«Страшна не та правда, в коей ты признаёшься сразу. Намного ужаснее истина, скрытая вуалью лжи. Она как снег на голову, ты не готов к ней, ибо ложь приласкала твой слух», — король гномов Ногрода.
Играючи взмахнув клинком, эльф распорол брюхо очередной двуногой твари и немедля отскочил, дабы спасти сапоги от участи оплетения чёрными кишками, влажно блестящими в молочной вышине предрассветного неба. Утро началось не так, как рассчитывал королевич. Совсем не так. Он не скрылся во мгле отступающей ночи, как задумывал — у дверей опочивальни его подловил Тауберион и решительно утянул по тропе долгих, отчасти неловких разговоров и разъяснений тех или иных деяний. Но прервало их не солнце, чей круг на мгновение показался из-за восточных холмов, а сигнальный эльфийский горн. В два счёта молва о изощрённом побеге пленников облетела дворец. Кто же из них догадался схорониться в бочках из-под вина и дождаться, когда их спустят по реке к Озёрному городу? Однако раздумьям времени не хватило — чёрные стрелы просвистели мимо, запущенные с разных берегов. На беглецов, кроме эльфийской стражи, напали новые нарушители границ — орки. И как они пробрались в непосредственную близость к дворцу, придётся объяснять начальнику гарнизона, когда твари будут перебиты. Следующим, показательно виртуозным, движением Леголас перерезал орку глотку, но не успел увернуться от фонтана вязкой крови, чьи липкие брызги испачкали щёку. На очереди была ещё парочка ублюдков. Неподалёку Тауберион, не забывая раздавать указания подопечным, так же показательно громко вёл счёт убитым. Поддерживать его неуместно задорную игру королевич не стал, ибо без того прекрасно знал, что обгоняет друга на пятерых мерзавцев. Что произошло дальше, мало кто — будем честны — совсем никто не ожидал. Воздух отяжелел, и могильный холод его закупорил горло, точно пробка. Замерло всё: и эльфы, и орки, и падающие листья, и трепыхающаяся трава под ногами — лишь река бежала то вниз, то вверх и уносила гномов вдаль. В ледяном молчании и страхе пошевелиться злейшие враги, как один, повернулись к обрыву, что с северного берега нависал над лесным ручьём. На самом его краю показался орк, в разы превосходящий сородичей массой и ростом. Левой рукой он держал неказистую алебарду с перепачканным грязью и слизью обухом, а правой поднимал над землёй рыжую эльфийку. Каждый уже доподлинно знал, что у этой эльфийки щёки усыпаны веснушками, а зелёные глаза на солнце отливают золотом. Леголас и Тауберион с отрядом судорожно дёрнулись, но ступни не оторвались от земли, а пальцы не натянули тетиву. Окутанным чёрным туманом, им оставалось следить, как длинные когти орка глубоко входят в тонкую кожу её шеи. Рана что-то прошипела — что-то, заставившее прислужника Врага предвкушающе ощериться и напрочь перекрыть ей воздух. Губы её двигались, пока окровавленная рука вырисовывала на доспехах орка загадочный символ. В ушах эльфов словно пронзительно заскрежетали крики ночных сов — ужасные, искажённые звуки сводили с ума, царапали подсознание. А потом появились они — чёрные, как предсмертный мрак, силуэты в изорванных рясах и хламидах проплывали сквозь эльфов, и прекрасный народ на миг терял контроль над телом, что тряслось в конвульсиях. Нежить с громким сопением выискивали скулящих орков и медленно — наслаждаясь безумным испугом, закравшимся в их гнилые душонки, — протягивали кривые персты к ним, чтобы одновременно — по негласному приказу — насквозь пронзить их грудь и раздавить ещё бьющиеся сердца, превратить их в тошнотворного вида кашицу, которая пропитает землю. В момент единого орочьего воя исполин на обрыве, гаркнув проклятье, бросил девушку в реку, как ненужную ношу или надоедливую вещицу, что вечно попадается на глаза. Рана бессознательно ушла под воду, а рассерженный орк скомандовал отступать. Кто на четвереньках, кто ползком — безвольные скотины подчинились, но одна их часть издохла, не успев пошевелиться; вторая, захлёбываясь воплями, растянулась под сапогами эльфов, а третью, что хрипя сверкала пятками, настигли стрелы с зелёным оперением. Покамест королевич осведомлялся о судьбе уже покойного командира отряда пограничников, воины за шкирку вытянули чуть живую Рану на берег и направили наконечники стрел на ведьму. — Дайте объясниться! Прошу, пару минут! — стойко преодолев слабость, она поднялась на колени и в безоружном жесте вскинула ладони к верху. — Говори, коли надеешься, что разговоры уберегут тебя от смерти. Удивлённая безжалостным тоном королевича, Рана подняла голову. Её глаза беспокойно искали неопределённую цель, бегали по лицам эльфов, земле, деревьям, небу и выражали не связанные между собой эмоции: гнев, обиду, наслаждение, веселье и панику. В девушке точно боролись несколько личностей, и одна тряслась от холода и ужаса, а вторая безропотно задирала подбородок к верху. Не по себе стало эльфийскому народцу. — Я вас не трону, нечего бояться. Силу сию я использую, когда гнусные твари посягают на мою жизнь иль жизнь моих товарищей, но Свободные Народы Запада под особой защитой. Я дала клятву, что ни один эльф, гном, человек, что служит Свету, не пострадает от, — на секунду она запнулась, подбирая слова. Пальцы кровоточащей левой руки заметно дрогнули, — от чародейства. — Она чародейка, и признаёт это, — настойчиво шепнул ближайший к Леголасу воин. — Убить её, и дело с концом. — Митрандир сведущ в чародействе не меньше, однако по приезде мага в наше королевство мы не приписывали его в смертники. Её ждёт аудиенция, дабы не сказать суд, владыки Трандуила, что решит её дальнейшую судьбу. Тауберион! — крикнул королевич, но никто не отозвался. — Тауберион, на тебе вновь обязанность сопроводить её! — молчание, прервавшееся встревоженным шёпотом. — Куда его нелёгкая занесла? — Мой принц, когда колдовская нежить отступила, орочьи отродья захватили лорда Таубериона и утащили в чащу, — прихрамывая, перед сыном короля склонился измождённый эльф. От виска до подбородка его лицо украшал кровавый ушиб, точно воина знатно приложили головой о камень. — Почему тревогу не поднял? — сурово вопросил Леголас и поддержал эльфа за плечи, когда тот пошатнулся. — Прости, принц… моя оплошность, — невнятно простонал он сквозь зубы. Глаза его вдруг закатились, кровь отлила от лица. Эльф пошатнулся. — К лекарям его, — хмуро приказал королевич, передавая слабого сородича в руки стражников. — Отряд Таубериона! Отправляйтесь в погоню за орками, освободите своего командира, — Леголас перевёл взгляд на Рану, что оторопело провожала спины эльфов, ушедших на поиски лорда. — А ты со мной, — схвативши девушку за локоть, он с усилием помог ей подняться на ноги — намокшее платье отяжелело и тянуло её вниз. — Такое уж невезучее у нас обоих утро, — скупо пожал плечами он, принуждая девушку следовать за ним. — Я не чудовище, принц, — тихо-тихо пролепетала Рана. — Не внушайте себе этого. Она стыдливо закусывала нижнюю губу и глядела на него подкупающе жалко и страдальчески, будто знала о слабости королевича ко взору зеленовато-жёлтых глаз, чересчур похожих на её глаза. Леголас нарочито равнодушно завёл разговор с эльфом, идущим по левую руку рядом с собой. — Не мне решать, кто ты, — когда настороженность стражников поутихла, и они запутались в обсуждениях на лесном наречии, королевич наклонился к её уху. — Но коли Тьмы соглядатай, будешь моим врагом, коли нет, останешься испуганным до глубины души птенцом. Поверь, честь для меня дороже, и якшаться с вражеским детищем мне нет резона. — Я не чудовище, — повторила Рана. Леголас не понял, кого она в этом убеждала: его или саму себя. Однако за шествие к дворцу, а следом — к чертогу короля она не проронила ни слова. — Временами мне казалось, что правда никогда не выльется наружу. Кивнув двум караульным, что охраняли, как осознал Леголас, гномов, Владыка леса приказал им покинуть зал и с наигранным воодушевлением повернулся к пришедшим. — Так ты знал? — насилу Леголас усадил недовольную пленницу на стул. — Догадывался о её, — король прищурился, — увлечениях. Способностях. Впрочем, так или иначе об этом догадывались все, ктовидел её. Орэ редко обманывает своего обладателя. А тебе лучше бы начать говорить, Карниалтэ. Молчание не спасёт твою голову от участи падения с плеч. — Я не желаю зла Вашему народу, Владыка. Я спасала свою жизнь и заодно спасла жизни Ваших воинов, — Рана умолкла на секунду, чтобы утереть нос и простудно шмыгнуть. — Я попросила бы о благодарности, но… — Ты помогла гномам сбежать, — угрожающе чётко прошипел лесной король. — Ты и тот… вездесущий коротышка, обладающий незаурядными навыками скрытности. — Не спорю, эти два события имеют некоторую связь! Леголас поражённо поднял брови. С Тауберионом застенчивая девушка вольности редко допускала, а королю красноречиво доказывает, что язык у неё без костей, и по нему острие тесака горько плачет. Что творится в дурной рыжей головушке? — Что за такая мощь в тебе, коль не боишься по скудоумию лишиться жизни? — хладнокровно ухмыльнувшись, Трандуил повернулся к ней спиной и бросил через плечо. — Что за дар убережёт тебя, ежели Смерть будет дышать в затылок? — Это не дар, — тускло откликнулась девушка, находя угол чертога необычайно интересным и обращаясь, видимо, к нему. — Чёрная магия, колдовство, чары, быть может. Чернокнижие. Некромантия. Всё перечисленное, я полагаю. Но я называю иным словом, что вбирает в себя скрытый смысл каждого из них. Проклятие, — неправдоподобно трусливо — для сестрицы дьявола, что минуту назад дерзила королю — призналась Рана. — И кто тебя проклял? — переглянувшись с отцом, королевич привлёк её внимание. Глаза её сверкали. Не по-эльфийски чарующе, нет. Они то гасли, будто незримый шутник задувал свечку, то вспыхивали, как звёзды в ночи. И, в конце концов, рябь пугающей тени застыла в них. — Человек, — протянула она, словно вспоминая. — С востока. — Приспешник Врага? — лесной владыка пристально осмотрел её с ног до головы. — Он не рассказывал. Не знаю, кто он, кем был. Только род его деятельности. Опасное ремесло. У него было столько книг, что не счесть. И тексты, что он читал, переводил; заклинания, символы он давал мне. — Даровал? — уточнил король. — Вливал без моего согласия, — жёстко поправила девушка, — как разъедающий любой материал яд в стеклянную пробирку, — она не без безумия ощерилась. — Когда он впервые дал мне в руки книгу, я не смогла её удержать. Я поняла, что он совершал плохие поступки. Не ведала, правильные или нет, но плохие. Ужасные. Жуткие. Потому мы сбежали. — Мы? — в один голос переспросили эльфы. Рана малодушно дёрнулась. Леголасу показалось, будто она прошептала досадливое ругательство. — Я и куница, которую я спасла. Она всюду теперь следует за мной, — быстро нашлась. — И в замке, к Вашему сведению, она тоже побывала, лесной Владыка. — Известно мне про зверя, как иначе, — монотонно отозвался Трандуил. — Ты хочешь убедить меня, что Лорд Эльронд пригрел на груди проклятую ведьму, не заметив? Его мудрость соткана из событий, войн и дружественных договоров Трёх Эпох, не мог он допустить роковую ошибку. — Кому по силам предугадать абсолютно всё? Днём с огнём не сыщешь их, ибо нет таких. А кто и был, тот умом тронулся да в горло стилет всадил. По самую рукоять, — она задрала голову, приоткрыла рот, представляя подобную картину. — Я не сказала Владыке Ривенделла, а он не спросил. Потому Последний Домашний Приют — приют и для меня. — Ты врёшь! — прорычал король. — Да, вру! Я вру, ведь Ваша дотошность раздражает меня, а напрямую сказать, что ненужные расспросы выводят из себя, я постеснялась. Как-никак предо мной король Лихолесья! Леголас проследил, как она насмешливо поклонилась и тягостно вздохнул в преддверии бури. Но отец его удивил. — Я заинтересован в твоём помиловании, Карниалтэ, и, видимо, в разы сильнее тебя! — до треска сжав спинку стула, Трандуил надавил на неё и заставил две передние деревянные ножки оторваться от пола. Девушка оказалась в довольно шатком положении: если король отпустит, она упадёт спиной назад, а знакомиться с полом ближе, чем на уровне ступней, ей вряд ли хотелось. — Тебе стоит рассказывать без утайки и желчности! — О чём? О том, как я сбежала из Ривенделла и пару сотен лет провела в скитаниях? Как заглядывала в людские деревни, и меня едва не сжигали на ритуальных кострах? Как хотела помочь маленькому мальчику, увязшему в болоте, а когда привела к родителям, получила пуд соли в лицо? Какая ведьма крадёт ребёнка, а потом возвращает его? Но я сопротивлялась проклятию и не старалась переубедить их, иначе бы взаправду превратилась в ведьму. И вдруг объявился Гэндальф с гномами. Я не послушала, — она прервалась, — разум. Я следовала за порывом сердца и спасла их. Потом попыталась снова. А взамен… Неприязнь, настороженность, подлость, — крупная дрожь холода прошлась по её телу, к коему липло влажное платье, довольно привлекательно обозначая острые формы. Леголас воспитанно отвёл взгляд. — Я отправлюсь за ними, Владыка, пускай они не потрудились вызволить меня из плена. И выполню, что должно. — Цель гномов до скуки предсказуема! Обхитрить дракона и забрать богатства. Ты готова умереть за ничтожную плату? — Я не умру, король. И получу солидную сумму в сундучке, — она улыбнулась. — Богатство… Все мечтают о богатстве. И стар, и млад, и тот, кто живёт в достатке, и тот, кто нищ по происхождению. Богач идёт по головам, чтобы увеличить доход и купаться в золоте; нищий озлоблен, ибо мечтает о другой жизни. Все мечтают о деньгах. Они уверены, что за деньги, сапфиры, рубины и изумруды можно купить остальной мир. А правда в чём? Мертвецам деньги не нужны… Они, как припарки, — опустив голову, Рана хохотнула и рассмеялась в голос — гадко, безудержно, некрасиво. — Она не в себе, отец. Ей нужен лекарь, покуда не поздно, — торопливо приблизился к королю Леголас. — Ты слышишь её речи, они бессвязны и пропитаны умопомешательством! — Леголас, не торопись, — вымолвил Владыка Леса и присел перед девушкой. — Много ль чудных идей здесь? — и аккуратно провёл указательным пальцем по напряжённого лбу Раны. — Мало, но одна другой краше! — вовлечённо оправдалась она. — Например, я до основания могу снести этот холм и сжечь дворец дотла, чтобы опалённая чёрным огнём земля корчилась в судорогах, и стоны боли разносились в закоптелом воздухе. Могу, но не сделаю. Меня останавливает ничтожная стена убеждения, которую она… кхм… которую я выстроила на рьяной, но непостоянной вере Единому. Я не смею умертвить Детей Эру! Как глупо! Слепо принимать за истину, что небесное божество, которое не показывается на глаза никому из живых, покарает меня, — девушка раздражённо фыркнула. — Я не в силах вас и пальцем тронуть, ибо она… то есть, я считаю вас прекрасными существами с чистым сердцем и не осквернёнными кровью врагов руками. Вы безгрешны, идеальны, сильны. Но лицемерны. Вы не подумайте дурного! Лицемеры, они везде! Куда ни глянь, один скрывает за весельем разбитость; второй безразличен, хоть в его нутре бушует страсть; третий добр к тем, кого уж записал в список врагов и готовится всадить нож им в спину, а четвёртый этих врагов убивает, чтобы, прикрываясь благим подвигом, искупить вину за совершенные злодейства. Пятый, шестой… Я буду перечислять вечно. Но больше всех — лгунов, что прикрываются «недомолвками». Мы врём в лицо, не желая, чтобы в наш мирок отчаяния заглянул чужак. Мы отказываемся и отказываем в помощи, ибо нет для нас наслаждения слаще, чем вкус собственных страданий в одиночестве. Мы любим жалеть себя, но ненавидим слабость! Трандуил степенно подошёл к окну и молча слушал перестукивания веток да далёкие завывания ветра в ущельях. Рану трясло. И, скорее всего, уже не от холода. Леголас не понимал, что с ней происходит. Перед ним сидела та же Рана — робкий птенчик, пытающийся расправить несуществующие крылья. Рана, чьего взгляда он боится и жаждет. Боится вновь увидеть отражение материнских глаз и разозлиться на несправедливый мир, отца и Тьму; увидеть старые кошмары, в которых лицо матери поглощали тени и пламя, а он, что прикованный, не двигался с места и следил за её смертью, как безжалостный убийца. А жаждет, потому что тоска по матери съедает его изнутри, светлые воспоминания о королеве Лаиринэль вызывают у него грустную улыбку и неприятную всепоглощающую пустоту где-то под рёбрами. И оттого в нутре его пылал огонь ядовитый — эльф видел Её в Ране и хотел быть ближе непреодолимо. «Карниалтэ не возрождение твоей матери и моей сестры. Девица, что забрела в наши края, не похожа на Лаиринэль. Ты хватаешь призрака, Леголас, оставь потуги поймать тень! Отпусти душу Лаиринэль, позволь ей обрести покой. А Карниалтэ… — всплыли в памяти вчерашние слова леди Лаирибэль. — Карниалтэ лишнее напоминание о ней». — В темницу её. Приказ отца возмутил и ошеломил королевича. Поймав — вдруг умоляющий и светлый — девичий взгляд, он подошёл к королю в уверенности, что переубедит его. — Отец, нельзя её в темницу. Ты погляди, не в порядке её разум. Запрём за решёткой — угробим невинную жизнь. Не она владеет собой, ей необходима помощь! — Одарим её свободой, помощь понадобиться каждому живому существу. Она не из тех, кто забывает обиды; она будет мстить тем, кто причинил ей боль, Леголас. А над ней издевалась сама жизнь.***
— Зачем? Удар. — Зачем? Стон. — Зачем? Удар… Провернув в решётке ключ, покинуть пленницу королевич не сумел. Он был обязан разобраться. Один из немногих раз нарушить приказ, но наконец понять, что с девушкой не так. Он скрылся с её диких глаз, якобы зашивая полотно одиночества, окутывающего Рану. В подземельях, кроме них — ни души. Ещё не изгладилось потрясение после побега гномов, а стражника, чей приказ — охранять девушку как зеницу ока, Леголас благоразумно отправил отдохнуть. Заняв позицию у стены, чтобы видеть Рану, но не попадаться в поле её зрения, королевич скрестил руки на груди и откинул голову на сырой камень. Десять минут он вслушивался в однообразную перекличку звуков, заглушаемую плеском лесной реки. Взывая к здравому смыслу, девушка кружила по крохотной камере и свирепо била ладонями в стены. Левая рука оставляла кровавые отпечатки, но Рана наверняка не замечала такой пустяк. — Почему ты вечно всё портишь? — взвыла она и истощённо сползла на пол. — Кто тебя за язык тянул? — Ты постояла за себя. Давным-давно следовало научиться. — Я умею стоять за себя! Но с королём подобное поведение недопустимо! Леголас непонимающе двинулся вперёд. Один и тот же голос — болезненно хриплый, замёрзший — произносил разные фразы с совершенно не похожей друг на друга интонацией, словно Рана говорила за двоих. — Ты не умеешь мыслить наперёд, Раночка. Как много чувств в тебе, как мало дум, — её руки потянулись к голове, пальцы ласково зарылись в волосы. — Не смей упрекать меня! — Рана яростно оттянула локоны, едва не вырывая их. — Ты раскрыла королю и принцу себя, ты обнаружила себя. Ты нарушила договор. — Они посчитали тебя сумасшедшей, что разумно. К больным относятся снисходительно, а это нам на руку. — Ничего нам не на руку! Мы заперты из-за тебя! — крикнула Рана. — А из-за тебя гнили бы в могиле, — тихо перебила другая. — Подумать только, принести жертву, и ради кого? Во благо гномам! А они бросили тебя. Не посчитали нужным спасать. — Помолчи! Эльф подошёл ближе, два шага отделяли его от решётки, но Рана точно ослепла — смотрела в противоположную стену и качалась, как осинка на ветру. — Ах, ну как же жалко! Как же ничтожно! Ты повторяешься, Раночка! Мне разонравилось злить тебя, потому что обида не распаляет тебя, она тушит. Вместо неудержимой ярости, я слышу «хватит» да «прекрати». Скука смертная! Тебе больно слышать правду, но ещё больнее принимать её за истину. Нет в тебе силы, ты слаба. Тебе кажется, что ты теряешь контроль надо мной? Расстрою тебя, ты его уже потеряла. И ты боишься. Не меня, конечно. Своих желаний, которые я воплощу в жизнь. Но когда мы обретём свободу, ты поймёшь, что водить дружбу со мной намного выгоднее лютой вражды. — Я уже не хочу свободы. Я просто хочу жить. Рана закрыла глаза, и в неровном свете факелов по её щекам полились слёзы, точно золотые реки, а после влажные рытвины служили печальным напоминанием о них. — Ты мертва, Рана. Рука жизни не коснётся покойника, даже если он восстанет из пепла. Ты помнишь? Ведь в мире, где есть солнце, для мертвых места нет. Девушка глухо взвыла, и лишь однажды вой печальнее этого добрался до слуха эльфа. В далёком детстве, когда вблизи дворца поселилась волчья стая, каждую ночь благодатную тишину прорезал заунывный вопль волчицы, потерявшей своих детёнышей. В груди у королевича мучительно заворочалась потребность помочь юной пленнице. Даже если это бросит на его королевское достоинство тень, помочь безотчётно. Бескорыстно. Он подошёл близко. Ближе, чем следовало. — Перестань, Ярниа, — всхлипнула девушка, не поворачивая головы к нарушителю её исступленного монолога. — Не-ет, Раночка. Я хочу, чтобы ты скулила. Хочу, чтобы ты признала свою ничтожность предо мной. Ты как пятая спица в колеснице. Где бы ты была, не поведи я тебя к реке в тот день? Извивалась бы в мольбах перестать испытывать нас на прочность. Ты бы кричала, прикованная двимеритовыми¹ цепями к стенам в подземельях Дишлуга, и твои ноги щекотали сороконожки, и крысы вонзали свои грязные зубы в плоть, откусывали бы её куски и царапали кости! А отец… он бы пользовался твоей близостью с душами Дёрьюлита. Грубые названия скоблили эльфийский слух, отчего морщился королевич. Речь другой — по имени Ярниа — пугала его. — Ты говоришь неправду. Ты не знаешь, что произошло, если бы мы не покинули Дишлуг, — отрицала Рана, заикаясь. — О, милая моя Раночка. Я знаю намного больше, чем ты можешь себе представить. И все странные, непонятные тебе познания, премудрости, что внезапно всплывают в твоём сознании, — мои! Ты не врала, что не прикасалась к Книгам с Тёмными Страницами, ведь, ежели ты спала, а твоим телом руководила я, не считается, верно? Одновременно с Раной эльф охнул. Что его ошарашило: запущенная болезнь девушки или её неосведомлённость в собственной близости к чернокнижию? Леголас не ответил бы — больно много вопросов появилось к этой особе. — Я видела записки Надхалура. В своё время он не сумел вобрать мощь духов, потому растил дочь как идеальный сосуд для их силы. Однажды он столкнул бы тебя в Дёрьюлит. С помощью тебя отец устроил бы Кровавую Резню. Я обезопасила нас, а ты смеешь думать, как изгонишь меня, неблагодарная девчонка! Уйду я, кто тебе поможет? Мать? Эльгвансиэ бросила тебя во младенчестве, как тряпичную куклу, у которой что-то оторвалось. Зачем ей дочка-нечисть! Эльронд? Он приютил тебя не из жалости, а в память о сестре. Он исправляет ошибку, которую допустил много лет назад. Гэндальф? Ты слепо доверилась магу, а он не единожды предавал твоё доверие. Знаешь, почему он был рядом? Следить за тобой — его самая главная задача, ибо Багровый Луч потопит мир в крови и страданиях, если его вовремя не перенаправить. Гэндальф не был твоим защитником, он надсмотрщик! А гномы, хоббит? Тут уж я насмеюсь вдоволь. Ты вообразила, что маленький полурослик из Шира спасёт тебя от черноты души? — другая мерзко расхохоталась. — Может он храбр и отважен, но хоббит покинул тебя, как и гномы. Лорд Тауберион? Ох, Раночка, меня воротит от твоих детских желаний нежности, внимания и поддержки! Ты готова прильнуть к груди каждого, кто приласкает тебя взглядом. Ты противна! Ты отвратительна от корней волос до последнего — незначительного — чувства, что рвёт твою грудь. Ты слаба! Ты похожа на сельскую девку, которую пустили по кругу пьяные вояки и бросили в грязь к свиньям, и она разрыдалась в тошнотворную смесь навоза, шелухи и сена! Ты одна! И ты привыкла к одиночеству, что следует за тобой по пятам, словно верный пёс. Чего стоит вечер, когда, пробравшись в кузню, ты выгравировала избранное имя на лезвии ножа, который в несколько тысяч лет старше тебя. А почему? Ты испугалась, что забудешь, как оно звучит и как пишется, ибо некому произнести его. Но старания наследить в истории канут в бездну безвременья, как и твоё никчёмное существование. — Хватит, — их шёпот слился воедино. Леголас просил Рану замолчать; Рана умоляла сознание покинуть её. — Пожалуйста, перестань. — Ты никогда не будешь жить по-настоящему, Раночка. Ты умерла, не сделав первый вздох! — Я не слушаю тебя, — девушка сдавила уши ладонями. Леголас безрезультатно звал её по имени. — Ты омерзительна. Взгляни на себя! Ты забилась в угол холодной темницы. Ты льёшь слёзы, трясясь от страха не увидеть завтрашний рассвет, и холод сковывает твоё дыхание, ведь доселе платье твоё пропитано ледяной водой лесной реки! Ты словно мышь, что высунула нос из норы и попала в когти дикого кота! — Нет, — руки её потянулись к вороту, оголили уродливый символ на левой ключице. Едва пальцы коснулись огрубевшей кожи, бесовской знак, походивший на рваный рисунок, побагровел. — Ужасна! — Нет, — со стоном Рана вонзала ногти в мясо, словно её мучил зуд, который не расчесать; зуд, посланный владыкой метки, из коей хлынула смоляная кровь. — Бесхребетна! И року твоему не позавидуешь — ты сосуд, источник. И ты не познаешь ни спокойствия, ни любви! Кто искренне полюбит Тьму во плоти? — Я не… я… Тьма… — Эльданирэ!