Наследница смерти

«Невозможно уличить близкого в обмане. Мы хотим услышать от него правду и находим её во лжи», — усталый охотник жене, когда она отругала младшего сынишку.

В угрюмой тишине следующего дня Компания, встав ни свет ни заря, вступила под необъятную тень Чернолесья. Отныне Рана не назвала бы по-иному скопление больных обветшалых деревьев со злостными узорами морщин на стволах, некогда носившее гордое название Зелёной Пущи. Лес походил на немощного обезумевшего старика, что выпроваживает гостей прочь из своей коморки скрипучим голосом. Длинные и потемневшие листья, как сальные пряди, свисали с искривлённых ветвей. Пони беспокойно повернулись к юго-западу, куда манил их родной дом. Рана не без усилий удержала взбрыкнувшуюся лошадь Гэндальфа, который беспечной походкой — но с сосредоточенно поджатыми губами — отправился на поиски Эльфийской Тропы. Подчас тёплый — очевидно зимний — армяк Беорна отяжелел, больно упал на плечи; шнурок воротника впился в чувствительную шею. Дыхание перехватило. Отчего? Девушка не задумывалась, возведя влажные глаза к небосклону, молила воздух заполонить лёгкие. Вдобавок одичала Ярния. На миг Ране почудилось, что дрянную несусветицу, которую она полоумно кричит в разуме, отчётливо слышат её спутники. Но те оцепенело не поворачивали голов. «Накинься на него, да! Разорви одежду в клочья, а самого хоббита брось на съедение лихолесским тварям! Уж больно часто он сует любопытный нос в наши дела… НАЙДИ ЭТО! Найди ЕГО. Давай, что застыла? Возьми это себе, мы заслуживаем этого. Конечно, заслуживаем, не то, что глупый хоббит. БЕРИ!» «Заткни клыкастую пасть сию минуту!» Вдох. Вдох. Выдох. Рану мигом попустило. А в это время страсти в отряде накалялись. Вернувшийся маг попал в плотное кольцо раздосадованных гномов, настаивающих дать им разъяснения его поспешного ухода. Нахмурившись, Рана едва не оступилась и шагнула к брызжущей негодованием Компании. — Торин Дубощит, в твой отряд я не набивался, прости великодушно. Лишь сопровождал вас до поры до времени, нынче же дела увлекают меня по тропе, отличной от вашей, — что за дела, Гэндальф сохранил в тайне. — Дальше я вам не помощник, каюсь, ибо сердце моё больно стучит при мысле, что вы одни будете продираться чрез чащобы Лихолесья. Увы! Я говорю вам до свидания. Я буду ждать вас у отрогов Одинокой горы. Быть может, вам удастся выбраться отсюда живыми! Не потеряйте ключ от потайной двери с картой и не заходите внутрь горы без меня! Иначе ждите беды. Не куксись, милый хоббит, — обратился маг к насупившемуся Бильбо, — с тобою Рана, а с Раной сила, граничащая с глупостью. Он пронзительно посмотрел ей в глаза, и без слов Рана поняла, что маг наставляет её на путь благоразумия, про которое она чаще нужного забывает. В свой черёд девушка беззвучно вопросила: к чему такая спешка? Неужто новая напасть? Гэндальф неопределённо качнул головой и прытко запрыгнул в седло. — Не сходите с тропы, иначе ни я, ни кто другой не сможет вам больше помочь! — пришпорив лошадь, он тронулся вперёд и обернулся напоследок. — Будьте осторожны! И что бы ни случилось, не сходите с тропы-ы… Лошадь рванула вперёд, за ней увязалась развьюченная вереница пони, и маг в мгновения ока взобрался на темень холма, крича неразличимые предостережения. А после — скрылся, будто и не было. — И почему, уразуметь не могу, волшебники исчезают тогда, когда их помощь более всего необходима? — простонал Бильбо, чуть не плача. — В дела мудрецов нос не суй — голову потеряешь, — откликнулась Рана. — Нечего горюниться — в замыслы мага нам проникать недосуг да и ума в наших головёшках маловато соберётся. Веди, Владыка Торин, нас навстречу бравым подвигам и славной цели путешествия! Дубощит, неодобрительно пробурчав что-то насчёт её воодушевления, смиренно закинул перевязанную бечевами торбу на плечи, призывно махнул рукой и ступил на тропу, заросшую плющом. Этот плющ рос везде и повсюду, и чем дальше путники заходили, тем больше его становилось. Растение оплетало ветки, стволы, корни, будто душило деревья. Он протягивал свои тёмные жгуты к путникам, но вблизи без труда становилось ясно, что плющ и сам на грани смерти. Совсем не радовал густой и полугнилой воздух, застывший в вековечной неподвижности, он поглощал любые звуки, как ненасытный зверь, что, может, и было на руку Компании — их присутствие сложно вычислить, — но дыхание с каждым шагом выбивалось труднее и громче. И ни единого луча солнца. Задорная вспышка Раны угасла, как только сухие лапы буков сомкнулись над головой. Ярниа угрозам не вняла и будто с цепи сорвалась. Нудила, жужжала, покусывала, отвлекала, что девушка ни на тропе, ни на размышлениях сосредоточиться не сумела. «Гляди-ка! Белки! — взвизгнула Ярниа. — Чёрные, страшные, отравленные… И птицы, видать, должны таковыми быть. И как же куница по твоему следу без еды пройдёт?» А еда-то и у отряда неумолимо заканчивалась. Обозлённые гномы туго затягивали пояса, облизываясь на последнюю лепёшку. Бильбо, прибывающий в полусонном состоянии, головой покачивал да руками себя обхватывал, будто успокаивал, приговаривая: «Кончится это когда-нибудь. Всё кончается! И лес, и духота, и путешествие. Только норка моя бедная верно ждёт меня, блудного хоббита! Вот вернусь…» Рана, по традиции замыкающая колону, скучающе изучала узоры безразмерно огромных тенёт паутины, что, будто аллеевые кустарники, с двух сторон сопровождали тропу. Толстые, прочные паутины, как гадала Рана, и забирали жизнь из древ, окутывали их ядовитыми сетями и намертво вцеплялись в податливую кору. Но не посягали на Эльфийскую Тропу, не смея коснуться местами треснутой плитки. До чего угнетал мрак Чернолесья! День и ночь, утро и вечер — Рана запамятовала — время шагало сквозь них, ибо под непроницаемым куполом высоких сосен и поражающих размерами буков оно точно остановилось, замерло под ярмом своей владычицы. И кем была властительница времени — Смертью, Жизнью или Судьбой — Рана не знала, покладисто склоняя голову пред её силой. — Не обманул Беорн. Вона ручей треклятый, а тропа волшебная прямиком через него катится! — бас Бомбура силком вырвал девушку из плена навязчивых мыслей. «Ты погляди! Словно чёрна кровушка по рытвине течёт, так и манит упиться ей всласть. До чего на Дёрьюлит похож, поди-ка окунись в Ручей, Раночка!» — Что в том ручье такого? Всё в Чернолесье темно, да мы не умерли, как вижу, покуда по нему шагали. А перейти ручей — делов-то, чего же глаза у вас испуганные? — Напитался ручей ядом грязным, кто тронет его — уснёт на век да не проснётся. Старуха с косой его утащит на глубину, где извечно утопленник будет бродить в своём страшном кошмаре, — проникновенно прошептал Балин, — и вынырнуть не сумеет. — Сказки да враки на шерсть собирают брехливые собаки. Тропа эльфийская Зло не пропустит, не одолел бы её ручей — бой неравный. — Ежели враки, добирайся вплавь, Невидаль, — через плечо бросил Бифур, задрав нос. — А мы здоровее будем. — Гибели моей захотели? — притворно округлила глаза девушка и повела плечами, точно холод окутал её естество. — Ты же не веришь в россказни оборотня, Невидаль. Чего страшишься? Али смелость твоя напоказ? — хитро прищурился Дори, сложив большие руки на выпяченной, как у гуся, груди. — Смелость я отыщу, не бойся, господин гном, без защиты не останешься… — Умолкни, Невидаль! Высокомерные речи твои раздражают слух пуще жужжания мухи, — перебил её Торин. — Костью в горле ты у меня застряла. Вышвырнуть бы тебя подальше, да промах допущу. Ох, и чешутся порой ладони за меч взяться, косточки тебе переломать, пальчики отрубить и язычок вырезать. Неправильно ты, девка, используешь его. Ой, неправильно! — Ты… владыка, о чём? — Рана попятилась, судорожно восстанавливая сбитое дыхание. Сверкающие маленькими сапфирами, его глаза вдруг окрасились в огненно-алый — чуть-чуть и будто бы они воспламенят редкие ресницы и нависшие брови гнома. Торин обрёл воистину ужасный, жадный до криков боли и страданий облик. — А вы чего рты раскрыли, он меня ведь загрызёт, как крольчишку! — гномы полукругом обступили спутников и молчали, точно разом онемели. Бильбо — и тот! — не рвался на подмогу. — Да что же с вами? — паника свела тело судорогой, не по собственной воле Рана сделала последний шаг назад. Земля ушла из-под ног. Со всех сторон Рану окутали холодные, липкие чёрные щупальца. Склизкими червями они скользнули в нос и рот, противно зашевелились в глотке и тяжело осели в низу живота. Вязкая вода, ловко привязав к ноге невидимый груз, утянула на неглубокое илистое дно. Воздух хлынул в лёгкие внезапно. Промёрзшую, напуганную Рану на берегу вырвало чёрной слизью, неохотно капающей из носа. Ослабевшая она было упала на спину, но четыре руки удержали её в сидячем положении. Ещё две нещадно шлёпали по щекам. — …слышишь! На меня гляди, не падай, — Оин как следует встряхнул девушку. — Кого видишь? — Тебя. — Что чувствуешь? Тошнит? В сон клонит? Изнутри режет? Не молчи, Невидаль, — глубоко обеспокоенно гном всматривался в побледневшее лицо, придерживая её голову за затылок. — Всё хорошо. Славно, — Рана кивнула — то ли себя убеждала, то ли отряд. — Я здорова, — она огляделась: изрытый спиралями корней берег; жухлая коричневая трава, оплетающая ноги; щетинистые заросли сухого репейника — ничего не перевернулось, не раскрасилось или исчезло, как бывает во снах. — Почему ручей не усыпи… — Рана! Из-за приземистого и раскидистого каштана, толкнув вверх низкую ветвь, выбрался высокий человек. Серая кожа его жёсткого лица излучала леденящее кровь свечение, неровно постриженные русые волосы небрежно укрывали широкие плечи, и одни лишь глаза — не по-настоящему яркие, тёмно-зелёные, с янтарной каймой у зрачка, сияющие вековой неизменностью — навеяли на девушку необоримый ужас. Она, царапаясь об острые ветки, отползла к кустам. Мужчина, безынтересно обойдя сгрудившийся в стороне отряд, возвысился над Раной скалой, на теряющуюся в облаках вершину которой страшно поднять взгляд. Грубая ладонь убрала с девичьего лба мокрые пряди, очертила линию скул и схватила за подбородок. — Твой побег разочаровал меня, дочь, — хрипло, донельзя горько проронил мужчина. — Я знаю. Рана впилась пальцами в землю, не смея дрогнуть и пошевелиться. — Свершилось. После шестисот лет поисков ты снова предо мной. Рана, шестьсот лет! — дребезжащий голос его зазвучал увереннее. — Ты должна понимать, что… — Я понимаю. Я поняла. Моё легкомыслие, моя глупость, моя горячесть… вечный срам для тебя. Вечное твое наказание, — Рана, не решаясь поднять взгляд, бездумно смотрела на стесанные, но как всегда вычищенные от грязи мыски его сапог. Виноватым своим положением девушка напоминала избитого палкой, заморенного издевательствами щенка. — Прости. Тебе плевать, знаю. Ты сделаешь это снова. Снова и снова. Лезвия, колдовство, подземелья… — голос ее сорвался. — Но я всё равно убегу. Сколько бы лет не прошло, убегу. Обещаю. — Хочешь сказать, сейчас, в этом тёмном душном лесу, в обществе неблагодарных и злопышущих гномов, тебе в разы лучше? — Лучше? На краю земли будет лучше, чем в холоде, голоде и сырости подземелий Дишлуга! — Ты была ребёнком, — качнул головой он. — Немудрено, что из сухого, неурожайного пятилетья запомнила одни лишения. — И запомнила, что ты почему-то каждый вечер пировал со знатными вельможами, пока я ютилась в коморке и делила с крысами краюху черствого хлеба! Рана вздрогнула, ведь отец порывисто присел напротив, вынуждая смотреть в глаза. Бездушные зелёные глаза. — Я не желал тебе зла. Девушка рассмеялась, нервно и скованно. А потом смех перешёл в надсадный кашель. — А шрамы от различного рода заклинаний на моей коже взялись из ниоткуда? — Не мог же я оставить тебя в крепости одну, доколь пробовал силу чернокнижия за её стенами. Надхалур злился. Рана боялась. Но ненависть оказалась сильнее. — Само собой, ведь в Дишлуге и живых слуг не найдется. Только мертвецы да бродячие души. — Живые запросто могли перерезать тебе горло, убить, удавить! — Ты не дал мне умереть во чреве матери, ты воскресил меня, превратив дальнейшую жизнь в череду страданий. Ты сотворил из меня чудище, по жилам которого течёт чёрная кровь, и испугался, что пленные истерлинги, затравленные и немые, возымеют наглость умертвить господскую дочь? Чушь. — Что ты об этом знаешь… — Знаю лишь то, что ты не мой отец, — Рана неестественно распрямилась, словно невидимая тонкая леска, привязанная к её позвоночнику, до визгливого трепыхания натянулась. — Он не потерпел бы моей дерзости. Он не оправдывался бы передо мной. Он никогда не любил меня. Хотел сына, наследника. Он ненавидел меня. — Я люблю тебя, — его голос с гневной дрожью облетел берег криком. Девушка сжалась в комок, приготовившись к пощёчине. Но её не последовало. Несколько минут царила робкая, несмелая тишина, прерываемая неровным дыханием Надхалура и его дочери. — Я не намерен был тебя пугать, — прошептал мужчина, прикрыв усталые, потускневшие глаза. — Позволь мне всё исправить. Дай мне шанс, Рана, доказать, что твои воспоминания ошибочны. Пойдём со мной, — Надхалур протянул сильную руку, приглашая девушку встать. — Нет, я не вернусь в Дишлуг! Не теперь! — Я покинул крепость, когда поиски утянули меня в долгое путешествие. Ныне я не представляю, что сталось с Дишлугом, его судьба сокрыта от меня, — на пару дюймов он приблизил руку к плечу дочери. — Я не покину отряд, — упёрто выдохнула та, на мгновение затаив дыхание при отцовском прикосновении. — Что связало тебя с неотёсанными грубиянами, в грош не ставящими твою помощь? Что держит тебя, Рана? Деньги, слава? Ты выше человеческих слабостей, — неведомым образом Надхалуру удалось поднять дочь на ноги. — Они прогонят тебя. Уже нестерпимо ожидают твоей малейшей осечки, дабы использовать её как предлог выставить тебя за порог Компании. Они боятся тебя, и страх этот делает их сильнее. Рана перевела взгляд на отряд, что перешёптывался, вжав головы в плечи. Они крепко обнимали оружие и настороженно косились на её отца. Рана же получала взоры, наполненные неприязнью. — Я не дам тебя в обиду. Дочь. Противиться дольше Рана не могла. Надхалур легко, почти не касаясь, погладил прогалинку позвоночника её спины и прошептал на ухо — убедительно, правдиво, уверенно. Пройдя мимо гномов и поражённого полурослика, они скрылись за толстым стволом каштана, и мрак поглотил их с головой. Твёрдая ладонь мужчины в темноте быстро нашла кисть девушки, грубовато обхватила и потянула вперёд. Он молчал и, кажется, не дышал вовсе. Густой туманный воздух заглушал шелест листвы под ногами, и Рана лишь гадала, куда ведёт её чародей в обличии человеческого воина. — Сколько ты в нём? — не сдержалась Рана от соблазна осторожно разрушить мучительную тишину. — Ему вряд ли за тридцать, но выглядит он плохо. Ты истощил его. Сколько твоя душа сидит в его теле? — Десять лет, — ответил мужчина надломленным голосом. — Раньше одного тела мне хватало на полноценную жизнь в сотню лет, теперь же срок их смерти приблизился. Двадцать два года, и они ничком падают наземь. Рана кивнула, но во мгле леса, скорее всего, Надхалур этого не увидел. Колдовские путешествия его души из тела в тело начались за долго до рождения Раны, когда Враг поработил людей запада, и Чёрные Нуменорцы примкнули к нему. Когда впервые вместо рыжего конопатого молодца с хмурой складкой между бровей к ней в Дишлуге подошёл темноволосый болезненно худой человек с отцовскими глазами, будучи девочкой, Рана до рыданий испугалась и никогда больше не совала нос в дела его «перерождения». В лицо настойчиво били еловые ветви, Рана запиналась о проклятущие корни, на что Надхалур твердил: «Уже скоро, потерпи!» Рана не предполагала — с чего бы это последовала за ним, но решение казалось ей правильным, до отупения верным. Она шагала всё дальше от Компании, и дышать ей становилось легче, свободнее. Ведь… теперь гномы, как и прежде до этого, не станут её искать. Вскоре, когда они вынырнули из неглубокого оврага, кряжистые деревья расступились, создавая из веток зелёную арку над просветом пролеска. Светило солнце. Пологий склон холма устилала свежая мягкая трава, а на его темени, прячущийся за кустами лещины, высился дом из белого дерева. — Это… — Дом, Рана. Наш дом, — широко улыбнулся мужчина. Его улыбка, его тон, его благосклонность — что-то настойчиво не давало девушке покоя, но приглашающий толчок между лопаток отложил размышления на потом, а следующие события вовсе наголову разгромили войска подозрительности. На крыльце дома, придерживая распахнувшуюся дверь, стояла девушка в белом платье. Чёрные волосы развевались на ветру, как волны ночного моря. Улыбка светилась на чистом белоснежном лице, серые — очень знакомые — глаза ласково скользили по пришедшим. — Нет. Не может такого быть, — в носу у Раны остро зазудело. — Ты уплыла на Запад, — она не слышала свой голос, не знала — звучат ли так печально её мысли или их беззвучно произносят губы. Рана неверяще смотрела на эльфийскую принцессу, корчась от боли в груди. — Ты не вернулась! Эльронд бы сказал, он бы сказал! — внезапно Рана перешла на крик, забывая об извечной боязни, что громкие слова привлекут телесное наказание. — Меньше месяца назад я покинула Ривенделл. Ты не могла прийти в Лихолесье раньше меня. Эльфийка плавно подошла к ней, неосязаемо утёрла слёзы и обняла, что Рана по-детски ткнулась носом в её тонкое плечико. — Я скучала по тебе, Рана. Вопросы, что смерчем вертелись в сознании, затихли. Крошечный цветок, политый кровью сердца, вырос внутри девушки, распустился, и Рана не подпускала к разуму иную мысль, кроме как полезную для его защиты. Они прошли в дом. Большие окна пропускали бесконечное множество дневного света, ветер гулял по коридорам, оглаживая ошарашенное лицо девушки свежестью. — Я не понимаю, — притронувшись к голубому гобелену с изображением шестиконечной звезды, чьи лучи зигзагами расходились стороны, шепнула Рана. — Всё просто, — звонко рассмеялась Эльгвансиэ, куда-то увлекая девушку. — Ты дома. Ты с нами. Она развернула дочь к зеркалу в серебристой рамке. Светло-зелёное платье с золотой вышивкой на груди струилось до пола. Поясок перетягивал её талию, а складки юбки весело колыхались при ином движении. Рана улыбнулась. Красота собственной улыбки переполнила тело сладким ощущением, что ни одна живая душа не сравнится с ней. Она прекрасна. Она заслуживает счастья! — Следуй за мной, я покажу тебе дом! — счастливо прощебетала Эльгвансиэ. — Но я не вижу, куда ведёт коридор. Он точно в тумане! — Рана прищурилась, но преодолеть светлую дымку не сумела. — Я… — Просыпайся, — новый голос, чем-то — наверное, манерой вытягивать гласные — похожий на тон Ярнии, сдвинул стены, свет потускнел. — Что это? — взвизгнула девушка, по привычке прикрывая рот ладонью. — Открой глаза… Рана попятилась прочь от помрачневшего коридора, врезалась спиной в грудь отца. Он схватил её руки, до боли сжал их стальными кулаками и бешено прошипел: — Ты никуда не уйдёшь!