Здесь моё место

      Weep not for roads untraveled,       (Не плачь о дорогах, где ты не был,)       Weep not for paths left alone,       (Не плачь о тропинках, что ты оставил,)       'Cause beyond every bend is a long blinding end.       (Ведь за каждым изгибом дороги — тупик.)       It's the worst kind of pain I've known.       (Ничего хуже этой боли я не знаю.)       Из радио тихо лилась музыка, идеально совпадавшая нотами с настроением. В приоткрытое окно влетал лёгкий свежий ветерок вперемешку с мерным звуком шуршания автопокрышек по асфальту. Разговаривать было не о чём, да и не очень-то хотелось. Видимо, каждого ниндзя занимали свои размышления. Рафаэль вот, к примеру, в мыслях обдирал лепестки воображаемой ромашки, гадая на «а пошло оно всё на хрен или нет». Стоило ли дальше допытываться до старшего? Или же оставить всё как есть, смириться и перестать противиться судьбе? Наверное, правильный ответ заключался в том, чтобы не отступать и идти до конца. Но ему настолько осточертело пытаться что-либо изменить в их отношениях, что в целом последний вариант не казался таким уж и скверным.       Вскоре фургон свернул в узкий тупик между двумя полузаброшенными промышленными зданиями, стальные жалюзи ворот открылись с дистанционного пульта управления, и Рафаэль заехал в гараж.       «Дейзи» ещё какое-то время тарахтела, пока он, наконец, не провернул ключ в замке зажигания, глуша мотор. Братья постепенно выходили из машины, выгружая инструменты. Тем временем мысли Рафаэля текли вяло, усталость брала своё, двигаться и что-либо предпринимать совершенно не хотелось. Давно он не ощущал подобную апатию после ссор. Словно бы недавняя перепалка пробурила в ментальном коконе множество дыр, из которых стремительно вытекали остатки сил.       Здоровяк тяжело вздохнул, откинул голову и поудобнее умостил затылок на подголовнике автомобильного кресла. В кои-то веки хотелось тишины и покоя. Хотя бы на минуту оказаться кем-то другим или же просто никем — пустым местом, без мыслей, идей и страстей.       Ниндзя краем глаза проводил уходивших братьев и только сейчас заметил в зеркале заднего вида Лео. Лидер сидел позади него и не двигался, будто бы и его пригвоздило к сиденью чудовищной гравитацией. Тот уставился куда-то в пространство, такой же вымотанный и безгранично опустошённый.       Но Рафаэлю до тошноты надоело разгадывать Леонардо, копаться в собственных мыслях и гипотезах, пытаться понять первопричины и все последующие следствия поступков, приведших туда, где общение двух старших братьев перестало обходиться без тонны сарказма и желчи. Невероятным усилием воли был сорван оставшийся лепесток вымышленной ромашки, и Рафаэль решил начать разговор, искренне считая, что это будет последняя попытка. Здоровяк не особо надеялся на какое-либо другое развитие событий, кроме как получение порции очередного витиеватого вранья. Он глубоко вздохнул, собирая крупицы оставшихся сил, и начал говорить:       — Я уже давно не маленький, Лео. Как и никто из нас. Но точно знаю, что с того злополучного дня ты упорно продолжаешь мне лгать. Может, перестанешь уже щадить мои чувства и, наконец, скажешь правду?       — Какая именно правда тебе нужна? — отрывисто ответил Лео, резко переведя на него измученный взгляд. Отчётливо было видно, что брат превозмогал себя и своё желание закрыться ото всех. Но Рафаэль не собирался отступать.       — Та, которая будет способна разъяснить мне, почему всё, что было нам так важно, ты решил пустить коту под хвост, — с суровой настойчивостью утвердил здоровяк, намереваясь во что бы то ни стало получить ответ прямо здесь и сейчас. Иначе… Иначе он просто примет для себя ещё одно категоричное решение: он больше не будет жить во лжи и уж тем более ютиться рядом с лжецом под одной крышей.       На удивление губы лидера медленно расплылись в хищной улыбке, будто бы он с лёгкостью считал намерения Рафаэля. И старшего сейчас по каким-то причинам это забавляло.       — Ну, давай попробуем! — Лео ответил легко и непринуждённо, даже как-то подозрительно бодро. — С какой начнём? Может быть, с твоей? Или моей? Или правдой от Донни и Майки? А может быть, лучше сперва о притче?       Рафаэль внимательно следил за братом, не решаясь что-либо сказать. К такому он не был готов. Ожидал от него практически всего: начиная от протяжного стона в край замученного существа, заканчивая холодным игнором. Но только вот совсем не рассчитывал вести беседы с такой версией Лео, которая, инфернально улыбаясь, начнёт рассказывать ему сказки.       — Однажды, — воодушевлённо начал старший, — одна маленькая и упорная черепаха решила, что ей всё по плечу. Затем добрые люди отвели её на полигон, обучили, дали задание и автомат. А потом она словила в голову пулю. Конец. Где тут мораль — разберёшься сам.       Позади сидел какой-то совершенно другой Леонардо — пугающе чужой. Рафаэль отвёл взгляд, не в силах более выдерживать прямой зрительный контакт, и невольно призадумался, углубляясь в воспоминания. Что-то тут явно не сходилось. Он был прямым участником диалога, когда в узком кругу сопричастных на крыше полицейского здания состоялось вручение медалек и ключиков от города — символично и помпезно. Им обещали жизнь за пределами тоннелей, возможность реализовать свой потенциал, служить на благо обществу — всё то, что каждый из них в той или иной степени желал. Да, оставалось ещё множество вопросов, но в общем и целом сложно было превратно понять комиссара.       — Не припомню, чтобы Ребекка Винсент давала нам такой расклад, — всё, что смог буркнуть озадаченный Рафаэль.       — Позже у меня с ней состоялась приватная встреча, — ответил успокоившийся лидер и пожал плечами. Голос его при этом звучал странно равнодушно, а сам он как будто бы был не здесь, не рядом с ним. Брат отвернулся к стеклу и замолчал, словно этого пояснения должно было хватить.       Рафаэль, затаив дыхание, ожидал продолжения. Он нутром чувствовал, что где-то глубоко внутри Леонардо велась ожесточённая борьба. С кем и за что тот сражался, было неведомо. Но вскоре в нём что-то надломилось, настолько ощутимо, что черты лица Бесстрашного болезненно искривились, и он взглянул на брата. На этот раз в синих глазах не было ни холода, ни жёсткости, ни злобы, лишь некая отчаянная безысходность. Он пронзительно долго смотрел на Рафаэля, а затем, будто опасаясь, что что-то помешает ему высказаться, начал поспешно говорить:       — Ей удалось снять копии с особо секретных документов. Там было всё, Раф, всё. Про каждого из нас. Настолько детально, что… — лидер запнулся на полувздохе и внезапно замолчал. Казалось, что он был напуган собственными словами. Затем старший брат взял себя в руки, подсобрался, а привычная бесстрастность умиротворила черты лица. — Не оставалось сомнений, что нас планировали использовать не так, как предполагалось изначально. Характеристики давали чёткие предписания. Мне отводилась роль возглавить группу специального подразделения. Донателло — курировать техническую часть военной оборонки, а Майки подходил для одиночных разведывательных операций.       — А я? — с опасением спросил Рафаэль у вновь притихшего брата, на самом деле не зная, действительно ли хочет услышать ответ. Ведь что-то подсказывало — дифирамбы петь ему не будут.       — А ты условно нестабильный, — сухо отчитался лидер и с жалостью взглянул на здоровяка, как будто раскаиваясь в сказанном.       — Я думал, что ты к этому привык, — вяло отшутился мутант и стушевался, отчего-то желая сгладить братскую печаль. Лео на краткий миг действительно по-доброму ухмыльнулся, но тут же с серьёзностью пояснил:       — Это плохая характеристика, Раф. С такой не определяют в войска особого назначения.       Здоровяк решил рискнуть и полюбопытствовал:       — И куда же нас, таких уникальных снежинок, пристраивают?       — Не знаю, — честно признался лидер. — И выяснять желания не было.       Впрочем, у Рафаэля тоже отпал всяческий вкус на гаданье. Одна ромашка за сегодня с ним уже случилась. Но, тем не менее, многие детали стали постепенно менять свой окрас и смысл: заглушка радиочастот, внезапный переезд в заброшенный тоннель на окраине города, категоричное отречение от былого ремесла, прекращение всяческих вылазок на поверхность. Значит, у всего этого была только одна цель — бегство.       Леонардо выждал время, давая брату переварить сказанное, и продолжил:       — Изучив документы и наши дальнейшие перспективы на разделение, я принял единственно верное решение: необходимо было исчезнуть из поля зрения. И как можно скорее. Вскоре Ребекка нашла приемлемое решение, подстроив нашу гибель. Судя по предоставленному ею отчёту, в процессе нашей дислокации на военную базу у самолёта отказала турбина, тот потерял управление и сгинул в нейтральных атлантических водах. Она подтёрла оставшиеся следы, любое упоминание и косвенные намёки на наше существование. А взамен дала нам возможность легализовать себя иным путём. И именно поэтому, Раф, для нас так важно оставаться в тени. Другого варианта попросту нет, — Леонардо устало осунулся, подытоживая очевидное: — Мы вынуждены пребывать во тьме, и нам никогда отсюда не выбраться.       Последняя фраза лидера больно отозвалась в груди, сердце неровно застучало, будто наливаясь расплавленным свинцом. Получалось, что братья были вынуждены отказаться от общей мечты из-за того, что он носил клеймо на биографии «условно нестабильный» — извечное проклятье буйного нрава. Получалось, что это он загнал их в сточную яму без проблеска света и надежд. Такое простое и болезненное осознание с лёгкостью разрушало фундаментальную башню из надуманных иллюзий и обид, оставляя по центру всего единственную первопричину — его ослепляющий гнев и собственную несдержанность.       — Если проблема была только во мне, если это всё из-за меня, — здоровяк сурово взглянул на лидера, — то я бы…       — Я знаю, — прервал Лео, выражая свою заботу в мягком прикосновении к плечу. — Ради нас ты и себя бы переломал, подстроившись под нужного формата рамки. Но, по правде говоря, дело было вовсе не в тебе.       — Тогда в чём? — выпалил Рафаэль, настойчиво требуя ответа. Поскольку всё, что раньше ему мешало спокойно жить, в действительности оказалось деянием собственной натуры.       — Во мне, — печально ухмыльнулся Леонардо, опуская взгляд перед дальнейшими признаниями: — Мои детские мечты не сопоставились с реальностью. Я действительно желал им служить, желал быть их спасителем, пожалуй, даже больше, чем кто-либо из нас. Только вот внешний мир людей оказался куда более прозаично жестоким. И это понимание пришло не сразу, но достаточно быстро.       — Что ты хочешь этим сказать? — нетерпеливо спросил Рафаэль, не выдержав очередной паузы и еле удержав себя от того, чтобы не встряхнуть брата за грудки, голыми руками вытаскивая из него долгожданные признания.       — Представь, если вдруг случится так, что мы перейдём правительству дорогу, откажемся участвовать в сомнительных операциях или же не выполним приказ, то что с нами будет? — и не дав Рафаэлю возможности осмыслить вопрос, Леонардо тут же выдал неутешительный, но точный прогноз: — Государство нас сделает врагами. И с таким соперником нам прежде не доводилось иметь дел. Это не какое-то мелкое хулиганьё, сбившееся в шайку, не клан Фут и даже не террористическая группа. Оно, в первую очередь, обладает армией — высококвалифицированной, подготовленной, вооружённой. А во вторую — безграничными ресурсами любого рода. И нам его не одолеть, Раф, даже в мечтах. Оно слишком сильно. И в тот день, когда Ребекка дала мне полный расклад, так сказать, погрузила в нюансы, я впервые ощутил свою незначительность и беспомощность, абсолютную невозможность вас защитить. Это ты всегда готов сражаться со всеми, хоть с целой системой мироустройства! — старший всплеснул руками, то ли поражаясь, то ли восхищаясь особенностью брата: при любых обстоятельствах бескомпромиссно переть на таран. — А я ужаснулся подобной перспективе.       Леонардо продолжал старательно объяснять ему примитивно понятные вещи, практически на пальцах, словно ребёнку. Рафаэлю же хотелось его прервать, но ни рука не поднялась, ни язык не повернулся. Проявив недюжее терпение, он дослушал исповедь брата, который, судя по всему, всё это время копил и множил многострадально-наболевшее только ради того, чтобы наконец-то выплеснуть за один присест. До́лжно отметить — хитрый план, позволяющий экономить на походах к психотерапевту.       — Значит, младшие тоже не в курсе? — уточнил Рафаэль, заключив из антиутопичного монолога.       — В свои лидерские заботы я их не посвящал, по крайней мере, в открытую, — ответил Лео и пожал плечами. — Но они как-то сами собой догадались.       На лице здоровяка отразилось подозрительное недоверие. Но старший не шутил, говорил предельно честно и прямо. Рафаэль пытался вспомнить реакцию домочадцев. Казалось, что они слишком быстро и органично приняли решение Лео отойти ото всех дел. Не спорили, не осуждали, не саботировали. Как-то уж слишком поспешно смирились с вердиктом. Но чего же такого он упустил, что помешало ему разгадать мотивы брата?       — Пытаешься понять, почему ты не сообразил? — мягко улыбнулся Лео, вовсе не желая задеть сказанным. И лидер не стал томить с ответом: — Просто ты был так увлечён своим гневом, что не заметил очевидного.       — Чего же? — навострился здоровяк, пытаясь разглядеть в родном лице какую-либо подсказку.       — Того, что я действительно был напуган. Мной овладел страх, такой, что на уровне животных инстинктов, практически парализующий волю, и невозможно было ему не поддаться. Я, конечно, как лидер, обязан был держать перед вами марку, доминировать в своём суждении, ну и всё прочее, что перешло мне по наследству от отца. Но всё-таки я не каменная глыба и не холодная статуя. Если ко мне повнимательнее присмотреться, то можно многое заметить.       — Ага, конечно, — фыркнул хулиган, — рассказывай эти байки кому-нибудь другому. Тебя пока до предынфарктного состояния не доведёшь, ни черта не понятно. И всё же… почему не рассказал? — и Рафаэль тут же обиженно предположил: — Боялся, что я сорвусь с катушек и закручу их всех в смертельном танго?       — Лукавить не буду, зная твой нрав, — опасения были. Но нет. Я всего лишь хотел избавить тебя от бремени ожидания опасности и осознания собственной неспособности этому противостоять. Жить с мыслью нескончаемого преследования, постоянно оглядываться, прислушиваться к шорохам в бесконечных тоннелях — такое себе удовольствие. Уж извини, решил оставить эту прерогативу только себе.       — Вы посмотрите на него, какая жадина, — сгримасничал Рафаэль, а Леонардо не удержался от смешка, понимая, что хулиган таким образом пытался его по-мальчишечьи обидеть и как-то задеть. Но не вышло. В вопросах благополучия семьи лидер предпочитал нести эмоциональный груз и всю ответственность за него исключительно на своих плечах. — Впрочем, ясно… что ни черта не ясно, — с кислой миной кивнул Рафаэль, старательно хмуря надбровные дуги на столь запоздалое объяснение. Думая, что вот как раз-таки было бы неплохо сейчас устроить Лео взбучку и прочитать излюбленную лидером нотацию на тему «один за всех и все за одного». Но не стал, пожелав оставить этот козырь на более благоприятное время. И чтобы окончательно закрыть тему, уточнил: — Нам всё ещё грозит опасность?       — Полагаю, что нет. По крайней мере, если продолжим и дальше ничем себя не обозначать.       На открывшуюся правду, на которую он впервые смотрел глазами Леонардо, Рафаэль ещё не знал, как реагировать. Внутренние порывы велели срочным образом найти контраргументы, разработать дерзкий план, чтобы любым возможным образом уничтожить какую-либо грядущую угрозу его семье. Чтобы наконец-то перестать ощущать непрекращающееся давление, исходившее из внешнего мира. Но знал, что это было невозможно. Он ничего не сможет исправить. И что бы он не предпринял — любое его действие, так или иначе, отразится на всех. Пришлось смирять себя и нехотя признать:       — Хорошо, твоя взяла, — сдался мутант.       Оба ниндзя покинули гараж и вошли в тёплое и уютное логово, где их ждали младшие братья, упорно делающие вид, что они вовсе никого не дожидались. И всё же Рафаэль уловил любопытные взгляды Майки и Донни, словно бы он наконец-то вошёл не в гостиную, а в их молчаливый заговорщический клуб, не требующий никаких пояснений, только наличия с собой особого знания и неважно, каким путём оно было добыто: личными догадками или подробными разъяснениями Леонардо спустя столько-то лет!       За эту ночь ими было многое сказано и как таковая тема исчерпала себя, оставляя долгожданную тишину и покой в душе. Братья сидели за кухонным круглым столом, просто и обыденно наслаждались крепким горячим чаем в компании друг друга. Им не нужно было спорить между собой, доказывая каждый свою правоту. Пускай они смотрели на одни и те же вещи с разных сторон, не совпадали во мнении, но при этом точно осознавали главное: они семья и они всё ещё живы, о большем и просить не стоило. Их жизнь стала другой — ни чем-то лучше, ни чем-то хуже. Просто другой. А смысл в своей дальнейшей судьбе, как и свой будущий путь, Рафаэль найдёт. Обязательно найдёт.