Живым и невредимым

      К директору загремели все четверо. Они сидели под дверями его кабинета в полном молчании. Бомгю дышал через рот, привалившись макушкой к стене — из носа опять торчала окровавленная вата. На скуле багровел синяк, а на щеке — залепленная пластырем царапина. Рядом, упершись локтями в колени, таращил огромные глаза потрёпанный Тэхён в расстёгнутой рубашке (пара пуговиц в драке просто отлетела в стороны и пропала). Тут же дрожал Хюка, кусая ногти. И в довершении всего Субин молчаливо изучал носки кроссовок.       Наконец отворилась дверь и из-за неё вышла секретарь — полная женщина с обрюзгшим лицом и вытянутыми очками на цепочке. Её тело кое-как умещалось в обтягивающее платье, подчёркивающее каждую складку на теле и даже резинку колготок где-то над пупком.       — Прошу, господа, — с долей иронии сказала она, зазывая жестом войти.       Пройдя через комнату секретаря, с полками, доверху заставленными папками с документацией, друзья вошли в кабинет директора. Тот собрал в себе все «остатки былой роскоши»: и высокое кожаное кресло, и начищенный до блеска стол из каштанового дерева, и запылившийся диван вдоль стены. Даже фикус в глиняном горшке — и тот был наследством бывшей старшей школы.       Директор Бан при виде учеников даже встал с кресла.В кабинете было совсем не душно — кондиционер над дверью работал в полную силу, — однако на лбу у директора всё равно проступила испарина. Мужичок с широким носом и круглым брюшком указал пухлой рукой на диван, предлагая сесть. Ребята уместились на диване, в воздух поднялись пылинки — золотистые при солнечном свете.       Под весом мужчины заскрипели половицы. Он сел в кресло и сложил руки замком. Теперь директор выглядел, как противный злодей из мультика: взгляд бегал под поблёскивающими линзами очков в оправе из серебристой проволоки.       — Что произошло? — спросил Бан у всех, но обращался скорее к Субину: среди них всех он выглядел наиболее прилично. Со стороны даже удивительно было: что он забыл с этими хулиганами?       — Драка, — пожал плечами Субин.       — Это я понял. Что предшествовало этой драке?       Субин взглянул на Бомгю. Тот сидел, крепко стиснув зубы, чтобы не бросить очередную колкость.       — Те ребята пытались испортить плакат.       — И всё? — вскинул брови директор Бан.       — Не всё! — нагло вставил Бомгю. Директор угрожающе зыркнул в его сторону.       — Мне сказали, вы были зачинщиком драки, Чхве Бомгю!       Гю стушевался.       — Я пытался их остановить, — добавил Тэхён, перетягивая внимание на себя.       — Я вижу, — снисходительно ответил директор Бан, повернув голову. Линзы очков зловеще заблестели.       — Т-тот парень обвинил нас в убийстве, — сказал наконец Хюка, заикаясь. — Сказал, что Ёнджун мёртв.       — И вы должны понимать, что сейчас эти слова очень больно слышать. И что эти суждения… ошибочны, — поддержал Субин.       — Вы простите меня, но сейчас это звучит как детсадовские разборки! Какая разница, что там говорит простой зевака? — возразил директор Бан.       — Я понимаю, но не нужно полностью перекладывать ответственность на наши плечи. — Субин бы сказал про неустойчивое эмоциональное состояние, но делать это в присутствии Бомгю было бы грубо.       Директор удивлённо и даже с вызовом вскинул брови. Субин уже готовился услышать что-то в духе: «я сам разберусь, что мне делать». Однако вместо этого он услышал:       — Я осознаю трудность нынешней вашей ситуации и, поверьте, волнуюсь не меньше вашего. — Директор говорил так, будто готовился к этому разговору задолго до их возвращения в школу. — На сей раз я проявлю снисхождение и не буду вызывать ваших родителей, хотя по поводу вашего внешнего вида у них могут возникнуть вопросы, — он кивнул в сторону Бомгю и Тэхёна. — Однако давайте оставаться благоразумными. Я знаю, как обидно могут звучать слова сверстников, и тот ученик непременно получит свой выговор, но всё-таки слова — не повод для рукоприкладства.       Бомгю глядел волком, но ничего не сказал.       — Я надеюсь, мы поняли друг друга, — подытожил директор Бан. — Возвращайтесь на занятия.              Из-за Тэхёна они чуть не опоздали на собрание. Тот ни с того ни с сего решил записаться в команду по бегу. Впрочем, с другой стороны, это было вполне ожидаемо — его отец работал учителем физкультуры в младшей школе, а потому заботился о физической подготовке сына с пелёнок: когда Тэхёну не было и четырёх лет, отец установил в его комнате спортивную стенку.       Как и ожидалось, поиски плодов не принесли — виной всему была погода. Сообщили только об очках, свидетельнице и исследовании записей с камер видеонаблюдения заправки. Удручило, что дальше подростки были отстранены от активных действий, поскольку территория поиска расширилась до ближайшего леса, а это, говоря словами Джуна, «не школьная поездка». Радость осталась одна — дело хоть как-то продвигалось.       Заприметив неприятно шокированные лица ребят, их отправили, по странному стечению обстоятельств, в район, где располагался парк и где в тот день друзья решили поехать в бассейн. Им всучили листовки, кто-то даже предложил подвезти, но Бомгю за всех отказался. На его вопросы, чем же они четверо тогда смогут помочь дальше, кураторы лишь разводили руками и стеснительно выдавали: «Ждать». Этот ответ убил всякую надежду отмыться от грязных слухов, что с каждым днём только множились.              Ребята шли по городу пешком, опустив головы. Их четверо. А всего неделю назад с ними в один ряд шёл Ёнджун. Думать об этом было невыносимо. Сегодня Субин вообще ехал в школу на автобусе, встав подальше от окон, уставившись в книгу. Тэхёна и Кая подвезли родители. Бомгю добрался на велосипеде; по дороге он неистово крутил педали, а потому шмыгал на красный, чудом не попадая под машину.       У прозрачной двери давно знакомого магазинчика Кай вдруг отомкнулся. Перепрыгивая через две ступени, он забежал в помещение. Ребят обдало холодом кондиционера.       — Я буду через дорогу, — заявил Бомгю через секунду молчания. Тэхён проводил его внимательным взглядом, чтобы потом наверняка последовать за другом.       Они с Субином почему-то не расходились.       — Зачем тебе бег? — полюбопытствовал Субин, чтобы было не так неловко.       — Папа говорит, что мне надо развеяться, — простодушно ответил Тэхён. — Я на стрессе в последнее время. С вами я сдерживаюсь, но дома я сломал перекладину на стенке… и вмятину в стене оставил.       Тэхён потёр кулак, и Субин заметил пару царапин на костяшках.       — К тому же тот тип, который подрался с Бомгю… Он в команде.       — Не говори, что хочешь его отметелить.       — Хочу, но не буду. Просто прослежу за ним.       На дверь изнутри шлёпнулось объявление. Хюка приклеил углы скотчем.       — Вот зачем ему туда, — додумался Субин.       — Тебе бы тоже не помешало, — гнул свою линию Тэхён.       — Что?       — Заняться чем-нибудь, чтоб отвлечься.       — Моё тело не рассчитано на бег. В случае зомби-апокалипсиса меня съедят одним из первых, так что не ищите.       Тэхён посмеялся.       — Нет, не обязательно спорт… Мне, конечно, кажется, что он — самый верный способ. Знаешь, когда чувствуешь напряжение в мышцах, то проблемы отходят на второй план.       — Не беспокойся обо мне. Я нашёл, чем заняться, — вежливо завершил Субин. Тэхён, похоже, ему не поверил, но возражать не стал.       Открылась дверь, и к ним спустился Хюка.       — Я спросил, могу ли я приклеить объявление. Представляете, продавец нас помнит! — с детским восхищением поведал он.              Субин бродил по округе, от столба к столбу, от остановки к остановке. Заглядывал в магазины по тому же вопросу, что и Хюка, иногда крепил объявления в них, а иногда уходил ни с чем. Работёнка непыльная, даже скучная: приложить, подержать, приклеить скотчем, разгладить, подклеить снизу… Затем Субин заглядывал в неподвижное улыбчивое лицо Ёнджуна и курсировал дальше.       Он всё больше думал о смерти.       Субину было только шесть, когда за одну неделю он потерял обоих родителей. Их образы остались в памяти лишь некоторыми деталями, ощущениями и запахами. Образ матери всегда глядел на Субина через шлейф сладковатых духов: жёсткие волосы каштанового цвета — попытки скрыть седину; мягкие руки с длинными пальцами; шарф, повязанный вокруг тёплой шеи. Отец выглядывал исполином из дверного проёма: в начищенных ботинках, парусиновых штанах цвета хаки и тёплой кофте с запахом хозяйственного мыла и пены для бритья. Его огромные руки поднимали Субина к потолку, задерживали там на короткое мгновение, пробуждая где-то в животе смесь страха, предвкушения и восторга.       Как ни странно, лиц их Субин не помнил. Глаза, носы, губы, овал лица — они появлялись, как отдельные размытые картинки, но не складывались в портреты. С каждым годом картинки становились всё более неясными и далёкими. Но Субин не жалел о смерти родителей и не лелеял своё горе. Эти люди были чужды ему, хоть и жили где-то в воспоминаниях, сродни иллюстрациям на страницах книг из его детства. Вместо мамы и папы всегда была Минсу.       Когда Субину было шесть с половиной, она забрала брата к себе из детского дома, где, как она говорила, он провёл целый месяц. Поразительно, но именно с того момента начинались его чёткие воспоминания. Смерть родителей, казалось, отрубила часть его детства — заставила ту исчезнуть, словно сон. И отчасти Субину было жутко — не забыл ли он что-то важное?       Приклеивая очередной портрет Ёнджуна на ствол дерева, Субин думал: «Не забуду ли я тебя?»              Ребята договорились впредь провожать друг друга до дома. Тэхён доводил Бомгю, а, случись что (в седьмом классе нередко бывало, что Гю мог простоять на пороге и сорок минут, потому что отец напился и запер изнутри дверь на щеколду), забирал к себе. В его доме Гю принимали без вопросов.       Субин же вызвался провожать Хюку. Тот всю дорогу рассказывал про то, как недавно они с сестрой смотрели какое-то сёдзё-аниме, и на некоторых моментах он плакал громче неё. Субин смеялся, но в сердце его весёлость не отзывалась. Жизнь Хюки, пусть и наполненная тревогой, продолжалась, а у Субина замерла.       У порога своего дома Хюка вдруг развернулся. Вид у него был обеспокоенный.       — Не закрывайся.       — Что?       — Я вижу, что ты всегда в своих мыслях. Все видят.       — Не беспокойтесь обо мне, — заученно выдал Субин.       — Просто не закрывайся, — повторил Кай. — Всё что происходит сейчас — наше общее. Твоё, моё и ребят. Мы должны поддерживать друг друга. Я думаю, это понимают все.       — Конечно, — кивнул Субин.       — Ты можешь нам довериться.       Субин тяжело вздохнул.       — Я знаю. Просто, когда вы говорите напрямую, это немного давит. Мне трудно говорить о себе, и я не хочу.       — Прости.       — Забудь. Правда, тебе не о чем беспокоиться.       На этой минуте друзья попрощались. Субин шёл в сторону дома, глядя как за горизонт проваливается солнце. В голове крутился их последний с Ёнджуном разговор.       «Будь осторожен, ладно?» — просьба Субина.       «Пф, когда я не был?» — звучал ответ.              Вернувшись домой, Субин обошёл всю квартиру. Минсу нигде не было. Субин подозревал, что из-за последней недели, богатой на нелёгкие события, её график мог поменяться совершенно неожиданным образом. А если учесть её уже хроническую усталость, то Минсу могла попросту забыть оповестить об этом брата. Ну, или он сам прослушал.       Субин полез под ванну. Он знал, что под ней хранила Минсу, но, как хороший парень, никогда оттуда ничего не брал.       Сестра прятала там вино.       Обычно Минсу не пила даже по большим праздникам. У неё не было подруг, с которыми она могла бы встречаться по выходным и сплетничать об отношениях или фигуре «того симпатичного актёрчика» из новой дорамы, не было ухажёра, который мог бы звать её на свидания и дарить шампанское, да и ответственная сестринская натура не позволяла ей пить при младшем брате — дурной пример подавать не хочется.       Потому она пила только ночью, когда Субин спал (или она думала, что спал). Садилась на кухне в гордом одиночестве при свете ночника, плескала себе бокал белого вина и глядела в своё отражение в тёмном окне. Запускала руку в волосы и вздыхала, всем видом говоря: «И это — моя молодость?»       Последний раз Субин видел её такой в тот день, когда вскрылось, что её возлюбленный крутил роман с девчонкой из интернатуры. Субин не знал точно, он бросил её или она его, но в тот день Минсу было особенно горько. Она и злилась, и грустила. Мазала губы извечной тёмно-вишнёвой помадой, отпечатывающейся на бокале, рылась в телефоне, листала контакты и бесконечно думала. То был единственный раз, когда она не стала заметать следы и оставила бутылку на столе. Утром, глядя на неё, Субин вдруг понял, что Минсу даже пьяная никогда не плакала.       Он тоже не собирался. Просто хотел забыться.       Обшарив все кухонные шкафчики, он нашёл штопор. Кое-как ввинтил его в пробку и, зажав бутылку между бёдер, дернул. Раздался глухой короткий хлопок. Субин отложил штопор в сторону и боязливо взглянул на горлышко бутылки.       Самый первый глоток был большой и быстрый, Субин аж зажмурился. Загорелись щёки. Нос и горло обожгло жаром. Субин отставил бутылку на стол, морщась и утирая рот рукой. Кислятина. Ещё и горчит. Будто наелся незрелого винограда.       Жар тем временем спустился к груди и растёкся. Субин шмыгнул носом и снова сделал глоток — второй, поменьше. Потом ещё и ещё… и снова…       Ему было стыдно. Он украл у Минсу вино. Он лгал окружающим — лгал, глядя Хюке в глаза! Он тащил за собой груз новых титулов, новых ярлыков, жестоких выдумок и беспочвенных обвинений. Даже сейчас, как последний трус, он пытался скрыться от всего, отстраниться от исчезновения, забыть об этом факте — придумать фантазию, где Ёнджун просто уехал, чтобы продлить долгожданные летние каникулы, и поверить в неё, погрузиться с головой и не вылезать никогда. Как… Как поганый трус!       Он виноват. Он так чертовски виноват, что Ёнджуна нет рядом, будто он сам приложил к этому руку. Он виноват, что хочет, чтобы всё было как прежде: чтобы Ёнджун позвал в общем чате гулять, чтобы Бомгю снова улыбался и подкалывал старого друга, чтобы Тэхён не читал Субина, как раскрытую книгу, чтобы Хюка не видел, как его старшие замыкаются в себе. Субин так чертовски виноват, что дыру в груди заполняет вино — суррогат чувства и смысла.       И чем больше Субин пил, тем легче его голову покидали размышления. Их место тут же заполоняли воспоминания: урывочные или долгие, нечёткие и расплывчатые или вполне ясные и свежие. В этой круговерти Субин вспомнил и то, о чём не вспоминал бы в здравом уме — стискивали бы рамки приличия.              В тот вечер всё случилось неожиданно и спонтанно. Ёнджун попросился переночевать, жалуясь на крики родителей за стеной. Минсу его, как всегда, впустила, но наказала Субину самому заботиться о ночном госте. Субину было только в радость.       Они с Ёнджуном лежали на кровати и целовались, хихикая, когда слышали за стеной шаги Минсу. Это придавало их игрищам какой-то тайности, запретности. Субин заводился. Когда Ёнджун целовал его шею, по телу проносились мурашки, а глаза подкатывались от удовольствия. Это чувство было не сравнимо ни с чем.       Когда рука Ёнджуна коснулась его паха, Субин вздрогнул и шумно втянул воздух.       — Прости, — прошептал Субин. Его щёки горели.       — Почему ты извиняешься? — хрипло рассмеялся Ёнджун, проводя ладонью по скользкой синтетической ткани. — Ты хочешь этого?       — А ты? — запыхавшись, кое-как выдавил из себя Субин.       — Если ты не захочешь, то я могу сделать вид, что не трогал твой стояк.       — Замолчи, — неловко улыбнулся Субин.       — Мне остановиться?       Субин нервно сглотнул.       — Я не хочу этого… — Ёнджун чуть не отдёрнул руку, но Субин резко притянул его за шею. — Я хочу тебя.       Ёнджун поцеловал его — глубоко и влажно. Рука скользнула под резинку домашних шортов. Субин трогал себя несколько раз в душе, чтобы снять стресс, но прикосновения Ёнджуна ощущались по-новому, более ярко.       — Стой, — прервал его Субин, отстраняясь. Горячее дыхание Ёнджуна опаляло губы. — Разденься.       Ёнджун усмехнулся и сел на пятки. Парой движений он стянул с себя белую майку, оголив грудь и живот. Субин видел его так в раздевалке, но никогда — так близко. От предвкушения подгибались пальцы ног.       Воспользовавшись моментом, Ёнджун двинулся на Субина, схватил за полы его футболку и потянул вверх. Субин поднял руки, чтобы её удобнее было снять. Когда вещь соскользнула с плеч и упала на пол, Ёнджун горячо поцеловал Субина в губы, стаскивая шорты с трусами. Субин возмущенно промычал, чуть размыкая веки.       Ёнджун отстранился и снова улыбнулся. Субину, нагому и возбуждённому, стало неловко.       — Я не просил раздевать меня, — фыркнул он.       — Прости, не удержался. Оказывается, ты очень милый, когда заводишься.       Субин обиженно нахмурился и повалил Ёнджуна на кровать. Тот вскрикнул от неожиданности и засмеялся. Вдруг за стеной послышались шорохи, и он тут же прикрыл рот ладонью — всё-таки объяснить Минсу, почему голый Субин нависает над ним, приступом лунатизма вряд ли получится.       Благо, в комнату никто не вошёл. Субин судорожно выдохнул, уткнувшись лбом Ёнджуну в грудь. Тот втянул живот от щекочущего дыхания и зарылся пятернёй Субину в волосы. Тот потерял всякое стеснение: по-хозяйски подтянул Ёнджуна за плечи и сдёрнул спортивные штаны, губами елозя по мягкой коже. Ёнджун издал короткий возглас, кадык подпрыгнул и опустился, а руки беспомощно согнулись в локте.       — Всё в порядке? — забеспокоился Субин. — Я не перебарщиваю?       — Нет, мне хорошо, — заверил его Ёнджун, обхватив лицо ладонями. — Вот как ты себя чувствуешь, когда я целую тебя в шею…       Субин помог Ёнджуну приподняться. Они сели друг напротив друга, Ёнджун шустро просунул одну ногу у Субина под коленом и придвинулся ближе. Субин подался назад, опершись на руки, и опустил взгляд.       — Если тебе так неудобно, то мы можем просто лечь рядом… Или я могу попробовать… — начал Ёнджун, заприметив нерешительность в лице напротив.       — Ты уже спал с кем-то? — перебил его Субин.       — Нет…       — Тогда почему ты так уверен?       — Потому что ты — нет. Я же ответственный старший.       — Больше никогда не произноси это в таком контексте, — рассмеялся Субин и, переборов смущение, наклонился ближе.       Ёнджун приобнял Субина за талию и спустился ниже, к ягодицам. Конечно, у них в компании были эти гейские шутки: Ёнджун лапал всех, даже Хюку, а потом эту фишку перенял повторюшка Бомгю. Субин тоже не отличился, а потому о ревности речи и быть не могло. Однако сейчас, когда каждое прикосновение пробивало тело, как электрический разряд, Субин хотел, чтобы Ёнджун трогал только его и никого и никогда больше.       Ёнджун что-то промычал, когда Субин столкнулся с ним лбами и напористо поцеловал, горячими ладонями обхватив шею. Руки Ёнджуна поднялись вверх по спине, очертили лопатки, щекотно пересчитали рёбра. Субин шумно выдохнул Ёнджуну в рот, когда чужие пальцы скользнули по животу. Ёнджун отстранился, по-лисьи улыбаясь.       Субин припал к острым ключицам, ткнулся носом в ямку между них, прошёлся губами выше, обвёл языком адамово яблоко. Ёнджун запрокинул голову, теснее прижимая к себе Субина, трепля короткие волосы на затылке. Субин чувствовал жар ёнджунова тела, хотел раствориться в нём. Он вслушивался в мерное дыхание — сонное, осоловелое, интимное, — и внутри, словно бутон пышного цветка, расцветало совершенно новое чувство — не грешная похоть, а что-то более возвышенное, доступное только им с Ёнджуном.       Ёнджун нетерпеливо толкнулся тазом, своим возбуждением касаясь возбуждения Субина. Последний так и замер. Влажно. Странно. Неловко. На секунду он был почти готов отказаться. Ёнджун не позволил.       Он обнял Субина за шею, доверительно глядя глубоко в глаза. Субин с удивлением обнаружил, что и его щёки горели.       Другая рука медленно спустилась вниз. Повторное прикосновение заставило кровь в висках застучать чаще. Субин забурлил вулканом, готовым вспыхнуть и стереть всё с лица земли, если того пожелает Ёнджун.       — Поцелуй меня, — но Ёнджун попросил это. Субин не смел ему возразить.       Дальше была возня со склизким ощущением между пальцев, судорогой в ногах и будоражащим чувством риска в любую секунду быть пойманными. Субин подрагивал каждый раз, стоило их запястьям коснуться. В преддверии страстного помутнения его всякий раз пробуждала мысль, что происходящее — не сон. Казалось, нечто столь сладостное и волшебное не могло случиться даже в самых заветных мечтах. Ёнджун поднимал тяжёлый взгляд и смотрел под кожу, под кости, сквозь мышцы — вглубь бешено колотящегося горячего сердца.       Субину хотелось слиться с Ёнджуном в единое целое, впитать его и самому раствориться. Нарастающее внутри тепло, помноженное вдвое, спускалось вниз и там разрасталось, полнилось, завязывалось узлом и набухало. Ещё никогда Субин не ощущал так ярко волнующего томления, острого предвкушения на грани с болью.       За грудиной беспомощно заныло, Субин заскулил себе под нос, крепко зажмурившись. Ёнджун спрятал потный лоб в сгибе его шеи, рассеянно целуя где-то под кадыком. Субину было достаточно этого, чтобы освободиться.       Жар волной прокатился по телу, вспыхнул, как феерверк, тысячей манящих бликов засияв под веками, открывая взору новые вселенные. На задворках сознания послышался протяжный стон Ёнджуна, вновь прогнав по телу мурашки. Субин почувствовал липкость на костяшках пальцев, но вместе с тем на плечи свалилась приятная усталость. Он развёл руки и обхватил ими Ёнджуна, падая на спину.       Ёнджун слегка поморщился, но не сопротивлялся. Чистой рукой зачесав Субину чёлку, он горячо поцеловал его в лоб.       — Наверное, нам стоит привести себя в порядок, — прошептал Субин. Из-под коленки вдоль по икре покатилась капля пота.       — У меня ноги немеют, — пожаловался Ёнджун.       — Будем надеяться, что Минсу не зайдёт, — рассмеялся Субин.       В сложившейся тишине будто что-то напрашивалось.       — Люблю тебя, — догадался Ёнджун.       — Я тебя тоже, — осенило Субина.              Когда Субин услышал, как ключ поворачивается в замке, он не впал в панику. Он уже допил бутылку до дна, и разило от него, наверное, знатно, так что смысла прятаться он не видел. Даже если Минсу накажет его, то что с того? Даже интересно, чего можно лишить Субина, чтобы он почувствовал, как важно послушание.       Субин уронил руки между расставленных коленей и уставился в пол. Минсу вошла в квартиру, крикнула куда-то в гостиную: «Субин, ты тут?» — но брат не ответил. Она стащила с ног ботинки из плотной ткани и отставила их на полку.       Обнаружив Субина на кухне, она зашла и проверила обстановку. Взгляд остановился на пустой бутылке, глаза округлились, Минсу посмотрела на Субина. Он выглядел таким разбитым, что она просто не смогла обрушить на него свой гнев.       — Субин… — выдохнула она, потирая виски пальцами. Субин поднял на неё виноватый взгляд, но тут же отвёл. Ему нечего было сказать в оправдание. Это была минутная хотелка, да и ожидаемого эффекта она не дала. Субин стал лишь более жалким и беспомощным.       Пока он думал об этом, в носу защекотало. Минсу заметила, как брат утёр лицо рукавом.       — Не нужно плакать, — сказала она даже нежно. — Я не злюсь на тебя.       Должно быть, в её глазах в ту минуту он превратился в маленького Субини. В Субини, который мог проснуться ночью от кошмара и звать её из соседней комнаты несколько минут, страшась идти по темноте и вовсе касаться ногами пола, чтобы не угодить в лапы монстра. В Субини, который плакал, когда разбивал коленки или больно ударялся лбом. В Субини, который из-за своей неповоротливости часто ломал вещи. А сейчас ломал сам себя.       — Иди спать, — мягко сказала Минсу. Пьяный Субин или трезвый — сестру он всегда послушается.       Опершись о стол рукой, Субин попытался встать, но чуть не шлёпнулся на пол. В глазах всё поплыло, залилось ярким светом лампы. Его загородила Минсу. Она вовремя подхватила брата за талию и подставила плечо, позволяя Субину перекинуть через себя руку. Впереди был долгий путь до кровати.       — Надо же, совсем как маленький, — послышался смешок Минсу над ухом — больше нервный, чем искренне лёгкий.       Стоило Субину закрыть и снова открыть глаза, как он уже лежал на своей кровати. Он рухнул на неё и сейчас покачивался на пружинах, то приближаясь на пару сантиметров ближе к потолку, то удаляясь снова. Мягкая ладонь Минсу погладила его по голове, задев щёку.       — Спи, — кротко проговорила сестра и покинула комнату.       Проваливаясь в сон, Субин вдруг вспомнил кое-что. Снежную зиму, огромное окно детского дома, открывающее вид на внутренний двор и площадку. Минсу, совсем ещё молодую, закутанную в мамино чёрное пальто — слишком короткое для её роста, — за ним. Вспомнил смазанную тёмно-вишнёвую помаду на её губах и катящие по щекам слёзы, которые она пыталась спрятать в алый шарф, пахнущий мамиными духами. Субин тоже плакал. Он махал сестре рукой через окно, другой ладонью стирая со лба тёмно-вишнёвый отпечаток…