Мама с детства твердила Амали: «Если встретишь соулмейта, то ни за что не отпускай его».
Амали никогда не была послушной девочкой.
Мать записала ее к репетитору по английскому и политике, когда она училась в средней школе, обосновав это тем, что раз она собирается поступать на международные отношения, то ей необходимо подтянуть эти предметы. Девочка опаздывала на первое же занятие, но не торопилась — старшеклассники, с которыми она якшалась, наконец согласились купить для нее и ее друзей выпивку — она должна была съездить аж до станции «Alexanderplatz», чтобы забрать алкоголь.
В пятницу, в честь успешной сдачи контрольной, староста решила закатить вечеринку у себя дома: Амали была выбрана одним из организаторов. Она отвечала за еду, а потому отнеслась к своим обязанностям со всей серьезностью. С прошлого года ей редко доводилось отличиться среди одноклассников в чем-то помимо учебы, поскольку мама пристально следила за ее успеваемостью.
Амали не держала на нее зла, так как понимала, что она просто беспокоилась за ее будущее, но иногда это раздражало. Амали ведь всего-навсего пятнадцать, успеется ещё! Жизнь одна, поэтому нужно успеть прожить ее на максимум — такого девиза она придерживалась. Жаль, что ее с мамой взгляды разнились, но ничего не поделаешь: приходилось выбирать — и выбирала она всегда себя.
Почему? Возможно, потому что была отпетым эгоистом и гедонистом, но ещё Ницше, ее уважаемый соотечественник, завещал: «Будь тем, кто ты есть». И Амали признавалась себе в том, что она — сумасшедшая тусовщица и амбициозная активистка. Деятельность спортивных кружков привлекала ее куда больше скучной-прескучной религиозной этики, математики или физики.
Но родительская фигура стояла у нее над душой, не позволяя птенцу расправить крылья и отправиться в свободный полет — получать ушибы, если это надо, спотыкаться, падать и вставать вновь.
Именно поэтому Амали прогуливала занятия и медленно-медленно шла, чтобы нагроможденный бутылками рюкзак не разошелся по швам, а ей, честное слово, было боязливо, что он не выдержит.
«Вот нужно же было вам, Герти и Херрик, — мысленно ругалась Амали на выручивших ее друзей, — непременно вручить мне рюкзак, я же чувствую, как бутылки соприкасаются друг с другом при каждом неровном движении. Вы знали, что я поеду в метро, могли бы организовать мне такси, дурни».
Лицо ее выражало необыкновенную досаду: лоб покрылся испариной, а щеки разрумянились от обуревавшей злости. «Ну, держись, мир! Я тебе такую трепку задам. Клянусь, если по дороге случится какая-нибудь неприятность — я на ком-нибудь отыграюсь», — пылко пообещала себе Амали и, в общем-то, Вселенная услышала ее: шанс выплеснуть свои эмоции подвернулся на удивление быстро.
Когда она вышла из вагона, то в нее врезался какой-то парень — наспех извинился, даже не посмотрел, кажется, но она пошатнулась от силы удара чуть позже; он успел прихватить ее за локоть и усадить на скамейку.
— Ты в порядке? Прости, не заметил.
Она подняла на него злые серые глаза, хотела высказать о нем все, что думает и не думает, но лишь открыла рот, не произнеся ни слова.
Соулмейт.
То самое невиданное существо, о котором слагали легенды, пели дивные песни и перешептывались во время тихого сна в детском саду, колледже или офисе — да где угодно. Истинного каждый человек встречал в разном возрасте.
Мама с детства твердила Амали: «Если встретишь соулмейта, то ни за что не отпускай его».
Возможно, если бы Амали была хорошей девочкой, то она бы последовала совету, но она чуть не упала и не разбила бесценные бутылки, плечи ее натирали лямки двадцатикилограммовой тяжести, а щеки пылали так, словно их поцеловал сам дьявол. Поэтому Амали не собиралась церемониться ни с кем, будь то президент, святой апостол или на худой конец ее соулмейт.
Амали сглотнула вязкую слюну, чтобы мало-мальски промочить горло, которое странно першило. Уж не заболела ли она? Или это все — симптомы встречи с предначертанным судьбой. «Клала я на такие встречи болт. Большой такой», — она закатила глаза к потолку, едва ли не хныча от обреченности. Ну почему он выскочил сейчас? Почему разозлил ее пуще прежнего? Она же совершенно не циничная натура, лишенная романтичности и чувственности: встреться они в другое время суток, когда она была при параде, через пять-шесть лет, она была бы рада, но не сейчас.
«Мир на щадит никого», — заключила Амали, беззастенчиво разглядывая истинного. Глаза выразительные, скулы точеные и нос — спасибо за это — не картошкой, как у ее бывшего. Красивый, а остальное неважно. Так думала Амали в силу невежества юности. Не замечая снисходительную насмешку во взгляде соулмейта. Не замечая взаимной печали от этой роковой встречи, затерявшейся в уголках приподнятых губ.
— Сколько красноречивых открытых эмоций. Неужели в спектакле моей жизни ты будешь играть роль злодейки? Как это грустно, — он даже смахнул невидимую слезу с бледной щеки (да и весь он был как поганка, как вампир): Амали дернулась и задрожала от волны раздражения.
«Показушник, — она выровнялась и вновь закатила глаза, на этот раз сопроводив жест шумным удрученным вздохом. — Стопроцентный сноб».
— Ага, буду ждать тебя после работы со скалкой в руке и расспрашивать, уж не из-за следа помады на щеке ты задержался допоздна. Что может быть хуже допросов от жены? Зло во плоти, — Амали поспешно зажала рот рукой, когда осознала, что ненамеренно подыграла.
Слова сами вырвались изо рта, как будто так и должно было быть. Ладони зудели. К соулмейту хотелось прикоснуться. Она не могла себе этого позволить. Иначе не рассталась бы с ним ни на секунду. «Какая же я дура. Примерила на нас модель моей семьи просто потому, что мы соулмейты».
Амали боялась повстречать истинного в подростковом возрасте и повторить судьбу матери. Мама тоже столкнулась с папой в ее возрасте, в чертовом Берлине в дождливую погоду на этой же станции метро. Сначала все было хорошо, а потом папа стал пропадать на работе. Несмотря на то, что они были истинными, папа изменял. Родителям пришлось разорвать связь. Не каждая пара способна пойти на это — многолетние душевные и физические муки терзали как гиены. Лишь недавно мама начала оправляться и перестала пить успокоительное.
«Это все ты виноват, — она шокированно округлила глаза, — одним присутствием разбудил во мне дремлющие воспоминания и заставил столкнуться с собственными страхами, от которых я убегала столько лет. Да как ты посмел?!»
Амали до побеления костяшек сжала кулаки. Хорошо, что ногти отстрижены, иначе вонзились бы в ладони, как иглы. Она рывком встала, отряхнулась и смерила парня угрожающим взглядом из разряда: «Шаг влево, шаг вправо — расстрел».
— У меня нет на тебя времени. Найдешь меня как-нибудь потом. И ты обмудок, кстати. Смотреть нужно по сторонам, ага?
— Грубиянка. Думаешь, я поведу тебя
такую под венец?
— А тебя никто не спрашивал.
«Да что со мной? — Амали совсем растерялась и запуталась в собственных чувствах. — Я иду у него на поводу, веду себя так, словно и не против быть вместе с ним, нет, словно принимаю это как данность!»
— Тогда придется тебя перевоспитать, — он хищно облизнулся, и нутро Амали захлебнулось в трепетном предвкушении — девочке пришлось сморгнуть мираж и полной грудью вздохнуть пыльный воздух метро, чтобы напомнить себе, где она находится и что ей нужно сделать.
— Постарайся, а я посмотрю на твою неудачу и посме-
Амали не договорила: от волнения у нее скрутило живот, и она, сняв портфель с плеч и обняв его руками, как ребенка, помолилась, чтобы бутылки не разбились, и рванула вверх по лестнице. Без проблем она добралась до дома старосты и передала ей выпивку. Теперь дело за малым.
Брела той же дорогой теперь понуро, осмысливая произошедшее. Реакция на соулмейта у всех индивидуальная. Кто-то падает в обморок, кого-то начинает тошнить, а кто-то и вовсе забывает, как дышать. И это не метафора. Все священные писания разных стран и народов сходятся в одном: некогда высшее существо разделило души людей на две половины в назидание за грехи — теперь, чтобы заслужить прощение, необходимо стать одним целым и достигнуть высшего единения.
«У родителей не получилось. Не уверена, что у меня получится». Встреча с родственной душой — это почти всегда обуза, потому что истинным необходимо как можно чаще видеться, иначе последуют телесные муки и ужасная тоска. «Это нечестно, что я теперь не могу жить сама по себе, как было до этого. Теперь мне придется проводить с ним время; последствия будут необратимы».
Соулмейт не стал догонять ее, поэтому Амали справедливо решила, что он ушел, но когда взор ее обратился на скамейку, то с аханьем она заметила, что он по-прежнему сидел на этой же скамейке и в этой же позе — самоуверенно вскинутый подбородок, широко разведенные колени и локти, упирающиеся в них. Амали хотела пуститься в бегство, но он перекрыл ей путь. Электричка не стала дожидаться ее.
— Ты все еще здесь? — она нервно повела щекой и отвернулась, засунув руки в карманы, лишь бы не смотреть на него.
— Твой рюкзак нехило опустел. Уже передала товар?
Ишь какой внимательный. Да он просто потешался над ней!..
— Это не твоего ума дело.
— Я бы с радостью нашел грубую закомплексованную принцессу, как она и велела, если бы знал ее имя, адрес, школу и всякое такое.
— И у кого из нас еще комплексы? — она возмущенно ткнула его в грудь, нарушив запрет на прикосновения. Его слова задели ее за живое, но признаться себе в этом значит проиграть. — Ты просто отвратителен.
— Раз мы соулмейты, то друг друга стоим, — он самодовольно улыбнулся и потрепал ее по макушке, как собаку — она вынырнула из-под его руки и пригладила волосы. Какой же он!.. Да кто разрешал ему вторгаться в ее личное пространство?
— Меня зовут Амали, мне пятнадцать, и я люблю грейпфруты больше, чем тебя и кого бы то ни было. Это все, что тебе нужно знать. Удачных поисков.
Следующая электричка подоспела как раз вовремя. Амали нырнула в вагон — парень собирался умчать вместе с ней, но она выставила руку вперед и пригрозила пальцем. Он усмехнулся, но ослушиваться не стал.
***
Вечеринка прошла на ура по заверениям старосты, но Амали там не было. И контрольную она по ощущениям завалила, хотя тема у нее от зубов отскакивала. Она недооценила связь родственных душ. Они с истинным встретились в среду, а сегодня уже суббота.
Три дня без его голоса, взгляда и касаний буквально сводили ее с ума. Пропал аппетит. В редкие часы, когда удавалось погрузиться в дремоту, снился лишь истинный, да еще и в эротическом смысле. Амали нащупывала мерзкую влагу между ног после пробуждения и проклинала среду. Отныне это ее нелюбимый день недели.
Она приняла душ, облачилась в свежую одежду и на всякий случай в сумку с конспектами и шпаргалками запихнула запасные трусики. Все планы перевернул звонок в дверь. Амали как раз переобувалась в прихожей. Она заглянула в глазок и, увидев незваного гостя, машинально распахнула дверь — тело двигалось само.
Чтобы посмотреть на соулмейта, необходимо задрать голову. Теперь девочка могла отдать себе отчет в деталях, на которые прежде не обратила внимания.
— Ну здравствуй, горькая, — он протянул ей целлофановый пакет — она даже не взглянула, что там, но руку тяготило. — Дай обниму, а то кости ломит.
«Вот как. Интересно. У меня живот болит, а у тебя кости. Я тебе тоже снилась?» Но вслух Амали произносит другое:
— Почему горькая? Была же грубой.
— А вкусы у тебя горькие.
Амали заглянула в пакет. Грейпфруты купил. Надо же, запомнил. Дурак. Но это почему-то польстило.
— Какой нежный, сладкий мальчик, — она съязвила, но ее глазами улыбалось солнце — впервые за три дня тошнота сошла на нет, и она почувствовала облегчение от близости с истинным. — Не пришелся грейпфрут по вкусу? Ну, мне больше достанется.
Парень дотронулся до ее шеи — провел мозолистыми пальцами по жилке так стремительно, что она лишь успела рвано выдохнуть и, завороженная этим касанием, Амали не услышала шаги матери.
— Амали, у тебя же сегодня дополнительные занятия, с кем ты там…
— Мам, — Амали обернулась, неловко указывая на парня, — это мой соулмейт. И я… э-э, не знаю его имени.
— Михаэль Кайзер, мисс Ганц, — Михаэль пожал маме руку, а у Амали подогнулись ноги от звучания его имени — ей понравилось.
— Заходи, — мама рассеянно потопталась на месте. — Чай заварен.
— Мам, но у меня же сегодня дополнительные занятия, как я могу…
— Да брось, — мама махнула рукой, как не делала уже очень давно, — ради такого можно пропустить. Соулмейт — это тоже неизбежная часть твоего будущего.
«И неотъемлемая ты, должно быть, хотела добавить. Неизбежность будущего и страх перед ним — это ведь то, что ты мне внушила», — сухо подумала Амали, но почему-то больше не злилась на мать. Неужели Михаэль действует на нее так успокаивающе, как если бы был антистрессом? Оказывает ли она на него такой же эффект?
До конца дня мама и Михаэль проболтали на кухне. Амали, сославшись на плохое самочувствие, отправилась в комнату и долго-долго спала. И, наконец, выспалась. А когда проснулась посреди ночи, обнаружила записку с номером телефона и подмигивающий смайлик в конце. А рядом надкушенный грейпфрут. Амали счастливо улыбнулась и ущипнула себя за запястье. Еще недавно она злилась появлению соулмейта в ее жизни, но, быть может, все не так уж и плохо, и Михаэлю Кайзеру стоит дать шанс?
***
Развод родителей — одно из самых травмирующих событий в жизни Амали Ганц. Оно повлияло на ее отношение к институту семьи. Она утратила доверие к соулмейтам, в которых раньше свято верила, слишком рано поняв, что соулмейт — это не приговор, и в этом опасном циничном мире нельзя никому доверять. С появлением в жизни дочери Михаэля мисс Ганц смягчилась — и Амали было обидно, потому что мама не внемлела ее просьбам ослабить контроль, но с радостью выполняла то же самое, если просил Михаэль.
Он умел быть обходительным и вежливым, когда того требовали обстоятельства, но не более. Не то чтобы с ней он вел себя резко и грубо, напротив, его маска короля-обольстителя не спадала почти никогда, но за ней Амали постепенно разглядела тоску и скуку. Многое Михаэлю приелось, и он развлекал себя как мог.
Он жил футболом — это единственное, что пронизывало каждую клеточку его тела возбуждением и азартом. Они съехались, когда ей исполнилось восемнадцать. Быт с Михаэлем — это что-то между подъемом и падением. Он выполнял домашние обязанности по прихоти настроения, а Амали, привыкшая лишь к учебе и тусовкам, была вынуждена научиться готовке в рекордные сроки.
Готовить приходилось много, как на целую ораву, потому что весь день Михаэль проводил на тренировках, но он не выглядел из-за этого помятым — скорее наоборот, счастливым до беспамятства. Заваливался домой под вечер и ел как не в себя. Первое время он помогал ей с готовкой, но затем перестал уделять этому внимание. Она злилась, кричала, но он никогда не отвечал ей тем же.
Шутливые издевки, подколы, извечный флирт — она привыкла к этой манере общения, но оказывается, в быту, когда ты на серьезных щах вещаешь человеку о том, что оставлять книги на полу в туалете, на стиральной машинке в ванной или на диване в гостиной — не круто, а он не воспринимает твои слова — это другой уровень.
К тому же Амали определила у себя тотальный страх привязанности. Однажды, когда их с Михаэлем связь достигла той силы, что они могли спокойно не видеться несколько дней, она стала избегать его. Она боялась конфликтов, того, что он изменит ей и причинит боль. Однажды она спровоцировала ссору из-за пустяка, потому что ей была нужна причина, чтобы уйти первой, но Михаэль спокойно взял ее руки в свои и сказал: «Расскажи мне о своих страхах». Это выбило ее из колеи. Она поведала обо всем. Вообще обо всем.
О разводе родителей и ее страхе повторить материнскую участь. О том, как в пятнадцать отрывалась на тусовках в надежде скоротать одиночество и забыть про боль, залегшую на дне сердца. О тайной обиде на соулмейта за то, что его мнение оказалось для ее матери важнее, чем ее.
Михаэль не высмеял, но уверил, что она не воплощение своего прошлого, и все старое должно быть выкинуто на помойку. Радикальное и лживое высказывание, но она сделала вид, что поверила. Он целовал ее долго-долго, искусал шею и живот, но для Амали эта нежность была сравнима с перерождением.
Михаэль был прав. И она перестала бегать от него и бояться прямоты. Жить оказалось намного проще без обиняков и ужимок.
Спустя год, как они съехались, никому неизвестные ребята из некого проекта «Блю лок» победили молодежную сборную Японии, в составе которой на том матче играл маленький гений Итоши Саэ. Амали мало что понимала в футболе, но когда твой парень — капитан «Bastard München», тебе приходится в чем-то разбираться. И победа «Блю лока» действительно была впечатляющей.
После просмотра матча Михаэль собрался в душ, на что Амали скептически вскинула бровь. «Дрочить на них пошел, что ли? Особенно на того паренька, забившего последний гол». Исаги Йоичи — высветилось на экране, он как раз давал интервью.
— Я приведу Японию к победе на чемпионате мира u-20.
Что-то подсказывало Амали, что речи этого паренька не лишены здравого смысла. Возможно, у него получится чего-то добиться, но Кайзера ему не переплюнуть. У парня как раз зазвонил телефон, и она передала его, полная неясных сомнений. Они оказались оправданы. Через две недели Михаэль отправился в Японию — визу делали в срочном порядке. Их связь достигла того уровня, когда можно не видеться на протяжении нескольких месяцев с учетом того, что у каждого соулмейта будут храниться дорогие вещи друг друга.
Михаэль оставил ей свой первый футбольный мяч — потрепанный жизнью, но неизменно важный. Амали копошилась, провожая его до двери — он взял лишь чемодан, сославшись на то, что все необходимое ему предоставят в Японии. Она бы хотела расстаться с ним лишь в аэропорту, но она подрабатывала онлайн репетитором по английскому, и с минуты на минуту у нее должны были начаться занятия.
Михаэль приподнял ее подбородок и ухмыльнулся на привычный высокомерный манер:
— Что ты припрятала для меня? Лобковые волосы?
— Ты отвратителен, — Амали выскользнула из его хватки и сморщилась. Годы летели, ему уже девятнадцать, а он все не менялся. Разве что теперь у Михаэля Кайзера море фанаток, которые одним своим существованием раздражали Амали.
— Стараюсь ради тебя, — Михаэль послал ей воздушный кокетливый поцелуй.
Амали сняла серебряную подвеску, давно подаренную отцом — единственная вещь, которую он оставил после себя. С ней Амали не хотела расставаться, даже когда мама выкидывала все вещи, оставленные в доме папой. Амали молча раскрыла ладонь и вложила в нее подвеску.
— А как же твоя удача? — он удивленно присвистнул.
— Тебе она понадобится больше.
— И это правильный ответ. Можешь быть милой, когда хочешь.
Михаэль сжал подвеску в кулаке и надел на шею — Амали помогла с застежкой. Затем он покрасовался у зеркала в прихожей и задорно спросил, идет ли ему. Амали кивнула, а затем зарделась в неуверенности.
— И все же япошки тебе дороже меня, — Амали сложила руки на груди и деланно надулась.
— Ну, не начинай… — он приобнял ее со спины и щекотнул шею горячим дыханием. — Это звучит по-расистки.
— Надеюсь, у вас в корпусе не будет девушек.
— А где же твоя обещанная скалка? Не вижу.
— Мы еще не женаты.
— Намек понят.
— Какой намек? — Амали выскользнула из объятий и возмущенно оттопырила нижнюю губу. — Я говорю прямо.
— Приеду и все устрою, — Михаэль беззаботно пожимает плечами, словно женитьба — дело плевое.
— Смотри, не привези с собой миловидную японочку.
— Трудности перевода никто не отменял.
Амали улыбнулась и обняла его в последний раз. Мазнула взглядом по настенным часам — черт, урок через две минуты!
— Ну все, иди уже, таксист заждался, — Амали провожала его рукой. Если бы она не прогнала его, он бы никогда не ушел. Когда дверь за Михаэлем захлопнулась, Амали поправила подол юбки и тихо шепнула:
— Я переживаю вовсе не из-за японок, дурак.
