Сага о наших питомцах.
В незапамятные времена, когда я ещё не наткнулся на дуэт своих будущих друзей, у них ходил какой-то смешок про шмелей на верёвочке: мол, Листина привязала полосатого на ниточку и так его выгуливала. Не знаю, что культивировалось раньше: любовь Росера к пчёлам после этого зрелища или равнодушие Листиной к ним же, но про свой опыт с осиным гнездом предпочитаю не вспоминать. Щека как будто снова распухает. Соответственно, после эры пчёл началась эра пасеки. Централизованная система концлагерей по производству мёда имени Росера. За ней, сопряжённая с рейдами на деревни того же Росера — эра кошек; промежуточный угар по зельеварению, потому что две из трёх кошек оказались чёрными, а ещё у нас был воск для свечей; и ближе к зиме я отыскал в вечно заснеженном еловом лесу за поясом гор свою будущую собаку. Не знаю, какой сосулькой меня тогда приложило, но огромный, благородный белый волк по прибытии домой отзывался на кличку «Майонез». Листина ржала так сильно, что покатилась вниз по лестнице и рассекла себе бровь. О, нет, это было не самое худшее в легенде о тузике, который стоя на задних лапах был едва ли не выше Росера, а в заранее сколоченную будку вмещался только наполовину. Иногда кто-то из них возвращался домой, стряхивал снег со своей овечьей шубы и кивал: — Там Майонез паука захавал. Или: — Уткин, твой Майонез закопал скелета в саду. Целиком. Разберись, а. Когда морозы ударили ниже двадцати градусов по ощущениям, пушистого опездала пришлось забрать в дом. Он грел уши у камина, цокал когтями по паркету, цок-цок-цок в четыре утра; таскал целыми кусками мясо с разделочной доски в кухне и шугал котов — небольшая плата, если верить Листиной, за сокращение ям в изуродованном саду. Но тогда-то Майонез и открыл для себя аквариум во всю стену в комнате Росера. Тогда-то мы и узнали страшную правду: — Как зовут? — спросила Листина, тыкая пальцем в проплывающую мимо гуппи. — А, — отмахнулся Росер. — Это Кочерыжка. Ни у кого из нас не было таланта к выдумыванию кличек.5
12 июля 2022 г. в 23:47
Про осла:
Осёл был крутой. Любые попытки дать ему кликуху пресекались, поэтому крутой осёл просто оставался ослом, или ишаком, или «ты как туда забрался, чмошник ушастый».
У крутого осла был ряд очень крутых занятий: орать спросонья под достроенным к весне (невероятно) балконом, топтать грядки, срать на грядки (что было не так-то губительно) и взбираться на крышу виноградного навеса. Смотри: третье погоняло.
Так уж, кстати, вышло, что комната с тем самым балконом досталась Росеру, поэтому очень часто Листина просыпалась в своей башне с противоположного конца коридора от тревожного чувства: сто пятьдесят три сантиметра рыжего гнева стояло у изголовья её кровати и молча тыкало пальцем в сторону распахнутых ставней, откуда доносилось чарующее нытьё её долбанного ишака.
Да, крутой осёл принадлежал Листиной, и она его охренеть как любила. Спасибо, что хоть в жопу не целовала, а то уровень иронии и без визуального сопровождения бил рекорды.
Кстати говоря, функционал осла сводился к тому, чтобы быть угарным, пятнистым и вонючим, — а какой ты сегодня? Нет, серьёзно: с точки зрения полезностей он не использовался ни как вьючное животное, ни как транспорт по одной простой причине: Листина не совала своего носа дальше горного пояса. Бывало, правда, что изредка и по приколу седлала, каталась где-то в поле под охреневший треск цикад, но на этом повесть о крутом осле кончалась и начиналась другая.