Вы не видели моё Детство? Я ищу мир, из которого пришёл
— Хей, — меня осторожно и вместе с тем требовательно толкнули в плечо. Нехотя открыл глаза, отупело оглядываясь вокруг и первую долю секунды вообще не соображая, где я и кто я, почему нахожусь не в своей проваленной кровати и упираюсь взглядом не в блевотный потолок, а в экран телевизора, где, видимо, крутят очередное интервью с Дайаной Росс. Красивая женщина. Наверное, Майкл в неё влюблен. Дайана открыла рот и произнесла: — Берти, хватит спать, забирай уже его и уезжайте. Майклу не очень хорошо. Я встряхнул головой как собака, желая сбросить с себя остатки цепкой дремы. Точно… Я ж в клубе, на какой-то вечеринке какого-то Стива, сопровождаю Майкла Джексона. Честно сказать, реальность продолжала издевательски напоминать мне странный сон. — Где он? Обернулся в сторону танцпола в поисках блестящей тонкой фигурки, но заметил только, как на втором этаже, на одном из балкончиков, молодая девушка остервенело скакала на коленях у полного мужика с залаченными волосами. Верх у неё практически свалился, и она придерживала пышную чашечку платья, словно часть оголенной груди — это единственное, что смущало её в этот момент. Я засмотрелся, зависнув на пару секунд. Случайно. Прекрасная Дайана несколько раз щелкнула пальцами у меня перед носом. — Он в мужском туалете на третьем этаже. По центральной лестнице быстрее будет, — она указала в сторону винтового подъема с резными перилами. И все же как здесь, наверное, было здорово смотреть спектакли раньше. Прямо как наяву вижу, как на балкончике сидит дама высшего света и незаметно протягивает оголенную кисть своему спутнику, пока на сцене играют захудалую «Ромео и Джульетту» или что там обычно играют. Я был в театре последний раз, когда учился в школе ещё. Но что-то опять я увлекся. Просто место красивое, старое такое, располагает к фантазиям. Попрощался с Дайаной (боже, до сих пор не могу поверить, что она меня поцеловала), пошел в указанном направлении. Искать пришлось недолго, Джексон действительно был в мужском туалете. Стоял напротив зеркал и поправлял макияж. Какое-то карикатурное сочетание, если подумать. Внутри было совсем пусто, вообще клуб довольно небольшой, да и туалетов несколько еще пониже располагалось. Я подошел и спросил у Майкла: — Что-то случилось? А он вздрогнул, словно я к его виску поднес дуло пистолета. Хотя я тоже не люблю, когда подходят со спины и спрашиваю резко что-то. Тем более у меня голос такой. Угрюмый и порой будто злой, хоть я и спокоен. — Мне что-то подмешали в напиток, — спокойно ответил Майкл, будто разговор шел о чем-то привычном. Мой неудачливый объект шпионажа достал из кармана белый носовой платок, осторожно стирая им тушь, что немного размазалась от влаги по нижнему веку. — Вы плакали? — Нет. Пытался сделать так, чтобы меня стошнило. Ничего не получилось. Кашлял только много, все размазалось. Отстой, — его голос казался не таким мелодичным как в начале вечера, охрипший. — Право, это я виноват, что не уследил. Боже… Осознание о том, чем могла обернуться моя невнимательность, шмальнуло по затылку невидимым кирпичом. Почему-то думая, что здесь жесткий фейс-контроль, решил, что территория не представляет никакой угрозы, расслабился. А если бы Джексона похитили или еще, что хуже? Перед глазами тут же побежали фантомные красные заголовки газет и телевизионных новостей: «Альберт Кросс, известный тем, что к тридцати трем годам не имеет на банковском счету ни цента, подверг опасности молодую гордость нации, величайшего исполнителя всех времен и далее по послужному списку». Твою мать… Меня аж пот холодный прошиб. — Есть аптечка? — прерывая мои невеселые мысли, спросил Майкл. Кажется, он совсем не злился на меня. Хотя, скорее всего, ему попросту не было дела до этого. Зачем тратить энергию? Завтра этого балбеса Берти уволят с концами, и даже вспоминать не придется его отупелое личико. — Она в машине, — с готовностью ответил, жалко радуясь тому, что смог дать хоть какой-то положительный ответ. — Хорошо, — выдохнул Джексон и вдруг опасно пошатнулся. — Вам до сих пор плохо? Сможете идти? Все же подошел ближе, аккуратно придерживая его под локоть. Непонятно чего я ожидал, но я будто удивился, что он обычный человек. Как бы, когда смотришь со стороны еще как-то можно абстрагироваться, что вот это робот или галлюцинация, а тут ощущаешь у себя под рукой вполне себе живое тепло и напряженные мышцы. — До черного входа да, — неуверенно кивнул он: — Дальше не знаю. Собственно неудивительно, что плохо, ведь у меня ничего не получилось, не ел сегодня ничего. Настроение плохое было. Ненавижу вечеринки. Говорил он отрывисто и пьяно. Я понимающе кивал, хотя часть слов не мог разобрать вовсе. Затем зачем-то вымученно приободряюще улыбнулся и сказал: — Не беспокойтесь. Я вас донесу до машины. Наверное, со стороны я напоминал маньяка или сумасшедшего. — Нельзя, — его брови смешно взметнулись вверх: — Если нас сфотографируют, то всю следующую неделю будут писать небылицы. Моя мама всю эту гадость читает… Понимаешь, Берти? — Мы осторожно. Секунду помыслив, прицепившись, наклонился. Подхватил его под колени, аккуратно приподнимая. Видимо, мысль о том, что меня уволят в любом случае, что бы я ни делал, внушала мне самонадеяную смелость. Майкл от неожиданности и чужой наглости лишь что-то пискнул, испуганно цепляясь за мою одежду. На самом деле он оказался очень легким. Не больше ста десяти фунтов, честное слово, некоторые ящики с морепродуктами весили больше, а их я таскал каждый день десятки штук. Я чувствовал его участившееся дыхание на своей щеке, а от растрепанных волос пахло шоколадным гелем для душа. — Если уронишь, то… — Не уроню, — хмыкнул, борясь с глупым внезапным желанием поцеловать кудрявую макушку. Наверное, чтобы успокоить, наверное, она просто выглядела мило вблизи. Вообще мне нравятся кудрявые волосы. Они на ощупь немного жесткие, но упругие и приятные.
*
Честно сказать, я и сам бы заплатил сотню баксов лишь за то, чтобы кто-нибудь снял со стороны, как я, беспрестанно спотыкаясь, несу Майкла Джексона на руках. Было так темно по дороге к этому черному входу, что я чуть по привычке не перекинул певца через плечо, как обычно делал это с мешками на судне. А Майкл, видимо, все равно боялся, что я уроню его. Каждый раз вздрагивал и прижимался сильнее, словно хотел закопаться в складки моей одежды. Хотя понять, конечно, можно. Представляю, сколько миллионов стоит пара его рабочих дней, которые он может пропустить из-за травмы.*
Ночное небо уже горело предрассветной теплотой. Весна все же. Подумал, что скоро станет совсем невыносимо жарко. В машине было тихо. Я сидел за рулем, дожидаясь, пока Майкл закончит ковыряться в аптечке. Наконец, он вывалил на ладонь нужное лекарство и проглотил его. Прямо так, без воды, хоть я и держал в руках наготове новенькую открытую бутылку, чтобы подать её в нужный момент. Затем Майкл привычным движением вывалил еще пять других таблеток. Продолговатые, сине-белые. Я узнал их. Мне выписывали это же самое обезболивающее после операции по удалению аппендикса. А еще я знал, что дневная норма всего две капсулы. — Эмм… Мистер Джексон, вы знаете, что съели их слишком много? — я абстрактно развел в воздухе руками, не решаясь конкретизировать то, что имею в виду. — Боже мой… Правда? — он очень естественно изобразил удивление, что я даже растерялся, но потом вдруг его лицо стало таким насмешливым: — А я то их ем просто как драже, вкус очень нравится. — Извините, это, правда, не мое дело. Про себя я пометил то, что эту информацию надо бы передать Биллу. Подобную зависимость вполне можно сравнить с наркотической. Пресса уж точно сравнит. Хотя, возможно, все же не совсем несправедливо. Сам помню, как сложно уснуть по ночам, когда тело изнывает тупой болью.*
Мы проехали большую часть дороги молча. Я всё поглядывал на задние сидения, то ли боясь, что Майклу станет хуже, то ли просто из-за того, что мне нравилось на него смотреть. Да, я знаю, ужасно странное чувство, самому неловко. Человеку плохо, а я думаю о ерунде какой-то. Но, правда, он мне почему-то в тот момент казался невероятно симпатичным. Возможно, из-за того, что как раз таки ему было нехорошо, а мне вообще нравится ощущать себя ответственным за кого-то, таким неким заботливым героем. Аж самому тошно. Проблема в том, что в этой ситуации вина лежала полностью на мне. Хорошо, если просто уволят. Денег на адвоката и суды у меня совсем нет. — Вы знаете кто и зачем это сделал? — Да. — Будете писать заявление или обращаться куда-нибудь? Это ведь очень серьезно… Можем сразу в отделение поехать. — Берти! — Майкл вдруг так громко рассмеялся, что я аж вздрогнул: — Ты действительно ничего не знаешь об этом бизнесе… Останови здесь машину, пожалуйста, — он приподнялся, держась за переднее сидение. Сорванец какой-то. Он мне казался до сих пор пьяным из-за того наркотика. — Тошнит? — спросил, поспешно выхватывая какой-то куцый пластиковый пакет из открытого бардачка. Машина все же очень хорошая. Даже если это бесценное содержимое гордости нации, все равно жалко. — Нет, — Майкл отрицательно покачал головой, устало выдыхая: — Хочу погулять по парку. — Но… — я замялся. Распоряжений по такому поводу мне совсем не давали. — Все в порядке, Берти. В такое время там обычно никого нет. Последние слова он сказал с такой уверенностью, из-за чего странное предположение закралось ко мне в душу. Неужели он ходит сюда один? Интересно, Билл был в курсе этих ночных походов? Что-то мне подсказывало, что нет. Дверца машины хлопнула быстрее, чем я успел додумать мысль. Немедля, пошёл следом за спотыкающейся фигурой, что брела в тусклом свете желтых фонарей. Со стороны, наверно, меня можно было легко счесть за извращенца, а Джексона за несчастную девицу. Со спины его фигура действительно казалась какой-то слишком женственной, особенно теперь, после того как он снял свой камзол со вшитыми плечиками, и остался в одной выправленной широкой рубашке, что не по размеру висела на теле. Хотя черт знает эту моду среди поп-звезд. — Вы убегаете из дома? — спросил, наконец нагоняя: — Или за вами присматривают хотя бы издалека? Майкл резко остановился, опуская голову, словно ему было стыдно: — Биллу только не говори, он вечно переживает. — Что-то мне подсказывает, что он делает это не зря… — протянул я. Джексон выглядел сейчас как провинившийся малец, проблема была в том, что я не имел права отчитывать его. — Давай просто погуляем, — тихо попросил он, действительно искренне попросил, хоть и мог приказать. Мягкий мигающий свет подчеркивал острые черты лица Майкла, делая взгляд выразительнее, а губы будто капризнее. Они у него довольно пухлые, особенно нижняя. Я почему-то сначала не заметил даже. Хотя, признаться, я редко вообще разглядываю губы парней. — Я не совсем понимаю… Мне следует притвориться, что мы простые приятели, которые гуляют по парку? Чувствовал себя идиотом. Действительно не мог понять, что от меня требует этот знаменитый певец, у которого миллионы долларов на счету и самый продаваемый в мире альбом за спиной. — Да, просто давай поговорим о ерунде или о чем обычно разговаривают обычные люди, — последняя фраза прозвучала скорее как вопрос, будто Майкл даже не мог представить, что следует за этим предложением: — Мне очень сложно найти друзей… Я иногда выхожу из дома ночью, только чтобы найти кого-нибудь, с кем можно поговорить, понимаешь? Давай погуляем. Пожалуйста. Я не понимал. Но ответил: — Хорошо. Давайте немного пройдемся. Это, наверное, надо было видеть со стороны. Мы странной несуразной парочкой побрели в центр парка. Шли в тишине, только редкие машины за деревьями шумели гравием, да птицы на ветках шебуршали. Каждый шорох во мне вызывал тревогу. Все казалось неустойчивым, призрачным и в то же время опасным. Не для меня опасным, для Майкла, за которого я был ответственен в этот вечер. Я уже столько раз оплошал… — А со скольки лет вы начали выступать? — спросил первое, что пришло в голову. Затянувшуюся, неуютную тишину в конечном итоге захотелось разбавить хоть каким-нибудь разговором. — С пяти, — его голос звучал задумчиво и отстраненно, но движения стали более уверенными. Наверное, лекарства подействовали. — Тогда понятно. — Что? — он вопросительно посмотрел на меня, останавливаясь. — Ну, вы немного необычный. — Хочешь сказать странный? — Не странный… просто как будто жизни не знаете. Вы хоть раз ходили в магазин за покупками сами? — В твоем понимании это и есть «жизнь»? — Вы же поняли, что я имею в виду. — Да, — он нервно заправил выбившуюся прядь за ухо: — Просто в таком немного обидно признаваться, словно я инвалид социальный. Но это действительно так. Майкл подошел к узкой изогнутой лавке, присел на ее край. Лавка была симпатичная. Наверное, какой-нибудь новомодный архитектор запросил на ее создание миллион долларов. И не зря запросил на самом деле. Она забавная. Не знаю, зачем я так много думал о лавке, просто в этот момент хотелось зацепиться хоть за что-нибудь взглядом, чтобы не смотреть на Майкла. Он мне казался каким-то совсем потерянным и грустным на фоне этих черных деревьев, под этим перегоревшим фонарем. — Мне бы очень хотелось сходить в магазин за продуктами как нормальный человек. Взять корзину, неспешно побродить между рядов, без шепота за спиной и назойливых вспышек камер. Знаешь, как меня называют в прессе? — Майкл подобрал под себя ноги, пристраивая голову на коленях, как делают обычно дети, рассказывая о чем-то неприятном. Мне очень хотелось сесть рядом, но я лишь сделал несколько снимков. Осторожно надавил на кнопку в кармане, чувствуя, как отдача затвора щелкнула внутри. Я был не уверен, что Биллу нужны подобные снимки, но зачем-то все равно их сделал, штук пять или семь. — Чокнутый Джако? — Ты знаешь, что это обозначает? Майкл пристально вглядывался в мое лицо, но в то же время будто куда-то сквозь меня. На его красивых изогнутых губах играла выжидательная совсем невеселая улыбка. — Сумасшедший, возможно, потому что вы иногда себя ведете экстравагантно? Вообще, признаться, еле вспомнил это прозвище, которое стало мелькать на страницах газет в последнее время. Если честно, воспринимал его уже как синоним к имени и фамилии певца, не задумываясь о значении. Майкл хмыкнул, будто я сказал забавную вещь: — Хорошо. А Джако? — Не знаю. Наверное, игра слов. — Это кокни-сленг, Берти. В девятнадцатом веке в Англии так называли обезьян, что забавляли публику во Вестминстерской яме. Обезьян. «Чокнутая обезьяна». Это очень обидное прозвище, Берти, — словно я этого не понимал, произнес Майкл, и я вдруг заметил, что он плачет. Из-за того, что он улыбался и из-за того, что фонарь над нами перегорел это было сложно разглядеть: — Я ведь человек, мне тоже может быть обидно. У меня по спине пробежали холодные мурашки. С расизмом мне приходилось часто сталкиваться, потому что я учился в школе, где треть учеников была черными ребятами из заводских районов. Со стороны наблюдать за этим было омерзительно, и обычно я заступался. Особенно за девочек. Парни сами как-то разбирались кулаками и драками стенка на стенку между собой. Здесь же я не знал, как поступить, как успокоить. От кого стоит защищать? Враг невидимый и такой большой. — Наверное, нам стоит вернуться домой, — пробормотал, наклоняясь к Майклу и осторожно дотрагиваясь до его дрожащего плеча: — Вам нужно отдохнуть и немного поспать. Я слышал, как к нам приближаются чьи-то шаги. Надо было скорее уходить с видимого места, желательно действительно поехать домой. Я был уверен, что во внезапных откровениях виноваты вещества, что подмешали Майклу в клубе. По крайней мере, мне хотелось на это надеяться. Надеяться, что у него есть более близкий человек, чем случайный водитель на одну ночь, у которого в карманах пиджака распиханы звукозаписывающие устройства. Очень хотелось.