Рейтинг: PG-13
Описание: Альберт — психолог, Джексон — внезапный пациент.
Дисклеймер:
Я не приветствую любые настоящие выводы и попытки психологического анализа человека, если приём не проводился лично с ним. Всё, что есть в этой работе — фантазия и лишь собирательный образ персонажа, основанный на некоторых чертах и биографических событиях из жизни МД.
Знаю, что многие действительно в фд считают, что Джексон был асексуален. Я ничего не берусь утверждать или спорить.
(Главное для меня было в свое время разобраться в теме обвинений; остальное по личной жизни — всё равно).
Приятного чтения <3
***
День начался с того, что я чуть не выблевал все легкие. Не было никакой болезни — анализы тому подтверждение. Дурная психосоматика. С детства мой организм всегда пытался изжить себя по любому поводу. Причиной кашля сегодняшним утром стали документы, пришедшие на подпись. Когда я соглашался на консультацию, не думал, что всё так серьезно. Шаг в сторону — расстрел. Понятия не имел, какой пациент придёт. Королева или арабский шейх — не меньше. Но разберусь с этим потом. Прохладный кабинет, как всегда, встречал однотонными бежевыми стенами, стеклянным столиком, кушеткой и кожаным креслом, уже слегка затертым посередине. Надо заказать новое. Никак не соберусь. В комнате было всё то, что обычно представляют, говоря о кабинете психолога. Разве только за окном простиралась Родео Драйв. Картинка с рекламы духов. Как я смог заработать столько в практике и не помереть от нервного истощения, сам Бог не знает. Со временем, видимо, всё входит в привычку, к сожалению, даже дурацкий кашель. Трель дверного звонка прорезала тишину. Я ещё раз придирчиво оглядел пространство вокруг, затем поправил зачем-то галстук, видимо, чтобы собрать остатки сил и оттянуть хоть как-то момент начала приема. Не знаю почему. Как говорят, наверное, встал не стой ноги. Нацепив дежурное выражение лица, пошёл в сторону прихожей. Двое накачанных здоровых мужчин стояли на пороге. — Групповая терапия у меня по средам, — я улыбнулся, ожидая чужой реакции. Для любого дурака понятно — охрана высокопоставленной персоны. Вопрос лишь в том, почему они не остались в комнате ожидания. — Нам надо проверить помещение. Как роботы, ей-богу. Мне даже стало как-то не по себе. Серьезные клиенты проходили на терапию и раньше, однако обычно всё ограничивалось подписанием документов о неразглашении. Тем временем охрана достала из черной сумки аппараты, напоминающие немного рации, затем какие-то отмычки, запихивали фонарики в нагрудные карманы и нацепили на уши наушники. Всё ждал, когда они наконец вытащат кнопку детонатора. — Раз надо, то проходите. Словно у меня был выбор отказаться. Сразу видно — уровень доверия ко мне предельно высокий. Неужели, по их мнению, я настолько подлец, что, даже не зная имя пациента, решил бы заранее компрометировать его? Тот ведь, наверняка, нашёл контакты по рекомендации. Я давно не занимаюсь рекламой: работы с имеющимися пациентами и так много, намеренно привлекать новых — нет никакой необходимости. Можно сказать, я сделал одолжение, а они ведут себя как хозяева. Парни копались минут сорок: на полном серьезе простукали стены, просветили все зеркала и картины, проверили каждую бумажку с подписями о неразглашении. Цирк с конями. Я начинал злиться. Качественно провести прием за остывшие двадцать минут уже не представлялось возможным, и теперь придется жертвовать перерывом на обед, чтобы другие окна посещения не пришлось двигать. — Всё в порядке? — делано вежливо уточнил, когда те двое наконец-то направились к двери. — Спасибо, сэр, извините, сэр, такая работа, сэр. Горло запершило. На секунду показалось, что на платке, который я прижал к губам, осталось размазанное пятно крови. Надо больше спать. Простая несуразная вышивка с цветком уже кажется чем-то зловещим. Я поднял голову. Передо мной на пороге стоял полностью закутанный в черное человек. Ни пол, ни возраст — ничего невозможно было разгадать. Сумасшедший дом. — Добрый день, проходите, — я приветливо махнул рукой, хотя жест, наверное, больше походил на команду собаке. Незнакомец замер, словно не веря в своё пребывание здесь. Как ни странно, обычно именно такие, яро утверждающие, что им ничего не нужно, должны в первую очередь бежать сюда. Замок в двери автоматически защелкнулся. Этот странный человек так и стоял у вешалок. Видимо, не мог решить снимать экипировку или нет. — Если вам комфортнее в верхней одежде, то все хорошо. Я включу кондиционер, — проговорил, вновь как можно дружелюбнее улыбаясь. И всё же придется, кажется, извиняться за задержку перед следующим клиентом. Вопреки предложению, загадочный посетитель начал раскутываться. — Думаю, в этом нет необходимости. Вы всё равно меня узнаете. Тем более я не люблю холод. Голос действительно показался знакомым. Красная рубашка, брюки свободного кроя. Как я не заметил знаменитые белые носки с самого начала? Чертов Майкл Джексон собственной персоной. Я еле сдержал нервный смешок. Может, я уже реально свихнулся? Благо, моё лицо вообще туго выражает эмоции. Держу всё в себе, поэтому и проблемы. Знаю, проходил ещё на первом курсе. Однако порой это действительно благо, например, как сейчас. Не пришлось зря смущать человека. Тот и так казался до комичного испуганным. — Как угодно, мистер Джексон. Моё имя Альберт. Давайте пойдем в кабинет и начнём. Я протянулся для рукопожатия, но тут же спохватился. Джексон же, кажется, ужасный мизофоб. По крайней мере, так в газетах говорят… Хотел было уже неловко убрать руку, но певец вдруг протянул свою и без особого колебания пожал в ответ.***
— Для чего вы ведете записи? Джексон лег на кожаную кушетку, тут же скрещивая руки на груди. Закрывается. Не люблю анализировать невербальные штуки, но тут было всё слишком очевидно. — Чтобы лучше помнить детали. Но если вам не нравится, то я не буду этого делать. Просто побеседуем, — я отложил блокнот на стоящий рядом столик, размял пальцы. — Спасибо, — Джексон шевельнул плечами, устраиваясь поудобнее. Я невольно засмотрелся на его профиль. Свет от плафона подчёркивал необычные черты. И всё же странное ощущение. До этого, ожидаемо, я видел Джексона только по телевидению. В жизни тот казался меньше и не таким величественным, что ли. Не очень высокий, худой, со странным макияжем. На мой взгляд, зря кожу отбелил, раньше было лучше. Вот помню времена, когда все с ума сходили по клипу с танцующими зомби… Тогда было здорово. Я качнул головой, отгоняя навязчивые, абсолютно лишние в данный момент мысли. Заочно знать пациента вообще паршивое дело для практики. Но в таком случае совсем несладко придется. Я не то, чтобы относился предвзято к Джексону, просто обычная реакция людей — испытывать некое отторжение и настороженность к тем, кто чем-то отличается. Одно ведь дело — сцена, другое — жизнь. Судя по слухам, у этого парня словно не было границ — затянувшийся перфоманс длиною в десяток с лишним лет. Или сколько там? Выглядит Джексон до сих пор достаточно молодо. — А чём бы вы хотели поговорить? — Не знаю… Ни о чём, наверное, — он посмотрел на меня вопрошающе, словно надеясь на подсказку: — Простите, не люблю давать интервью. Бледные пальцы бесцельно скользили по обивке кушетки, как будто пытались прощупать реальность происходящего. Мне стало не по себе, настолько кожа была лишена пигмента, сквозь неё можно рассмотреть капилляры и голубоватые вены. — Но это не интервью, — невольно улыбнулся: — Я не собираюсь вас судить, просто попробую помочь разобраться в себе. — А если всё хорошо? — Тогда расскажите секрет. Как вам это удается? — Что? — Делать так, что всё абсолютно хорошо и при этом тратить деньги и драгоценное время на психологов. Джексон нервно облизнул губы, прикусывая нижнюю изнутри. На секунду показалось, будто он вот-вот заплачет. Я пододвинул кресло ближе. — Вам кто-то посоветовал прийти сюда? — Подруга. — Значит, для этого может быть причина. Расскажите, пожалуйста, о чем вы говорили тогда? — Мне не хочется, — прозвучало виновато, мне даже самому неловко стало: — Зря я пришёл. — Какую эмоцию вы испытываете сейчас? — Страх. Я устало прикрыл глаза. Ситуация до сих пор представлялась до ужаса сюрреалистичной. Если бы дали хоть намек заранее, что за клиент придёт, я немного подготовился. Морально. — Давайте вместе поймём, почему страшно. Беспокоитесь, что я могу осудить вас? Боитесь оказаться в уязвленном положении? Если сейчас сложно сформулировать вслух, то попробуйте про себя. А затем задайте вопрос. Действительно ли этого стоит бояться? Или паника беспочвенна. — Я просто не умею, извините. Джексон повернулся на бок. Так неудобно и неправильно, но я не стал ничего говорить. — Вы всё делаете замечательно. Здесь нет плохих и хороших ответов. В глазах напротив мелькнула такая благодарность, что мне аж неловко стало. Обычно в терапию приходят занятые пациенты, которые уже рады и готовы к тому, что я буду ковыряться в их историях. Ведь важен именно результат. И чем раньше — тем лучше. — Что вы последнее читали? — Это теперь действительно похоже на интервью. Они тоже сначала спрашивают о ерунде. Подложив руки под голову, Джексон изучающе рассматривал мои ботинки, иногда поднимая взгляд чуть выше, к коленям. Я сделал вид, что тянусь за стаканом воды, чтобы дать возможность нормально, без смущения, рассмотреть себя. Многие поначалу тревожатся, стесняются. Необычно, что эта привычка сохранилась у столь публичного человека. — Поверьте, если спрашиваю — значит, надо узнать. Или, может, просто любопытно? Неужели не поделитесь и этим? Я скорчил гримасу, стараясь говорить как можно мягче. Надо было сбавить обороты. Ко мне раньше ходили несколько школьников. С ними приходилось болтать о повседневности, стараясь напрямую не выспрашивать информацию и постепенно выводить на заключения, словно ребята сами додумались до них. Похоже, здесь нужно действовать похожим способом. — Комиксы. — О Бэтмене? Еле припомнил хоть что-то. В последний год ничего не смотрю, не читаю. Разве только по работе. — Человек-паук. Вы выдели? — Да, попадались на глаза, но сильно не углублялся, — соврал: — Про что там? Оставшееся время мы, собственно, проболтали про супергероев. Оказывается, Джексон занимается коллекционированием, любит простые истории о том, что добро всегда побеждает зло, волшебство всякое. Я смог собрать мысли в кучу, только когда охранники заколотили в дверь. Подумать только… Провел консультацию у Майкла Джексона. Действительно жаль, что нельзя никому похвастаться.***
На приемы артист приходил нестабильно. Деньги за пропуски никто не компенсировал, но, думаю, это не его вина. Сложилось впечатление, что Джексон вообще не следит за финансами. Только уж совсем крупными вложениями и наличкой в кармане, которую можно пощупать в любой момент и потратить на ерунду. Я ничего не говорил против. Разве только про то, что требуется посещать сеансы более ответственно, иначе результаты от них будут минимальными. Джексон соглашался, а затем вновь пропадал. Будь это обычный клиент, я бы давно отказался от него. Но мне очевидно льстило участие этого человека в рабочей практике. При всей показной безобидности Джексон казался неплохим манипулятором. Одно его тихое «Альберт, я ведь могу вам доверять?» выбивало почву из-под ног, и самое ужасное, что артист прекрасно это знал и пользовался без зазрений совести. В то же время, всякий раз, когда разговор заходил на более серьезные темы, Джексон старался смягчить углы, следил за тем, как я реагирую, будто подбирал мазки к наилучшей картине того, чем зачем-то хотел предстать передо мной. Хотя уверен, он делает подобное со всеми. Абсолютная фальшивка с виду, но в то же время такая хрупкость внутри невольно завораживали. Хотелось понять, что прячется за высокими стенами. Не знаю зачем.***
— Что это такое? Запоздало принял из рук Джексона открытку. — Приглашение на вечер. Я растерянно заморгал, размышляя, какие лучше подобрать слова. Всегда надо обозначать границы. Однако некоторые пациенты слишком остро реагируют на них и воспринимают как предательство… Я не друг и не мудрый родитель, к которому можно прибежать и нажаловаться на плохих людей. Хотя у многих клиентов всё равно невольно происходит перенос из-за иллюзии заботы и понимания со стороны специалиста. — Я очень благодарен, но, к сожалению, не могу принять. — Почему? — в голосе Джексона слышались капризные нотки. Я неловко улыбнулся, пожимая плечами: — Мне нельзя сближаться с вами. Это навредит терапии. — Правда? — тонкие брови удивленно взметнулись вверх: — До этого все соглашались. — Вы ходили куда-то? — Пару раз. Но оно быстро заканчивалось. — С подобным отношением неудивительно, — уголки губ вновь виновато поползли вверх: — Я честно не могу. — Вы такой профессионал… — А вы разве нет? Вышли бы на сцену и выбросили микрофон в толпу? Джексон качнул головой, привычным движением заправил выбившуюся прядь за ухо. На вид волосы были очень красивые, блестящие. — Теперь неловко. — Всё в порядке. Как прошла ваша неделя? — Не хочу об этом говорить и думать. Просто хочу побыть с вами. Я стиснул пальцы в кулак. Что ж… Подобные признания сильно бьют. Эго польщенно заурчало где-то в глубине. На самом деле понимаю, почему другие даже не пытались удержаться. Такие предложения о дружбе на дороге не валяются: выгодно и очень заманчиво. Во рту пересохло, я сделал глоток из стакана. Джексон обладал странной аурой, сложно описать. Хотелось владеть его вниманием, чтобы обращался только к тебе, смотрел только на тебя. Меня заштормило. О чём я вообще думаю? Всё же ко сну нужно относиться более серьезно. Руки Джексона безвольно лежали вдоль тела. Глаза прикрыты, раскосые ресницы длинные и пушистые. Я осторожно тронул его за запястье. Пальцы дрогнули, тот непонимающе посмотрел на меня. — У вас ресница выпала… — неловко показал на себе. — Спасибо, — шепнул он, приподнимаясь.***
Всё восхищение Джексона занимали истории о спасении и анализ их в разной форме: будь они выдуманными штуками или его собственные проекты в благотворительности, о которых я вообще до этого никогда не слышал. — От чего вы так хотите спастись? — спросил, делая пометку в блокноте. Теперь мне можно было иногда пользоваться им. — Что вы имеете в виду? На самом деле, если удавалось хорошенько всмотреться в темные глаза, то там можно было достаточно просто прочитать любой ответ. Сейчас передо мной разыгрывали очередную сценку недопонимания. — У вас сильная склонность к жертвованию. Сложилось впечатление, что вы стараетесь помочь всем и сразу в надежде, будто они каким-то магическим образом спасут вас в ответ. Я не прав? — Нет… — нижняя губа поджалась, пальцы начали теребить перламутровые пуговицы на дорогой бархатной рубашке: — Меня не надо спасать. — Тогда, возможно, это следовало сделать раньше. Есть ситуация в прошлом, через которую вам не хотелось бы проходить вновь? — Их много. Как и у всех людей. Джексон пожал плечами, кокетливо наклоняя голову. Невинно заморгал глазами, явно довольный тем, как умело может съезжать с любого разговора и, словно говоря: «Бросьте это дело, вы сами всё прекрасно понимаете». Однако я совсем не понимал. Джексону будто нравилось создавать вокруг себя какую-то мистификацию, в то же время было слишком очевидно, что это лишь очередной способ защиты. Только какой смысл? Разве я могу причинить боль? У меня нет на это ни средств, ни причин. — Расскажите, пожалуйста, об одной из них. Джексон раздраженно обвел помещение взглядом. Сейчас нажмет где-нибудь невидимую кнопку, и в кабинет ворвутся громилы, чтобы скрутить за то, что задаю неудобные вопросы и стараюсь выполнять свою работу. И без того тихий голос прозвучал совсем еле слышно: — Однажды мне дали пощечину. Я удивленно посмотрел на кажущееся еще более бледным, чем обычно, лицо, но Джексон поспешно отвернулся к окну. Его тело словно расслабилось, отдаваясь невидимому потоку. — Что вы при этом испытывали? Классический вопрос, который дает возможность подумать о следующем. Мне самому внезапно стало боязно. Словно я каждый раз пытался ткнуть вслепую, но сейчас, когда попал, почувствовал вместо удовлетворения что-то неприятное. — Мне было стыдно, а ещё обидно и страшно, — говорил Джексон равнодушно, будто продолжал рассказать об очередном сериале. — В первую очередь стыдно? — Там были посторонние люди, девушки, а я расплакался. Мне было одиннадцать или девять. Не помню. Я всегда врал о том, сколько мне лет на самом деле. — Вас кто-то заставлял это делать? — Так было принято. Продюсеры, мой отец. В шоу-бизнесе нет ничего настоящего. Меня это одновременно привлекает и раздражает. Даже фотографии на альбомах… я не выгляжу так идеально в жизни. Я вообще плохо знаю себя вне сцены, и до сих пор очень страшно возвращаться в реальный мир. Как здесь, например. — Потому что в настоящем больно? — Да. Очень. — Что вы ещё помните, например, о том событии, про которое начали рассказывать? — Меня ударил отец за то, что я назвал его папой. Он не любил такого, а я забыл. Хотелось спать, но комнаты были заняты братьями. Надо было ждать пока они закончат… Ещё очень хотелось к маме, но мы были в другом городе, в каком-то отеле с красным ковром в коридоре. — Красный ковер? — Просто запомнилось, — Джексон пожал плечами, голос у него задрожал: — Меня вышвырнули в коридор, когда я разревелся. Кажется, я просто сидел под дверью, слушал то, что происходило там, затем помню красный ворс. Врать приходилось не только зрителям, но и маме. Наверное, я проспал до самого утра. Так стыдно. — Вам нечего стыдиться. Это нездоровое поведение для родителя и окружающих людей. Вам поэтому важно заступаться за других? Неприятный кашель подступил к горлу. Я прикрыл рот, на секунду отворачиваясь. Со временем учишься абстрагироваться от историй пациентов, но по первому времени было сложно. Однажды я прослезился прямо на приеме. Сейчас ощущение, наверное, можно было сравнить с нейрохирургической операцией, когда врач копается в чужих мозгах. Вовсе не важно, что я думаю и как отношусь к Джексону. В первую очередь он пациент. Сложный пациент, требующий специфического подхода и долгосрочной терапии. Тот рассмеялся, пропуская пару прядей сквозь тонкие пальцы. Обернулся ко мне: — Что думаете, Альберт? Теперь вам меня жалко? — А вам этого хочется? Он скорчил недовольную гримасу. Во влажных карих глазах было что-то хитрое, изучающее. Я достал из кармана платок, стараясь незаметно вытереть уголок губ. — Кашель? Вам нездоровится? — Если соглашусь с предположением, то приметесь и меня спасать? — Если вам этого хочется, — он довольно талантливо передразнил мою интонацию и вновь прерывисто засмеялся. — Теперь мне хотя бы немного понятна общая картина. Спасибо, что поделились. Может быть, вы теперь сможете сформулировать запрос, с которым пришли сюда? — Только если согласитесь на встречу. — Что за глупые условия? — я невольно нахмурил брови: — Не забывайте, что вы приходите сюда ради себя. Такие игры немного неуместны. — Мне думалось, вам приносит удовольствие разгадывание загадок. Что ж… Тогда откажусь. Укладываясь вновь на кушетку, Джексон начинал рассказ о «Людях Икс», редком комиксе, который удалось выиграть на аукционе. Такое ощущение, что артист платил не для того, чтобы проработать травмы, а, наоборот, чтобы отвлечься от них, поболтать со мной, как с другом. Очень дорогие и странные тренировки коммуникации.***
Прошло более двух месяцев с нашей последней встречи. Внезапно этим утром по телевидению передали, что Джексон попал в больницу. Ему поставили какой-то замысловатый диагноз, который бывает только у юных спортсменов. На деле, симптомы напоминали классический нервный срыв. Я невольно чувствовал вину за произошедшее. Хотя Джексон сам не отвечал на звонки и не приходил на обговорённые встречи. Но всё же? Я так и не смог подобрать ключ к нему. Возможно, из-за того, что слишком большое значение уделял его образу. Возможно, дело было в том, что до этого я не сталкивался с настолько странными пациентами и обычные методы на приёме не срабатывали. Звонок раздался неожиданно. Поздно вечером, через три дня после новостей. Знакомый голос проговорил: — Альберт, здравствуйте. — Здравствуйте, мистер Джексон. Как себя чувствуете? Его слова были немного заторможенными, словно спотыкались об паузы в предложениях. Наверное, в больнице колют сильные успокоительные. — Альберт, я могу вам доверять? Вы не записываете разговор? — Скажу больше, я даже не умею этого делать. На другом конце провода послышался тихий смешок. — Вы намного старше меня? — Сомневаюсь. Мне тридцать восемь. — На шесть лет. — Почему вы спрашиваете? — Просто так. Хочу рассказать, почему я пришёл. Неловко говорить это прямо, глядя в глаза, поэтому, пожалуй, лучше по телефону. — Поверьте, через меня проходит множество пациентов. У всех разные запросы, и ни один из них не является для терапии странным или незначительным. — Правда? — Правда. Я не знал, настолько уместно продолжать разговор. Джексон явно был под какими-то препаратом. Я не мог понять, насколько навредит или поможет ему выговориться, открыться именно сейчас. — Знаете, Альберт. Мне кажется, я никогда не смогу найти отношения. — Вы пытались? — Да… несколько раз. Все мои братья уже давно женаты. А я даже… Никогда не испытывал ничего подобного. В трубке раздался то ли всхлип, то ли очень громкий вздох. — Вам хочется найти близкого человека? — Да. Но я не умею. Слишком много работы, чтобы уделять достаточно времени на романтику. Деньги, подарки не помогают. Я не могу терпеть измены, но в то же время самому не хочется близости. А по-другому удержать рядом невозможно, не так ли? — Что вы имеете в виду под близостью? Секс? — Да. Я невольно отвел взгляд в сторону. Кабинет был уже готов к закрытию, где-то на верху гудел кондиционер. — Вы обращались к врачу? Возможно, просто гормональный сбой или пониженное либидо. — В норме. Теперь вы считаете меня странным? — Разве важно, что я думаю… Есть ещё такой термин как асексуальность. Это люди, не испытывающие полового влечения. — Из-за чего? Я прикусил щеку изнутри, подыскивая правильные слова. — Существует много мнений. Кто-то склонен полагать, что это врожденное, другие видят причину в социальных процессах. — То есть? Если брат переспал с девушкой на моих глазах, то это могло отбить желание заниматься этим в дальнейшем? — Вполне возможно. — Почему я не гей тогда? — Если мы говорим опять же о социальной точке вопроса, как одной из теорий, а не врожденном явлении, то это могло бы произойти, будь немного другие отношения с родителями. На мой взгляд. — С отцом? — Не берем в расчет, что вы артист и… — я замялся: — Ваш выбранный образ как раз может быть связан с отторжением мужественности как чего-то насильственного. — Звучит как бред. — Понимаю. — Хотите сказать, что я мечтаю быть девушкой? — кажется, он начинал злиться. — Я просто ответил на поставленный вопрос. Тишина казалась звенящей. Я всё ждал, что Джексон скажет хоть что-то, но в трубке слышалось лишь загнанное дыхание и уже более отчетливые всхлипы. Вопреки его мнению, всё же гораздо лучше было бы произойди этот разговор на настоящем приеме… — Постите, — размял переносицу, стараясь отвлечься от скручивающегося в горле комка кашля: — Я вовсе так не считаю. Шея затекла, я слегка наклонил голову, чтобы размять мышцы. — Асексуальность, как социальное явление, лечится? — В теории, вам также ещё, возможно, просто не попадался тот человек, которому вы могли бы довериться в необходимой степени для интимной близости. Как предположение. — Альберт… — Что? — Спасибо. — Не стоит. Это моя работа.***
Что я вообще делаю? Зачем согласился возобновить приёмы? Джексон, как в первый раз, приехал, закутанный в темную одежду. Когда начал снимать её, то я подумал, что передо мной стоит другой человек. Как всё же прическа меняет людей… Вечно длинные волнистые волосы были коротко подстрижены. Непривычно. — Если вас смущает, могу надеть парик. Он заметил мой неловкий ступор. — Всё хорошо. Вам очень идет. Форма черепа правильная. — Почти арийская? — он рассмеялся, отводя взгляд в сторону. Несмотря на явную попытку привести стрижку в порядок, были заметны неровные края на висках и затылке. Возможно, нервный срыв был гораздо серьезнее, чем я полагал. — Вы хорошо сейчас питаетесь? Слышал, что вы заболели в том числе из-за строгой вегетарианской диеты, — я помог снять ему пальто, придерживая за плечи. Джексон выглядел худее и бледнее обычного. Такое чувство — одно неправильное движение, и он растает. — Правда? Неужели слышали? — он обернулся через плечо, по-доброму рассматривая моё лицо, словно соскучился по старому знакомому. — Да, слышал… Я потупился, зачесывая волосы на затылке. Действительно зачем я спросил?***
Теплый чай согревал пальцы. Джексон сидел напротив, закутанный в плед. Он и раньше мерз в кабинете, но сейчас стал ещё более из-за того, что заметно потерял в весе. — Думаете, если я буду чаще ходить на приёмы, то смогу вылечиться? — Если вопрос стоит о том, захочется ли заниматься сексом, то сомневаюсь. Однако вы сможете разобраться в себе, принять это состояние, наметить цели… Джексон понимающе кивнул, осторожно отпил из фарфоровой кружки, прикрывая глаза. Его щеки немного порозовели, руки перестали дрожать. Боже, я и так выкрутил отопление на максимум. Сам, вопреки нормам приличия, сидел в одной рубашке с распущенным галстуком. — Если хотите, то я могу принести еще один плед или пальто. — Не стоит. Просто немного температурит до сих пор. Я приподнялся с кресла, чтобы опуститься рядом с кушеткой, на которой сидел Джексон. Приподнял съехавший край пледа, заворачивая его к чужим ногам. Сам не знаю зачем. Со стороны, наверное, выглядело странно, но я не мог продолжать разговор, когда другому человеку откровенно плохо. То не дождешься его, то приезжает полубольным. Я абсолютно не понимал Джексона, хоть и делал вид, будто разгадал хоть что-то. Пока он заканчивал пить чай, я сходил за ещё одним одеялом, которое держал в шкафу с тех времен, когда иногда оставался ночевать в кабинете после работы. — Укладывайтесь, — я слегка надавил на острые плечи, заставляя лечь Джексона в горизонтальное положение: — Если почувствуете, что совсем плохо, то сразу говорите. Я сбегаю за вашими амбалами внизу. Он тихо рассмеялся с последней фразы. — Те меня опять сдадут в больницу. Кстати… — Что? — Вы перестали кашлять? Он зачем-то протянул руку к моей, удерживая рядом. Я неловко сжал пальцы в ответ, удивляясь тому, насколько они до сих пор прохладные. — Такое порой бывает, когда подступает волнение или страх. Не сказал бы, что это серьезный тик… Но иногда наши организмы странно реагируют на реальность. Я опустился рядом на кушетку. Что-то подсказывало, будто так разговор пойдет лучше. Глупые оправдания. На самом деле, мне почему-то хотелось находиться ближе к Джексону. Проговорил: — У вас ресница выпала. Вот-вот попадет в глаз. — Уберите, пожалуйста, лень шевелиться, — он деланно устало вздохнул. В темным радужках плескался неподдельный азарт, смешанный с любопытством и какой-то опаской. — Мистер Джексон, — я старался говорить как можно серьезнее, но голос был какой-то не такой, как надо: — Не стоит. — Что? — Вы флиртуете. — Неправда. Мою руку осторожно сжали, погладили по середине ладони, там, где порой бывает щекотно. Поддаваясь чужой манипуляции, какой-то непонятной игре, я коснулся лица напротив. Аккуратно провел указательным пальцем по послушно прикрытому веку, обвел теплый румянец, проступивший на скулах чуть сильнее. Джексон неловко качнул головой навстречу движению, притягивая другую ладонь к щеке. — Спрашиваете сегодня, что хотите. Я буду честно отвечать. Возникло глупое ощущение, будто я могу сейчас действительно помочь. Только надо позволить себе делать всё так, как подсказывало сердце, а не рабочая методичка. Цирк какой-то. Что я вообще делаю? — Вам приятно? Немного подумав, Джексон кивнул. Темные короткие волосы слегка щекотали кожу. Такие красивые, густые. Жалко, что он кровожадно отстриг их. Какой-то бессмысленный бунт против самого себя. Я вспомнил, как невольно любовался ими в одну из первых встреч. Спустя мгновение, не почувствовав сопротивления, опустился ниже, прижался в подобие поцелуя к виску. Пахло терпкими духами и косметикой. Нетерпеливо провел большим пальцем по губе, смазал маслянистый слой помады, выталкивая краску за природный красивый контур. Под ней тут же проступили необычные белые пятна, словно разделяющие кожу на две половинки. — Без косметики я выгляжу как пятнистая корова. Не надо. Это болезнь, но не заразная. Я неловко скользнул кончиком носа по линии челюсти, целуя где-то под подбородком, в голубоватую вену. — Вот оно что… А я думал, вы покупаете галлоны отбеливающих средств и спите в барокамере. — Тогда поздравляю, Альберт. У вас ужасный вкус на фриков. Смешок сам вырвался наружу. Руки полезли под одеяло, прошлись по ряду пуговиц, расстегивая парочку сверху. Чужое сердце загнанно стучало под ладонью. Я не знал, откуда во мне столько уверенности. Джексон внезапно проговорил: — Знаете, ко мне недавно приставал друг, которого знаю больше десяти лет. И было так неприятно. А с вами провели буквально пару встреч… — Что вы испытываете сейчас? — Не знаю. Тепло и будто не одиноко. — Нет дискомфорта, тошноты, страха? Джексон отрицательно покачал головой, слегка приподнимаясь, притянул меня за плечи. — Всё проводите исследование? Что вы обо мне думаете на самом деле? — Думаю, вы во многом инфантильны, но по-другому вырасти, в сложившихся обстоятельствах, не предоставлялось возможности. К тому же от инфантильности присутствует, пожалуй, лишь уход в фантазии. Ответственности вы не боитесь. Это похвально. — Правда? — он выдохнул куда-то в шею. У меня побежали мурашки. — Правда. — Инфантильность — это хорошо? Я люблю мир воображения. — Не очень. Придется искать в партнеры зрелого родителя. — Как вы? — по голосу я слышал улыбку. — Не делайте так. — Почему? — Не дразнитесь, пожалуйста. Для меня это тоже первый раз за долгое время, когда чувствую себя «будто не одиноко». Джексон фыркнул, словно я ляпнул глупость. Затем потрепал по волосам, как домашнюю собаку. Возможно, просто с непривычки, наслаждаясь столь близким и незнакомым физическим контактом. — Ведь здорово, не так ли?***
**
*
Некоторые события из истории (можно не читать, просто кому интересно):
В 1990 г. Джексона госпитализировали в медицинский центр в Сайта-Моника. Говорили, что у него возникла сильная боль в груди во время воскресных занятий танцами. Каждое воскресенье многие годы он делал это до изнеможения. Такие уроки были частью его еженедельного ритуала. Исследования показали, что он страдал от анемии. Вероятно, из-за того, что был на строгой вегетарианской диете. Было объявлено, что Майклу поставили диагноз — кос-тохондрит, воспаление в передней части ребер. Такое состояние связано с чрезмерной утомленностью и стрессом.
***
Про отстриженные волосы — другой временной период.
***
Про пощёчину:
— Ну, хм, нет. Он не делал это на сцене. Мог после шоу, когда в комнате было полно девчонок. Он любил привести девочек в номер <…>. Если я говорил и что-то происходило, что ему не нравилось, он смотрел на меня как… у него был такой взгляд, которым он мог напугать до смерти. Он давал мне пощёчину, изо всех сил, а потом вышвыривал в большую комнату, где они все стояли <…>
— А сколько лет тебе было?
— Кажется, не больше 12… 11, что-то вроде того.
***
Про ситуации с девушками. И что многие приводят как аргумент про асексуальность:
Ронда Филлипс оказалась одной из тех девушек. В августе 1972 года, когда ей было восемнадцать, девушка познакомилась со своим кумиром Джеки — ему на тот момент был двадцать один год. Она была выбрана из аудитории одним из менеджеров группы, когда братья выступали на сцене «Форума» в Инглвуде, Калифорния. За кулисами Джеки передал Ронде записку с адресом, предлагая ей встретиться через час. Раздумывая над его приглашением, она почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Это был Майкл. «Он казался обычным симпатичным парнем, — вспоминает Ронда. — <…> Он выглядел как милый четырнадцатилетний чернокожий мальчишка по соседству. Майкл заметил клочок бумаги у меня в руке».
«Это Джермейн тебе дал?» — спросил он.
«Нет, Джеки».
«Он хочет с тобой увидеться, да?»
«Да, — ответила Ронда. — Не знаю, должна ли я…»
Певец не дал ей договорить.
«Не думаю, что тебе стоит с ним встречаться».
Ронда спросила, почему. Женщина сохранила в памяти его ответ: «Мои братья не слишком вежливо обращаются с девушками. Они могут вести себя нехорошо. Пожалуйста, не ходи».
Ронда помнит, как подумала, что Майклу всего четырнадцать; как он мог что-то знать? Девушка сменила тему и попросила автограф, протянула листок бумаги, который ей дал Джеки, юный артист что-то нацарапал на нем и вернул поклоннице.
Представитель группы заказал такси для Ронды, чтобы она встретилась с Джеки. Ее доставили в квартиру Джексонов в Энсино. Когда машина подъехала к обочине, она случайно перевернула клочок бумаги, остававшийся у нее в руках, и увидела, что на обратной стороне Майкл написал не только свое имя. Он оставил послание: «Надеюсь, ты не пойдешь». И подпись: «Майкл Джексон».
Она вошла в здание, нашла квартиру и переспала с Джеки. «После сегодняшней ночи я больше не смогу с тобой видеться», — произнес он<…>
«Внезапно мне стало стыдно, — вспоминала она много лет спустя. — Я осталась еще ненадолго, а затем он сказал, что снаружи меня ждет человек из Motown, чтобы отвезти домой. Джеки поцеловал меня, и я ушла. Все длилось менее получаса».
Когда Ронда вышла на улицу, подъехал белый «Роллс-ройс». Майкл и Марлон сидели на заднем сиденье. Автомобиль подъехал к обочине. Мальчики вышли, и Марлон пробежал мимо Ронды прямо в дом. Майкл подошел к ней.
«Что ты здесь делаешь? — спросил он обвинительным тоном. — Ты была в квартире с Джеки?»
«Да, была», — ответила она.
«Вы занимались сексом?» — выпытывал Майкл.
Ронда заплакала.
Майкл грустно покачал головой. «Мне очень жаль, — сказал он. — Брат заставил тебя?»
«Нет, конечно, нет. Я сама хотела».
«Ты сама хотела? — удивленно спросил Майкл. — Зачем?»
Ронда села в машину и опустила стекло. Подросток все еще стоял у обочины. «С тобой все будет в порядке?» — спросил он.
«Да», — произнесла девушка.
«К тому моменту я уже рыдала, — рассказывает Ронда. — Я закрыла окно, и машина тронулась. Я посмотрела в заднее окно, и последним, что увидела, был Майкл Джексон, стоящий на том же месте и махавший мне рукой на прощание».
(из воспоминаний другой):
<…>я испугалась, как бы он не разбудил Майкла и Марлона, которые спали в трех футах (метре) от меня на соседней кровати. По крайней мере, думала, что они спят. Когда я выскользнула из комнаты, то услышала, как Майкл сказал Джермейну: «Отлично постарался. А теперь не могли бы мы немного поспать, пожалуйста?». Пройдет еще пара лет, прежде чем Марлон начнет развлекаться с поклонницами. Что касается Майкла, он в этом не участвовал: ему просто было неинтересно, и он считал поведение братьев по отношению к фанаткам недостойным. После многих лет столь травматичного опыта казалось, что сама идея секса стала для него ненавистной.
***
Складывается впечатление, что страх перед человеческими отношениями парализует Майкла Джексона. Он абсолютно не доверяет людям. И это неудивительно <…> Юношей был вынужден беспомощно наблюдать, как его отец наслаждается внебрачными романами, предавая мать, которую Майкл обожал. Знает, какую боль приносит рождение внебрачных детей. Годами наблюдал, как его братья обращаются с женщинами, исключительно как с секс-объектами, а сам выражал свой протест тем, что беседовал с проститутками, вместо того чтобы заниматься с ними сексом.
***
Про «друга» — это упоминание Дэвида Геффена, с которым Джексон был близок в годы, описывающиеся в главе (1990). Плюс нервный срыв был отчасти связан с этим человеком.