мои друзья и прочий цирк с конями

Ягодный чай был хорош. Ягодный чай мёрзлым вечером у камина, когда за утеплёнными стеклопакетами ревела метель, был хорош настолько, что Росер вырубался первый; Листина, пофантазировав, как охренительно смешно было бы перекрасить его рыжие волосы в зелёный, вырубалась вторая, а я сидел до глубокой ночи и выводил прямо в голове чертежи длинных цепей из красного камня. Первый этаж ещё пустовал, заполненный по большей части коврами — мне хотелось привнести в эту пустоту мягкое, а главное автоматическое освещение, чтобы не посадить зрение окончательно. Можно было добавить полуподвальное помещение под склад; из него — скрытый спуск в чаровальню, а ещё парой уровней ниже врезать в стену портал в ад, откуда удобно было бы проводить скоростные магистрали изо льда. И не только. Подсознательно я понимал, куда меня тянуло: в инвентаре копился эндеровский жемчуг, ждущий, что я наконец поддамся соблазну и брошусь на поиски адской крепости. Я также подозревал, что на познании мира лучше поставить точку, пока я не втащил своих друзей в самое пекло. Они бы пошли. Но у нас был дом, импровизированная ферма у реки, суперский камин и красивая теория о том, как здесь и там всё работало: по крайней мере, Листина с Росером придерживались своих относительно безобидных, в разной степени мизантропичных теорий происхождения и назначения. Годы одиночества притупили их чувства, заточили инстинкты и дали направление. То же направление, что я вывел для себя в поисках конечной точки и должен был… Нет-нет-нет, достаточно. Все «должен» — в моей голове. Росер правильно рассуждал о выборе — если конкретно, то именно в том, что выбор у нас был: мироздание выталкивало, да, но мы всё ещё могли выбрать оседлый образ жизни. Это же здорово: ягодный чай, потрескивающие поленья, лошади, за которыми надо ухаживать; друзья, с которыми наконец можно рыбачить, брызгаться друг в друга водой под летним солнцепёком — это был живой контраст в сравнении с накатывающим сезонным безумием и тишиной в голове, потому что единственный голос, который ты слышал за девятнадцать прожитых зим — твой собственный. Господи. Нотч всемогущий. Я сжал пустую кружку в руках с такой силой, что мне бы уже пришлось собирать осколки, будь она из обожжённой глины. Пожалуй, главный выбор был сделан ещё в первый день моего бессмертного существования. «Что за выбор, Уткин?» — передразнит пищащий голосок в голове. О, видишь ли, помоечный интриган: чтобы стать стрелком, тебе необходим лук и необходимость выжить. Со вторым понятно — что насчёт первого? Чтобы сделать лук, тебе нужно где-то и как-то наткнуться на паука; прикинуть — да, было бы круто лишить мохнатого его привилегии на нити; а потом забацать тетиву к каркасу из говна и палок и стрелять из этой палочно-ниточной конструкции во всё, что движется и угрожает. Понимаешь? Да нихрена ты не понимаешь. Наши титулы были не просто клеймом — они были отражением того, что делало нас игроками: Листина посмеялась над ценностью человеческой жизни, Росер возвёл каждую переменную в свою пользу, а я счёл, что оскал этого мира, с которым он загонял меня в тупики и ловушки, всё-таки довольно приветливый. Теперь тот же мир урчал и подставлял пузо, как большой сытый кот, подначивая к игре. Ставки были приняты. Что ж, я собирался выложить грёбанный флеш-рояль в этой партии дурака.