Где-то в 1974
— Не сверни шею, Джермейн. Она не тебе кричала, а Джеки, я видел. — Да пошел ты! — Тито еле уклонился от подзатыльника. — Мальчики! Голова и так раскалывается к чертовой матери, — громко шикнул на них Джозеф, но как-то без нужного запала что ли. Неизменный менеджер, как и подопечные, безумно устал за время затянувшихся гастролей. Каждый день новый город, концерт, затем бессонная ночь, потом интервью, фотосессии и вновь крики, новый перелет… Изматывающее расписание. Джо зло сдернул с плеч гигантскую сумку, набитую новой аппаратурой, размял спину. По-хорошему, вещи надо было бы сдать в багаж, но отец многочисленного семейства настолько боялся потерять купленное на собственные деньги, что держал сумку практически все время при себе, лишь иногда передавая её Джеки при отлучке в туалет. Годы, проведенные в Гэри, где дети в конце четвертей ходят в школу с цепями, накрученными на кулаки, видимо, оставляют на человеке след в любом случае, учат быть осторожным и подозрительным. Пять блестящих пар практически одинаковых глаз уставились на Джо, который так откровенно сдавал позиции вожака: мальчишки всегда тонко чувствовали, когда поводок родительского воспитания немного ослабевал. — «Мальчики»? — передразнивая, шепнул Марлон сидящему рядом Майклу и захихикал: — Тито жениться собрался, а мы до сих пор «мальчики» для него. У скольких женщин ты вчера на коленях успел поваляться? — Может, Ди-Ди не расщедрилась еще… — мудро протянул младший брат, барабаня пальцами по подлокотнику, выстукивая только ему известный ритм: — У четырех. Но ноги красивые были только у одной. — А как же душа! — Душу не успел рассмотреть, прости. Раньше бы Майкл придумал что-то пообиднее, попошлее, но в последнее время у него совсем не было настроения. Как это называется? Переходный возраст? Депрессия? Легкая меланхолия из-за тотального одиночества и непрекращающегося физического насилия, искусно разбавленного насмешками по поводу внешнего вида и внезапно появившейся стеснительности. Дерьмо. Джо, не слыша чужой беседы, благоговейно уселся в массивное массажное кресло, собираясь вздремнуть перед отлетом. — Какой смысл жениться, раз еще не трахались?! — вклинился в разговор Джермейн, сидящий сзади: — Может у них совершенно разные вкусы? На этот вопрос Майкл уже и вовсе никак не отреагировал. В глубине души он считал, что Ди-Ди поступает очень правильно, если они с Тито действительно еще не спали. Хотелось хотя бы немного надеяться на то, что возможно сохранить чистоту вопреки окружению, дождаться кого-то настоящего, того, кому захочется довериться. Разумеется, после свадьбы. Майкл до сих пор порой с содроганием вспоминал тех проституток, которых притащили ему в комнату. Дескать подарок. С пятнадцатилетием! Пришлось прикидываться дурачком, благо рядом оказалась Библия. Майкл читал её вслух всю ночь напролет, пока две дамы говорили о нелегкой судьбе и больных клиентах.Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.
Видимо, решив окончательно взять реванш в предыдущем споре, Джермейн продолжил: — Разве чтоб майки парные носить. «Мистер» и «Миссис жирдяй». Его пухлые губы расплылись в красивой самодовольной улыбке. — Дебилы, — флегматично отозвался Тито, даже не поворачиваясь в их сторону, продолжая разглядывать панорамные окна, которые выходили прямо на заснеженную взлетную полосу. Небо было пасмурное, тусклые снежинки вальсировали как отравленные дихлофосом насекомые, при приземлении тут же сливаясь с мокрым черным асфальтом. После слов Тито все как-то замолкли. Это парень умел обрывать веселье, припечатать одной фразой. Вернее, Тито всегда умудрялся говорить так, словно ему все побоку — такого человека попросту скучно долго дразнить, это не то, что Джермейн там, который чуть что лез в драку, или Майкл, ревущий при первой возможности и уморительно грозящийся по детской привычке нажаловаться матери, наверное, забываясь в слезах, что она на другом конце страны. Всем вдруг резко хотелось, подражая примеру Джо, запрокинуть головы на спинки своих кресел и звучно захрапеть, отвлекая гостей аэропорта, занятых почему-то до сих пор смакованием утренних газет. Даже по прошествии нескольких лет в вип-залах Джексоны чувствовали себя как-то неловко. Вокруг одни белые. И чей-то пронзительный взгляд так или иначе всегда царапал затылки. Раздался восхищенный вскрик: — Вы та самая пятерка?! При виде участников группы пожилая женщина, только что вышедшая из зоны дьюти-фри, взмахнула руками как подстреленная птица. — Они самые, мэм, — вежливо прошептал Джеки, наклоняясь вперед и прижимая указательный палец к губам. Никому не хотелось быть замеченными другими пассажирами и разыгрывать спектакль идеальной звездной семьи вне сцены.Ох, Боже! Вы же настоящее воплощение американской мечты!
— А где Майкл? — растеряно оглянулась дама, при этом подозрительно косясь прямо на солиста. — Здравствуйте, — улыбнулся тот, также растеряно смотря на неё в ответ. И что-то в её лице мгновенно изменилось. Что-то такое промелькнуло во взгляде морщинистых глаз, от чего Майклу захотелось тут же забрать свои слова обратно. — Что с тобой случилось? Ты был таким очаровательным ребенком… Разочарование в голосе было искренним и всепоглощающим… Старушка словно сама удивилась сказанному вслух. Кажется, она принялась извиняться даже, но Майклу уже не слышал. Братья засмеялись, найдя ситуацию забавной. Наверное, оно так и выглядело со стороны — новая, отличная тема для дразнилок. — Ладно, мэм… Мэм! Парням надо отдохнуть, — вмешался Джозеф, раздосадованный на самом деле лишь тем, что его разбудили. Сунув ей в руки несколько автографов, заготовленных на подобные случаи, он вновь уселся в кресло и захрапел. Неожиданно по громкоговорителю объявили, что рейс задерживается минимум на четыре часа из-за усиливающейся бури в горах на юге страны. — Твою ж… — выругался Джеки. — Да ладно тебе. Хоть поспим, — не открывая глаз, буркнул Марлон. — Ах, да. Не нам же выступать завтра утром. — Не мельтеши. Все равно не птица, не полетишь же сам. — Если что в отель не поедем, а сразу на площадку, — проговорил Тито. — Умник чертов.***
Дождавшись пока все заснут, Майкл осторожно поднялся со своего места и, немного пошатываясь, пошел вдоль магазинный рядов, в сторону туалетов. Никто не заметил, что он ускользнул. В принципе за ним и так практически никогда не следили, наоборот, обычно ставили в пример. Майкл послушный. Майкл схватывает на лету. Майкл талантливый. Единственное разочарование, что Майкл больше не умилительное круглощекое существо, на которое приятно смотреть фанатам, на которое выгодно ставить продюсерам. Продажи пластинок с каждым годом становились все хуже, превращая неудачи в злую закономерность. Всем знакомый путь так внезапно и бестолково выросшего артиста-ребенка уже был словно пройден тысячами одинаковых судеб до этого. Робертино Лоретти, Шерли Темпл… Где они сейчас? А где Майкл Джексон? Неужели в аэропорту? Дожидается момента, чтобы вновь спеть «ABC» на диско-вечеринке. Отражения, скользящие в глади паркета, бирюзовой плитке стен, зеркале над рукомойником казались омерзительными и инородными для образа того улыбающегося мальчишки, которого приходилось до сих пор играть — потому что этого хотели зрители. Подколы по поводу внешнего вида со стороны братьев и Джо представлялись Майклу уже чем-то привычным, но видеть разочарование в глазах фанатов… тех людей, которые, казалось бы, обожают его и которых он искренне любит в ответ, было чем-то настолько нестерпимым, что даже страшно. Без приуменьшения, после слов той леди, Майклу хотелось умереть. На самом деле, мысли о смерти его посещали крайне редко. Но иногда они представлялись неплохим вариантом развития дальнейших событий: уйти достойно, а не так, чтоб от передоза, довольствуясь на своем закате крохами былого успеха и славы. Так, чтоб лицо, покрытое воспаленными прыщами, больше не могло оскорбить своим видом ни одного фаната. Стоя перед зеркалом в пустом туалете вип-зала, Майкл несмело прикрыл глаза. За окном шумели двигатели самолетов. Шершавый проезд шасси — тех, что приземлялись прямо сейчас. Щелчок — торможение. Веки мелко дрожали от напряжения. Майкл медленно поднял руку и коснулся кончиками пальцев своего лица, нащупывая шершавой подушечкой бугорок на правой щеке. Он казался до ужаса гигантским. Непонятно, как он вообще мог поместиться на лице подростка. Тело начинало трясти то ли от страха, то ли от омерзения к самому себе. В этот момент Майкл не мог даже представить, как заставить себя выйти на сцену завтра утром. Под яркий жаркий свет прожекторов, под вспышки камер, нацеленных как ружья на того, кто больше всего на свете хотел бы оказаться невидимым. Из-под ресниц быстро закапали слезы. Они скапливались на подбородке щекотной теплой дорожкой, а затем опадали вниз, тяжело ударяясь о гладкую поверхность рукомойника и тут же растворяясь в потоке воды, как снежинки в лужах на асфальте.***
Сбежать от отца и братьев в абсолютно незнакомый город. Глупее идеи нельзя было и придумать. Начинало смеркаться, на Майкле не было куртки — только флисовая рубашка в клетку, которую когда-то давно сшила мама на первые гастроли. Её рукава были немного коротковаты, но в плечах в самый раз. Такое чувство, словно Майкл рос только в высоту. Улицы чернели копотью завода. Не было ни малейшего понятия, что тот производит, но Майкл зачем-то все равно остановился, всматриваясь в волокнистое черное облако, медленно выползающее из трубы. Постепенно оно растворялось в сером горизонте, словно делая его еще серее. На самом деле просто приближалась ночь. До боли хотелось с кем-то поговорить. Хоть с собакой, хоть с грудным младенцем, но на улице никого не было. И мыслей не было о том, что следует делать, поэтому Майкл, ускоряя шаг, шел все дальше и дальше, разглядывая увешанные проводами крыши домов, то и дело опасно спотыкаясь об выступающие углы кирпичей в бульваре. Подошва кедов жалостливо скрипела. Ноябрьский ветер продувал насквозь. Когда на углу магазина радиотехники мелькнули очертания красной телефонной будки, где-то в груди заскреблась мысль позвонить кому-нибудь. Однако Майкл даже не знал, кому может набрать в такой ситуации… Друзей, с которыми можно обсудить то, что творится на душе, у него никогда не было. И от этого вновь накатывающего, хорошо знакомого ощущения одиночества с каждым шагом все сильнее начинало крутить живот, словно кто-то прострелил его. Такое часто происходило, когда Майкл боялся чего-то или был очень расстроен. Обычно это чувство рождалось в присутствии Джозефа, когда они оказывались с отцом наедине. Может быть Дайана? Майкл нерешительно остановился напротив будки, разглядывая её стеклянную дверцу. От одной мысли об этой женщине у него начинали потеть ладони, а к щекам приливала кровь. И если раньше, в детстве, эта влюбленность казалась прикольной, то в последнее время Майкл ощущал себя испорченным и жадным. Дайана всегда окружала себя мужчинами, она любила флиртовать, а еще у неё были стройные красивые ноги... Майкл встряхнул головой, отгоняя внезапно вспыхнувший образ, который он подглядел в журнале Джермейна сегодня утром, пока они ехали в трясущемся автобусе. А что если действительно взять и позвонить? Просто так. Сказать, когда она возьмет трубку: «Привете, Дайана. Это я». Погружаясь в идеально выстроенный вымышленный диалог, Майкл двинулся дальше, прекрасно понимая, что в реальности никогда не решится на это. Дорожная пыль шуршала под ногами. В чаще небольшого парка, огражденного невысокой калиткой, перещелкивались птицы. Нашептывая в такт звукам какую-то полузабытую песню, Майкл забрался ногами на выступающий зубец в заборе, легко перескакивая через него. Когда-то Майкл слышал, что в общественных парках часто спят на лавочках бездомные. Наверное, из-за густо растущих деревьев, там не так ветрено. Или просто лавочки достаточно длинные и удобные. Это казалось любопытным. Перспектива провести ночь на улице ничуть не пугала. В тайне от семьи, Майкл пару раз уже сбегал подобным образом. Только тогда у него хотя бы было с собой достаточно теплой одежды. Гладкую поверхность неба как-то слишком быстро накрыла скатерть тьмы. Стало словно еще холоднее. Фонарей в парке почему-то вовсе не было. Черные ветки голых деревьев неприятно скрипели, будто пытаясь передразнить мысли забредшего гостя.Когда-то я был маленьким-маленьким ребенком, Моя мама качала меня в люльке, Идя старыми хлопковыми полями по пути домой; Это было в Луизиане, Почти что в миле от Тексарканы, Теми старыми хлопковыми полями по дороге домой. О, когда те хлопковые шарики начинали гнить, Ты не мог собрать много хлопка В тех старых хлопковых полях по дороге домой. Это было в Луизиане, Почти что в миле от Тексарканы, Теми старыми хлопковыми полями по дороге домой.
Слыша голоса пьяных мужчин с улицы, Майкл решил пройти еще глубже — туда, где его точно было бы невидно посторонним взглядам и полиции, которая заколесит по району, как только Джо спохватится. Конечно, Майкл не собирался пропускать самолет, но и возвращаться так рано точно не хотел. Вдруг яркий желтый свет ударил прямо в лицо. Майкл отшатнулся, тут же прикрывая глаза рукой. — Малец, что ты тут забыл? — голос низкий и хрипловатый. Запахло дымом от сигарет: — Парк на ремонт закрыт. Табличку на воротах не видел? А ну-ка подойди. Проморгав пару секунд, Майкл смог разглядеть мужчину перед собой. Тому было чуть за двадцать, одет он был неряшливо, у куртки торчала сломанная молния. Майкл хотел уже сорваться с места, но вдруг почувствовал, как теряет равновесие из-за сильного рывка. Охранник вцепился в ворот его рубашки и потащил как нашкодившего щенка куда-то в сторону небольшой будки-домика с надписью «Вход только для работников парка». Внутри все замерло от страха. Майкл даже не решался сопротивляться, боясь, что у мужчины есть пистолет или нож какой-нибудь. — Как же вы задолбали таскать кирпичи. Развлечение себе нашли! Черт бы вас побрал малолеток, у меня уже три выговора. Словно делать больше нечего, бегать да искать вас по кустам. Не упирайся, иди! — Я не упираюсь… — растерянно пробормотал Майкл, в очередной раз оступаясь из-за быстрого шага. Дверь громко хлопнула за спиной, отрезая любой путь к отступлению. Майкл огляделся по сторонам, останавливая взгляд на бледном злом лице охранника. Было ужасно неуютно находиться наедине в маленьком замкнутом пространстве с белым взрослым мужчиной, у которого черт знает что на уме. Некоторые города на юге не отличаются толерантностью до сих пор. — Рассказывай, — сказал охранник, усаживаясь на деревянный скрипучий стул, при этом тело было напряжено, чтоб в любой момент можно было сорваться с места. — Что рассказывать? — Куда вы кирпичи таскаете. Это напоминало допрос в полицейском участке в плохо срежиссированном сериале. — Простите, но я не знаю. Я, правда, не собирался ничего красть, — переминаясь с ноги на ногу, прошептал Майкл. Видимо, что-то в его внешнем виде или голосе задело мужчину напротив. Тот как-то потупился весь, спросил уже гораздо мягче: — Ты чего без куртки-то? Трясешься весь. — Просто. — Ладно… — растерянно пробормотал тот, почесывая затылок: — Сейчас чай налью. Садись. Как зовут хоть? — Майкл. — А меня Альберт. Потолок был очень низкий, отчего растрепанные волосы охранника то и дело елозили по нему. Недолго поковырявшись в шкафчике, Альберт обернулся с дымящейся кружкой. Принимая её из рук, Майкл поймал себя на странной мысли, что лицо этого человека ему почему-то смутно знакомо. Словно не он в этом случае мог быть узнанным как знаменитость, а Альберт. Хотя Альберт и вовсе не выглядел как знаменитость. — Из дома удрал что ли? — спросил тот, доставая из нагрудного кармана мятую пачку и прикуривая. Альберт выдыхал дым через плечо, в сторону, будто зная, что Майкл ненавидит запах сигарет. — Нет. — Какой-то ты шуганный совсем. А откуда синяки тогда? — У меня ничего нет. Майкл напугано вздрогнул, когда Альберт вдруг наклонился вперед. — Я просто посмотрю, — просвистел он, сжимая между зубами тлеющий фильтр. Беря Майкла за руку и закатывая край фланелевой рубашки чуть выше, он осторожно ткнул пальцем в четыре продолговатых следа. — Понятное дело, что на твоей коже почти не заметно, но здоровые уж больно. Майкл молча уставился на отметины, оставленные Джозефом с прошлой репетиции, о которых уже совсем позабылось. — Можем в полицию позвонить. Или я приду поговорю, если совсем дела плохи. Отправив щелчком пальцев окурок в сторону мусорки, Альберт выжидающе уставился на Майкла, видимо, ожидая хоть какой-то реакции от него. Густая ночь за окном, задувала в щели окон холодные порывы ветра, будто старалась прокрасться внутрь. Рука Альберта все так же держала руку Майкла, отчего тому было немного не по себе. После всех лет ему вообще не нравилось, когда его трогают. Но осторожность, с которой этот мужчина интересовался у него о самочувствии, без расчета на то, что сможет получить что-то взамен, непонятным образом сжала сердце в тиски. Хотелось то ли разреветься от этого, то ли, как дурак, признаться в любви. — Простите, но мне пора возвращаться. У меня самолет. Альберт непонимающе приподнял бровь. Он открывал рот еще что-то произнося, но его же голос шел словно поверх, будто смотришь пленку неудачно озвученного фильма, шептал: — Мне кажется, тебе пора проснуться. Мне кажется, что пора проснуться…***
Дышать было нечем. Майкл распахнул глаза, видя перед собой лишь зыбкую ребристую гладь и свет от плафона в собственной ванне. От резкого движения, часть воды выплеснулась на пол. Тело мелко вздрагивало то ли из-за того, что вода давно остыла, то ли от осознания того, что еще пара мгновений — и можно было бы вовсе захлебнуться. У Майкла и раньше были случаи, когда он мог резко начать засыпать. И мешать таблетки с вином в этот вечер было не самой разумной идеей. Глупейшая смерть, если подумать. Наскоро вытершись, отжав волосы, стараясь не задерживать лишний раз взгляд в отражении зеркала, Майкл накинул махровый халат. Сон был такой странный, напоминал скорее воспоминания. Пройдя в комнату, Майкл набрал номер охраны. — Берти, ты спишь? — Нет, как вы можете слышать. Что-то случилось? — Нет, просто решил позвонить. Как тебе новое место? Комната комфортная? …Надо бы не забыть спросить у Альберта, не работал ли он раньше охранником.***
"Мое новое имя будет MJ. Больше не будет никакого Майкла Джексона. Я хочу создать полностью новую личность, новый образ. Я буду совершенно другим человеком. Люди не должны думать обо мне как о ребенке, который пел "ABC" и "I Want You Back". Я должен стать новым невероятным актером/певцом/танцором, который шокирует мир. Я не буду давать интервью. Я буду волшебством. Я буду перфекционистом, исследователем, учеником, стремящимся постичь мастерство. Я стану лучше, чем все великие актеры вместе взятые. У меня должна быть самая потрясающая в мире система тренировки. Я буду копать и копать, и копать, пока не найду. Я буду рассматривать и изучать весь прошлый мир шоу-бизнеса и доведу его до совершенства. Выведу его на шаг вперед по сравнению с тем, чего добились великие люди прошлого".