«Умение прощать творит чудеса, но иногда вредит тебе, поэтому стоит трижды подумать перед тем, как даровать прощение, ибо больнее всего вновь получить удар в спину», — король Дориата, Перворождённый Элу Тингол.
Сверкающие в лучах полуденного солнца, словно созвездие Реммират, кристаллы белого кварца выскальзывали из-под копыт пони и прыгали вниз по тропинке, ведущей через ущелье. От каменных стен гулко отражались голоса молодых гномов, вдохновенно вещающих о приключениях в Синих горах, а эхо недоверчивого ворчания бывалых воинов-наугримов шумело, мешало сосредоточиться на личных думах, оттого Рана смиренно удивлялась браваде Кили с Фили. Порез саднил, напоминая о неприятных событиях ночи, и Рану не покидала кусающая щёки румянцем злость — чудом им удалось избежать смерти, а Компания, будто не учится на ошибках, избрала второй нежелательный путь, в Ривенделл. Едва рассвело, отряд поспешно оставил земли троллей и назначил Гэндальфа проводником, чтобы тот в итоге набрёл на кварцевую дорогу. Рана знающе засекла время, когда эльфы-пограничники почувствуют прибытие незнакомцев (а ещё и её исключительно привлекающей внимание персоны), и пунктуальный народец не заставил долго ждать. Поначалу колонна остановилась, среди гномов пробежал взволнованный шёпот, а после позади Раны до подрагивающего звона натянулась тетива лука. Эльфы окружили отряд. — Ты не побоялась возвратиться, Карниалтэ? — строго спросил один из них, жестом приказывая ей спешиться, пока Гэндальф увещевал, что их Компания, как обычные странники, ищет приют в Последней Светлой Обители, и никто из отряда мысли не допускает преследовать вероломные цели. — А у вас приказ пустить мне стрелу в сердце, если я пересеку границу? — в сопровождении недоумённых взглядов Оина и Глоина девушка без сопротивления позволила забрать имеющееся у неё оружие и взять коня под уздцы. — Ты отправишься во дворец короткой дорогой, и мы передадим тебя в руки военачальнику. Глорфиндель рассудит, — отрапортовал эльф, сходя с основного пути. Устало вздохнув, она перевела на всеобщую речь его слова Торину и безропотно пошла следом за охранником границ. Тайные тропы образовывали вокруг Ривенделла паучью сеть: пересекались, раздваивались, обрывались и появлялись вновь, а защитники эльфийского края знали их до последней кочки и находили с закрытыми глазами. В юности Рана восхищалась разведчиками и пограничниками, которые изучили иные закутки долины вдоль и поперёк, и завидовала им, ибо ей долго не позволяли покидать пределы города. Девушка давно повзрослела и испытала на собственной шкуре лишения скитальчества, но уважения к эльфийским воинам не потеряла — сопровождающий ни на секунду не задумался, выбирая направление на развилке. Меж колючих кустарников мелькали лёгкие постройки, которые, казалось, можно снести, хорошенько дунув. Вечнозелёные ветки скрывали прочные крепления, удерживающие здания на скалах расселины, потому их крыши словно парили по прихоти проказливого шутника-волшебника. Издалека Рана дворец не углядела, потому столкнуться с его многоярусными башнями, взбирающимися вверх по отвесной стене, стало привычной неожиданностью. Стрельчатая арка, увитая ползучим растением с нежно-розовыми цветками, над которыми неутомимо жужжали пчёлы, пропустила их на задний двор, где перекинутый через пруд мостик вёл прямиком к выходу из винного погреба. Около двери из светлого дерева, нетерпеливо постукивая длинными пальцами по перилам моста, ожидал высокий эльф в одежде с металлическими вставками. Золотистые волосы небрежно рассыпались на плечах, создавая впечатление, что эльф спешил на встречу с присущей ему прытью. Попросив пограничника отвести жеребца в конюшню, военачальник, держа девушку за локоть, повёл её по запутанным коридорам и винтовым лестницам, пустующим, словно эльфы оставили западное крыло на произвол судьбы и забыли о его существовании. Только шаги Глорфинделя и Раны нарушали трепетную тишину. — Хочу, чтобы ты знала. Я покинул военный совет ради тебя, — неожиданно пропел эльф, не преследуя определённой цели. — А я понадеялась, что военный совет поприветствует меня в полном составе и вооружении, — горько усмехнулась Рана, гадая, не замерло ли время в Имладрисе, ибо галереи, по которым её вёл Глорфиндель, совсем не изменились — даже растения-одногодки с тем же упорством пытались проникнуть во дворец через окна. — Много чести для тебя одной, — фыркнул тот, не повернув головы. Мышцы его лица неестественно напряглись. — Ты огорчён? — Нет, какая печаль может досаждать мне? — наигранно растянул губы в красивой улыбке военачальник. — Мы истратили один йэн с половиной на поиски и ожидание твоего возвращения. Остальное время молились Эльберет, чтобы она осветила твой путь в ночи и не позволила тёмным тварям убить тебя. А теперь ты идёшь рядом со мной, я чувствую, как бьётся твоё сердце, и сбивается дыхание, но ты не думаешь просить прощения — в твоих мыслях неудовольствие да готовность покинуть сей край. — Вы постоянно требуете от меня извинений. Все, каждый встречный, — вспылила девушка и закусила губу в попытке контролировать дрожащий голос. — А я не имею понятия, за что просить прощения. Я скрывала, что призываю духов, ибо ежу понятно, что вы не примете меня, если выяснится, что я сведуща в некромантии. Эльфы извели меня враждебной неприязнью, вынудили убраться из светлой долины. — Горожане понятия не имеют, кто ты есть на самом деле, Карниалтэ. Чего уж там, эльфы в своём немногочисленном, но долговечном альянсе мысли не допускают о твоем кровном родстве с домом Эльронда. Расскажи мы… — Довольно, Глорфиндель. Этот разговор бессмыслен, поэтому окончим его, — Рана ощутила, как мужская рука сильнее сдавила предплечье, и пристыжено потупилась. — Что меня ждёт? Мне следует готовиться к публичному суду на главной площади, как в людских королевствах? — Я запру тебя в опочивальне на ключ, чтобы не допустить новый побег, — отрезал эльф, почти не раскрывая рта. Непривычные холодность и немногословие укололи девушку под рёбра ощущением, что былое доверие военачальника к ней кануло в безвестность. Когда в скважине дважды повернулся ключ, Рана, не обращая внимания на мелкие неизменившиеся детали: то же положение подобранной в лесу буковой ветки, напоминающей голову оленя; стопка книг с неоднозначными древнеэльфийскими названиями на столике у закрытого окна; маленькая инкрустированная рубинами лира, забытая в глубоком кресле, и приоткрытая дверца шкафа, словно в комнату не заходили с того момента, как её надолго покинули, — не предаваясь ностальгическому оцепенению, девушка ринулась к комоду, отодвинула третий ящик и обнаружила самодельное второе дно. Абсолютно пустое второе дно. — Не эту любопытную вещицу, случаем, ты отчаянно разыскиваешь, Карниалтэ? — на пороге беззвучно появился Владыка Эльронд, с привычной грустной улыбкой наблюдающий за судорожными поисками девушки. В руке он сжимал тонкий железный крюк, изогнутый в две стороны и служащий для открытия замка на створках окошка. — Его обнаружил Элладан. Он знал о твоих хитростях больше, чем можно представить, — темноволосый эльф размерено пересёк комнату и присел в свободное кресло, устремляя серые глаза на те самые, неоднозначные, названия книг. — Ты, вероятно, ждёшь раскаяния, Владыка, — Рана крадучись подобралась ко второму креслу, раздумчиво подняла лиру, но усаживаться не рискнула. — Спешу разочаровать, я не считаю свой поступок неправильным. Наоборот, имей я возможность очутиться в прошлом, без зазрений совести вновь совершила бы побег. Ты с первого моего появления знал, что в Ривенделле я не приживусь. А после предательства Гэндальфа — иначе я то, что он сотворил, наречь не смею — в эльфах взыграла жажда мести и справедливости. Кто бы меня защитил от расправы? — Я защитил, коли бы ты обратилась за помощью, а не трусливо покинула долину под покровом ночи, в точности как твоя мать, — проронил Эльронд и положил подбородок на кулак. — Я бы отправил тебя с Арвен в Лориэн, я бы приставил к тебе верных воинов, которые денно и нощно охраняли бы тебя от недоброжелателей. Помнишь ли ты, что Элладан с братом готовы за тебя стрелу грудью поймать? — Рано или поздно меня бы, в лучшем случае, убили, — оспорила девушка. — Тебя не посмеет тронуть ни один эльф, покуда ты не покинешь эльфийские земли, — вкрадчиво возразил Владыка Ривенделла. — По моему приказу ты неприкосновенна в любом поселении наших сородичей. В Лориэн и Лихолесье я послал письменное прошение приютить тебя ещё в то утро, когда поиски не принесли плодов. — Страху наплевать на приказы и просьбы! — повысила голос она, но вовремя спохватилась — желание перечить Владыке угасло; Рана вспомнила его осуждающее молчание и печально устремлённый вдаль взор, когда дело доходило до прекословия. — Почему мы убиваем, дядя? Почему отнимаем жизнь у тех, кто, возможно, был её достоин? Нам страшно, и все наши мысли заняты единственно защитой. — Мне доложили, тебя застали в компании гномов, — после тяжёлого молчания переменил тему эльф. — Что ты забыла в их отряде? — Я путешествую. — Я многое видел, но чтобы гномы добровольно делили тяготы похода с эльфом, — Эльронд недоверчиво наклонил голову и поднял остро очерченную бровь. — Меня наняли, — тотчас сдалась Рана. — Как защитницу. Нет, с помощью обычного оружия, — предупредила ожидаемый вопрос она. Эльф с сомнением покосился на перевязанную ладонь. — Но мы были на грани смерти, — оправдалась девушка, невольно пряча руку за спину. Эльронд неодобрительно сжал челюсти, поднялся и застыл посреди комнаты, заботливо осматривая девушку. — Азандил скоро явится к тебе, промоет рану и перевяжет чистой марлей. И даст лекарство, — последнее он выделил не терпящим возражений тоном. — Я здорова! — возмутилась Рана, всплеснув руками. И тотчас вжала голову в плечи, напуганная собственным восклицанием, постаралась стать как можно меньше и незаметнее, дабы исчезнуть с глаз долой и не сгорать от необъяснимого стыда перед Владыкой. — Ты до сих пор разговариваешь с Ярнией, не принимая как правду, что её не существует, — спокойно вынес приговор эльф. — Ты выдумала её, Рана, чтобы растолковать и принять то, что делишь душу с куницей. Молю тебя, прими отвар, в угоду тем, кто переживает за тебя, — его тёплая рука легла на девичью щёку. — Я всем сердцем желаю излечить тебя, не круши мои рачения в бездну напрасно потраченных сил. Рана медленно кивнула. Серые, как сталь, и яркие, как звёзды, глаза завораживали, подчиняли своей воле и таили множество знаний, вселяющих благую робость перед их обладателем. Она кивнула, не в полной мере разумея, с чем соглашается, ибо не согласиться она попросту не сумела. Сила и мудрость, исходившие от Владыки долины, подавили крамольную непокорность за один миг. Ненадолго оставшись наедине с внутренними бесами, Рана припала спиной к стене, обводя чертоги растерянным взглядом, и наткнулась на отражение в зеркале. Она высокомерно ухмылялась. — Он не понимает, как и остальные, — девушка приблизилась, поставила руки на трюмо. — Нас не разлучит глупый отвар из листьев мелиссы, мы единое целое. И мы им покажем, поверь, Раночка. Девушка испуганно отшатнулась. Отражение своевольничало: Ярниа растянула губы в пугающем оскале, оголив неровные ряды острых клыков вместо зубов; её кожа побелела, исчезли веснушки, а глаза почернели, и по щекам потекли смоляные слёзы. — Они и не догадываются, на что мы способны вместе!***
Ярниа больше не являлась девушке, но отвар не утихомирил её голос в голове. Ране казалось, он переменился: превратился в угрожающий, понукающий, ополоумевший и из часа в час предлагал безумные идеи, ожидая их осуществления, что усиливало начавшиеся после призыва духов головные боли. С гномами и хоббитом она встретилась на четвёртый день пребывания в Имладрисе, когда в сопровождении двух стражников спустилась на завтрак. — Из дворца меня отныне не выпускают. Такое уже случалось, когда я… когда сотворила очередную глупость, да, последнюю глупость, за что получила справедливое наказание. Но вот сейчас, эх, сейчас я чувствую себя настоящей жертвой. Или даже наживой, которую лишили права выбора, — тихонько жаловалась Рана хоббиту, набивающему щёки всем, что было на столе. — Слышишь шепоток служанок? К вечеру жители Ривенделла обрушат на Владыку Эльронда негодование от того, что чернокнижницу вновь укрывают за стенами Светлой Обители, — девушка осторожно заглянула в бокал ягодного морса, словно стараясь проверить, нет ли там яда. — Как забавно, что я книги с тёмной магией никогда не держала в руках. Последующую неделю Бильбо составлял ей компанию в любых затеях. В опочивальне девушки они писали стихи про их приключения, хоббит изучал эльфийский язык и упрашивал Рану помузицировать, но его потуги с грохотом разбились о скалы упёртости девушки. Они исследовали укромные уголки дворца, пугая эльфов, с которыми сталкивались в коридорах. Но Бильбо не пересилил себя в потребности посещать сады и рощи Имладриса, потому иногда девушка одиноко спускалась в библиотеку, где дни напролёт проводил Балин. Старый гном часто с опаской спрашивал её мнение насчёт той или иной летописи и незаметно менял русло разговора, ведая ей забытые самой древностью легенды. В те моменты к ним присоединялся Ори и воодушевлённо строчил что-то в дневнике. Одним вечером Рана с удивлением поняла, насколько сильно её угнетает вынужденное возвращение… домой? Нет, это был дом её дяди, её матушки, которая однажды, так же необдуманно, как впоследствии поступит её дочь, покинула его, погнавшись за краткими, вспыхивающими, как искры карательного костра, чувствами. Имеющая в силу возраста малую просвещённость в делах сердечной привязанности, Рана долго думала, что может сподвигнуть благочестивую эльфийку ступить на путь, заведомо ведущий в пропасть лишений и горя? Существует ли нечто такое, что и ее саму, Рану Карниалтэ, вынудит забыть о себе, переступить и через убеждения, вбитые в голову бесконечными разговорами мудрейших о сущности бытия, и через зароки данные единственным родным, от близости к которым ей пришлось отказаться во благо сохранения чистоты памяти своей матери? И не случилось ли этого совсем недавно, каких-то пару недель назад? Взгляд упал на рубиновую лиру… Так тошно. Что бы сказала Арвен? А близнецы? Не появляясь в Ривенделле, порой она встречалась с ними — когда одиночество становилось до того невыносимым, что Рана готова была по-волчьи выть на луну. И уверяла братьев, что слишком горда, чдабы вернуться в Имладрис, где её имя как раз-таки запятнали. На деле же всё оказывалось куда прозаичнее: она боялась. Боялась презрения, боялась неодобрения, боялась, пожалуй сильнее прочего, тоски в глазах Эльронда. Нет, в сравнении с этим — с порицанием дяди — скитаться без денег, без цели по миру отнюдь не страшно, ведь однажды кривая тропа обязательно выведет к свершению славного подвига, а значит к признательности, хвалебным песням и смыслу. Разве помочь гномам вернуть их дом (разумеется, не без соответствующего вознаграждения) — не благородный помысел? Не её ли учили, что каждый, чья душа жаждет прикосновения к Свету, заслуживает спасения? И способна ли она заслужить спасение покорением перед ударами судьбы? В ночь, когда Рана переборола страхи, отреклась размышлений об этих страхах и отважилась прикоснуться к струнам подаренного Арвен инструмента, в дверь постучался Глоин с вестью, что завтра на рассвете они покидают Имладрис. Рана лишь кивнула. Вопросы, так и оставленные без ответа, исчезли, потому что вмиг стало не до них. Не прошло и получаса, как в комнату степенно пожаловал Эльронд. — Я не останусь, не проси, Владыка, — поспешно огласила несмелый, но довольно твёрдый протест Рана, сосредоточенно зашивая прореху в плаще. — Торин Дубощит поведал мне о вашем походе к Одинокой Горе. Хорошим же я буду покровителем, ежели не позабочусь о безопасности племянницы, — эльф мягко отобрал вещицу у девушки. — Это мой выбор, Эльронд. Я не прошу у тебя разрешения, ибо выросла из того возраста, когда его нужно спрашивать, — Рана так же мягко перетянула накидку обратно. — Пойми правильно, Карниалтэ, своенравную сестру я уже потерял, не хочу лишиться её дочери. Ты дорога мне, и ты это знаешь. Ты последнее, что хранит в себе частичку Эльгвансиэ, — Владыка легко тронул наполовину скрытую воротничком цепочку медальона. Рана стряхнула эльфийские пальцы с шеи и суматошно принялась укладывать одежду в суму. — Я не похожа на Эльгвансиэ, — тихо буркнула она. — Я закончу начатое и не брошу на полпути, не справившись с трудностями. Не переложу ответственность на плечи других. — Карниалтэ, не суди её строго. Эльгвансиэ таяла на глазах, когда вернулась в Ривенделл, она бы погиб… — Она бросила ребёнка на растерзание обезумевшего отца и уплыла на Запад! Оставила какой-то клочок бумаги, в котором не извинялась, нет. Она лишь втоптала меня в грязь. Одно моё рождение назвала чудовищной ошибкой, магическим экспериментом, вышедшим из-под контроля колдуна, — безжалостно перебила Рана. В мгновение ока на ресницах осели жалкие слёзы. — Я не похожа на неё, — сквозь зубы припечатала она. — Я сильнее. — Настанет время, и ты простишь их — и отца, и мать. Простишь Гэндальфа за неосмотрительность и меня за излишнюю надоедливость, — Эльронд примирительно улыбнулся. — Ты не похожа на них, верно. Ты многое выдержишь и не потеряешь великодушия. Да обрушатся на меня звёзды, коли я ошибаюсь. В тумане наступившего утра сонный, зевающий и спотыкающийся отряд покинул долину, исчерченную водопадами и речушками, не дождавшись так не вовремя запропастившегося мага и провожающих эльфов. Пони оставили под покровительством эльфийских конюхов, придя к умозаключению, что в горах они переломают ноги. Впереди отряд ждало тяжёлое, мрачное и опасное продолжение пути, но мысли Компании занимали Мглистые горы, что упирались верхушками в небо и бросали вызов перебраться через них. Гномы бесповоротно приняли его, но Рану на пару с Бильбо не покидало гнетущее предчувствие, что скоро на них обрушатся новые испытания.