«Таков закон. Предлагают помощь не в пример реже, чем просят о ней. Потому не следует ожидать её извне, будучи в беде», — старая обедневшая княгиня Дор-эн-Эрниля младшей внучке.
«Люди называют это нашей особенностью, даром, — эльф лукаво прищурил серые глаза. — Настолько суетливы они, что в рутине дел забывают слушать советы, идущие изнутри. Предостережение свыше, орэ, как мы зовём его, рождает в них неопределённость, которая страшит их при выборе и подталкивает к неверному пути. И во всех бедах люди обвиняют обманчивый голос рассудка и никогда боле не слушают его, боясь попасть в сети заблуждений, — Элладан сокрушённо покачал головой. — Для эльфов предчувствие — не голос, не мысль, что вертится в сознании, а неуловимое, тонкое, как нить бытия, озарение, на миг сжимающее сердце. Стоит пустить однажды орэ в разум, Карниалтэ, и оно поселится в тебе навеки…» — И в какой же момент мы сумасбродно решили, что полуэльфу не видать эльфийского согласия духа и тела? Что заставило нас разувериться в честности наставлений Элладана и отринуть попытки научиться улавливать послания Валар? — Рана глубоко разочарованно вздохнула и скорбно зажмурилась. Её едва различимый вопрос унёсся вдаль, не получив ответа — в голове поселилась непривычная пустота, звенящая отсутствием дум, копошащихся в подкорке подобно червям. Девушка не отрицала, привычка советоваться с Ярнией не подразумевала под собой внезапный уход последней на срок неизвестный и долгий. Тишина размышлений изумляла Рану, она отчаянно заполняла её своим голосом, но он звучал странно — подавленно, робко и до того тихо, что девушка пугалась, не оглохла ли она вовсе! Однако, дьявольские завывания и лай под ногами красноречиво доказывали обратное. Не успели гномы оправиться от пленения в городе гоблинов, новая напасть нагрянула с тыла. Сотню раз Рана прокляла невнимательность к подозрительным шорохам и особенность волколаков — при внушительном весе — ступать бесшумно, будто бы плыть над земной твердью. Их длинномордую свору обнаружили наездники. Один из орков взбунтовался, зареготал, не желая выжидать восхода луны, и мятежные его крики выдали орочью шайку с потрохами, послав сигнал к внеплановому наступлению. Кратковременный отдых плодов не принёс. У членов Компании, подгоняемой волчьим воем и жёстким клацаньем клыкастых челюстей, ноги подгибались, словно пустоголовый затейник тяжёлым молотом бил под колени. А злостные волки приближались и приближались. Рана не определила, кому на ум пришла идея взбираться на деревья — какой толк выискивать виновного, коли положения он уже не исправит. Волколаки с трёх сторон окружили сидящий на ветках сосен и елей, словно стая ворон, отряд, а с четвёртой утёс обрывался в туманной неизведанности. Вооружённые тяжёлыми топорами орки со злорадным блеском жёлтых глаз, растягивая удовольствие наблюдать безнадёжность на лицах добычи, подбирались к корням деревьев. За — для кого короткую, для кого длинную — жизнь Рана видела человекоподобных тварей пару раз, и их отвратительные манеры и глупые злые гримасы не располагали к доброжелательной беседе. Она помнила орков Белых гор — кряжистых, короткоруких; помнила и орков из долины реки Ирисной, что берёт начало у заброшенного перевала Мглистых гор — низких, нескладных, как гоблины. Но довольно высоких, широкоплечих Рана видела единожды, когда их ватага пожаловала к отцу с визитом, и веяло от них огнём, пеплом и голодом, о котором страшно помыслить. — Рана, выходит, положеньице у нас безвыходное, — непрозрачно намекнул Гэндальф. Среди пушистых сосновых лап он удивительно походил на громадного филина в конусной шляпе. Девушка измученно перевела взгляд с мага на левую ладонь, затем на смолисто-чёрный нож. Под остротой лезвия кожа порвалась быстро, кровь под ожидаемый стон полилась по пальцам. Рана бы не узнала, что очерчивать круг — неровный, прерывистый — на шероховатой коре дерева, значит испытывать неведомую за ненадобностью удовлетворения любопытства боль. Тонкие чешуйки древесины вонзались в самое мясо, ломались и застревали в плоти, что руку до плеча сводило судорогой. — Иш дурбдё-ор кри-и… — точно горло сдавила невидимая рука, или девушка вдруг разучилась делать вдохи и выдохи, но заклинание душило, — мпфэа-а ша… иш! — ослабленно она оставила кровавый отпечаток в середине рисунка. Орки остолбенели. Однако дымные тени не появились, сколько ни всматривалась девушка. Потеря близкой связи с духами, неспособность их призвать в необходимый момент ужаснули её сильнее, чем угроза обморока от жажды глотка свежего воздуха. Не раздумывая, Рана наискось распорола запястье, чтобы тёплая кровь ручьями побежала по впадинам ствола, будто по руслам. Рассвирепевшая от ожога колдовского лезвия девушка с яростью непередаваемой — что демоны руин Удуна содрогнулись — прошипела заклинание. Волколаки, скуля проклятия на своём наречии, попятились; орки вжали головы в плечи — на них, шепча предсмертный бред, плавно летели неупокоеные души. Один безумец не тронулся с места. Дух закрыл орка от взора Раны и, покачиваясь, не нападал на него, словно призрачная стена отделяла противников и не позволяла мёртвому коснуться живого. Время замедлило ход. В ушах глухо застучала кровь, и в виски било очевидное открытие, что, если сейчас Рана не предпримет попытку увести опасность от отряда, то непоправимые последствия обеспечат гибель в страданиях каждому участнику похода. — Мабусайат! — приказ режуще слух оборвался, голосовые связки не выдерживали силы наречия Тьмы. — Мабусай! — девушка мёртвой хваткой вцепилась во влажную, побагровевшую кору ели. Пальцы быстро немели. — Твои усилия напрасны, — донёсся снизу хриплый рокот, проскрежетавший по рёбрам девушки ледяными когтями трусости. Дюжий детина с исполосованной шрамами и искажённой злокозненной усмешкой физиономией, скрипнув орочьими доспехами, спрыгнул с пыльно-белого волка и хладнокровно обогнул сердитого духа. — Умением повелевать мёртвыми тебя одарил Мой Господин. Он не позволит использовать тёмные чары против нас, — медленно, точно красуясь, тварь приблизилась к ели. Он обмакнул два пальца в добравшейся до корней крови и с рыком наслаждения вылизал их дочиста. Со смаком сплюнул, — Албапыр! Орки принялись победно улюлюкать, но смелости проскользнуть мимо растерянных духов им не доставало. Их бледнокожий предводитель измазывал в крови девушки правую — вторую до локтя заменял четырёхзубец — руку целиком и расплывался в чудовищной улыбке, слизывая её. — Кто это? — с испуганным всхлипом шепнула Рана. — Азог Осквернитель, — не сдерживая жгучей ненависти, Торин, терпеливо отталкивающий надоедливый сук от лица, выругался. — Азог? Я думала, он мёртв, его обезглавили в Битве у врат Мории! Так гласят леген… — Легенды врут! — резко рявкнул Дубощит, кидая мрачный взгляд из-под насупленных бровей на спутницу. — Эта скотина обезглавила моего деда, выжгла на лбу своё имя, сказав, что отныне он государь Мории. Будь проклят тот день, когда орочья сука понесла от отца мрази-Осквернителя… — Что держит тебя на другой, чужой, стороне, Пирагар? Твоё место среди нас. Не повторяй ошибок папаши, не пытайся усидеть на двух варгах сразу. Наше происхождение не требует сомнений. Желанного ты не отыщешь в чужих краях на западе, — Азог, не беря во внимание перешёптывания давних врагов — гномов, шагнул назад и оказался ровнёхонько на линии взгляда девушки. Его холодные глаза пронзали кожу, точно два начищенных до блеска стилета. — Представь, Пирагар, обидчики падут к твоим ногам и станут целовать сапоги. Ты будешь править землями, где каждое существо подчинится твоему слову или взмаху руки. Ты отправишься, куда пожелаешь, не боясь гонений, ведь те, кто закидывал тебя камнями, сгниют в помойной яме, а ты спустишь с цепей волков, чтобы они сожрали их останки. На голове твоей воссияет тиара из чёрного злата с большим рубином. Все восхитятся твоей красотой и преклонятся пред ней. Ты получишь то, чего была лишена — уважение и любовь, — он мерзко, издевательски ухмылялся окровавленным ртом. Лишь на секунду — на краткий миг, пока осознание лжи и уязвимости перед противником не кольнуло в позвоночник раскалённой иглой — Рана поверила ему, ибо Бледный Орк вещал с уверенностью властителя, который жалует верному подданному поместье за особые заслуги. И во рту у девушки тотчас появился солоновато-горький привкус предательства — она предавала себя, своё обещание не протягивать руки к источнику силы. Рана предавала свои убеждения. — Я скорее погибну, чем внемлю гнусным речам беломордого великана, — непокорно просипела девушка, прищурившись в последней попытке наслать на врага гнев кочующих между двумя мирами душ. — Что правда, то правда. Погибнешь ты скоро, коли не спустишься. Как по команде, смертельная усталость нагрянула на Рану бурным, неудержимым потоком. Ещё минуту назад не желавший вдыхаться воздух заполонил грудь до раздвинувшей кости боли. Веки отяжелели, и ресницы сонно потянули их вниз. Рана исподволь отняла руку от ствола и туманным взором всмотрелась в запястье, из которого до сих пор хлестала кровь. Сознание обволакивалось безразличным шумом. Духи исчезли, даруя оркам второй шанс исполнить замысел убийства гномов и мага, чьей крови они страстно желали испробовать наравне с эльфийской. Гномы истошно кричали, Бильбо сетовал на главную ошибку своей жизни — накануне июня он покинул нору, бездумно отправившись навстречу приключениям. Но Рана не различала ни голосов спутников, ни утробного рычания волколаков — потеря крови сковала девушку кандалами и беспощадно бросила в темницу забытия. Рана жалела, что человеческое беспамятство не в силах забрать её в королевство приятной тихой темноты и слабосилия. Она удивительно точно ощущала, как капля за каплей жизнь покидает тело, и смерть холодит руки и ноги. Ране не нравилось обретать покой на черте соприкосновения двух противоположных чертогов Жизни и Смерти; не нравились вдруг всколыхнувшие воздух крылья — большие чёрные, они против воли уносили её в снежную даль, что морозила нос да щёки; не нравился звучащий за сотню миль, не иначе, орлиный клекот, который громогласно отражался от воспалённого восприятия девушки. Ране не нравилось. Хотелось спокойствия. Вязкое забытие. Оно приятно. Да, Рана не откажется окунуться в него с головой.***
— Мгм! М-м-м… — Терпи, Невидаль! Солнце половину небесного пути не прошло, а тебе ужо вторую тряпку меняем. Насквозь кровью вымазанную! Не затяну крепко, совсем ведь сомлеешь! Что только можно было перерезала — как еще, дьявол тебя подери, сухожилия не тронула — а нынче стонешь! — причитал Оин, туго перевязывающий рану спутницы, закусившей фалангу указательного пальца и размеренно покачивающейся в такт подрагивания руки. — Во как. Красота, — гном погладил замечательный бантик из рваного лоскута одежды. Довольный проделанной работой он закупорил маленькую бутыль с тёмно-фиолетовой пылью, которую развёл в речной воде, и пурпурным раствором промыл порез девушки перед перевязкой. — Чуть что — зови, Невидаль! Рана, прислонившись спиной к иве, неразличимо, одними губами поблагодарила поспешившего к сородичам гнома. Оин быстро скрылся за зубчатыми зарослями крапивы, укрывающими брод Андуина с южной стороны. В кои-то веки отряду выпала возможность окунуться в реку! — Не храни Оин небольшой запас лекарств за пазухой, то нам — а тебе в особенности — пришлось бы сейчас худо, — отодвинув полог повисших ветвей, волшебник умостился рядом с девушкой. Рана отвернулась. Будто бы она не поняла, что на случай кражи следует упрятать необходимые снадобья ближе к телу, чая, что их не отыщут! Но, вот незадача, стоит благодарить Валар, что гоблины не оставили девушку совсем нагой! И кто бы пообещал, что жадные до добычи твари не сунут кривые носы в каждый карман жертвы. — Ты пускаешь кровь для сотворения обряда? — неловко пожевал губами Гэндальф. Девушка подозрительно покосилась на чародея — впервые он искренне интересовался способностями Раны в чёрной магии. Его лицо не выражало осуждающего снисхождения, наоборот, родительское участие сияло в серых глазах неподдельной нежностью, из-за чего в разуме девушки зажжужала противная муха недоверия. С каких пор Гэндальф Серый сменил гнев на милость и готов разобраться в трудностях её положения? — Жертва, — с усилием Рана кивнула на перевязанную руку. — Колдовство не даётся даром, — понимающе заключил маг, и так, и эдак присматриваясь к посоху, будто бы первый раз увидел его вблизи. — Неважно ты выглядишь. Бледная, что мертвец, осунутая. Ни за какую бы плату не сказал, что предо мной прекрасная эльфийка. Ответом послужило утомлённое закатывание глаз. Попытка волшебника свернуть с тракта обсуждений по заброшенной тропе шуток успеха не принесла, ибо не нужно слыть великим мудрецом, чтобы постигнуть истину — Рану измотали погони, пленения, заклинания и преследования. Как же она обязана выглядеть, если при спуске со скалы Каррок, куда путешественников великодушно переправили Великие Орлы, её поддерживали двое гномов в уверенности, что она не пройдёт и ярда! — Ты чувствуешь это? — маг обратился в слух, смежив подрагивающие ресницы. — Бильбо Бэггинс кое-что нашёл в подземелиях города гоблинов и по незнанию или сознательному умыслу утаил уточнение о находке в рассказе про приключения с загадками и пещерным жителем. Ты слышишь его силу и волю, потому что тонкая натура ощущает любую материю — хорошую или плохую. И оно пугает тебя. Рана отвела взгляд на спокойно несущий воды на юго-восток Андуин, что для буйного нрава Великой Реки — та ещё редкость. С тех пор, как отряд оставил Мглистый хребет позади, её не отпускало чувство опасности, исходящей от доброго полурослика, и настороженность с минувшим мгновением достигала рубежа невозврата — Рана не решалась посмотреть на хоббита. — Бильбо как был, так и остался добродушным жителем Хоббитона, и он в растерянности, ведь ты избегаешь его. Что бы он не подобрал под пиками гор, это не делает его хитрейшим из обманщиков или всесильным, — старчески вздохнув, Гэндальф покинул убежище девушки за ветвями ивы, но напоследок проворчал: — Не вещи, обстоятельства, пророчества меняют нас в ту или иную сторону, а наше отношение к ним. Загадочные слова и поведение мага вспололи почву для размышлений до конца дня. Споря сама с собой, так как Ярниа возвращаться не спешила, Рана заключила, что Гэндальф осознал совершённые ошибки и стремится исправить их. Однако давать волшебнику второй шанс она не хотела — быть может, попросту боялась или неотъемлемая сущность Ярнии, недолюбливающей окружение хозяйки, брала верх над здравым смыслом, — потому девушка подавляла всякое нелепое предположение о раскаянии мага. Именно так посоветовала бы поступить Ярниа, без наставлений которой Рана иногда терялась, как малый ребёнок. С обидой девушка приняла правду, что едких словечек, как и их обладательницы, до безумия не хватает ей. Недаром же до встречи с Владыкой Эльрондом Рана считала, что у каждого разумного существа есть собственная Ярниа. И есть собственное проклятие. Тяжёлые думы её прервали внезапно остановившиеся гномы — как выяснила Рана из обрывков услышанных фраз, они подобрались к владениям нелюдимого то ли друга, то ли врага. По пологому склону взбирались аккуратные ульи — мирное жужжание их обитателей, коснулось ушей путников — и меж ровных рядов пасеки бродила высокая фигура в безрукавке из чёрно-бурого меха. Силуэт обернулся к незваным гостям и широкими шагами преодолевал разделявшие их десятки футов, покуда не перешёл на бег. В беспорядочном вихре тёмных волос, бороды и устрашающе перекатывающихся под кожей мускулов Рана различила налившиеся кровью глаза. Глаза, с кровожадной злобой и звериной жаждой расправы направленные на неё.