Наследница смерти

«Когда нагрянет ужасающая Тьма и поработит Благословенный край, великий Свет зажжётся и низвергнет её навсегда, ибо ничто не слабо пред Светом так, как могучая Тьма, что не сдерживает свои силы», — Вала Мандос, пророчивший Конец Мира.

— Наше шествие возглавляют Серый Странник и Торин Дубощит, как мы умудрились заплутать? Не верится, что они взяли так далеко к северу, не заметив! — шёпотом сокрушалась Рана, привязывая изрядно уставшего коня, которого сводила на водопой, совершив до того семь ходок с парами пони. — Меня поражает их пренебрежение моими предупреждениями и след мысли: «Коли суёшь нос не в свои дела, то есть силы напоить пони». Бессмыслица! В контракте-то про разделение услуг охотницы с прислугой ничего не говорилось, — верный жеребец скорбно качнул головой и легко толкнул девушку боком в попытке успокоить. — «Не влезай, женщина», — говорили они, «мы лучше разумеем», — говорили они, а итог один — мы в Йаванной забытой роще около владений троллей! — девушка возмущённо забрала из сумки повидавшую жизнь книжечку, расположилась поодаль костра и перелистнула корявые изображения рельефа. — Вы составляли, верно понимаю? — воспользовавшись талантом тихо подкрадываться, Бильбо взволновано заглянул через плечо сидящей на гнилой траве спутницы. — И везде побывали? В ней так много страниц! Я на своём веку не видал карт размеров с книжный лист, хотя на прилавке торговца в Тукборо были подобные, но напоминали записки ребёнка, который впервые взял перо: сплошные кляксы! И наляписто так, что глаза слезятся, ужас да и только. — У меня совсем не получалось в первые недели странствий, — она, тотчас забыв о несправедливости своего положения в отряде, оголила места потёкших чернил и скромно улыбнулась кривым меткам и неверным указателям. — Но я исправляла, заполняла пустоты, допытывалась до жителей, чтобы они по слогам произнесли названия деревень, — девушка указала на аккуратную схему поселения Бри. — Теперь посещая знакомые места, я почти не теряюсь. Мы сейчас здесь, — подсказала Рана, очертив пальцем окружность у зигзагов гор. — И, не побоюсь, в самом невыгодном положении. — Отчего же? — над ухом пробасил возглас Торина. Привлечённые громким вопросом предводителя гномы заинтересованно повернули головы к ним. — Считаешь выбор маршрута неудачным? — Более чем! Мы меж двух огней: с севера Эттенмурс, а двигаться на юг — попасть прямиком в дом эльфийского Владыки, — незакалённой сталью в голосе она попыталась выделить последние слова. — Озеро, к которому я водила пони, питает рукав Митейтэля, который сливается с Бруинэн у Ривенделла. Словом, минуя одно, натыкаешься на другое. Нас поджидает крюк, товарищи. Ибо, как говорится, налево пойдёшь — смерть найдёшь, направо пойдёшь — гибель отыщешь. — А что там такого? Эттенмурс, что там? — с любопытством собирателя легенд подскочил Ори, навострив уши. Новые познания приводили молодого гнома в ненаигранный восторг, за что он часто получал выговор от старшего брата Дори, который от заката до рассвета твердил ему быть сдержаннее. — Наткнёшься на троллей. Существа они — уверена, вы и сами знаете — неплохие, просто-напросто голодные и злые, как мы с прошлой недели, когда у нас кончились как сухари, так и крошки от них, — старшие гномы удручённо цыкнули языками и вздохнули; Гэндальф тихонько заталкивал табак в трубку. — Лучше в пасть тролля, чем с эльфом… — Дубощит запнулся; Двалин, усмехнувшись, выжидательно притаился. Очевидно, продолжение поговорки следовало не из приличных. — Крюк мы не сделаем, а неторными дорогами прошмыгнём мимо троллей и перевалим через Мглистый. — Владыка Торин, ты всерьёз? — Рана ошарашенно уставилась на гнома. — Нет, Гэндальф, хотя бы ты встань на мою сторону. Идти напролом на север — губительное решение! — Я по-прежнему непреклонен в убеждении, что мы обязаны посетить Ривенделл, — деловито протянул маг. — Дом наших друзей, где можно отдохнуть от месяца путешествия. Долина Имладриса — единственное пристанище, где нам окажут помощь и не потребуют платы! — Мы в состоянии помочь себе сами. Каков резон посвящать эльфов в наши планы? Они мнительны! Прищурят глаза и из виду нас не выпустят, а внимательность и острота слуха, отриньте сомнения, их не подводят. Потому на следующий день нашего прибытия в Ривенделл о нашей цели узнает каждый второй. Я против дороги в Имладрис, но так же не готова к убийственной вылазке во владения троллей, чтобы добраться до хребта. Мой совет, я полагаю, вы услышали. — Взгляни на меня, Рах, — слащаво попросил волшебник и развернул её лицом к себе, навис над ней серой тучей. — Я твоими советами ни в коем случае не воспользуюсь, ибо они гнилые, как-то, что у тебя заместо души! Рана отступила, резко хмуря брови. В её глазах мигом потух шаловливый огонёк, они наполнились холодом и обидой — столь яркой и черной, что её не перекрыли независимо сложенные на груди руки. Взгляд походил на детский, когда у ребёнка отняли обещанную сладость и наказали за маленькую провинность. — Не сейчас, маг. Не при них, — Рана кивнула на столпившихся гномов, не удостоив их взором. — Гнилая душа? Ты не доверяешь ей, Гэндальф, но привлёк к делу. Объяснись, что за тайны и интриги вы плетёте за нашими спинами? Мы устали плавать в неведении, мы спать не можем, ожидая предательства, — гаркнул Торин. — Я расскажу то, о чём она упёрто молчит, и ты сам решишь, владыка, что с ней делать: прогнать взашей или обезглавить на этом самом месте, ибо Рах… — Не надо! — тихий голос её дрогнул от испуга. С униженной мольбой она прикоснулась к чародею. — Прошу, не говори. Мой рок, я в праве поведать о нём сама. — Всячески прикрываешь свою шкуру из года в год, чтобы никто не разведал, что скрывает под собой личина милейшей, то робкой и послушной, то дерзкой и свободолюбивой, странницы, — Гэндальф с отвращением отбросил её руки, плотно запахиваясь в плащ, точно укрываясь от навязчивой девицы. Он было прикусил язык, но накопившаяся ядовитая горечь разрушила воздвигнутую стену равнодушия к девушке. — Я устал видеть твоё спесивое выражение лица, твои заговорчески прикрытые веки, твой любопытный нос! Мне опротивело каждое утро видеть эти ужасные веснушки, служащие насмешкой для эльфийского рода. У благородных эльфиек за историю Трёх Эпох не появлялись на свет незаконные выродки от человеческого чернокнижника! — Рана не сдержала сдавленный стон, будто ей нанесли удар под дых. К отчаянию в глазах прибавилось непонимание. — Я содрогаюсь, когда слышу твой мёртвый, преувеличенно тихий голос. Меня воротит от твоей куньей натуры. В гробовой тишине о землю разбилась крупная слеза. Рана смотрела на мага и будто видела его впервые. Новый Гэндальф — страшный, мрачный и жестокий — убивал доброго старца в конусной шляпе, который в воспоминаниях неустанно твердил, что от её улыбки солнце светит ярче, что он не даст малышку Карниалтэ в обиду, даже если придётся пожертвовать жизнью. Неужели столько лет до роковой ссоры он терпел её скверный характер и выходки не из тёплых чувств? Но зачем он мучился? Почему не бросил на попечение Эльронда, ежели его мутит от одного вида её получеловеческого лица? Зачем он лгал ей? Рана всей душой хотела ответить, в теле кипела злость, изнутри обжигающая кожу, тысяча обидных фраз вертелась на уме, но она лишь прикусила губу, не давая рыданиям бразды правления над разумом и телом. Девушка не могла обвинять мага за наконец вырвавшуюся на свободу правду. Смерть. Выродок. Он тоже считал её выродком, но прежде молчал, будто вынашивал план мести и достиг цели сейчас. Гэндальф уничтожил её одним ударом и победно убрался с поля боя, оставив её погибать в муках. — Кунья натура? — переспросил Бофур. — О чём он? — Нори выжидающе дёрнул Рану за рукав. — Ответь, Рана! Что за драму ты учинила? — лицо Торина серело, словно теперь он принимал облик злобного чародея. — Потрудись разъяснить, о чём толковал маг. Выродок, мёртвый, натура… Что ты скрываешь? — Вас это не касается, уж простите великодушно, Ваше Величество, — сорванным от внутреннего крика голосом шепнула Рана. — Вы как-то приказывали мне держать любопытство за привязи, так я прошу о том же. Посадите своё любопытство на цепь. — Ишь, что удумала. Меня касается всё, что связано с походом! — разгневанный, он схватился за рукоять тяжёлого меча. — Я вправе знать, не пригрел ли змею на груди, не выведывает ли вражеский лазутчик мои планы! Девушка одержимо придвинулась, отчего гном рефлекторно вынул оружие, едва не задев её. Она во все глаза глядела на гномий меч, который мог переломать ей рёбра, продырявив насквозь, если Торин нанесёт колющий удар. — Вонзи его в меня, — пронеслось так тихо, что Торин думал, послышалось. — Да, убей меня, Дубощит! — громче, увереннее повторила Рана. — Почему ты не убьёшь меня? Я же прошу! Повисло растерянное безмолвие. Гномы отступили назад, точно от сумасшедшей. Торин выглядел так, будто ему отвесили хлёсткую пощёчину железной рукавицей, и дышал громко, часто, что тихие хрипы уносились в воздух. — Р-рана, — воскликнул очнувшийся от остолбенения хоббит. — Ты послушай! Ты пожелала себе смерти! Ты хотела, чтобы Торин убил тебя! Девушка скованно кивнула, шокированная своим же распущенным, запальчивым поведением, и бросилась к скрюченному массиву деревьев, на некоторых из которых распускались зелёные почки. В спину ударила пара предупреждающих вскриков, которые не позволил услышать свист ветра в ушах. — Прав! Он был прав! Отец всегда был прав! — ладонь проехалась по сухой коре, Рана опёрлась о ствол плечом, куда тут же неудачно вонзился крепкий сук. — Дьявол подери, — будто не по своей воле она до крови закусила кожу на запястье, а второй рукой прижала его ко рту вплотную, — Надхалур всегда был прав, — невнятным шёпотом взвыла Рана, сползая наземь. — Я хранилище чёрной магии. Не эльф, не человек, не существо. Источник. Выродок. И каждый встречный, неважно: эльф или гном, будет чувствовать мою тьму. Ну почему, почему он не позволил мне утонуть ещё тогда, когда рассказал всю правду о моей раздробленной душе?! Через щель между плотно прижатыми к груди коленями просочился знакомый чёрный носик, а затем угловатая голова. Куница внимательно подалась вперёд. — Ты не могла утонуть, Рана. По твоей глупости мы стали сосудом для душ утопленников, — девушка осуждающе вздохнула. — А через нас Надхалуру легче ими управлять. И чего тебя вечно мучает жажда умереть? — Не знаю, быть может, потому что я наполовину мертва? — Рана недовольно уставилась на пошатывающийся от ветра куст терновника. Она замолчала. Любой подслушивающий мог поклясться, что на поляне вели разговор две девушки, но кроме сердито посапывающей куницы Ране никто не составлял компанию. — Гэндальф не был прав. Ни когда узнал о проклятии, ни сегодня, — выдержав долгий промежуток, успокоила она. — Он один из Мудрых, — возразила Рана. — Такие, как они, могут ошибиться лишь однажды, Ярниа, и то будут наполовину правы, ибо ошибки майар всегда содержат толику правильного решения, которое в будущем отзовётся счастливым завершением. — Свет мой, Гэндальф это клубок эмоций, — надменный оскал тронул её губы. — Он чересчур тесно общается со смертными и перенимает их привычки, горячность. Он вспыльчив и неконтролируем. И он боится. Боится тебя, Рана, ибо тёмная магия испокон веков была сильнее светлой. — Я не пользовалась ей в течение пяти лет, — Рана задумалась. — И поняла, что обычная жизнь не отличается от нашей. После доброго поступка ты хочешь жить, тебя переполняет желание помочь каждому живому существу. А обворовав, избив, обругав кого-то, ты не спишь, тебя изнутри раздирает. Но не души покойников, рвущиеся на волю, а вина. Ты сам себе враг, но и сам себе покровитель. — И судья, — продолжила Ярниа. — Раночка, не забывай, что мы в одной голове уживаемся. Суровая правда, милая, бывает печальной и устрашающей. Какой бы сильной не была тьма, она оставит следы, которые её погубят, — она легонько надавила на левую ключицу. Земля затряслась, вынудив девушку упасть на предплечье. Невдалеке раздался дикий рёв, словно разъярённая медведица нападала на обидчиков детёнышей. Последовала тряска пуще прежней — да стадо мумакил передвигалось в разы тише! — и Рана вжалась в дерево, заслышав на окраине прилеска медленные шаги. Переборов страх, она исподволь двинулась навстречу звукам, тщательно высматривая на пути коварную ветку или кочку. Подобравшись к месту привала, Рана укрылась за ближайшим булыжником и принялась безуспешно унимать тряску пальцев и зубов. Впервые на троллей она набрела, когда в юном возрасте, сопровождаемая эльфийскими воинами, переваливала через Туманные горы. И тогда уяснила лаконичную истину: «увидел тролля — беги, пока волен». Исполинские несуразные чудовища бродили по поляне и вопили на своём грубом языке, перекрикивая жалобные стоны гномов. — Даже думать не смей, Рана, — сердито зашипела она. — Их трое, они сграбастали тринадцать наугримов, как малых детей! Проживёшь без драконьего золота, беги без оглядки. — В их лапах невинный хоббит, кем я буду если оставлю его на растерзание мерзким тварям, которые съедят его с костями? — Рана безысходно откинула голову на камень. — Он не заслужил бесславной смерти в страданиях. — Хоббит осознавал, на что идёт. Никто его не принуждал, — возразила Ярниа. — А я не для того отговаривала тебя наложить на нас руки, чтобы ты погубила мои старания. Если бы моя смерть не переплеталась с твоей недопустимо тесно, я бы без зазрений совести дала флаг тебе в… — Замолкни! — шикнула Рана, зажмуриваясь, так как шаги приблизились. — Ты говоришь сама с собой, поэтому заткни саму се… Девушка молниеносно приложила ладони к губам и перестала дышать. Спустя минуту топот отдалился, а после смолк совсем. Тролли унесли Компанию вверх по северному склону. Несмотря на подкравшуюся ночь, идти по следам чудовищ было просто — они чернели огромными ямами и окольцовывались поваленными деревьями и раскрошенными камнями. Различив впереди крошечный огонёк, Рана усомнилась в совершающемся геройском поступке, но расхрабрилась и подкралась вплотную к обиталищу троллей. Под огромными чёрными тенями выделялись рога горных козлов, ошмётки подозрительного вида и бесчисленное количество нечистот, куда свалили безвольной кучей гномов, засунув их в грязные мешки. Приговаривая, тролли натачивали ножи и рычали непристойную песнь, от которой свербели уши. — Привлекла ты беду, Раночка, — не унималась Ярниа. — После пяти лет лишений внезапно обратилась к отцовскому дару, дабы спасти «преданных» тебе товарищей. Нечего сказать, я восхищаюсь твоим благоразумием! Не слушая собственного ворчания, девушка с сожалением вспорола ладонь поперёк ровным надрезом ножа из чёрного янтаря и чуть не завыла от разрывающей боли, когда размазывала кровь в причудливом рисунке на траве. — Иш д-дурбдёр к-кримпфэа шаиш, — голос сломался, во рту появился солёный привкус. Чёрная Речь глубоко оцарапала горло. Секунду назад ласковый ветер разбушевался, нагнул деревья, завыл в ущельях подобно стае волков, и из неконтролируемого движения леса вырвался десяток смолянисто-чёрных теней, парящих в воздухе. Скрипя и шипя, они проплыли в сторону троллей. Те, истратив попытки разогнать духов, перепуганно возопили, а тени облепили их, выцарапали глаза, проникли во рты и вырвали влажно-чёрные трахеи из глотки. Тёмная кровь настойчиво полилась из неправильно повисших голов быстрее, чем необъятные паскуды упали наземь. Закашлявшись до кровавой рвоты, девушка приковыляла к гномам. Невыносимая головная боль укрывала глаза шорами слёз, Рана рухнула на колени и едва успела разрезать мешок ближайшего пленника, как сознание надолго покинуло её. Очнулась она перед рассветом. Горы возвышались неприступными великанами, которые врезались в светлеющее полотно неба. С востока тянул не летний пронизывающий ветер, будто девушка призвала бурю и навлекла на Компанию гнев высших сил. В паре ярдов хрипели привычные голоса гномов, и к ним примешивался знакомый размеренный тембр мага. Они жарко спорили, что делать с бесовской девушкой. Их распря ритмично била по вискам острыми молоточками, и в конце концов выдержка подвела Рану. — Невидаль очнулась! — шикнул Двалин, когда та, утирая губы, приблизилась, и, будто по приказу, бодрствующие гномы схватились за оружие. Девушка попыталась тоскливо хмыкнуть. Не вышло. — Рана, ты, знаешь ли, противоречива и вызываешь противоречия, — важно начал Торин. Девушка озадаченно вскинула брови. — Если твой характер можно объяснить юношеским непостоянством, — Рана в ответ протестующие поморщилась, ибо её возраст кружил около семисот двадцати годов, — то действия нас поражают, и мы думаем-гадаем, благодарить тебя за спасение или приставить нож к горлу, коль ты увлекаешься чернокнижием. — Я, — девушка повременила, чтобы промочить искалеченное заклинанием горло. — Я не могу советовать вам, потому что вы сделаете по-своему. Но, — отдышавшись, Рана поднесла левую ладонь к глазам, — я пролила ради вас кровь, а вы испугались перевязать бессознательной девушке рану. И чьи поступки нам стоит судить? Девушка отдалилась от костра, плотно укуталась в плащ и гладила ноющую от самодельной тугой перевязки руку. Общество эгоистичных спутников её раздражало и огорчало, рождало неуместную жалость к себе. — Сегодня я испугался бесчисленное множество раз, как последний зайчишка, — неожиданно рядом без спроса, что несвойственно всегда вежливому хоббиту, уселся Бильбо. На его лбу красовалась фиолетовая шишка. — Я тоже устал от них, правда, — тише добавил он и пару минут смотрел на то, как горы теряют чёткие очертания трещин и превращаются в смоляные тени, пока солнце робко показывается над горизонтом по ту сторону. — Я кое-что понял, Рана. Гномы отдают тебе приказы, ты перечишь, оспариваешь, но всё равно — с недовольством — исполняешь их. Гномы используют тебя и не говорят слов благодарности. Я сбился со счёта, сколько раз они поленились одарить тебя признанием! Однако, ты, может быть без покорности, терпела принижения. Мне не давали покоя раздумья, почему? И озарение потрясло меня. Ты ждёшь — отчаянно и постоянно ждёшь — их признательности. Мне очень жаль тебя, Рана. И хоть, не утаю, боюсь тебя — кто бы не боялся такой силы? — я заметил, что тебе нужна помощь, — хоббит смутился от того, что девушка заметно вздрогнула. — Я хочу сказать… В том смысле, говорю, что… Спасибо, что спасла нас, Рана, — твёрдо окончил Бильбо. — Я, — девушка отвернулась, поддерживая разговор скорее с собственным плечом, чем с полуросликом. — Я хочу обнять Вас, господин Бильбо, если позволите, — она вспыхнула и вдохнула, чтобы опровергнуть сказанную чушь, но хоббит радостно прильнул к ней, упёршись лбом в плечо. И Рана расслабилась, позволив себе тёплую улыбку, и забыла про стеснение, треклятый этикет и обсуждающих её Торина с Гэндальфом. — С хоббитом она меняется, — заключил Дубощит, не сводя глаз с парочки. — Покладиста, я бы сказал, нежна и ласкова, как положено девушке. Она в его сторону и слова язвительного не произнесла! — Рана искала защитника с малых лет. Но не великого воина с мечом, а понимающего добряка, которого она, что не странно, увидела в маленьком хоббите. Маг не поведал, что таким защитником был в свое время он. Гэндальфа тяготили печаль, ревность и вина. Давным-давно он обвинил себя в разрыве отношений с беззащитной девушкой, но не мог переступить через гордость и покаяться, ведь Рана делала возможное и невозможное, чтобы взрастить в волшебнике новую ненависть. Но маг любил её, так глубоко внутри, что и забыл об этом чувстве. И любовь — бескорыстная, отеческая, наставническая — пожирала его сердце изнутри.