времени комнату и продолжил: — Из той беседы я запомнил, что паром пристаёт к дебаркадеру, то есть наша лодочная пристань — и не пристань изначально. Откуда же ходил бы в лагерь? Я добирался на лодке до насыпи, видел оттуда лес и другой берег, но никаких признаков цивилизации там не было! — Может быть, он спускался по течению реки? — предположил я. — Вероятно. Жаль, мы не сможем это проверить. Нормально, если бы мы выплыли из нашего заливчика к руслу реки, где должны ходить суда. Будь мы в нашем мире, добрались бы до другого берега, но за насыпь, как ты понимаешь, выплыть невозможно. Нет течения, зато есть невидимые барьеры, — мрачно пояснил Леонид Семёнович. — Ладно, это вопрос из того же разряда, почему дорога бесконечна… Я поднялся и стал расхаживать по комнате. — Должна же быть хоть какая-то логика… — бормотал я, топая из угла в угол и подпирая стенку то тут, то там. Через минуту я срывался с места и вновь бродил. Каневский то разглядывал сейф, то копался в шкафах, пытаясь найти подсказки. Внезапно мне показалось, что что-то не так. Мой взгляд скользил от стены к стене, но вот пол! Пол в свободном углу отличался по цвету и фактуре от досок! Я нагнулся, пригляделся, потрогал… Металл! Люк! Дрожащими от возбуждения пальцами я нащупал щель между люком и досками, взял топор, вложил в щель и потянул импровизированный рычаг. Леонид Семёнович подошёл, когда крышка люка приподнялась, и открыл её до конца. Под ним оказалась приваренная к вертикальной стене лестница. Я торопливо спустился, огляделся и радостно крикнул: — Это коридор в бомбоубежище! — Вылези ненадолго, первопроходец, — усмехнулся Каневский. Я неожиданно впал в азарт, будто действительно нашёл Эльдорадо. — Похоже, что перевалочный пункт связан со старым лагерем, — делился я вспыхнувшими в мозгу идеями. — В случае угрозы дети укроются в бомбоубежище и выйдут по коридору сюда. А отсюда их эвакуирует паром! — А как же поставки еды? — А вдруг это прикрытие? — Хочешь сказать, что дебаркадер у нашего берега — декор, обманка? Если подумать, то эвакуационному парому из загадочного пункта «А» куда проще войти в эту секретную бухту, а не в залив. А у тебя котелок варит! — похвалил меня Леонид Семёнович. — Вот видишь, как интересно разгадывать здешние загадки! — Можно я дойду до бункера по коридору? — взмолился я. — Очень хочу проверить нашу гипотезу. — Ох! Никого не пустишь в старый лагерь, а сам туда горазд! Хотя ты всё же взрослый человек, и я могу тебя отпустить. Вот, возьми… — Каневский выдал мне фонарь и лопату. — Спасибо вам! Тогда не ждите и отплывайте в лагерь. Я постараюсь дойти до бункера, а если что-то пойдёт не так, то телепортируюсь домой. — Если ты так уверен, то хорошо. Удачи, Семён, — серьёзно ответил Леонид Семёнович, забрал мой вещмешок и пошёл к выходу. Я же полез под землю и пружинистым шагом направился вперёд по коридору.***
Коридоры в бомбоубежище отлично сохранились, если забыть о мусоре у стен. Уверенно идя вперёд, я включал фонарь раз в несколько секунд, стремясь и оглядеться, и поберечь заряд. По идее, в прямом коридоре я ничего не мог пропустить, но… метров через сто мне послышался характерный лёгкий стук. Я зажёг фонарь и поводил им вокруг. Из трещин на потолке капала вода, а в провале бетонного пола в паре метров от меня разлилось озерцо с плавающим на поверхности мусором. «Похоже, что коридор проходит под речным дном. Так-так». Гулкие мысли, будто всплывшие из океанских глубин, расшевелили. Ожидая чего угодно от этого всё ещё загадочного места, я с опаской побрёл дальше. В нескольких местах коридоры оказались подтоплены: вода капала сверху и уже выходила из проломов в полу. Кое-где её было по щиколотку. Редкие «отмели» — облегчение. После продолжительных шатаний по туннелю я вышел к громадной куче обломков. «Тупик?!» Но, посмотрев внимательнее, я заметил небольшой просвет между кучей и стеной. Пролезть туда вряд ли получилось бы, поэтому я мысленно поблагодарил Леонида Семёновича, выдавшего мне лопату. Вертясь и так и этак, тыкая лопатой туда-сюда, выкидывая назад всякий металлолом и дико матерясь, я принялся делать проход. Было тесно и сложно, с непривычки мышцы быстро затекли. Когда проём между завалом и стеной стал шире, я плюнул на мороку и пошёл напролом. Повезло не застрять и отделаться лишь парой царапин. Включив фонарик, я обнаружил впереди очередной пролом в полу, на дне которого виднелись рельсы. — Шахта, мать вашу! — возликовал я. Мой голос эхом пронёсся по коридорам. Петлять в лабиринтах я не любил, поэтому на лёгких ногах отправился дальше, в старый лагерь. Через несколько минут я добрался до бункера. Я бы не смог выломать дверь, поэтому решил применить силу иначе — приналёг и расшатал дверь своим весом. Это помогло, она заскрежетала и приоткрылась. Я протиснулся внутрь и оглядел бункер. Почти всё было как обычно, только вот шкафы настежь распахнуты. Вся экипировка осталась на месте, но казалось, что чего-то не хватает. Я глянул на стол, где почему-то лежала папка с надписью «Техническая документация»… правда, пустую. «Документы?» — удивился я. Я заинтересовался и решил поискать какие-нибудь улики. Тщетно. «Почему Леонид Семёнович посещал бункер? И он ли?» Передохнув, я навёл порядок после поисков, прихватил папку с собой, вскрыл вторую дверь неизменно хранившейся здесь монтировкой и пошёл по коридору дальше. Ещё чуть-чуть, и моё путешествие окончено — я откинул люк и вылез уже в здании старого лагеря. По моим прикидкам, под землёй я пробыл около часа, поэтому глаза не сразу привыкли к свету. Внутри самого здания всё, как и обычно: мусор и разруха, парень в пионерской форме на пыльной тахте с вещмешком под боком и книгой в руках… Стоп, что?! Пионер с весёлой ухмылкой разглядывал грязного и недоумевавшего меня. Тишину нарушили два одинаковых голоса, задавшие одинаковый вопрос: — А чё это вы здесь делаете? А? Мы захохотали как ненормальные. Я энергично пожал руку новому товарищу. — Что ты здесь забыл, коллега? — отсмеявшись, спросил я. — Не видишь? Читаю вот, — ответил залётный Пионер и потряс перед моим лицом книгой. — «Занимательная физика» … Ого, есть ещё на свете ценители Перельмана! — оценил я. — Клепаешь в клубах в свободное время? — Ну нет! Исследую природу лагеря: эксперименты, все дела… — хмыкнул он. — У тебя здесь неплохо, столько интересного я нигде не встречал. — Так это из-за… — Правильно, из-за того, что тут живёт один нравственный товарищ по фамилии Каневский. Кстати, ты везунчик, раз его встретил. — Он тоже мне об этом говорил. Но ты почему так думаешь? — А сейчас расскажу. Кстати, хочешь папироску? Я пару пачек «Беломора» отыскал, скурить не с кем, а выдувать всё в одиночку не комильфо. — На безрыбье и рак рыба, давай, — согласился я. — А то я давно без курева сижу. Где достал? — Места знать надо, — неопределённо ответил Пионер и извлёк из вещмешка пачку папирос и зажигалку. Мы закурили. Тягучие ниточки серого дыма потянулись вверх под размеренное повествование. — Ну-с, — отхаркавшись, заговорил незваный гость. — Начнём от Рождества Христова. Я из две тысячи девятнадцатого года. Ты откуда? — Из две тысячи девятого. О Леониде Семёновиче я и тогда знал. — Понятно, тем лучше. В общем, в моём мире Каневский до сих пор жив-здоров, и до сих пор ведёт программу «Следствие вели…». Даже про пионерский лагерь делал выпуск. У меня перехватило дыхание. — И что это значит? — А то, что Каневский может существовать в разных мирах, но в «Совёнке» уникален! — повысил голос Пионер. Уже спокойней он продолжил: — Ты в курсах, как перемещаться между лагерями? Люди, особенности… — Да, ну и?.. — Я много путешествовал, но практически не видел гостей, которые, м-м-м, реализовались в нашем мире. А если и видел, то у них в лагерях всё неповторимо! Другие правила, новые места, непредсказуемые куклы, которые вряд ли даже куклы, бллин! Личности с большой буквы для «Совёнка» — деликатес! Оказывается, если человек уж очень нравственный и духовный, то у него куда интереснее в лагере. Ни у одного из таких уникумов я никогда не видел двойников. Только представь, сколько мы ещё не знаем о таких нюансах! А вдруг они помогут понять систему! Такие откровения я не был готов услышать, поэтому оторопело поинтересовался: — А почему ты так уверен? — Я провёл в «Совёнке» больше десяти лет, тут крыша не раз успеет поехать и вернуться на место. Но глазам пока что верю. Ты долго тут прохлаждаешься? — Считай, вдвое меньше… и что это за парадоксы такие, раз я в лагерь попал раньше?! — А чёрт знает… — буркнул Пионер. Мы помолчали. — Ладно, над этим круто поломать голову, но не сейчас. Тебе с бухты-барахты уж тем более не стоит париться, — угадал собеседник мои мысли. — Знаешь ли ты, что лагерь — настоящий рассадник анархистов и анахронизмов? У меня целая коллекция подобного добра есть, хочешь посмотреть? — Карманных анархистов? Или их скальпы хранишь? Мы расхохотались. — Не, всякой всячины, среди которой полно анахронизмов. — Показывай тогда, раз о них запел. — Я стряхнул пепел с рубашки, смял окурок о стену и бросил под ноги. Пионер начал копаться в вещмешке и доставать из его недр разную мелочёвку, тряпьё и какие-то конверты. Впрочем, меня больше заинтересовали блоки кассет. — Кстати, представляешь… — решил поделиться я. — Тут в лагере есть пристань на острове Длинном. Что-то типа эвакуационного пункта. — И? — От неё проложен туннель к бункеру. Помнишь завал чуть дальше от прохода в шахту? Он как раз туда ведёт. — А… ну, здорово. Говорил же, что у Каневского в лагере есть интересные фишки. Только займитесь ими сами, нагулялся я уже по «Совёнку»… — проворчал Пионер, продолжая шарить руками в закромах вещмешка, и пояснил: — За мной давно закрепилось прозвище Бродяга, да только я его перерос. Давно хочу спокойно пожить без путешествий по лагерям и весям — та ещё нервотрёпка. Но ладно, полюбуйся хоть. На диванчике, где сидел Бродяга, теперь высилась горка барахла. — Ну и где ты этот хлам выискал? — лениво поинтересовался я. — Что-то отыскал, что-то выменял. Давай посмотрим, — настроился Бродяга на подходящий заправскому рыночному торгашу тон и начал поочерёдно брать в руки разные предметы. — Пластинка с музыкой Луи Армстронга, даже его автограф есть. — Сегодня слушаешь ты джаз, а завтра Родину продашь, — хихикнул я. — Партбилет КПСС, музейный, — невозмутимо продолжил «старьёвщик». — Откуда скоммуниздил, коллекционер? — Не перебивай, дебил. Вот и томик стихов, самиздат. Американский пейджер образца девяностых, рабочий и неприхотливый экземпляр. Кошелёк кожаный с парой сотен долларов, но откуда взялся — непонятно. От нежелательных вопросов — классический «Кольт», только без патронов и магазина. Зажигалка «Зиппо», номенклатурная вещица. Ей мы уже пользовались. Потрёпанная футболка с Егором Летовым. Заметив, что я заскучал, Бродяга добавил огоньку. — Но нам всё не то, как сигарета без кнопки? А скука не порок, и я могу её сыграть! Электронные куришь? Сенсорный мобильник хочешь? Хотя сегодня шоу отменяется, они разрядились. — Честно говоря, мне плевать на безделушки, хоть половина и из будущего, — буркнул я и кивнул на блоки кассет. — Расскажи лучше про них. — Кроме МК-60 для звукозаписи почти ничего не держим, всякие «Макселлы» хрен найдёшь, — предупредил новый товарищ. — Всё равно валяй. — В таком случае для киноманов и меломанов остались жемчужины моей коллекции, — поклонился Бродяга, извлёк из кармана штанов скрученную тетрадку, развернул и начал зачитывать: — Из классических фильмов у меня «Терминатор», «Кошмар на улице Вязов» в двух частях, первая часть «Крёстного отца», оригинальная трилогия «Звёздных войн»… Пока маловато, зато есть куда переписывать. Есть ранний Миядзаки и «Евангелион» на вэ-ха-эс! В клубах часто видак «Электроника ВМ-12» под такие кассеты. Так-с, из советского имеются комедии Гайдая, «Д'Артаньян и три мушкетёра», «Приключения Электроника», «Гостья из будущего»… Я не удержался и зевнул. — Ясно всё с тобой, — усмехнулся Бродяга. — Тебе чё по музыке интересно, советская эстрада или что-то современное? — Давай всё. — Хозяин — барин. Есть Муслим Магомаев, Юрий Антонов, Алла Пугачёва, ВИА «Верасы», «Земляне», сборники бардовских песен… Из менее, э-э-э, легальной музыки и постсоветского — «Кино», «кипеловская» «Ария», почти весь Летов, «Свидетельство о Смерти», кое-что из СНГ… Так, из западного есть Джо Дассен, Саймон и Гарфанкел, «Битлз», «Ролинги», «Пинк Флойк», «Айрон Мейден», «Мотёрхэд», британские панк и синти-поп, «Металлика» со всей «большой четвёркой», сборники лучшего хип-хопа и ню-метала девяностых… Короче, счастливчикам светит неироничный ушной оргазм. Есть даже эксклюзивы — выступления современных музыкантов прям в лагере. — Это уже не пресловутый список запрещённых групп, это на уголовку потянет за растление молодёжи! — хохотнул я. — У тебя целая сокровищница, ты никого не грабил? — Обижаешь! Я — честный пират. Всё, что плохо лежит, я возьму, но не из-под носа у товарищей по несчастью. — А ты не с собой всё это таскаешь? — Естественно! Половину в заначках храню. Что-то хочешь? — Ну, я бы взял чего-нибудь, да платить нечем… — Не стесняйся, мне не жалко хорошим знакомым подарки на память делать. У меня ведь всё записано и переписано по нескольку раз. — Ты спекулянт, что ли? — усмехнулся я. — И пират, и спекулянт, и кто угодно, — пробурчал Бродяга, — ведь здесь за это ничего не будет. А мне — развлечение. — Что, и другие клиенты есть? — Само собой, — пожал плечами местный предприниматель. — Знаешь, а назову-ка я тебе местечко, где они обычно тусят. Может, и меня там когда-нибудь отыщешь. — Что за местечко такое? Ещё и в «Совёнке»? — Опа, так ты не шаришь! Тогда запомни: бар «Под крылом». Представь хорошее питейное заведение и телепортируйся — не потеряешься, они монополисты. Умеешь ведь? — Ага. Ну, запомню... — протянул я. — Ладно, я самиздат почитал бы, да «Евангелион» пересмотрел бы с удовольствием. — Ого, разогнался! Думал, халява? — хмыкнул Бродяга. — Что из меня за делец, если совсем бесплатно сокровище отдам?! — Не судьба? — опечалился я. — Может, напрокат дашь глянуть, а с меня мобильник с приличной фонотекой? В следующую смену обратно обменяемся, если не пропадём. — Сёмка, тебе вообще что-то фартит! Грех у тебя на дороге вставать, зашибёшь своим везением, — снисходительно усмехнулся товарищ. — По рукам. — Мне б телефон дома взять. И боюсь спросить, почему ты так уверен. — Ох уж эти окраины, никогда у вас не поймёшь, что сработает, а что нет. Но ходят слухи, что недовольным потребителям возмещается потраченное впустую время… — с загадочным видом сообщил Бродяга. — Держи свой самиздат, с кассетами через час к тебе в домик заскочу. Договор? — Нужно из нычек сокровища доставать? — догадался я. — Ну, тогда я пошёл. Мы соседи с Каневским. — Понял, отлично. Мне тоже сворачиваться пора, как раз дочитывал Перельмана. До встречи! Мы подошли к выходу и обменялись крепким рукопожатием. Я помахал на прощание новому знакомому, весело проскакал по брусчатке на площади перед старым лагерем, сжимая в руках лопату, а под мышкой книгу, и пошёл через лес обратно — сил телепортироваться не осталось.***
По дороге домой я завернул к умывальникам. Обычно походы по катакомбам не завершались неприятностями — «Совёнок» был практически стерилен. Хуже того, я подозревал, что и бактерий в лагере не существовало! Ни заражения крови, ни инфекций у меня никогда не было, чем бы я ни занимался… или зараза просто не успевала появиться или проявиться. Впрочем, немытой свиньёй я тоже не ходил и холодным душем не брезговал, но сейчас ограничился только умыванием. Надо было хоть попытаться оттереть рубашку от пыли и грязи… Неожиданно до меня донёсся громкий разговор. Я давно уже не мыкался по кустам, поэтому решил просто дождаться, кто пожалует. Это Алиса с Ульяной, перепачкались в краске. «Что-то вы рановато». Болтая о своём, сетуя на неизвестные мне обстоятельства и вообще никого вокруг не замечая, девочки прошли к умывальникам. Их намерения я знал слишком хорошо. — Кхм… — А ну брысь отсюда! — пригрозила Алиса, уже снимавшая забрызганную красным рубашку. — Будешь подглядывать — из-под земли достанем. — Уже ухожу, не переживайте. А что с вами вообще произошло? — Секрет! — хихикнула Ульяна. — Не секрет, — ответила Алиса. — Леонид Семёнович раздал поручения всем, кто идёт в старый лагерь, мол, чтобы Панамка не придиралась. Нам вот выпало покрасить постамент Генды, а мелкая на складе краской облилась. — Эй! — недовольно воскликнула Ульянка, и попыталась сорвать с Алисы лифчик. Я же спешно ретировался, успев накинуть мокрую одежду. — Именно эти пионерки через несколько часов попытались бы взорвать памятник Генде, но бравый завхоз Каневский перенаправил их усилия на мирные цели, — пробормотал я себе под нос. Вспомнился забавный случай, когда я в своё время повсюду менял положение дел. Заранее укрывшись в кустах, я дождался пикантного зрелища и забега вокруг умывальников, а затем крикнул тонким голосом: — Вожатая идёт! Девчонки едва затормозили, дико вытаращились друг на друга и унеслись прочь. Полуодетый я остался незамеченным и с гиканьем убежал в лес. По башке мне в ту смену ни от кого не прилетело.***
Уже совсем скоро, избежав поимки медсестрой, я был у своего дома. Оставив лопату снаружи, я вошёл и поймал себя на мысли, что уже привык к соседству с Леонидом Семёновичем и что мой дом — именно здесь. Сам Каневский был внутри и сидел за столом, что-то записывая в свой журнал. — Пламенный привет трудящимся. Миссия выполнена, — на полном серьёзе выдал я. — О, здравствуй, заходи скорей! Всё в порядке? — Вполне себе, — отозвался я, выложив на стол томик, и растянулся на кровати. — Маршрут пройден, я даже завёл новое знакомство. Я пересказал Леониду Семёновичу события последних часов и о нашей беседе с Бродягой… но, по правде говоря, опустив часть его замечаний касательно именитых попаданцев и уникальных лагерей. Каневского новости явно удовлетворили. — Я — твой должник. Если чего захочешь — смело проси! — Ловлю на слове. Я тут, кстати, уточнить хотел… Я с полминуты колебался, но затем спросил: — А вы были в бункере под старым лагерем в этой смене? Я козырнул одним из трофеев и вытащил из-за пазухи найденную папку. — Не скрою, был на прошлой неделе, — честно ответил Леонид Семёнович. — Документы из папки полезные, да и я уверился, что наш вечерний поход безопасен. — Не согласен! Нельзя предусмотреть какие-нибудь обвалы! — возразил я. — Хотя Юля тоже никаких проблем не видит, если честно. Чудные вы… — Побереги нервы, Сём, всё с нами в порядке будет. А то ты ворчишь так, будто дед — ты, а не я, — усмехнулся Каневский. — Ну и ладно. Дайте тогда поспать до ужина. Мы ведь после него пойдём? Леонид Семёнович кивнул и вышел из домика. Я же действительно решил подремать. Вскоре меня разбудил стук в дверь. — Не заперто! Вошёл Бродяга с картонной коробкой в руках. — Телефон с наушниками в пальто, можешь оставить кассеты на столе, — зевнул я. — Могу вдобавок и пальто забрать, — оскалился Бродяга. — А фиг тебе! В автобусе дует. — Попробовать стоило. Тогда покедова! — Бродяга похлопал меня по плечу, пока я не отрубился снова. — Рад был пообщаться, ещё увидимся.***
Солнце неторопливо опускалось к горизонту. Генда остался нетронутым и равнодушно взирал на площадь, где копошились пионеры. Старший отряд готовился идти в свой странный поход. Кто-то утеплился свитером, кто-то взял всякие перочинные ножи или гаечные ключи. Присутствовали все… кроме Жени — ей настолько было плевать, что после ужина она демонстративно заперлась в библиотеке и уснула там. Я завидовал её пофигизму, но понимал, что не готов превращаться обратно в нелюдимого йети. — Славяна, Семён, Виолетта, я рассчитываю на вас. При первой же возможности ведите отряд обратно. Если Каневский будет возражать — игнорируйте. Чувствую, накатаю в райцентр жалобы о профнепригодности завуча! Нет, ну всё же было нормально, а тут его словно переклинило! — распиналась Ольга Дмитриевна. Я боролся с зевотой, осмелившаяся идти Славя непреклонно выслушивала указания, а переодевшаяся медсестра едва сдерживала смех. Каневский поправил вещмешок на плече и скомандовал: — Отряд! Разбиться на пары — и за мной! Мы замаршировали с площади в лес. Леонид Семёнович шёл первым, за ним была Славя, далее нарочито весело шагали Алиса с Ульяной, на почтительном расстоянии топали кибернетики, и семенила Лена, тихо беседуя с Виолой и страдая от болтовни Мику. Я плёлся, замыкая строй и про себя проклиная всех и вся, поскольку был совсем нелестного мнения об этой… да, самодеятельности. Оптимизм окружающих бесил всё сильнее, хотелось накопить злость для подходящего случая. Никто не обращал на меня внимания, поэтому я осторожно поправил за пазухой охотничий нож, остававшийся до недавнего времени дома. Леонид Семёнович не успел занести обратно на склад часть вещей, которые брал на остров, или же рассчитывал взять их и в старый лагерь. «Вряд ли Каневский узнает, что я прикарманил лагерное имущество, пусть и для самообороны…»***
Отряд выстроился перед старым лагерем, словно новобранцы на смотре. На роль командира подходил Каневский, который неторопливо прохаживался вдоль шеренги. Я настороженно поглядел на него… и оцепенел. На ремне через плечо у Леонида Семёновича висела кобура, откуда выглядывала плоская рукоять ТТ-33. «Твою мать, почему я не заметил пистолета раньше? Он что, убить нас хочет?!» Царила тишина, нарушаемая только шарканьем нашего «командира». Уже по дороге сюда ребята замолчали, ощущая неприятную ауру заброшенного места. Впрочем, назад никто не просился. — Друзья! Я прекрасно понимаю ваши чувства. Наверняка вы думаете, что выживший из ума старик потащил вас к заброшенному зданию ради циркового представления. Но у меня чёткая цель — показать вам суть наших страхов. Пока не поздно, вы можете пойти обратно и забыть об этом. Или можете отбросить брезгливость и стать взрослее… — промолвил Каневский. Никто даже не шелохнулся. — Тогда все за мной! Отряд потянулся внутрь здания. Ребята активно перешёптывались и восторженно оглядывали всё вокруг. Я же демонстративно отошёл подальше и устроился на тахте, где ранее сидел Бродяга. Меня чрезвычайно заинтересовала чёрная ткань, застрявшая между спинкой и сиденьем. Пока мы не разбежались по разным углам, Леонид Семёнович вышел в центр комнаты и попросил тишины. Он явно нервничал. Заинтересованные пионеры столпились вокруг, и Каневский начал: — Вы когда-нибудь бывали в заброшенных зданиях? Вот вам относительно безопасный пример судьбы того, что отвергает эпоха. Сейчас мы с вами в старом лагере, где когда-то отдыхали и октябрята, и младшие пионеры. Местечко таинственное и пугающее, не правда ли? Все эти ржавые карусели, ветхие лестницы, остатки мебели… Вы можете разбиться на группы и самостоятельно осмотреть оба этажа, много времени у вас это не займёт. И осторожней, пожалуйста! Виолетта сцапала Шурика, Славю и Лену, подмигнула Леониду Семёновичу и мягко направила ребят в соседнюю комнату. Алиса с Ульяной забрали с собой Мику и шепнули Сыроежкину о том, что может произойти, если он откажется от компании девушек, которых наверняка придётся защищать. Тот неохотно повиновался и поднялся на второй этаж. — Семён, тебя попрошу остаться, — послышалось от Каневского. Я всё это время высвобождал из плена дивана несчастную ткань. Оказывается, Бродяга кое-что, намеренно или нет, но оставил. «Кое-что» оказалось потрёпанной футболкой, с которой на меня сквозь проволоку с «козами» недоверчиво хмурился Егор Летов, как казалось из-за складок на мятой вещи. Я направился к Леониду Семёновичу, когда все вышли из комнаты. — Я и не собирался никуда уходить. Лучше скажите, откуда у вас пистолет? — опередил я Каневского, желавшего что-то сказать. — Он из ящика стола, а некогда из сейфа, — признался Леонид Семёнович. — С таким подарком судьбы безопаснее. — Мне врать, вам записывать, не так ли, майор Томин? — едко произнёс я. — А нормально признаться в своих намерениях не хотите? — Смеешь использовать мои же фразы против меня, Персунов? Нехорошо-с. Я-то как раз хотел тебя предупредить… — Чтобы что? — Просто будь бдительней там, благоразумней. Этот поход — своего рода испытание. Очень важно, чтобы никто не наделал сейчас глупостей. — По-вашему, нормально было нас сюда тащить? А то столько наговорили о целях… Леонид Семёнович ничего не успел ответить, потому что почти одновременно вернулись обе «группы». Я взял у Каневского вещмешок, запихнул туда футболку, вернул и вновь отошёл в сторону, откуда стал сверлить взглядом пионеров. «Хорошо, ваш ход. Чего вы удумали-то?..» Отряд вновь столпился вокруг экскурсовода. — Это всё, что ли? — разочарованно спросила Ульяна. — К счастью ли, к сожалению ли, но нет, — ответил Леонид Семёнович и подмигнул мне: — Семён, открывай портал в преисподнюю. Я неохотно подчинился. Люк поддался легко. Ребята ахнули. — Время было тяжёлое, никто тогда не был уверен в завтрашнем дне, — заговорил Каневский. — Если бы всё же случилась ядерная война, у пионеров оставался шанс спастись. Этот ход ведёт к бомбоубежищу. Вы хотите спуститься? Отряд охотно согласился, чему я особо не удивился: родился в Союзе и ещё застал стоявшее в воздухе недоверие коварным капиталистам. Как бы сказал сам Каневский, именно поэтому многих детей того времени влекли объекты гражданской обороны. Все аккуратно спустились и пошли по коридору. Леонид Семёнович позаботился о фонарях, поэтому по дороге никто не боялся. Каневский вёл отряд вперёд, я шёл в середине, медсестра замыкала цепь. Ребята шушукались, а я напевал себе под нос, перешагивая через выбоины в полу: — Майор их передушит всех подряд, он идёт, он гремит сапогами, но упал — гололёд, и мы — лёд под ногами майора! Мы — лёд под ногами майора! Всю дорогу до бомбоубежища «майор» упорно молчал, что ничуть не успокаивало. Мы добрались до бункера без происшествий, но меня мучил страх, что Леонид Семёнович намеревался совершить что-то ужасное. «Он мог перестрелять нас в тоннеле, и мы бы ничего ему не сделали. Но если пронесло, то больше бояться нечего?» — пытался успокоиться я, сидя на пыльной кровати внутри бомбоубежища. Нервы расшалились, но, похоже, что только у меня. Даже Шурика не колбасило, он вполголоса дискутировал с Электроником у разбитого радио. Леонид Семёнович дождался, когда ребята всё ощупают и осмотрят, и вновь прокомментировал: — Этот бункер законсервирован, но, как видите, всё ещё в отличном состоянии. Выжившие протянули бы какое-то время, а при должном везении связались бы с внешним миром, чтобы эвакуироваться. Пойдём дальше? — А когда объект закрыли? Осталась ли здесь документация? — спросила молчавшая ранее Виола. — Рад, что вы спросили. Каневский развязал вещмешок и достал оттуда сегодняшнюю папку, полную ветхих бумаг. — Подлинные экземпляры, реликты! Вряд ли кому-то, кроме кибернетиков, интересна номенклатура здешней техники, а вот иное содержимое… Леонид Семёнович сделал паузу, напуская загадочности, дождался накала страстей и продолжил: — Уникально. Бункер расположен неглубоко под землёй, но сконструирован настолько прочно, что выдержит любой взрыв! Понимаете, до чего дошёл прогресс ещё четверть века назад? Я скривился. «Держи карман шире! Алиска обожает с поверхности падать в тоннели, а во снах меня вообще потолок раздавливал!» Впрочем, в мои планы не входило выставлять себя сумасшедшим, поэтому я позволил представлению продолжаться. — И это ещё не всё! — провозгласил Леонид Семёнович таким тоном, словно предлагал покупателям самую выгодную в их жизни сделку. — Некий исследователь — вероятно, автор документов и руководитель эксперимента — сообщает, что за пределами бомбоубежища можно обнаружить нечто загадочное и неописуемое, причём разные контрольные группы сообщают о разных результатах! Желаете своими глазами узнать, что это? Нестройное «да». — Да ничего там нет, расходиться надо… — просипел в мольбе я, но меня никто не услышал. Монтировку я оставлял в помещении, поэтому парни успешно вскрыли дверь. Все как заворожённые потянулись вслед за Каневским. Неужели на ребят так влияли его авторитет и личный пример? Неужели их так околдовал флегматичный бюрократ, преобразившийся в отважного и слегка безумного исследователя? А я больше всего страшился непредсказуемости. Старый лагерь меня ничуть не пугал, но наглое вторжение в его тайны могло дорого обойтись моим спутникам. Мир словно застыл. «Интересно, столбняк ловят именно так?» Пот ручьями струился с лица, глаза остекленели, зубы выбивали дробь. Хотелось свалить как можно дальше от всего этого, чтобы не видеть и не бояться. «Мил человек, а ты зачем Синдзи решил косплеить? Раз ты взрослый мужик, так и будь последовательным! Не смей убегать, сука! Не убегать!» — Всё в порядке, пионер? — насмешливо спросила Виола, ждавшая у выхода. Её привычное ехидство, — может, защищавшее психику, — ненадолго растопило сковавший меня лёд. «Не хватало ещё ободряющего "взрослого поцелуя" от Мисато… Виолы-сан!» Я едва кивнул и пошёл за остальными. Трясучку удалось унять, а вот голова отчаянно требовала не медлить и действовать, пока не накрыла новая волна паники. Я нащупал за пазухой нож и понемногу стал нагонять Леонида Семёновича, чтобы предотвратить… неведомо что. Каневский же оставался невозмутимым и чинно шёл вперёд, освещая однообразные тоннели. Его руки не дрожали, а кобура была плотно застёгнута. «Он реально не боится? Это ненормально! Неужели психопат?» Не хочется предполагать, о чём я бы думал в следующую секунду, но Леонид Семёнович остановился. Оказывается, мы уже пришли к пролому. — А мы добрались до ложного распутья, друзья! — обратился Каневский к пионерам. — Сегодня по счастливой случайности мы с Семёном выяснили: если идти дальше по тоннелю, то можно добраться до секретного причала. Этот перевалочный пункт и является местом, куда прибыл бы паром для выживших после катастрофы. Но, увы, лодок там нет, до лагеря вплавь мы не доберёмся. Поэтому нам остаётся только спуститься вниз — как видите, в шахты. Я посещал их и сумел через эти лабиринты выбраться в лагерь. Вы готовы к последнему рывку? — Может, вернёмся обратно? — подала голос Алиса. Как же я не заметил, что она тоже мертвенно бледна, в оцепенении и в неподдельном ужасе?! Чёртова зацикленность на себе! — Алиска, это финальный рубеж, нам нельзя отступиться, понимаешь? — раздосадовался Леонид Семёнович. — Я же не на развлекательную прогулку вас вёл. Та поёжилась и ничего не ответила. Девочки боязливо сгрудились в кучку. — Давайте, спускаемся, так быстрее в лагерь дойдём, — вздохнул Шурик. — Я верю Леониду Семёновичу. «Чья бы корова мычала! Тоже мне — верующий!» Вскоре все уже были в шахтах. Наше шествие продолжилось. Даже Ульяна не перепрыгивала через шпалы, а мрачно вышагивала по камням, озираясь вокруг. Я слабо усмехнулся: моя школа. Холод — вот что обволокло нас тогда. Пожалуй, я никогда не ощущал так сильно подобной зловещей ауры. С каждым шагом из глубин тоннелей всё сильнее тянуло сыростью и равнодушной затхлостью. Когда мы подошли к первой развилке, казалось, что это место хотело нас сожрать, уже не церемонясь. А Каневский свернул направо и поманил за собой остальных. — Вы точно знаете, куда идти, да? — уточнил я у Леонида Семёновича. — Разумеется, — тихо ответил тот. Внезапно пелена страха спала, сменилась усталым смирением. — Это кончится… — бормотал я себе под нос. — Это кончится… Спустя ещё пару поворотов мы вышли в знакомую мне пещеру. Величественные сталактиты нависали над головами, в свете фонарей играя голубыми бликами. Ребята разбрелись и восхищённо рассматривали природные чудеса. Я же топтался на входе, не осмеливаясь идти за ними — Вот здесь… — начал Леонид Семёнович. Его прервал порыв ледяного ветра. Все содрогнулись. — Откуда… — пробормотал я. Но это стало только прелюдией. Фонари в наших руках погасли, словно в дешёвом ужастике. Кто-то что-то уронил на пол, от гулкого шлепка кто-то девушка вскрикнула от страха, заорали и остальные. Чудовищное эхо разнеслось по туннелям, породив адскую какофонию из воплей ужаса. Я треснул своим фонарём о стену, чтоб заработал, и высветилась страшная картина. Ребята шатались, у всех стеклянные глаза на мокром месте, а крики перемежались со стонами и хрипами. Славя схватилась за сердце и сползла на пол. Лена за пару секунд прошла путь от вселенской депрессии до обморока. Ульяна ревела от ужаса, вцепившись мёртвой хваткой в Алису, которая съёжилась в дальнем углу и закрылась руками. Серёжа боднул стену и свалился на груду камней. Саша лежал на полу, свернувшись в позу эмбриона, и трясся как припадочный. А мою же голову заполонили бесчисленные абсурдные мысли, среди которой самой здравой оказалось «Виола, милая, ну хотя бы ты должна что-то предпринять!..» Растерявшийся Леонид Семёнович глухо застонал. Я попытался подойти, но он с мертвенно-холодным взглядом вытащил пистолет из кобуры, словно в замедленной съёмке навёл его в мою сторону, снял затвор и выстрелил. Хлопнуло, заскрежетало. Не чувствуя вообще ничего, я рухнул на колени, ошеломлённый и обезумевший. Последним, что я увидел, было коричневое пятно, мелькнувшее у дальней стены. Не хватало только старой песни в голове, символизирующей конец:Hello, darkness, my old friend, I've come to talk with you again, Because a vision softly creeping, Left its seeds while I was sleeping, And the vision that was planted in my brain, Still remains Within the sound of silence...
…А через мгновение мир вновь стал чётким, противно запищало в ушах. Надо мной склонилась Виола. — Живой? Я едва кивнул, подтверждая, и повернулся на бок. Волна безумия схлынула столь же внезапно, как пришла. Во тьме пещеры, прореживаемой светом фонарей, я разглядел, как Мику в слезах успокаивала рыжих, Электроник со Славей поднимали на ноги дико озиравшегося Шурика, Леонид Семёнович пытался привести в чувство Лену… «Что за бред?!» — Остальным тоже нужна помощь, — бросила медсестра, отойдя от меня. — Юля? — тихо позвал я. Нет ответа. Через несколько минут отряд более-менее оправился. Каневский виновато оглядел нас. Он явно хотел что-то сказать, но осёкся и молча повёл всех прочь, не глядя на построение. — Полагаю, всё пошло не по плану, — вполголоса обратилась ко мне Виола. — Хорошо хоть, произошла осечка, и тебя не застрелили. Нам с Мику вообще повезло — нас эта чертовщина не зацепила. Мы вышли из злополучной пещеры, вскоре прошли мимо шахтёрской стоянки, и, попетляв немного, дошли до поистине долгожданной деревянной двери.***
Добрались мы быстро, успешно вылезли и теперь стояли на площади. Каневский откашлялся и произнёс: — Спасибо вам за посещение нашей экскурсии. Надеюсь, вышло познавательно, все в полном порядке. А теперь — отдыхать! Я позабочусь о том, чтобы до конца смены вас не нагружали работой. Походя на зомби и всё ещё пошатываясь, пионеры медленно разошлись по домам. По взглядам трудно было понять впечатления. Мы с Каневским пошли домой. Стояла тягучая тишина. — Ну и что за чёрт вас дёрнул туда соваться? — нарушил неловкое молчание я. — Да понимаешь… — протянул Леонид Семёнович. — От одного из вас я слышал, что в шахтах можно столкнуться со своим главным страхом. Как видишь, слухи оказались правдивыми. — А что за страх в итоге оказался? — поморщился я. Теперь всё вставало на свои места, коллективное безумие — точно не случайный эпизод. — Я ведь еврей по национальности и родился незадолго до войны, а сейчас оказался в папином рассказе об оккупации. Сам знаешь, те, кто пришёл тогда на наши земли, мой народ крепко не жаловали. Я был в эвакуации и этого не видел, а вот мои родные отведали этой каши сполна. — Это серьёзно… — проникся я. — Понять вас я могу, но разве можно ради борьбы со своими страхами тянуть в катакомбы весь отряд?! — Я хотел быть готовым ко всему, — неохотно отозвался Каневский. — Мне было необходимо не в одиночку сразиться со своими страхами, и не так важно, чего я сильнее боюсь: не оправдать ожиданий, допустить чью-то смерть или ещё чего-нибудь. Да и остальным не помешает узнать себя получше, разве нет? — Каким ещё остальным? Разве ваше положение даёт вам право учить других с риском для жизни? Уж тем более, если произошло это! Возникла неловкая пауза. Я всё ещё не до конца понимал мотивов Леонида Семёновича, поэтому раздражался всё сильнее. Неприятно, что за весь день Каневский наговорил всякой чепухи, из-за чего мы получили сцену в пещере. Тем временем мы пришли домой. — Лучше уж пусть их научу я, чем жизнь. Она — не в пример более строгий учитель, возьмёт дороже и не всегда объяснит доходчиво. — Леонид Семёнович не сдавался. — К тому же, этот урок наверняка им запомнится. Я зашёлся гомерическим хохотом. Каневский строго смотрел на меня, пока я не успокоился. — Ну и чему же вы их научили? — Не бояться смотреть в лицо своим страхам. Именно мои действия в конце концов остановили эту чертовщину, хоть ты и не видел. Извини, что с тобой так вышло… — Извинения принимаются. Допустим, вы действительно спасали отряд, пока мы дружно каким-нибудь галлюциногенным газом дышали и ловили глюки, как у Шурика. Но давайте рассуждать здраво, — серьёзно начал я. — По-вашему, у них вообще есть жизнь? То есть они не марионетки с заданной программой, а полноценные люди? Поверьте, я очень надеюсь, что ребята настоящие, но это разве оправдывает ваше желание их чему-то так учить… и проверять пределы вашей ответственности, как вы говорили днём? Ещё и меня запрягли! Я недовольно фыркнул. — Есть ли, нет ли — какая разница? — отмахнулся Леонид Семёнович. — А у нас есть завтрашний день? У нас нет ничего, кроме текущего «сейчас». Тратить его на хандру и меланхолию — преступление! Если наше окружение — люди, то моя наука пойдёт им на пользу. Если нет, то ни ты, ни я всё равно ничего не теряем, так ведь? — Нет слов, насколько это цинично! А если реально случись беда?! Это преступный авантюризм! — взорвался я. — Правы вы или нет, в нашем положении мы не имеем права забивать на свои же принципы и моральные устои, это не поможет нам выжить! Иначе мы станем такими же животными, как… как Пионеры! Сложно понять, что тогда двигало мной. Пробудившаяся совесть? Или я был так разочарован, что сам Каневский не воспринимает происходящее всерьёз, оттого и творит несусветный бред? — Ну и сравнил, Пионеры, видите ли, — пробурчал Леонид Семёнович. — Они-то вовсе за гранью добра и зла и везде выпали из социума. Мы с тобой уж точно не такие. Я вот в меру своих сил стремлюсь сотворить всеобщее благо хотя бы в этом богом забытом месте. Знаешь, ведь к лучшему исходу нельзя прийти по одной дороге, никуда не сворачивая, вот я и решил… — Прекратите оправдываться! Судя по всему, намерения у вас совершенно противоположные! — рявкнул я. — На что вы вообще рассчитывали? — Как оживился, наглец! — ядовито усмехнулся Каневский. — А я-то ломаю голову, почему тебя из крайности в крайность бросает. Ты-то у нас вообще боишься совершать любые поступки! «Не могу представить, чтобы вёл себя как-то иначе», — передразнил он меня. — Ручаюсь, наверняка ты вёл здесь презреннейший образ жизни и не пытался изменить себя и положение! Трус! Лицемер! — Да идите вы в баню! — огрызнулся я. — Ничем не отличаетесь от таких же сумасшедших стариков, которые поучают окружающих, сами будучи ещё хуже! — И пойду, — почему-то спокойно отозвался Леонид Семёнович, — и тебе советую. Баня ведь очищает не только тело, но и разум. Уж в этом поверь опыту старика. — Он усмехнулся. — Эх, молодёжь, всё бы вам бежать впереди паровоза и игнорировать набитые старшими шишки… Шалом. Каневский взял банные принадлежности, вышел из домика и, по-видимому, направился туда, куда собрался. Я же остался в домике и попытался переварить разговор. — Нервы реально сдают, ничего не попишешь... — обратился я к пустой комнате. — Я, кажется, что-то пропустил, но почему других штырило? Я закинул нож, который сегодня так и не пригодился, в одиноко стоящую весь день коробку с кассетами, рассеянно оглядел стол, подёргал выдвижные ящички и отыскал пустую тетрадь. Писать тоже было чем. Минут через пятнадцать я расписал свои гипотезы на основе сегодняшнего абсурда и своего опыта. Почему-то не удалось отделаться от ощущения, что субъекты анализа в любой момент могли материализоваться на соседней кровати, как на кушетке психоаналитика. Ну, или сидели бы в вагоне поезда, ругаясь друг с другом, или скрючивались бы на одиноком стуле в кругу света, когда голоса из темноты неустанно спрашивают: — Чего ты боишься? Короче, вышло что-то такое:«Семён П. — страх предательства, страх перемен, страх потерять себя. Галлюцинации/Ощущения — убийство Леонидом Семёновичем; Леонид Семёнович К. — нацизм, страх не оправдать ожиданий и/или допустить чью-то смерть. Галлюцинации/Ощущения — что-то, связанное с Холокостом и немецкой оккупацией; Виолетта Церновна К. — страх неизвестен, галлюцинаций не наблюдала; Мику Х. — предположительно, одиночество и непонимание. Могла не наблюдать галлюцинаций из-за воплощения страхов в жизни; Славяна Я. — страх не оправдать ожиданий. Ощущения — предположительно, сердечный приступ; Елена Т. — одиночество и измена близкого человека. Ощущения — предположительно, всё вышеупомянутое, вплоть до видений о суициде; Алиса Д. — одиночество и непонимание. Галлюцинации/Ощущения — неизвестны; Ульяна С. — одиночество и непонимание. Ощущения — ужас; Сергей С. — предположительно, одиночество и непонимание. Галлюцинации/Ощущения — неизвестны; Александр Д. — страх «антинаучности». Ощущения — ужас».
«Увидят эти выкладки — засмеют», — подумал я, перечитав список. Прятать его от Леонида Семёновича не имело смысла, так как мне было попросту всё равно. Не раздеваясь, я улёгся и отвернулся к стене. Не хотелось ни о чём думать, мысли продолжали пачкать мозги, и от противного осадка избавиться не получалось. Но что интересно, до и после этой шоковой терапии я сумел испытать неподдельные эмоции. Привычная серая пелена равнодушия, под которой пряталось отчаяние, отступила. Оказывается, я всё ещё неравнодушен к судьбе ребят... «Но почему мне не всё равно, а от ощущений так противно? Разве такова цена неравнодушия? Вот уж нет, лучше оставаться самим собой и не бросаться то в жар, то в холод, чуть что…» Внезапно в голове заговорил один из вчерашних голосов: «— А у тебя есть какой-то выбор? Либо ты загнёшься от тоски и осознания своей никчёмности, либо с помощью Каневского попытаешься сбросить с себя оковы неуверенности, выбраться из скорлупы и вознестись над лагерем!» «— Но так можно бог знает, до чего дойти!» — попытался возразить второй голос. Но баталия завершилась, не успев начаться, поскольку я вырубился после эмоционально тяжёлого дня.