Живым и невредимым

      На следующий день стояла настолько изнуряющая жара, что тело отказывалось слушаться разум. Субин лениво валялся на кровати до двенадцати, распластавшись на ней звездой. На подоконнике крутил головой старый пластиковый вентилятор, треща и пощёлкивая. Потоки воздуха немного разгоняли духоту.       — Только бы не ливень, — вскользь произнесла Минсу, торчащая весь день на телефоне.       Ливень и правда не сулил ничего хорошего: берега речушки, в озере которого нашли машину Ёнджуна, однозначно размоет. А это значит, что они потеряют не только возможные улики, но и драгоценное время.       Однако вероятность ливня была не единственной проблемой. Присутствие Бомгю на конференции было под угрозой по самой нелепейшей причине: оказалось, что, окромя школьной формы, у него не было ни одного костюма. По телефону его внезапно объявившаяся мама, — которая, к слову, только на третий день отсутствия сына дома всё-таки решила его забрать и выяснить, что случилось, — огрызнулась, что если «шмотки» так принципиально важны, то пусть лучше Гю отправится в школу.       Субин не видел никого из их компании последнее время, но, по словам Тэхёна, Бомгю был очень плох. Поэтому слова его матери ошарашили всех, включая и Минсу. Она, как никто другой, понимала, что в сложившейся ситуации без Бомгю будет трудно не только друзьям, но и ему самому. Минсу принялась уговаривать мать Бомгю, применяя при том всё душевное обаяние и опыт работы с совершенно разными пациентами. В конце концов сошлись на том, что Хюка поделится одним из своих костюмов, а Гю в тот же день не отправят школу на растерзание одноклассникам.       К середине дня у Субина поднялась температура, но сестре он об этом не сказал, чтобы не выглядело так, будто он пытается всеми силами откреститься от участия в поисках. Вместо этого он решил прогуляться по городу. На фоне событий с костюмом, с собой он никого не позвал.       Спустя около получаса бездумной ходьбы по городу в тщетных попытках унять головную боль, Субин увидел, как раскалённый асфальт стал покрываться крохотными чёрными пятнышками. В одночасье и Субину на нос плюхнулась капля, заставив встрепенуться и вздрогнуть.       — Вот же… — беспомощно простонал Субин и забежал в ближайшее здание, чтобы не намокнуть.       Это была библиотека, и в обычное время Субина воротило от одного этого слова (библиотека — значит учёба). Куда чаще сюда заглядывали Тэ и Бомгю, чтобы позаниматься или молча посидеть, водя взглядом по строчкам. В эти минуты между ними царило странное единодушие и гармония, которые не хотелось бы нарушать своим присутствием.       Кай просто не видел в библиотеке необходимости: стоило ему только попросить — как отец мог прислать ему денег хоть на все книги мира. Но иногда он всё-таки захаживал сюда с Субином и Ёнджуном, когда кому-нибудь из них требовалось подготовиться к контрольной. И пока Субин штудировал учебники (перед смертью не надышишься), а Ёнджун спал лицом в книге, Хюка пристраивался где-нибудь в уголке с комиксами про Человека-Паука или романтической мангой в школьном антураже.       Только единожды Ёнджун всерьёз заинтересовался чтением, а предметом его интереса стал стенд с фантастикой с уклоном в мистицизм и ужасы. Вместо подготовки к контрольной по биологии он поглощал в огромных количествах рассказы Эдгара Алана По, «Мифы о Ктулху» Говарда Лавкрафта и романы Стивена Кинга. С нескрываемым восторгом Ёнджун рассказывал Субину про жуткого космического клоуна и какую-то черепаху, якобы выблевавшую Вселенную, а у Субина то бежали мурашки, то от смеха в животе начинались колики.       «Ты всю ночь читал?» — спросил Субин с заботливой улыбкой однажды.       «Да», — нехотя признался Ёнджун, потирая потемневшие от недосыпа глаза.       Поэтому Субин стащил с полки первый том «Оно» и погрузился в атмосферу загадочного Дерри. Вместе с клубом Неудачников он посвятил себя разгадке мрачных тайн этого города. Длинные абзацы, посвящённые его атмосфере, истории и существованию, нагромождённые отсылками ко времени, мелькали перед глазами, прячась за вырисовывающейся по-детски гротескной картинкой. Захваченный чтением, Субин не заметил, как пролетело время.       К вечеру ливень стих. По сырым и промозглым улицам, пряча за пазухой небольшой, но толстый томик в мягкой обложке, Субин вернулся домой и тут же юркнул к себе в комнату.       Распахнув книгу на столе, он просидел над ней ещё около получаса, пока из-за двери не выглянула Минсу.       — Как продвигается написание речи?       Субин охнул и воровато огляделся на часы. Надо же, уже восемь!       — Нет, я зачитался, — виновато сказал Субин. Минсу только вздохнула, и, как только Субин услышал это, ему стало ещё более неловко.       Он тут же отложил книгу, сунув между страниц фантик от мятной конфеты, валявшийся около стакана с карандашами. Вытянул и стопки бумаг лист, гелевую ручку и завис в одном положении с пустым взглядом.       Что он должен написать? А главное — кому? Ясное дело, речь должна была послужить обращением к общественности, но Субин никогда не мог похвастаться ораторскими способностями. Он не умел жечь глаголом сердца — чтоб так, что каждый заглядывал бы ему в рот.       Тогда стоило написать то, что он чувствует. Субин уж было поднёс ручку к листу, но оторвал тут же, как только та оставила за собой жирную чернильную точку. А что он чувствовал?       С чувствами физическими всегда разобраться проще: ты знаешь, когда ты голоден, а когда сыт; когда нужда зовёт, а когда нет… С вещами более эфемерными, более духовными, обстоит сложнее: ты можешь злиться или хотеть плакать, хотя на деле — просто устал; или можешь давить улыбку при упоминании чьей-то смерти.       Субин не знал, что он чувствует. Временами он чувствовал себя выжатой половой тряпкой, брошенной на пол. Он был измучен и подавлен. В последнее время у него часто болела голова; сегодня в придачу поднялась температура, а затем спала так же быстро, как и появилась. Иногда он отвлекался на что-то и забывал про всё вокруг.       А ещё он жутко тосковал по Ёнджуну. А настоящую тоску, как оказалось, не описать парой эпитетов. Осталось и то же томление в груди, что возникало каждый раз, стоило мягким Ёнджуновым губам коснуться его кожи. Была и печаль от неясности и неопределённости происходящего. И к большому стыду была обида, которую Субин никак не мог подавить. Вместе эти чувства давали странный коктейль с не менее непонятным послевкусием. Было до жути горько, но в то же время пресно. Он будто не чувствовал ничего, в то время как внутри кипел целый котёл невнятных, но бурных эмоций.       Субин так ничего и не придумал. Только поставил точку рядом с той, что уже стояла, и под ними нарисовал кривую дугу. Теперь на него смотрела улыбчивая рожица. Он отодвинул её в сторону и раскрыл книгу с таким энтузиазмом, словно в ней находилось руководство по написанию речей. Так он просидел ещё около двух с половиной часов, пока часовая стрелка не стала подходить к одиннадцати.       На плечи свалилась усталость, и глаза начали слипаться. Субин решил прилечь хотя бы на полчаса, а затем взяться за работу. Не умывшись и не переодевшись, он рухнул на кровать и тут же провалился в сон.              В нём его снова встретила колючая чернота. Она медленно приближалась, но Субин всё удалялся. В один миг на него снизошло озарение — это тоннель! Он был похож на тот, что стоял сразу за мостом при въезде в город, за тем лишь исключением, что на другом конце не было света.       Субин медленно и сипло протянул: «Только не Ёнджун». В ту же секунду сквозь него прорвался Ёнджун на велосипеде — стареньком «Сильвере» Билла Денбро. Он неистово крутил педали, будто стремясь одержать победу на велогонках, «Сильвер» раскачивался из стороны в сторону, чудом удерживая равновесие и сохраняя скорость.       «Ёнджун!» — хотел завопить Субин, но поперёк горла встал ком, и он смог выдавить из себя лишь слабый писк.       В этот момент Ёнджун даже не обернулся. Разогнавшись до запредельной скорости, он нырнул холодную черноту и исчез. У Субина словно сердце выдрали, оставив в груди зияющую дыру. Ёнджун мчится в объятия дьяволу.              Спросонья Субину опять стало паршиво. Болело горло, слезились глаза, колотилось сердце. Усталость только преумножилась, будто он и не спал вовсе.       Пытаясь унять разбушевавшееся воображение, Субин перекатился на бок и прижал колени к груди. Он пытался восстановить дыхание: вдох — раз, два, три, — выдох, снова вдох… Получилось не сразу — он часто срывался ещё на вдохе, закашливаясь. Он не плакал, просто было тяжело, будто на грудь положили гирю.       Он снова невольно подумал о Ёнджуне. О его руках. В их компании у Ёнджуна были самые маленькие кисти — не крохотные, конечно, но Субину это почему-то душу грело. Он не складывал их ладони, постоянно подмечая разницу. Ему больше нравилось прятать руку Ёнджуна между своих ладоней или переплетать их пальцы. Но больше всего Субин ценил моменты, когда его голова покоилась на коленях Ёнджуна, а тот своими ручонками щипал его за щёки или зарывался в волосы, приговаривая извечное гнусавое «милота». В те минуты Субин был вдоволь избалован его вниманием, и потому искренне и беззастенчиво смеялся.       Субин сложил свои руки замком и сунул под щёку. Мягко, но ничуть не легче.       Наконец Субин вспомнил про речь. Он сел за письменный стол, щёлкнул кнопкой настольной лампы, подтянул лист с рожицей и принялся писать: не то, что думает, а скорее то, что будет правильно. Если Ёнджун и вправду сбежал и услышит его речь (будет сидеть в своих тёмных очках в закусочной и поедать пересоленный сэндвич с курицей, пока на фоне будет шуметь телевизор), то поймёт всё и без распылений на тему, выполненных по всем нормам. И вернётся. Обязательно вернётся.              Утром Субин затолкал в себя яичницу, три дольки апельсина и кружку кофе. Вкуса он не ощущал — только работал челюстью и, задумавшись, сверлил взглядом стол.       Минсу бродила по квартире. Особо прихорашиваться она не стала: натянула свободные брюки и тонкий чёрный свитер. Куда больше заботилась о костюме брата, чтобы тот «не выглядел, как бедный родственник»; когда Субин оделся, рубашка была ещё тёплая — сразу из-под утюга.       — Субин, быстрее, нам нельзя опаздывать! — подгоняла Минсу, распахивая дверь машины. Субин плёлся за ней с парой бумажных листов — исписанных и перечёркнутых: времени переписать на чистовик не было.       Они сели, Минсу, глядя в зеркало заднего вида, криво накрасила губы и подправила неровность пальцем. Получилось смазано, и она стукнула ребром ладони по рулю от досады. Они тронулись.       Всю дорогу по радио играла летняя поп-музыка, но Минсу не расслаблялась, а только сильнее заводилась. Казалось, будто у неё из спины торчал ключик, который с каждой весёленькой ноткой скручивает пружину внутри неё только сильнее. К концу пути Минсу вытянулась струной, а взгляд стал острым, как заточенный нож.       Они остановились на парковке неподалёку от полицейского участка. Минсу оглянулась по сторонам и пробормотала под нос:       — Все уже здесь. Это хорошо.       Субин тоже осмотрелся: машины родителей Тэ и мамы Кая уже стояли на местах. Он подозревал, что и родители Ёнджуна тоже здесь, — на такое мероприятие опоздать просто невозможно, — скорее всего, они прибыли на такси.       У входа их встретил молодой паренёк в светоотражающем жёлтом жилете — вроде тех, что патрулируют улицы каждый день, — и услужливо проводил их с Минсу по лабиринтам из коридоров до нужного помещения. Соответствующей плашки на двери не висело, а потому Субин не очень-то понимал, где конкретно сейчас он будет находиться.       Изнутри комната напоминала допросную, разве что была раза в полтора больше. Стены были выкрашены во всё тот же белый, а пол на этот раз выстлан тёмно-серым порядком запылившимся и потоптанным ковролином.       Первым делом в глаза бросались два огромных вывешенных баннера, напоминающих школьный проект-презентацию. С первого на всех присутствующих глядело слабо улыбающееся и по-детски припухлое лицо Ёнджуна — явно скан из их последнего школьного альбома. Под ним — кричащая надпись: «ВЫ ВИДЕЛИ МЕНЯ?»       На следующем баннере были фотографии с предполагаемого места преступления: машина, почти полностью погружённая в воду, огороженный чёрно-жёлтой лентой берег озера. Затем обстоятельства пропажи: навряд ли их будет видно с экранов телевизора, но самое важное как всегда выделялось ярче всего: «ЕСЛИ ВЫ РАСПОЛАГАЕТЕ ВАЖНОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ ЗВОНИТЕ ПО ТЕЛЕФОНУ…»       Субину тут же стало не по себе. Голову будто насквозь проткнули иглой, целясь ровно в глаз. Субин потёр его ребром ладони.       Под баннерами возвышалась белая кафедра, сколоченная из фанеры. На ней было свалено целое нагромождение из различных микрофонов разных форм и размеров с красочными значками как местных телеканалов и радиостанций, так и парочки каналов побольше и повлиятельнее. Репортёры, сидящие на стульях, вытягивали шеи и рыскали глазами по залу, с пристрастием хищников выискивая сенсацию. По стенам стояли мужчины в свободных футболках с тяжелым съёмочным оборудованием на плечах.       Кто-то вынес в зал треногу со всё тем же портретом Ёнджуна и поставил её рядом с кафедрой. Замигали вспышки, и Субин проскользнул мимо толпы почти незамеченным.              Субин зашёл во что-то вроде задней комнаты. Там были все, в том числе отец Ёнджуна. Вид у него был крайне недружелюбный и даже оскорблённый, будто кто-то приказал ему закрыть рот. Рядом с ним, сгорбившись и ощетинившись, как маленький ёжик, стояла Союн. От былой женщины-урагана не осталось и следа. За эти несколько дней она постарела лет на тридцать: на висках серебряными нитками потянулась седина, углубились морщины, а красные глаза бесконечно слезились, как воспалённые.       Субину больно было наблюдать эту картину, но его тут же отвлёк Хюка. Он накинулся на него с объятиями, как ласковый и преданный щенок.       — Привет, Хюка, — вздохнул Субин, вяло поглаживая друга по спине.       — От тебя ни одной новости за эти дни! Как ты?       — Я в порядке. — Субин мягко улыбнулся. — Как вы?       Хюка отстранился и почесал затылок, его глаза потухли.       Это был первый раз за последние два с лишним дня, когда они встретились все вместе, но Субина это не обрадовало.       Тэхён будто пребывал в трансе или кататоническом ступоре. Его спина была прямая, как струна, но голова висела на шее, как мячик на верёвочке. Бездонный взгляд его огромных чёрных глаз был устремлён в одну точку, и ни на секунду не сдвигался. Лицо приобрело неясное пустое выражение, делавшее его похожим на гипсовый слепок. Он держал Бомгю за руку, изредка поглаживая большим пальцем его разбитые костяшки.       Тэхён не обманул — Бомгю был очень плох. Он увял и посерел, будто из него выжали все соки. Выражение его лица сквозило невыносимой болью. Исчезла прежняя жизнерадостность и бодрость. Щёки впали, а под глазами залегли тёмные круги. Однако он не пребывал в том же оцепенении, что и Тэхён — весь Бомгю был, как оголённый провод. Субин только диву давался, как Тэхёна ещё не ударило током от одного лишь прикосновения к его подрагивающей в нервном тике руке.       Между ними повисло молчание, будто все были в долгой ссоре. Хюка дрожащим голоском вмешался:       — Ребят…       Тэ посмотрел Субину в лицо, будто до этого не замечал его присутствия. Бомгю, шмыгнув носом, тоже поднял взгляд из-под густой чёлки. Фингал, поставленный ещё в день исчезновения, приобрёл грязно-фиолетовый оттенок и пошёл пятнами. Он был криво замазан слишком тёмным по цвету тональником — очевидно, мама Тэхёна постаралась.       Субин почувствовал себя виноватым. Он не замыкался в себе, как Тэхён. Не дрожал в предобморочном состоянии, как Бомгю. Не пёкся об остальных с тем же рвением, что и Хюка. Не убивался от горя, как мать Ёнджуна. Со стороны могло казаться, что ему плевать. Это неправильно.       — Простите, что меня не было рядом в нужный для вас момент, — сказал Субин, чтобы разрядить обстановку. — Для каждого.       — Ты и не должен был… — начал было Тэхён, но Субин прервал его резким:       — Нет. Я… — Он задумался, подбирая слова. — Я несу за вас ответственность. Вы, наверное, мой «Клуб Неудачников», а я ваш Билл Денбро.       Бомгю непонимающе нахмурился.       — Не вдавайтесь в подробности, — рассмеялся Субин. Остальные подхватили. — В любом случае, меня сейчас наделили правом говорить от лица всех нас. Я вас не подведу.       — Я думаю, Ёнджун был бы горд тобой, — неосторожно вставил Хюка. Бомгю растерянно переметнул взгляд на него.       Субин не злился. Он усвоил урок и, к тому же, знал, что Кай не хотел ничего плохого. Приобняв его за плечи, он сдержанно ответил:       — Да. Он будет горд, когда увидит это.       Слова Субина звучали уверенно, жизнеутверждающе, и произвели эффект на всех ребят, включая его самого. В тот момент в голове каждого возникла чёткая мысль — Ёнджун найдётся.       Они обнялись, сомкнувшись лбами.              Непосредственно на саму конференцию подтянулось ещё больше народу: полицейские, группа городских активистов в отличительных зелёных футболках, какие-то ещё люди, в парочке которых Субин признал соседей Ёнджуна… От их количества в настолько маленьком помещении и внимания, зацикленном на родителях и друзьях пропавшего, сердце забилось у Субина в горле.       Он постоянно закашливался, жался к стенке, ближе к кулеру, и приговаривал стакан за стаканом. Помогало так себе — Субин начал икать. Дрожащей рукой он прикрыл рот, но оттого икота стала только громче.       Прежний запал Субина куда-то улетучился, и его эмоциональный упадок, словно вирус, распространился на остальных. Хюка метал взглядом по комнате, то натыкаясь на грозное всевидящее око объектива, то попадая под пристальное внимание репортёров. В конце концов он поджал губы и опустил взгляд в пол, разглядывая носки лакированных туфель.       Бомгю, казалось, вовсе потерял связь с реальным миром. Как опиумный наркоман, он смотрел поверх голов или сквозь них, будто его посещали странные видения. Он то вздрагивал, как от холода, то затаивал дыхание, будто боялся, что его кто-то услышит.       Ситуацию, как всегда, исправлял Тэхён — не самый высокий из них, но преданный и отважный. Он поравнялся с Субином, закрывая собой ребят и в упор пялился на присутствующих. Градус неловкости такого зрительного контакта выдерживал не каждый, и Тэ этим пользовался.       Но все копошения и перешёптывания вмиг оборвались, когда в зал прогулочным шагом зашёл старший следователь Пак. На этот раз старичок причесался и надел соответствующую форму, но на вид казался всё таким же простачком. Шаркая по ковролину, в руке он держал несменную кремовую папку.       Подойдя к микрофонному нагромождению, он с кряхтением преодолел ступеньку и раскрыл папку. Облизнул кончики пальцев, тут же вытер их об воротник синей куртки, — вовремя опомнился, — и выудил листок. Нахмурив кустистые брови, он прочистил горло и с тем же спокойствием, с которым он зачитывал Субину его права, поприветствовал присутствующих, представился и рассказал о состоянии дела. Он в который раз перечислил события в хронологическом порядке, подчеркнув отсутствие подозрительного поведения, поведал о находке и упомянул вероятность, что Ёнджуна могло унести течением, объявил организацию волонтёрской деятельности и контактные номера телефонов. Во взгляде Бомгю на секунду появились проблески разума.       После этого Ханыль предоставил слово родителям Ёнджуна.       Как большая черепаха, медленным, приступающим шагом в комнату вошла Союн. Её нос и уши были красными, будто до этого она стояла на морозе. Веки набрякли, придавая лицу сонный вид.       За ней, как тень, следовал отец Ёнджуна. Его тяжёлые шаги были отчётливо слышны в воцарившейся тишине, но все будто оглохли. Неопределённые, надменные и сочувствующие взгляды сосредоточились на Союн. Их она приняла с достоинством.       Отпихнув мужа локтем, Союн взобралась на кафедру и вытянула шею из плеч. Не взирая на нахлынувшее на неё отчаяние, при виде всех тех людей, что собрались сегодня ради её сына, она преобразилась, а в пустых глазах заиграли огоньки.       Она представилась — громко и чётко, чтобы каждый запомнил её имя.       — Три дня тому назад поздней ночью мой единственный сын Чхве Ёнджун не вернулся домой. На следующие сутки мне позвонили из полиции и сообщили, что наша семейная машина, на которой мой сын уехал в тот вечер, была найдена в озере Ин в тридцати километрах от города. Мне казалось, что вместе с этой новостью оборвалась моя жизнь.       Из уголка глаза вдоль носа прокатилась слеза и спряталась в носогубной складке. Союн извинилась, выдернула из рук мужа предложенный им носовой платок и стёрла влагу.       — Но благодаря поддержке близких мне и Ёнджуну людей я поняла, что расследование только начинается. Это событие — толчок, а не балласт. И я не намерена сдаваться.       Зеваки в конце зала затрепетали от её слов. Союн продолжила:       — Поэтому я хочу обратиться к моему сыну. Ёнджун, пожалуйста, если ты слышишь меня, мне очень, очень жаль за все, что я могла сделать не так. Пожалуйста, вернись домой. Клянусь, мы с твоим папой не осудим тебя, — почему-то это звучало так самонадеянно, что в сравнение шло только с уговорами родителей из-за дверей шкафа («Мы с папой больше не будем ссориться, выходи!»). — Милый, мы очень любим тебя. Я тебя очень люблю. Ты самое дорогое, что есть у меня и, я уверена, у папы. — Она явно кривила душой, упоминая всякий раз мужа.       Союн замерла на несколько секунд, будто в полудрёме, тяжело вздохнула и подытожила сдавленным голосом:       — Пожалуйста, возвращайся домой.       У Хюки внутри будто что-то надломилось. Он высоко всхлипнул и заплакал. Субин притянул его к себе, пряча лицо в плече. На пиджаке, наверное, останутся мокрые пятна, но Субина в тот момент не волновало.       — Если мои наихудшие подозрения сбылись, и мой Ёнджуни был похищен, то я хочу обратиться к его похитителям. — Голос Союн стал твёрже, будто она обвиняла похитителей в их «непорядочности», но в то же время она подтверждала серьёзность своих намерений. — Я умоляю вас, верните моего сына домой. Целым и невредимым. — Она смягчилась, но голос сохранял железные нотки. — Я прошу вас о человечности и человеколюбии, ведь все мы, всё-таки, люди. Пожалуйста, Ёнджуни наш единственный любимый сын.       Перед третьей частью обращения Субина охватила паника. Он стал искать взглядом по комнате, в надежде встретить там Минсу. Он нашёл её рядом с активистами: её вытянутая чёрная фигура явно выделялась на фоне ярких зелёных футболок. Минсу слегка улыбнулась брату своим криво накрашенным ртом и доверительно кивнула. Субину этот короткий жест принёс облегчение, будто он встретил в новой компании хорошо знакомого приятеля.       — Теперь я хочу обратиться к общественности, — снова громыхнул голос Союн. Теперь она говорила легко, будто рассказывала хорошо заученный стих. — На данном этапе я хочу поблагодарить всех причастных к поискам Ёнджуна. Однако работа на этом не закончена. Пожалуйста, если вы располагаете какой-либо информацией о местонахождении моего Ёнджуни или знаете хоть что-то о событиях того вечера — обратитесь по контактному телефону или, непосредственно, в полицию.       Она устало вздохнула и стремительно потухла. Хриплым голосом она добавила:       — Быть матерью и не знать, где твой ребёнок — самая жестокая пытка. Прошу, помогите найти Ёнджуна.       Толпа в конце зала рассеянно захлопала в ладоши, но в их лицах читалось явное одобрение и уважение. Как и Ёнджун, Союн умела завоёвывать внимание и верно им распоряжаться.       Защёлкали фотокамеры, замигали вспышки.       Сразу за ними повисла молчаливая пауза: только толпа в конце зала гудела тихим бормотанием. Союн спустилась с кафедры и столкнулась взглядом с Субином. Её глаза-льдинки загорелись внезапным обожанием, будто в Субине она признала родного сына. Она улыбнулась — губы сложились точь-в-точь как у Ёнджуна в тот день в бассейне, — взяла Субина за руку и накрыла другой ладонью, доверительно кивая. Субин поклонился в знак признательности.       С первым же шагом к кафедре время будто замедлилось. Как погружённый под воду, Субин еле волочил ноги и от усилий до боли стискивал зубы. Сердце бултыхалось где-то в животе, отзываясь дрожью на кончиках пальцев. Когда он поднимался, то споткнулся о ступеньку, чуть не свалившись на микрофонное нагромождение, но удержался.       — И-извините, — на выдохе произнёс Субин и почувствовал, как горят уши. Про себя он заметил, что икота вдруг прошла.       Как ответственный старший, Субин оглянулся на ребят. Хюка успокоился и выглядел вполне свежо, если не считать покрасневших глаз. Бомгю вцепился Тэхёну в предплечье, и тот ободряюще гладил его пальцы.       Субин положил перед лицом исчирканный лист. Теперь он выглядел просто нелепо: Субин не понимал, как хотел раскрыть грязно написанные им тезисы. В голове всё выглядело и звучало складно, на деле — полный бред.       Субин оглянулся на растянутый на треноге портрет. Ёнджуну его фотографии в альбомах никогда не нравились («У меня тут щёки, как у хомяка!», «Убери это уродство — у меня глаза, как у наркоши», «Я выгляжу так, будто не спал трое суток»). Будь он здесь, он бы наверняка возмутился, что именно таким — припухлым и вяло улыбающимся, — видели его люди с телеэкранов, плакатов и флаеров. Субин коротко улыбнулся этой мысли — Ёнджун ворчливый.       Так или иначе, стоило закончить начатое. Субин сложил лист пополам и начал, как на духу:       — Здравствуйте. Меня зовут Чхве Субин, и сегодня я хотел бы обратиться к общественности от себя лично и от лиц моих друзей. Ёнджун — самый старший в нашей небольшой компании. Забавный, добрый, ответственный и, что немаловажно, отзывчивый. В тот вечер, как вы услышали, он подвозил до дома каждого из нас. Меня он высадил последним. Я и не подозревал, что тот совершенно обычный вечер так отчётливо будет теперь запечатлён в моей памяти.       Субин выдохнул. Минсу слушала его чуть ли не с замиранием сердца — как минимум, очень внимательно. Это придало Субину сил.       — Сейчас мы все проживанием не лучшие времена, но не собираемся опускать руки. Мы верим, что Ёнджун обязательно вернётся домой. Для этого сейчас требуется помощь каждого. Повторю слова, произнесённые сегодня уже несколько раз: располагаете нужной информацией — обращайтесь в полицию.       В конце голос Субина немного дрогнул. Уверенность в словах быстро иссякала, они казались бессвязными и пустыми. Многие в зале заскучали.       Субин почувствовал, как Хюка осторожно коснулся его локтя, подбадривая. С новыми силами Субин завершил своё непродолжительное обращение:       — Я не осмелюсь взять на себя ответственность обращаться к похитителям напрямую. Я от себя лично и от лица своих друзей лишь поблагодарю всех, кто усердно трудится над этим делом каждый день.       Субин снова покосился в сторону плаката и обычным тоном, без тени прежнего панического возбуждения сказал:       — Мы очень скучаем по тебе, Ёнджун. Пожалуйста, вернись живым и невредимым, как ты и обещал.       После этих слов Субин выпрямился и тихо поблагодарил публику за понимание. Стоило ему закрыть рот, как снова замигали вспышки, слепя глаза. Ощущение было не из приятных: будто на него накинулся щёлкающий рой ярко-белых пчёл.              При спуске Субин снова споткнулся, но на этот раз его поймал Хюка.       — Спасибо, — рассеянно прошептал Субин.       Вдруг позади послышался грохот и единогласный «ах!». Субин тут же оглянулся и опешил. Через зал к ним уже мчалась Минсу.       Бомгю упал в обморок.