«Ни единая цель не стоит пролитой крови и чьей-либо жизни. Жизнь — непостяжимый, но бесценный дар!» — Финарфин, Верховный Король эльфов-нолдор Амана
О каменные стены пещеры неистово бился ветер с явным намерением разрушить их и добраться до уставшей, промокшей до нитки Компании, чтобы добиться расположения своей возлюбленной — грозы. Ветер слушался каждого приказа бури, а она равнодушно командовала им, как неопытным воином, поступившим на службу, ибо знала, что покорный, привязанный любовью к ненастью ветер не покинет ее никогда, навеки подчинится её силе. Взбреди кому-либо в голову абсурдная идея выбраться из сухих закутков горного грота и приблизиться к пасти прохода, то неутихающий с полудня дождь нещадно обрызгал бы его большими ледяными каплями, в миг намочив и без этого влажную одежду, а его подруги-молнии ослепили бы, вселив благоговейный страх перед разверзнувшими небеса бело-голубыми трещинами. Охраняющий сон спутников Торин представил, будто круживший над отрядом жадным коршуном холод обернулся призрачным созданием, кусал за носы, щипал уши и щёки и, подбираясь к Дубощиту, морозил внутренности ледяным дыханием. Гномий владыка настырно сморгнул сонную пелену с глаз, и видение исчезло, велев густой темноте погрузить часового в глубокие раздумья о походе. Его лицо тут же помрачнело. Две недели назад Ривенделл скрылся за сосновым бором, и счастливые, что без потерь выбрались из Дома эльфийского владыки, гномы взбирались по усыпанным островками остролиста плато и простодушно распевали задорные песенки, покуда погода не ополчилась против путешественников, и тоска не обвила их длинными склизкими щупальцами. Вспыльчивый характер гномов вступал в схватку с бесшумным своенравием Раны; хоббит плачуще изнурял отряд воспоминаниями о покинутой норке, тёплом камине и горячем ужине, которого им уже не видать, потому что кишащие дичью рощи не попадались по дороге, а эльфийские хлебцы над костром не подержишь — очерствеют, не поджарившись; лишь удача помогла им избежать смерти, когда скрытым завесой ливня путешественникам посчастливилось лицезреть нешуточную бойню каменных великанов — всё перечисленное невыносимо раздражало Дубощита, но ни беспрестанные перепалки, ни скудность разнообразия пищи, ни тучи и грохочущий вдалеке гром не выводили гнома из себя так, как нездоровое увлечение Фили их спутницей. Что ни день, племянник ужом извивался около девицы, но на напоминание о помолвке с принцессой клана Огнебородов он серьёзно отвечал: — Отчего у вас всё сводиться к измене да любовному влечению? Думай, что хочешь, дядя, но Рана мне друг. Друг, понимаешь? А про Мэл я ни на миг не забываю и забывать не собираюсь вплоть до свадебного дня, — и будто в доказательство касался косы на виске с вплетённым огненно-рыжим локоном. Торин, к своему стыду, не верил племяннику. По разумению гномьего правителя, Фили был молод и ветренен для основанной на взаимном уважении дружбы с женщиной. Доверие к Ране Дубощит приравнивал к добровольному прыжку в пропасть и бдительно следил за девушкой, ожидая следующих за ней по пятам несчастий. Да настолько бдительно, что не заметил опасность под самым носом.***
Рана бродила у реки Дёрьюлит. На её берегу в любое время года по спине бежал липкий холодок, словно, будучи в полном одиночестве, ты слышишь чужое дыхание около уха. Неспокойная вода манила, притягивала. Рана сделала маленький шаг вперёд, и земля ушла из-под ног. Для осознания, что не тонет, а камнем падает вниз Ране понадобилась секунда, чтобы испуганно завопить — две, но крик оборвали кривые, покрытые струпьями руки, которые больно сжали губы грязными когтями. В нос ударил запах несвежей крови, гнилого мяса и выгребной ямы, отчего живот скрутило рвотным спазмом. Попытки спросонья отбиться от погонщиков не увенчались успехом — те проворно заломили и связали за спиной её руки, подгоняя кнутом взбираться по шатким лестницам. Из сотни пещер слышались ругательства, похабные шутки и предвкушающая пир мелодия — гоблины били о камни железными мечами и жестяной посудой. В движении, у Раны не получилось оглядеться в поисках спутников — вокруг прыгали взволнованные твари, — но, очутившись в плотном кольце из гоблинов, девушка увидела заспанные и искажённые ужасом лица товарищей, повёрнутые к исполинскому трону из костей, на котором восседал уродливый великан. Опершись на увенчанный бараньим черепом посох, правитель подземелий гоблинов с хрустом позвоночника распрямился и осведомился о переполохе. — Газат, газат, газат!— по-идиотски радостно заверещали паршивцы и выложили перед вождём отнятое оружие. — Какую пакость задумали мерзкие карлики? Никак вздумали выведывать тайны моего народа? — Верховный гоблин змеёй — огромной, толстой и нескладной — выискивал более привлекающую его раскосые глаза жертву. — Да выпадут мои зыркалки, это же Торин Дубощит! — он странно крякнул, что Рана расценила как смешок. Очень противный, воистину отвратительный смешок. — Потерянный король жадного до сокровищ рода, ты пожаловал обворовывать и мой скромный городишечко? — гоблин под разозлённый ор сородичей обвёл владения взглядом, с особой нежностью — ежели бессердечные твари испытывали подобные чувства — задерживая его на злодейских постройках, возвышениях с испачканными кровью ятаганами, топорами, мотыгами и орудием пыток, на поршень одного из которых, кажется, намотались грязные кишки. — Но попал в ловушку? — безобразный хохот сотряс пещеру. — Молчишь, гадёныш? Раз так, мы потешимся, да? Гоблины в истерике согласно завизжали, наперебой повторяя: «Тахпыр! Тахпыр! Тахпыр! Тахпыр!» Рана подумала, что на миг сердце остановилось, оторвалось и в агонии старалось проскользнуть меж рёбер к пяткам, когда её подтолкнули ровнёхонько в скользкие, масляные лапы Верховного гоблина. Паника, как ни подавляла её девушка, сдавила горло, отчего Рана напрочь забыла о замысле дотянуться до ножа, утаённого в правом рукаве. — Меня они в планы не посвящали, так что ошибся с выбором, уродец, — прохрипела она, поморщившись, когда гоблин по-собачьи принюхался к ней. — Поглядим, как это высокомерное безучастие сойдёт с твоей бородатой морды, Дубощит, когда она возопит, — не обращая внимание на шипение пленницы, рассыпался в угрозах Верховный гоблин и схватил ту за волосы. Торин благоразумно не поддавался на провокации, лихорадочно раздумывая, как не поведать врагу о цели их путешествия и спасти неудачливую спутницу. Ведь в таком невыгодном — особенно для девушки, особенно для эльфийки — положении она оказалась, в частности, по его собственной неосмотрительности. Раздосадованный великан сжал ворот её дублета и дёрнул с такой немереной силой, что ткань до кости впилась в кожу на загривке. Вместе с пряжками-застёжками куртки на влажные камни со звоном посыпались пуговицы порванной туники. От неожиданного рывка вперёд только что нащупанная рукоять ножа выскользнула из пальцев. Гоблины взбудораженно зареготали, преподнося вождю раскалённое до красна чугунное тавро. Приговаривая и перебирая всевозможные прозвища, которыми сельские мужики обычно нарекают любую девку, спьяну приволоченную на сеновал, Верховный гоблин поднёс пылающее жаром клеймо к оголённому животу девушки, как несколько событий, произошедших одновременно, смертельно потрясли подгорных тварей. Под страхом выжигающей боли Рана вмиг обнаружила незадачливый нож, разрезала путы, заполучив до крови стёртые от верёвок кисти, и порывисто замахнулась, проводя по шее великана чёрным лезвием. Тогда же Торин приказал гоблину остановиться, а взявшаяся из ниоткуда бело-голубая вспышка ослепила и Компанию, и их противников. — Не медлите! Хватайте оружие, и прочь из подземелий, — громоподобно приказал знакомый — ворчливый, но временами ласковый — голос мага. Его серый силуэт первым возник в ошеломлённой темноте, когда он освобождал гномов от верёвок найденным в пещере троллей мечом Гламдрингом. Дважды волшебник повторить не успел, гномы судьбу не испытывали и, пока гоблины не пришли в себя и не увидели мёртвое, залитое непрестанно хлещущей из артерий кровью тело их вождя, бросились в узкий проход за магом след в след. Магический жезл Гэндальфа тускло освещал стены галереи, и наугримы неуклюже наталкивались на выступы, спотыкались о ступени и наступали друг другу на пятки, но бежали без остановок, ибо позади уже слышалось яростное кряхтение врагов и топот множества ног. Маг безошибочно распознавал направление, сворачивал, перепрыгивал обломы и бежал легко, словно не мог выдохнуться, но гоблины знали все ходы подземного города, как свои пять — или у кого сколько имелось — пальцев, потому вскоре нагнали беглецов. Ощетинившись мечами да секирами, отряд, воодушевлённый шёпотом Гэндальфа, расчистил путь к свету и свободе, а маг заклинанием отбросил противников в кровожадную глубь пещер. Рана, опираясь о склизкие стены коридора, плелась в конце. Синеватое свечение эльфийских клинков, Гламдринга и Оркриста, затихало — они стремительно отдалялись от подгорных тварей, и единственным показателем, что девушка не отбилась от Компании, было тяжёлое дыхание низкорослых спутников и крохотный огонёк, похожий на одинокого светлячка, на навершии посоха мага. Спустя несколько часов или дней — время слилось в однообразное шествие в тишине, нарушаемой эхом жалостных воплей гоблинов, и тьме, давившей незримым грузом на плечи, — спутанные волосы путников всколыхнул поток свежего воздуха. После третьего поворота впереди замаячил синий отблеск вечернего неба. Желание скорее покинуть гнусные пещеры пересилило усталость, и, на раз-два расправившись с охранниками двери, Компания попала в объятия заката, окрашивающего небосклон в кроваво-фиолетовые оттенки. Солнце скрылось за скалами гор на западе. Гномы радостно переглянулись с магом и Раной. В плену у гоблинов они преодолели несколько миль и оказались по ту сторону Мглистых гор! Внизу зелёным ковром лежал сосновый бор, и чем дальше обращала взор Рана, тем темнее становились острые верхушки деревьев — их поглощала неумолимо приближающая ночь. «В лесу схорониться надо. Ясное дело, надо! В полночь хищники да прочая пакостная дрянь на охоту выйдет», — заметил Двалин, и отряд не мог не согласиться с ним, однако гудящие ноги их совсем не слушались, поэтому пришли к единогласному заключению, что лучше полчаса отдохнуть, нежели изнемочь до умопомешательства. Тщетно укутываясь в безнадёжно изорванную одежду, Рана предавалась нерадостным рассуждениям: сколько времени они сдюжат без торб с пищей? Когда горный ветер нашлёт на них — лишённых тёплых плащей — горячку? И что ждёт их, когда в суматохе захваченные топоры затупятся, а мечи изломаются? С неделю назад, когда, доверившись дивному умению разыскивать окольные пути, Рана без толики эльфийской элегантности сорвалась в крутой овраг, и припорошенная горной пылью с помощью верёвки и мольбы Гильтониэль она с горем пополам выбралась, — в то время девушка полностью уверилась, что неудачи преследуют отряд, как насекомые, учуявшие сладкий запах. Лихие осечки, будто привязанные, то и дело караулили за поворотом, и Рана всерьез искала того несчастного, на ком свет клином сошёлся, кто попал в немилость колдуна, наведшего на отряд порчу. «Не мог ли Надхалур приложить руку?» — допытывалась девушка до разумных объяснений. «До последней ночи января ещё половина людского года! Сама знаешь, он обретает власть отыскивать нас в конец второго месяца зимы», — резонно возразила Ярниа. Но за кем же зло ходит по пятам? Рану утягивали сомнения, что на толстокожих гномов хоть каким-нибудь образом действует магия, но добрый наивный хоббит… — Где Бильбо?! — упавше просипела девушка и обессиленно прислонилась к скале по левую руку, осознав, что среди чумазой вереницы спутников не замечает курчавую макушку друга. — Куда он подевался? — безнадёжный девичий шёпот заставил гномов поёжиться. — Я слыхал его вопль при пленении, — подал голос Нори. — Скажу по-честному, так не кричал ни один мой знакомый, когда… — Опустим подробности, что было дальше? — грозно одёрнула его Рана, теряя терпение. Она будто бы готовилась тотчас сорваться с места и вновь ринуться в бездну, из которой они с большим трудом выбрались. — Что-что! Гоблины визжали, аки резаные пороси, кнутами били, Бильбо в сей сумятице с глаз моих скрылся, вот что! — грубо ответствовал гном. — Ни слуху ни духу от него с тех пор не доносилось, да и вряд ли бы я уловил — гомон такой стоял, хоть уши затыкай, а опосля тот, кто нарушил бы молчание, беду бы на нас накликал! — Как же ты этого недотёпу из вида выпустил? — удручённо протянул Глоин. — Его одного оставить страшно — на неприятности нарвётся, руку на отсечение даю! — Эти вопросы уместно задать виновной в переделке с гоблинами, — Торин надменно обернулся к Ране. — Не ты ли, Невидаль, уверяла, что пещера, найденная Фили с Кили, безопасна? — Та трещина — обыкновенный, ни коим образом не примечательный раскол! — от внезапности направленного на неё потока неудовольствия у Раны подкосились колени. — Мы с Балином, спроси его, проверили трещину до последнего дюйма, ума не приложу, какой гоблинский механизм привёл её в движение. — Пусть себе на здоровье пещера оказалась умелой ловушкой. Отчего ты замерла, словно услышавший натяжение тетивы оленёнок, когда гоблины вздумали допытывать нас?! Где была твоя колдовская удаль, когда шутки ради тебя пытались заклеймить? — А где были Ваша смелость и быстрота мышления, ежели Вы не потрудились отвлечь Верховного гоблина? — противно вознегодовала девушка. Её тон сломался на крик, и гномы опешили: оказывается, они ни разу не слышали, чтобы Рана настолько повышала голос. — В ваши защитники я не набивалась, нет уж увольте, милостивые государи! По контракту я обязана убить дракона, а не жертвовать жизнью во благо ваших. — Что же ты на Троллистом плато оказала нам услугу? Последние силы истратила, неужто совесть замучила? Вряд ли бы ты, корыстная попрешница, за просто так недобрых призраков удумала призывать. — Не обольщайтесь! Оттого, сколько ваши душонки в бренных телах задержатся, мне ни тепло, ни холодно, — гнев ни под каким предлогом не желал утихать — упрёки неведующих о болезненности обряда некромантии подкидывали сухой хворост в костёр перебранки. — От троллей я спасала ни в чём не повинного хоббита, а не вас, болванов! — Коли так, колдуй, ведьма, и спасай дражайшего полурослика. Подчас мы уходим, а ты трижды подумай возвращаться, — гулко раздались чеканные шаги Дубощита в обескураженном безмолвии. Рана до боли в руке стиснула чёрный нож. — Не нужно ссориться, уходить и колдовать, — послышался из-за груды камней писк, который мало кто чаял услышать. — Вот он я! Здоровёхонёк, да утомился и проголодался! Облегчённо улыбнувшись, Рана было шагнула навстречу Бильбо, однако тело будто окоченело — не подчинялось приказам, или подчинялось, но очевидно не ей. Ужасающий смех Ярнии отовсюду нагрянул на неё, эхом застучал на подкорке, до безумия напугал. Рана не отводила от хоббита выжигающий глаза изнутри, пылающий золотой жаждой взор, и единственно занятость расспросами как хоббита, так и мага не позволили гномам приметить лихорадку, на один миг забившую девушку. — …отыскал нас среди тысячи неверных троп Мглистых гор? Следы-то мы заметали! — нетерпеливо вскрикнул Кили. — И талантливо, — подтвердил Гэндальф, беззаботно кивая спутникам. — Моё чутьё в поисках, увы, не подсобило, и век бы вам прозябать под гнётом горных вершин, не следуй повсюду за вашей Невидалью преданный зверёныш! — маг заломил ткань истасканной хламиды, и из-за пазухи торопливо выпрыгнула всклоченная и обиженная тряской куница. Подрагивающая и оккупированная мелким хищником девушка смотрела на мага, как впервые. К кунице он питал особую, не ограниченную рамками различия видов нелюбовь и то, что они мирно путешествовали вдвоём, не прибив и не исцарапав друг друга до смерти, ошарашило Рану с той же силой, с коей произнесённое с какой-никакой лаской обращение. Тень Мглистого хребта накрыла их внезапно, как осознание, что на горном склоне они лёгкая добыча для каждого хищника, ненароком пробегающего мимо. Отложив до лучших времён панихиду сумам с едой и большей частью вооружения, мужественно павшим в борьбе с гоблинами, Компания гуськом начала спуск. — Держи, Невидаль. Может он и коротковат, но негоже девице в одних клочьях одежды ходить, — Фили скупо — молодого гнома сильнее прочих задело её очевидное при любом раскладе предпочтение хоббита — протянул свой плотный голубой кафтан. — И не думай, что мы все поголовно считаем тебя самодовольной и храброй колдуньей. Я видел какой страх сковывал тебя в… — Замолчи. Они обменялись растерянными взглядами. Рану вновь била крупная дрожь, а бледные щёки болезненно покраснели. Фили, до скрипа сжав челюсти, коротко склонил голову и в пару твёрдых шагов догнал брата. — Фили, я не… — Раночка, с каких пор мы догоняем ушедших мужчин? — задержала её Ярниа. — Он правильно понял. Твоё восклицание — неужели ты своим слабым мышлением, наконец, поняла, что за несдержанность в подборе выражений тебе посмеют причинить боль? — подходило к обоим разговорам, которые ты вела. — Тогда замолчи и сейчас! — голос Раны задрожал от бессильной злобы. — Ты только всё портишь! Всё! Любую фразу, любое признание, всё на свете ты оскверняешь издёвкой или бестактностью! Я устала от тебя, ты не позволяешь мне спать с той поры, как мы покинули Имладрис, извечными разговорами. Замолчи! Замолчи! — Я умолкну, — ответила она. — Но кто тебя спасёт, когда в порыве ненависти к своей никчёмной жизни, ты вонзишь этот нож себе в сердце? Кто защитит тебя от самой себя? Маг? Хоббит? Гномы? Они ушли, отвернулись от тебя, как все, с кем ты заводишь знакомства. И не моими стараниями, ибо ты контролируешь меня и самолично решаешь, когда отдать мне поводья, — Ярниа великодушно дала Ране полминуты на принятие истины. — Правильно говорил Надхалур. Ты не достойна ни признания, ни любви.