Живым и невредимым

      Субин подошёл к палате еле слышно, взглядом уставившись в пол. Сердце в груди болезненно сжималось и громко ухало, отдаваясь по телу дрожью. Поперёк горла встал ком. Субин не понимал, что с ним происходит: он не испытывал ни радости, ни удивления, на душе было паршиво и горько. Эти чувства приумножали его стыд и вину.       Осторожно толкнув дверь онемевшей холодной рукой, Субин вошёл в прохладную комнату, насквозь пропахшую фенолом. Подняв взгляд от синей кафельной плитки, он неловко замер в проёме.       Он пришёл явно невовремя, чуть не став невольным свидетелем чужой ссоры.       Союн сидела на кушетке под окном, растрёпанная, заспанная и, что было удивительно, распалённая. Её пышные волосы снова торчали в разные стороны, глаза горели, лицо и шея покрывались красными пятнами. Напротив неё, как большая плотная тень, возвышался муж, запихнув руки в карманы брюк. Субин видел только его затылок, но даже если мог заглянуть в лицо, то не стал бы. Ему было противно, пусть он и осознавал, что семейные дела Чхве — не его забота.       Таки заметив Субина, отец Ёнджуна стушевался. Оглянувшись на жену, он тяжело вздохнул и вышел из палаты, будто в ней не лежал его найденный искалеченный сын. Субину стало ещё более обидно.       — Я невовремя, простите, — сказал Субин, снова утыкаясь взглядом в пол. По телу то ли от прохлады кондиционера, то ли от страха взглянуть за ширму, бежали мурашки.       Союн долго молчала, не отводя взгляда от больничной постели. Потом наконец выдала, будто погружённая в гипноз:       — Всё в порядке, Субин. Это же я вас позвала.       Когда Субину позвонили в четыре утра, он проснулся лишь на пятый гудок. Перед глазами всё плыло, свет экрана телефона слепил, в ушах шумело. А когда Субин ответил на звонок, то даже не сразу понял, кто ему звонит и зачем.       «Ёнджун нашёлся», — донесся до его ушей голос Минсу, такой же эфемерный, как отступающий сон. Субин в то же мгновенье распахнул глаза и раскрыл рот, но звук застрял где-то в горле. Что говорить? Что спросить? Что узнать? Так много вопросов назрело в его голове в ту секунду, и все незамедлительно требовали ответов.       Поэтому он приехал сюда первым же автобусом: трясся в пустом салоне на сиденье у окна в лучах ленивого рассветного солнца, бодая лбом стекло и слушая что-то в наушниках — не запомнил даже, все мысли крутились вокруг Ёнджуна. Сон больше не возвращался.       Однако сейчас усталость, как кошка в воробья, вцепилась в Субина когтистыми лапами. Перебарывая её и поселившийся в глубине души страх, Субин осторожно отодвинул край иссиня-белой медицинской ширмы, с любопытством и саднящим чувством в груди выглядывая из-за неё.       Ёнджун был не похож на самого себя: мертвенно бледный, тонкий, будто обтянутый кожей скелет, и измученный. Под глазами залегли тёмные круги, щёки впали, на лоб свисала отросшая копна засаленных чёрных волос. Шея была покрыта красными, приобретающими сиреневый цвет, кровоподтёками.       Обе руки, лежащие поверх больничного одеяла, были исколоты: на предплечье расплывались синяки, в сгиб локтя поставили капельницу, прикрепив катетер двумя пластырями, которыми Ёнджун и так был покрыт чуть ли не с ног до головы.       Ёнджун был очень слаб. Кардиограмма на допотопном, но рабочем приборе тихо попискивала, отображая значение около шестидесяти ударов в минуту. Воздух в нос подавала канюля, при дыхании грудь почти не вздымалась.       Субин не обрадовался, когда увидел всё своими глазами. Весь мир будто померк. Сердце замерло, как притаившийся зверёк, учуявший опасность. Ноги стали ватными, перед глазами вновь поплыли чёрные пятна.       Как в бреду, Субин рухнул на кушетку рядом с Союн, схватившись за голову. Его по-прежнему терзало множество вопросов, но он не мог выдавить из себя и жалкого звука. Лишь беспомощно глядел на полуживого Ёнджуна, пока душа рвалась на части. Всё существо Субина вновь свелось к мучительному ожиданию.       Вдруг распахнулась дверь, и в комнате очутилась Минсу: в халате, с тугим хвостом на голове и папкой с записями в руках. Всё, начиная от её позы, заканчивая взглядом, отличалось от любимой старшей сестры Субина: в больнице она не беспечная Минсу, а состоявшийся врач.       Коротко посмотрев на Субина, Минсу машинально отодвинула ширму и окинула взглядом приборы. Сощурилась и нахмурила брови, будто бы взвешивая «за» и «против». Затем вдруг развернулась на пятках и стала листать страницы в папке.       — Минсу, когда он проснётся? — подала голос Союн, не стерпев гнетущего молчания.       Минсу на мгновенье подняла на неё взгляд, будто видела впервые, и типичным «рабочим» тоном ответила:       — Всё зависит от него. Мы ввели ему довольно сильное обезболивающее, так что, я думаю, ещё несколько часов вам придётся подождать.       Союн поджала губы, опустив ресницы.       — Вы должны понимать, что он очень слаб, — добавила Минсу уже мягче, будто от себя. — У него обезвоживание, истощение, ушибы, ожоги, ссадины… закрытый перелом бедра. Дайте ему отдохнуть. Он заслуживает этого.       Субин не верил своим ушам. Что за монстр мог сотворить такое с Ёнджуном?       — Я знаю, просто… — голос Союн снова чуть не сорвался. — Я так скучала по нему.       — У вас будет ещё много времени, — спокойно ответила Минсу и перевела взгляд на брата.       Кивком она пригласила Субина выйти в коридор. Что Субин и сделал.              — Давно приехал? — спросила совершенно обычная Минсу.       — Пару минут назад.       — Так себе зрелище, — сказала Минсу с тяжёлым вздохом.       — С Ёнджуном всё будет в порядке?       — Всё будет хорошо. Мы сделаем всё возможное.       — Мне не нужно «всё возможное»! Мне нужно, чтобы ты сказала мне правду, — вспылил вдруг Субин, сам от себя такого не ожидая.       — Субин, — строго одёрнула его Минсу, — я понимаю твоё беспокойство, но следи за своим поведением. То, что вся ваша компания окажется здесь — и моя заслуга тоже. Так что, будь так добр, прояви немного уважения.       Субин стушевался.       — Извини, я не в себе.       — Я понимаю, — кротко ответила Минсу. — Я тоже устала за эту ночь. Но нужно брать себя в руки.       Субин согласно кивнул.       — Не волнуйся, после того подвига, что Ёнджун совершил, он быстро поправится. Он борец.       — Что за подвиг?       — Он сам вызвал службу спасения, — коротко сказала Минсу с конечной интонацией, недвусмысленно намекающей, что распространяться она не будет. Субин понял, что дело может быть связано с расследованием.       — Не говори мне, что тут появятся полицейские.       — Вероятнее всего. Но им не нужно идти «по горячим следам», тут, скорее, будет орава юристов. Ёнджу вызвалась помочь, хоть на том спасибо.       Субин промолчал. Минсу потрепала его по плечу.       — Они справятся. И мы с тобой справимся. Нужно будет отдохнуть немного…       — Я не смогу отдыхать, пока Ёнджун в таком состоянии.       — Субин. Нельзя так изводить себя. Очнись.       — От чего?       — Этот кошмар кончился. Выдохни. Здесь Ёнджун в безопасности.       «В безопасности», — повторил про себя Субин, тупо уставившись сестре в лицо. В эти слова трудно было поверить. Страшно было осознавать, как изменилось всё за жалкий месяц. Как изменился сам Субин…       — Наверное, ты права.       — Я твоя сестра. Я всегда права! — воскликнула Минсу и чуть улыбнулась. — Возвращайся в палату, помоги Союн.       Субин кивнул.              Когда Субин вернулся, Союн всё так же сидела на кушетке, но ещё сильнее скрючилась и стала кусать ногти. Субин неловко приземлился рядом с ней, вкрадчиво всматриваясь в состарившееся за столь краткий срок лицо.       — Господи, как так можно… как так можно! — нервозно бормотала женщина себе под нос, глядя на спящего сына.       — Простите, можно что?       Союн покачала головой, чуть не начав плакать.       — Как я могла поверить этим бездарям! Как я могла подумать, что он… что Джунни!..       — В этом нет вашей вины.       — Ох, нет, вина… большая вина… это непростительно для матери! Как же я могла?       — Это не важно сейчас, — перебил её Субин, стараясь притом оставаться уважительным. — Он ведь здесь, с нами. Ему больше ничего не угрожает.       Союн на секунду будто прозрела. Колеблясь, она посмотрела сначала на Субина, затем вернула взгляд к постели. Кивнула и потухла, как оплавившаяся свеча. Осталось лишь пережить бушующую тоску…       Субин тоже стал ждать, глядя на любимые черты, по которым так долго и болезненно скучал. Облегчения со слов Минсу почти не наступало, как и от его собственных: да, Ёнджун был в безопасности. Но рядом ли он? Чтобы как в последнем спокойном сне: под боком, живой и здоровый, или на боку, лицом в стену, обвивающий руками спину… Любой, но всё-таки прежний.       Вдруг Субину что-то почудилось. Похоже, у Ёнджуна дрогнули ресницы.       — Ёнджун! — вспыхнула рядом с ним Союн, вскакивая с кушетки и тут же подлетела к кровати. Видимо, Субину не показалось. Спустя толику секунды он тоже оказался у постели.       Ёнджун медленно приоткрыл один глаз. Чёрный зрачок осоловело и медленно взглянул слева направо и остановился на тёмных силуэтах перед ним. Ёнджун повёл плечом, шумно выдохнул и снова закрыл глаза, проваливаясь в сон. Как же легко Субин и Союн обманулись.       — Нам стоит сказать об этом Минсу? — растерянно спросила она, обеспокоенно разглядывая приборы, в которых ничего не смыслила.       — Думаю, да.              Минсу посоветовала им не пугаться. Ёнджун мог проснуться совсем ненадолго, а потом и вовсе не вспомнить об этом. Это что-то вроде тех случаев, когда просыпаешься, чтобы выключить будильник, случайно засыпаешь, и после удивляешься, почему же проспал.       Ёнджун ещё несколько раз проводил похожий трюк: ёрзал, пытаясь лечь поудобнее, снова чуть приподнимал веки, а иногда просто что-то мычал в полусне. Правда, мычание это заглушалось очень быстро, будто Ёнджун боялся, что его услышат. Субина это настораживало. Учитывая все обстоятельства, страшно было представить, что происходило с Ёнджуном в минувшие недели…       Он решил поинтересоваться у Союн: конечно, даже самому близкому другу ни за что не предоставят важную информацию, а вот матери — совершенно другое дело.       — Ох, если бы я знала что-то! — к большому удивлению воскликнула Союн. — Когда его привезли, то мне ничего не сказали, да и не до того было…       — Всё было настолько ужасно?       — Да, Субин, даже вспоминать не хочется. Он был весь в каких-то лохмотьях, в крови, в пыли, чумазый… Худшее зрелище в моей жизни. Как я могла такое допустить?       С этими словами она снова с тоской взглянула на сына: чистого, в бирюзовой больничной сорочке, мирно спящего на удобной больничной постели. В глазах слабо заискрила какая-то радость. Субин подумал про себя, что не всё потеряно.              Чем ближе становились посетительские часы, тем сильнее Субина одолевало беспокойство. Он нисколько не сомневался, что друзья придут, — нет, примчатся на всех парах! — но почему-то боялся их визита. Ему казалось, что с их приходом всё обратится в хаос, который он не в силах будет остановить. Хотя, быть может, по такому случаю можно было и дать себе слабину — позаботиться стоило лишь о том, чтобы не навредить Ёнджуну.       Тот, как назло, всё не просыпался. Часы тянулись один за другим, Ёнджун иногда шевелился или издавал какой-нибудь звук, напоминая о своём присутствии, но всё никак не пробуждался. Сердечный ритм потихоньку приходил в норму, дыхание стало чуть заметнее, капельница постепенно опорожнялась, но со стороны Ёнджун выглядел всё так же блёкло и измученно. Простое желание заглянуть ему в глаза, коснуться руки, услышать голос, стало самой настоящей необходимостью. Субин не мог больше терпеть. Ещё чуть-чуть и он сошёл бы с ума!       Он встал с кушетки, разминая затёкшие плечи, и на ватных ногах подошёл вплотную к постели. Субин боялся глядеть Ёнджуну в лицо, напоминавшее теперь посмертную маску, а потому устремил взгляд на руки — сухие покрасневшие кисти с ободранными костяшками и вспухшими синюшними венами. Не такими Субин их видел в последний раз…       — Что случилось, Субин? — окликнула его Союн.       — Ничего, просто задумался, — ответил Субин, закусив изнутри щёку. Он упёрся кончиками пальцев в матрас совсем рядом с рукой Ёнджуна. В груди сердце снова громко заухало, отзываясь шумом крови в ушах.       Субин хотел было прикоснуться к нему, как вдруг за дверью послышались шаги. Кажется, то было человека четыре или пять, один немного шаркал ногами по полу. Но, самое неприятное — пришедшие направлялись в палату Ёнджуна.       Дверь с щелчком открылась, Субин взглянул на Союн через плечо. Женщина тут же изменилась в лице, вновь распаляясь.       Первым вошёл, как всегда, тучный и потный начальник отдела в ярко-синей рубашке с халатом, наброшенным на плечи. За его плечом Субин разглядел торчащую «клоунскую» копну Пак Ханыля.       — Простите, — между локтем начальника полиции и дверным косяком протиснулась молодая медсестра с усталым лицом, — это из полиции. Мы не имели права не сообщить.       Союн кивнула, но поглядела на девочку с такой яростью, что Субину даже стало её жаль.       — Нам нужны показания потерпевшего, — сухо и коротко сказал начальник.       — Он вам их не даст, — свысока бросила Союн, презрительно вздёрнув нос.       — Почему?       — Он без сознания, — снисходительно ответила она. — Могли бы осведомиться, прежде чем врываться средь бела дня.       — Послушайте, дамочка…       — Я буду слушать вас только тогда, когда мой сын придет в сознание! — грозно бросила Союн, вскакивая с места.       Ёнджун громко выдохнул. Взглянув на него, женщина направилась к полицейским.       — Пройдёмте в коридор. Если вам нужно что-то узнать, то вам придётся подождать до его пробуждения, — сказала Союн уже не так категорично. Следующие слова Субин уже не услышал за закрытой дверью. Впрочем, и прислушивался он только к уносящимся шагам.       Он всякий раз поражался умению Союн добиваться желаемого. Криком ли, злостью или снисходительным отношением — цель оправдывала средства. Женщина всякий раз ходила по грани, когда не стеснялась в выражениях и словесно нападала на своих оппонентов, однако ей всё сходило с рук. Быть может, причина крылась в её положении (матери в раздрае вряд ли кто решится перечить), а может в характере. Для неё будто не существовало преград, а если и были, то так же незначительны, как ветхие кустики для смерча. Точно, Союн была женщина-ураган. Более точного описания Субин не мог придумать.       От убойного характера Союн проистекал и её язык любви. Она была защитницей и заступницей, скалой, за которой легко можно было спрятаться.       Быть может, ей не хватало тепла и мягкости, чтобы Ёнджун мог увидеть любовь матери до случившегося кошмара…       Чем дольше Субин смотрел на Ёнджуна, тем больше поражался его сходству с матерью. Особенно сейчас, когда Ёнджун, казалось, постарел на десяток лет. В нём отражались не только мелкие черты — он был её живым портретом, разве что, в мужском варианте.       Думая об этом, Субин улыбнулся со светлой грустью и снова потянулся к тёплой кисти с изодранными в кровь костяшками…       Но в ту же секунду отдёрнул руку. В коридоре снова поднялся шум: на этот раз человека три шагали по коридору к их палате. Теперь и Субин начал злиться. «Ёнджуну нужен покой, неужели не ясно?» — думал он, приближаясь к толстой тяжелой двери из непрозрачного стекла, чтобы преградить путь непрошеным гостям.       Вдруг дверь распахнулась, чуть не ударив Субина по носу, и в палату буквально ввалился запыхавшийся Бомгю. Сразу за ним вошли Тэхён и Хюка.       Вид у всех троих был неважный. Бомгю выглядел так, будто его только что выдернули из постели: в тех же пижамных клетчатых штанах и футболке, что и в ночь пропажи, разве что с наброшенной на плечи спортивной кофтой — вполне вероятно, что тэхёновой. Его волосы были растрёпаны, взгляд суетливо бегал, Бомгю всё не мог оставить в покое свои руки, нервно перебирая пальцами и потирая одно запястье о другое.       Следом за Бомгю, как и всегда, был Тэхён, который, похоже, пребывал где-то в параллельной вселенной. Он смотрел так тупо и растерянно, что Субин не сразу разглядел в человеке перед ним старого друга.       Замыкал колонку Хюка. Каждое его движение, блеск глаз и подрагивание уголков губ выдавали в нём нетерпение. Он будто метался между огромной радостью и паническим страхом, нервозно теребил манжеты тёплой розовой кофты, доставшейся, верно, от Леи, и переминался с пятки на носок.       Молчание продлилось недолго.       — Он ещё не проснулся? — полушёпотом спросил Гю, глядя на Субина, как на хранителя тайного знания.       — Нет, — покачал головой Субин, и напряжение в теле как-то само собой спало.       Бомгю обнял локти, как от холода, Тэхён и Хюка позади него потупили глаза.       Субин виделся с друзьями прошлым вечером после примирения. Прошло не так много времени, но впечатление сложилось такое, будто за ночь прошла целая неделя, выдернув ребят из череды мелких бытовых интриг и забросив обратно в атмосферу мучительного ожидания. Это выбивало землю из-под ног.       — Я хочу его видеть, — твёрдо проговорил Бомгю, но вдруг замер, как громом поражённый.       За ширмой снова послышались шорохи, но громче. Затем сиплый гнусавый голос:       — Воды...       Вздрогнув, Субин обернулся на постель. Ёнджун вскарабкался чуть выше на подушке и снова улёгся, обессиленный даже столь незначительной нагрузкой. Однако он не уснул: лишь чуть прикрывал веки, что, конечно, не спасало от холодного света жужжащих больничных ламп, а потому глаза невольно слезились, Ёнджун часто-часто моргал и щурился.       Четверо друзей замерли, как заворожённые. Субина словно гвоздями прибило к земле. Он боялся пошевелиться, неровно вздохнуть, чтобы не разрушить это хрупкое, долгожданное мгновенье. Ёнджун был перед ним. Ёнджун был жив. Ёнджун приходил в сознание.       Сложившуюся тишину рассёк тихий, короткий смешок, показавшийся в ту минуту оглушительно-громким, перетянувший на себя всё внимание. Бомгю оскалился в жутком подобии улыбки, уродливо искривив губы и вытаращив воспалённые глаза. На ресницах повисли слёзы. Субин никогда не видел сошедших с ума, но Гю в тот момент выглядел как самый настоящий безумец.       Ёнджун остановил взгляд и нахмурился, всматриваясь в осунувшуюся бесцветную фигуру друга в изножье его кровати.       — Бомгю? — окликнул он с облегчением, но на последнем слоге к горлу будто подкатил ком.       Это стало каплей, переполнившей чашу. У Бомгю начался приступ то ли истерического хохота, то ли рыданий. Крупные слёзы покатились по красному лицу, расколотому извращённым подобием широкой улыбки, пока изо рта вылетали громкие булькающие смешки, наперебой с не менее громкими всхлипами. Субин ещё никогда не видел Гю в состоянии ужасней (и был уверен, что остальные — тоже).       — Прости меня! — выкрикнул Бомгю сиплым голосом.       Вдруг он сорвался с места, нечаянно задев Субина плечом, и остановился у изголовья кровати, протягивая дрожащие руки. Даже в помутнении рассудка он сохранял осторожность. Быть может, боялся, что если он прикоснётся к Ёнджуну, то тот рассыплется в прах. И Субин бы солгал, если бы сказал, что не думал так же.       Бомгю несмело и аккуратно обвил плечо и шею друга руками, прижимая того ближе, будто стараясь спрятать его в себе. Ёнджун ахнул от неожиданности, но всё-таки улыбнулся, прикрыв веки. Гю уронил голову ему на грудь, давясь очередным всхлипом, и ощетинился, как ёж. С его кончика носа на грудь Ёнджуну упала слеза, но тот её даже не заметил.       Сразу за Гю с мест сорвались Хюка и Тэхён. Тормозя, Кай ударился о тумбу: та отклонилась и снова стукнулась ножками о пол. Хюка стушевался от смущения, неловко поджав губы. Ёнджун медленно повернул голову в его сторону и, должно быть, снова улыбнулся, поскольку лицо Хюки треснуло ответной измученной улыбкой.       Тэ подступил со стороны Гю и положил ладонь на дрожащую от сдавленного плача спину, будто напоминая о своём присутствии. Он не сводил взгляда с Ёнджуна, и его огромные глаза с каждой секундой открывались всё шире и шире, приобретая подозрительный болезненный блеск. По лицу от стыда растекались алые пятна. Он фыркнул что-то себе под нос и как смог обнял Бомгю и Ёнджуна, стиснув зубы и зажмурившись.       Кай спустился на полусогнутые, положив подбородок на матрас, и глядел на Ёнджуна с щенячьей преданностью. Ему на голову тяжело и медленно упала ладонь, вплетая пальцы в пушистые волосы.       Из-за обезболивающего Ёнджун всё делал так, будто не спал несколько суток и продолжал бороться со сном. Он поворачивал голову, как вытянувшая из панциря шею черепаха. Еле открывал глаза, долго концентрировал взгляд и щурился. Тяжело двигался, зависал рукой в воздухе, прицеливаясь. Смотреть на это было жутко и неловко. Субина не покидало чувство, что во всём этом есть его вина. Он думал, что недостоин даже прикасаться.       По телу пробежала дрожь, когда он поймал на себе взгляд Ёнджуна. Он выглядел чудовищно уставшим, но смотрел успокаивающе. Будто и не было боли, не было тех мучений, а существовал лишь один несчастный и брошенный Субин.       «Подойди», — будто говорили глаза Ёнджуна. Субин сдался.       Встав над Хюкой, он попытался обхватить их всех своими длинными руками разом и прижать как можно крепче. Получилось, конечно, неумело и странно, но Субин почувствовал своего рода облегчение, будто его выпустили из душной комнаты на свежий воздух. Словно с него сняли тиски. В груди заклокотало ощущение на грани безграничного счастья и переполняющей нежности, заставившее все тревоги отступить.       Субин, глядя на друзей, глядя на целого и пусть далеко не невредимого Ёнджуна, смотрящего ставшими за этот срок огромными на измождённом лице глазами с такой мирной радостью, вернулся к ощущению реальности. Он пробудился от кошмарного сна.       Но самое главное — впятером объятия куда приятней. Субин впервые за долгое время почувствовал себя целым.