«Конец? Не бывает конца, не бывает начала. Мы движемся в этом потоке безвременья подобно опавшим листьям, дрейфующим по водной глади. Конец не наступит, даже если завтра небеса разверзнутся, и из раскола облаков выберется сам Владыка Тьмы. Ведь Темнота не властна над Пустотой», — один из майар Валинора.
Несколько низких, коренастых силуэтов сновали внизу, то скрываясь за скалами, то гуськом торопясь к какой-то известной им одним цели. В руках они несли маленькие свёртки или сундучки, содержимое которых приятно позвякивало в вечерней тишине. Как понял Леголас, гномы одаривали очередного гостя, нагружая его телегу или повозку с драгоценностями, пронесёнными по тайному ходу Эребора. Эльф с отстранённым любопытством следил за слугами нового Короля под горой — чудом спасённого во время Битвы гнома Фили — и силился в сумеречной мгле различить столь важную и знатную особу, к которой благосклонен правитель. Но тщетно, он слышал лишь похрапывание лошади да низкие голоса гномов, разрывающие идиллию песнопений ветра и треска тонких стволов сосновых саженцев. Эльф опечаленно улыбнулся. За пять долгих месяцев долина, соединяющая вновь оживший Дейл с Эребором, совершенно преобразилась. Рачениями матери и невесты молодого короля окрест Одинокой горы высадили молодые вечнозеленые деревца из не тронутой болезнью части Лихолесья, и с тех пор будто бы владычица Йаванна одарила милостью скудные горные земли. То там, то здесь проклёвывались тонкие стрелы лебеды, островками проглядывался неприхотливый мятлик, а прогалину, где сейчас разбили эльфийский лагерь, устилали молодые, ещё тусклые соцветия васильков. Беспрестанно долина шумела, шелестела и стрекотала, однако в тёмный час особенная тревога, точно туманом, укутывала природу тишиной. И сердце, замерев на пару мгновений, болезненно глухо стучало в горле. Виной тому чутка осевший со времен битвы курган — братская могила, где многие воины нашли последнее пристанище для своих тел. Курган, к весне облачившийся в тонкую мантию из белоснежных цветков, помимо воли притягивал взгляд и навевал скорбные раздумья, путал ровные нити мыслей и играючи переворачивал воспоминания. Много слёз впитал тот курган, и каждый цветок при восходе луны наклонялся ниже к сырой земле, выпивая влагу до последней капли. Из горя рождалась новая, хрупкая жизнь… Леголаса долго преследовали противоречивые умозаключения, что никакое несчастье не может нести исключительно зло: порой оно дарует и нечто хорошее, будь то мягкий намёк или суровый урок. Так или иначе, королевич не мог в полной мере насладиться спокойствием вечера вдали от празднества. — Напрасно выискиваешь ты её, сын мой. Коли Карниалтэ мудра, она не сунет нос во владения гномов. Отныне и впредь не ступит ее нога на северные земли, — король Трандуил, повернувшись спиной к перилам, коснулся плеча Леголаса. — Она умна, но действует необдуманно, — непринуждённо ответил эльф и покачал головой. — Она слишком юна для происходящего. — Ей давным-давно больше сотни, Леголас. Доколь удача благоволит Карниалтэ, она выходит сухой из воды, но стоит случаю нечаянно переменить направление, и девушка потеряет больше, чем всё. — А много ли она имеет, отец? И я, отнюдь, не про богатство, землю, знатную родословную… Её душу изо дня в день терзают предательства и ложь, и вскоре, я полагаю, от неё не останется ни единой крошки. Трандуил бесстрастно повел плечами и скользнул взглядом по чернеющей дали. Леголас пристыжено сцепил руки, неестественно распрямился. — Не питай ложных надежд, — преодолев минуту напряжения, продолжил нравоучения король. — Судьба разобьёт их, Леголас. Ведь судьба, поверь моему опыту, не что иное как молот, с немереной силой опущенный на наковальню, а наши грёзы о лучшей жизни — тонкий фарфор, который расколется от первого неосторожного движения, — владыка леса медленно наклонился к уху сына. — Мелкие черепки искромсают твоё сердце, ты захлебнёшься в потоке разочарования. — Давно ли ты обратился к пророчествам? — недовольно шикнул принц, отступая. Он вовсе не желал продолжать тяжёлый разговор. — Давно ли читаешь между строк книги душ незнакомцев? — Я знаю о девице, что взволновала твоё естество, предостаточно. Я сострадаю ей, ибо судьба Карниалтэ незавидна, однако и она не без греха, — король быстро перевёл дыхание. — Карниалтэ больна, мы оба понимаем это, хотя ты противишься принять. Она владеет собой лишь наполовину, и сколько бы ты не окружал её любовью и заботой, девушка продолжит источать опасность, — Трандуил осторожно тронул руку сына. Тот сдержанно отстранился. — Тебе не легко, я не смею давить на тебя… — Тебе не понять, отец. Твою любовь не пытались уничтожить, закопать так глубоко в землю, будто это что-то порочное, не достойное существования. Будто труп прокаженного, будто больной зверь… — Моя… Лаиринэль была дочерью вождя лесных эльфов. Дикая и хитрая, как лисица, она находила верный путь в перепутанных дебрях леса с закрытыми глазами. Не сидела на месте, всюду выискивала что-нибудь интересное. Орофер, твой дед, невзлюбил её варварские манеры. — Но он одобрил союз. Ваш путь проложен звёздами, и они до сих пор охраняют его, — Леголас мельком посмотрел вверх. — Однажды каждое сердце воссоединится со своей любовью. Твоё, Лорда Эльронда, всех, кто потерял возлюбленных в битвах или на тропе жизни. Однако моё не войдёт в список одарённых великой милостью… Рана покинула и меня, и север, гонимая угрозой кровожадной расправы. Я не отыщу её здесь, — Леголас бросил безнадёжный взгляд вниз и отвернулся. — Жаль, что наши сердца разбились, не успев соединиться. — Уверен ли ты… — Оставь, отец! Не говори о Ране, мне больно слушать твои расспросы. Побеседуй со мной насчёт гномов, первого в истории нашего союза гномьего празднества, куда пригласили эльфов, о музыке, их поведении. О чём угодно, не имеющем связи с Раной. — Гномье гостеприимство и учтивость по-прежнему оставляют желать лучшего, — тотчас увильнул король и продолжил как ни в чем не бывало. — Скажи на милость, сколько мы ожидаем Его Величество, Короля под горой? Что за дела нашлись у него, ежели он пренебрёг нашим ожиданием? — Очевидно, неимоверно важные, — односложно ответил королевич. — Маловато опыта он имеет в делах правления. Надеюсь, верные товарищи его научат. И все же, не в состоянии я уразуметь, отчего на трон посадили этого юного воина, а не знающего тонкости правления мудреца! — Престолонаследие у гномов — вещь сложная. — Мне известны их традиции. Ежели умерший монарх не произнес имя наследника и не оставил завещание, то им станет ближайший старший родственник-мужчина. По законам, королём стать обязывался Даин Железностоп, не прошепчи Торин на смертном одре имя своего племянника, — Трандуил удручённо вздохнул. — Доселе его политика меня прельщает, однако тайные замыслы я никак не разгадаю… Он реформировал условия договора о союзе, Леголас. Я был, по меньшей мере, ошеломлён. Владыка Фили настроен решительно, нет в этом сомнений, потому нам необходимо держать ухо востро. — Мы никогда не допускали гномов близко. Почему вдруг нарушим устои сейчас? — развёл руками принц. — Предчувствие меня редко подводит… Король Фили изменит прежнюю жизнь: в хорошую или плохую сторону. Нам остаётся наблюдать и некоторое время играть по его правилам. Лесного владыку перебили тяжёлые, чеканные шаги, и спустя мгновение на балконе-террасе появился гном в ритуальных доспехах и плотной синей мантии. Как угадывал Леголас, после коронации гномий правитель вынужден ходить в душном и громоздком одеянии до восхождения луны на середину небосвода. Напротив эльфов с непоколебимым спокойствием стоял незнакомец. Не тот воитель с пылким нравом, которого пленили в их владениях. Нет, гном изменился до неузнаваемости: волосы и бороду его собирали толстые косы с серебряными бусинами, отмеченными гномьими рунами; одну руку он держал на молоте, заткнутом за пояс, а второй фривольно поглаживал усы. И он щурился, хитро, враждебно, плутовски — ни чуть не пьяно после бурного-то празднования. Наоборот, он будто слышал их разговор, безошибочно понял смысл каждого эльфийского слова и победно скалился. — Благодарю за ожидание. Прежде, чем мы начнём серьёзную беседу, Владыка Трандуил, взгляни на одну интересную вещицу. Уверен, она очарует тебя и твоего сына, — Фили властно хлопнул ладонями, и слуга преподнёс ему узорчатый ларец на замочке. Тихо хмыкнув, гном отворил его и развернул содержимое к эльфам. Леголас неосознанно насторожился. Желанное сокровище лежало в паре футов от отца. Ожерельем до сих пор владели гномы, поддразнивая слабость эльфийского короля к сияющим предметам. Юный эльф не пожелал смотреть на украшение, из-за которого его отец регулярно терял самообладание. — Отныне оно твоё, — тихо и безрадостно возвестил король Фили. — С чего такая щедрость? — ощетинился Трандуил, готовый к новому разочарованию. — Не обольщайся, друг мой, — играя голосом, гном выделил последние слова. Какая заносчивая дикость! Ещё вчера они были едва ли союзниками, не имеющими письменного соглашения о принятии оговорённых условий, а сейчас этот выскочка братается с эльфийским владыкой как со старым знакомым! — Не я дарую тебе прекрасное ожерелье. А делаю это по милости странницы, чьё большое сердце скрыто за прочными слоями недоверия. — Каково её имя? — не без волнения вторгся в разговор Леголас. — Потребовала не упоминать. Быть может вы её знаете, быть может оно не даст вам ровным счётом никаких подсказок, — снова хмыкнул гном. — Она лишь просила передать, что добро — каким бы оно ни было — она помнит, и не желает оставаться в долгу, — Фили закрыл крышку и передал ларец недоверчиво отпрянувшему Трандуилу. — Правда, зло она тоже не забывала. Но мстительную цену отказалась платить, ибо каждый в этой истории пожертвовал чересчур многим. — Мой король, ты понимаешь, о чем он толкует? — с плохо скрываемым нетерпением прошептал Леголас. — Я думаю, незачем моему сыну присутствовать здесь. Мы будем вести разговоры, которые ему быстро наскучат, — не дожидаясь согласия собеседника, Трандуил кивнул молодому эльфу к выходу. Тот без промедлений сорвался бы с места, но вспомнил про отцовские наставления и чересчур уж чопорно оставил королей наедине. Король Фили проводил его странным взглядом. Со стороны Трандуилу почудилось, будто в прищуренных глазах гнома мелькнула… зависть.***
Леголас нашёл её у кургана. Девушка тихо плакала, покатые плечи её тряслись, а руки закрывали рот, не выпуская всхлипов. Лошадь сочувственно фыркала и настойчиво приближалась к страдалице, но та находила в себе силы сердито шикнуть на безвинное животное. Лошадь прижимала уши к черепу и недовольно била копытами, но быстро успокаивалась и делала новые попытки утешить хозяйку. Эльф долго наблюдал за ней издалека. В груди метался бешенный колючий шар, то и дело ускоряющий движение, — Леголас бездействовал, будто следил за мучениями девушки с бессердечностью наемного убийцы. Упорно пресекая порывы приблизиться к ней и разделить общее горе, королевич успокаивал сердобольную сущность тем, что Рана переживает столь сильное потрясение, возможно, впервые, и вмешиваться было бы непростительной ошибкой. На самом деле, он не представлял, как поступать правильно. Прежде Леголас надолго не задумывался о сердечной привязанности к любой незнакомой девушке, которая впоследствии может стать его спутницей жизни. Разумеется, если её кандидатура устроит отца. Но королевич не хотел торопиться ни с фиктивными браками, ни поисками единственного существа, с которым готов разделить вечность. Он думал о вещах насущных и не требующих отлагательств. Зато теперь, нос к носу столкнувшись с настоящей проблемой, избежать её решения он никак не мог. Леголас ясно видел их совместный путь и не отрицал его существования, однако открывающееся зрелище не давало ему покоя. Всякие ответвления, рождённые развилкой сомнений, однозначно не вели к счастливому исходу. Нынче трудности, казавшиеся легко преодолимыми, возвышались неприступной крепостью, и отбрасывали на эльфа чёрную тень. А он не смел отгонять нависшие тучи, ибо только под их мраком Рана не ускользала от него. — Последний месяц жители Дейла часто видят в долине одинокий зловещий силуэт. Он появляется в полночь из ниоткуда, а на рассвете уходит в никуда. Незваного в этих краях гостя пожелали застать врасплох, даже пригласили лихолесских охотников. Ни один не сумел поймать его, охотники вернулись ни с чем. Тогда люди проследили за силуэтом и почему-то оставили попытки узнать его личность. Они нарекли безымянную тень Полуночницей, что оплакивает погибших в битве, — пропел словно балладу Леголас. — Ты стала призраком. Едва ли десяток знает, кто скрывается под капюшоном. — Я не ношу капюшон будучи странницей у отрогов Эребора. Ночная тьма укрывает меня в разы талантливей, — воздух за её плечом двинулся. Холодок пробежал по позвоночнику и остановился под рёбрами, расширившись до болезненно большой льдинки. Рана ощутила дыхание эльфа около уха. — Укрывает, но не делает призраком. Ты нашёл меня, королевич, и ты в праве коснуться. Леголас мягко развернул девушку к себе лицом. Отражая невинное свечение звёзд, её глаза напоминали бездонные озёра, которые вот-вот выйдут из берегов. Слёзы дрожали на ресницах россыпью прозрачных кристаллов, и Леголас предугадывал: если они сорвутся вниз то разобьются на мельчайшие острые крупицы, соберутся в драгоценную пыль и с первым вдохом попадут в его тело и разум. Сломают преграды различий, уничтожат запреты и навсегда сотрут память о плохом, и эльф не сможет противиться сильному чувству — он уже не отпустит её, удержит подле себя наперекор предрассудкам. В поисках самообладания, Леголас ненавязчиво поправил ворот походной накидки, чтобы тот плотнее укрывал шею Раны, и наткнулся на брошь — простую, железную, грубую. Следом внимательнее осмотрел её от головы до пят. Рана выглядела хуже, чем после пленения двимеритом: ссутулилась, похудела. Одежда рваная, старая, подержанная. Руки подрагивали от холода, голод толкал её из стороны в сторону, как маятник. Но страшнее всего был взгляд — безжизненный и такой усталый, потухший. — Иди ко мне. Он просил. Не привлекал, не принуждал, понимая, что нелюдимая Рана всё равно не сдвинется с места. Но та без зазрения совести прильнула к нему, словно замёрзший детёныш к источнику тепла. Отрывисто выдохнула и несмело расслабилась, уткнувшись холодным носом в шершавую ткань на его плече. Леголас прижался щекой к жёстким запутанным волосам — теперь они пахли пылью, сеном, весенней прохладой — и шепнул пару по-эльфийски нежных и мелодичных слов. — Митрандир многое разъяснил моему отцу. Король не винит тебя, хотя доверия не питает. Эльфы не ополчатся против тебя без приказа, — он отпрянул, взглянул нервно, но убедительно в глаза. — Я помогу тебе, Эльданирэ, ежели доверишься мне. С неприкрытым испугом оглянувшись, Рана встала на носочки и чуть ли не вплотную приникла к острому уху эльфа: — Я верю тебе, как никому другому. Мой принц, ты не пойми неправильно, но я в помощи не нуждаюсь. Не теперь. Фили… Король Фили щедро одарил меня. Вдобавок солидной сумме золотом да серебром мне всучили несколько коробов с украшениями. Бедствовать я не буду. Найду тихий уголок и схоронюсь там до поры до времени. Схоронюсь, не потревожу иных мирян, не услышат обо мне более. Леголас отстранился. Звёздный свет в его глазах потускнел, будто туманом заволокло. Осмысливая услышанное, эльф нашёл ладони собеседницы, спрятал их в своих и с новой грустью осознал, что прошедшие пять месяцев Рана терпела чрезвычайно жестокие лишения. Кожа на костяшках огрубела, потрескалась, как первая корка льда на лужице; тонкие, костлявые пальцы неритмично подрагивали. Леголас поднес их к губам в отчаянной попытке согреть, однако вовсе не холод донимал Рану. Страх пропитал её нутро целиком. — Ты уйдёшь безвозвратно… — Я пришла проститься, — снова слезы застыли на ресницах. Рана содрогнулась, сгоряча вырвав ладони из нетребовательной хватки Леголаса. Отвернулась к кургану и притихла. — И попросить прощения у воинов, которым не повезло в тот день оказаться близко ко мне. У них, — девушка указала на могильник, — и у него. Я так виновата, Леголас! Кругом виновата. Не заслужили они такой судьбы, ну не заслужили! Из-за меня верные делу и слову воители погребены землей, но не должно безвинным гнить под кровавым покровом. — Я думаю, тебе известно, что Тауберион похоронен с почестями в ином месте, — повременив, негромко предположил эльф. — Конечно известно. Но не знаю, где в точности, потому ни разу не была у его могилы. Не слышит он мои молитвы, мой плач, потому злится, — Рана закрыла глаза. — Не знает, как горько и тяжело мне из-за назойливых мыслей о его безвременной погибели. Эльф потупился. Секундная злость окутала его тело судорогой. Сколько себя не переубеждал, Леголас не простил девушке смерть близкого друга, и от её раскаяния на душе становилось тошно. Закрадывалась в её печальный тон подозрительная неискренность, будто Рана до сих пор не осознала размера клетки, в которую загнала саму себя обращением к чернокнижию. — Я покажу тебе путь к эльфийскому захоронению, где покоится тело Таубериона, — он умолк, будто стремился выявить ложь в её взгляде, когда преисполненная безотрадной надеждой девушка воззрилась на него. — Я проведу тебя, лишь руку протяни. Рана не вымолвила ни словечка. Кивнула, порывисто коснулась его руки и застыла, испугавшись собственной резвости. Устало улыбнувшись, эльф предложил ей локоть, одновременно ухвативши поводья. Лошадка игриво навострила уши и, притихнув, легко последовала за королевичем Лихолесья. У Леголаса было достаточно времени, чтобы изучить пути к могиле друга, и хоть он впервые направлялся к ней с востока, безошибочно отыскал неторную тропу. Продираясь через гущу деревьев, ни Рана, ни её бойкая савраска не испытывали трудностей, оттого к назначенному месту они добрались быстро. — Сарх эзеллен, — вдруг прошептала Рана и замерла. В тот миг королевич потерял дар речи. Бывая в этой части Лихолесья, особенно тихой и печальной, он никогда не задумывался об истинном названии священной земли. Кладбище. Слово, обладающее необъяснимой мрачной силой, заставило его сущность умолкнуть и в тишине осмыслить глубину мерзкой ямы, куда рушится привычный мир. Кладбище Первых Детей Эру. Кладбище бессмертных созданий. Склеп его родни. Высвободившись из плена оцепенения, навеянного необъяснимым чувством одиночества, Леголас подтолкнул девушку к холмику, возвышающемуся в стороне. Он был усыпан побегами календулы. Рана говорила долго. Эльф не прислушивался к её плачу и молитвам, но от звука сломанного голоса его бросало в дрожь. Девушка извинялась, благодарила и прощалась с Тауберионом, точно он стоял перед ней живой и невредимый, и Леголас будто бы ощутил незримое присутствие друга. На краткий миг. После всё умолкло. Он подошёл к опустившейся на колени Ране, поднял её без сопротивления и повёл было прочь, но внимание спутницы привлекли белеющие статуи невдалеке. Она несмело попросила подойти ближе, дабы рассмотреть тонкую работу: две скульптуры эльфийских короля и принцессы, что живые, замерли в изящной простоте движений. Ладонь эльфа покоилась на эфесе меча, он смотрел строго, свысока. Эльфийка же ласково улыбалась, протягивая длинную руку навстречу пришедшим. — Кто они? — Первый король Лесного королевства, мой дед Орофер, погибший в Битве при Дагорладе. Отец настоял, чтобы его останки перенесли сюда, дальше от проклятой страны, и с честью предали земле. Я его не помню, только сказания да баллады о нем мне известны, — Леголас перевёл исполненный тоски взор на слушательницу и осторожно перебрал пальцами тёмные пряди, скрывающие острые уши девушки. — Рядом моя мать. Долгое время я винил в её смерти отца. Помню, они повздорили тогда, и мать сбежала с отрядом в лес. Сноровки и находчивости ей было не занимать, к тому же отец, привыкший к неугомонному нраву мамы, редко препятствовал её вылазкам. Поэтому сильного волнения её исчезновение не вызвало, ссора требовала от обоих уединения с собственными мыслями… В то время лихолесцы сражались с одиночными отрядами мордорских орков, которые сумели разбежаться после великой битвы. Огромные пауки ещё не докучали нам, потому встреча с ними стала неожиданностью. За нерасторопность воинов моя мать поплатилась жизнью, — поджав губы, эльф приложил ладонь к сердцу, коснулся холодных пальцев статуи матери и отвернулся, сосредотачиваясь на Ране. — Отца я простил, но себя за бездействие корю до сих пор. К чему я ворошу прошлое? Рана Карниалтэ, ты похожа на неё: как душой, так и лицом. Представь, что за мука и наслаждение смотреть в твои глаза и видеть тот родной золотой блеск, что я навеки потерял. Ты нежданное напоминание, ударившее в сердце без предупреждения. Однако ты не она, и твой взгляд влечёт меня не только из-за схожести с материнским. Он полон противоречий, и никогда нельзя быть уверенным, что знаешь, какие тайны прячутся за невинными взмахами ресниц. Что ни день тебя тревожат голоса, от которых не убежать и не спрятаться. Ты загнана в ловушку собственного разума, — он покачал головой. — Не представляешь, как сильно я желаю защитить тебя от помешанных действий, возымеющих неотвратимые последствия. — Зачем ты говоришь мне это, Леголас? — А разве ты не чувствуешь? Между нами есть связь, — эльф, склонив голову набок, заглянул в её глаза, беспомощно выискивающие на земле что-то необычное. — Судьба вновь и вновь сводит нас вместе. Я не слышу зова или крика, но нахожу тебя, когда ты на грани потери рассудка. Рана выпрямилась, изучающе прищурилась, как если бы в первый раз увидела принца Лихолесья, а следом лицо её разгладилось, и девушка тронула серебристую вышивку на груди эльфа. — Откуда взялось это чувство, королевич? Откуда взялось ощущение, что тебе одному я могу доверить свою жизнь? — тише шелеста листвы вопросила она. — Ой, как же скучно! Долго! И глупо! Я слушаю разговор двух хворых на голову или признание в любви всё-таки?! Сколько можно тянуть кота за… хвост? От внезапного крика эльфы одновременно выдохнули и инстинктивно пригнулись. Королевич немедля оголил кинжал, сделав шаг вперёд прежде, чем оценил противника. Выбравшись победительницей из неравного поединка с ночным мраком, к ним шутливо медленно приближалась сама Тьма. Полупрозрачное чёрное платье вульгарно облегало стройное тело; длинные рукава, разрезанные от локтя, плавно колыхались, однако в стоячем воздухе не нашлось и намёка на ветер. Тонкую шею и кисти украшали блестящие, как глаза испуганных животных, драгоценности, но они не сверкали столь ярко, как стрельчатая диадема с тремя острыми кроваво-алыми рубинами, которую без устали трогала Ярниа. — Спрячь лезвие и остынь, — сердито шикнула Рана, схвативши защитника за руку. — Ты её видишь, верно? Леголас незаметно кивнул, не упуская из виду смертельно-бледный кошмар, ставший явью. «О, Гильтониэль, пускай мы оба спим!» — Спите, как же! — фыркнула Ярниа. — Раночка, взгляни на меня и возрадуйся. Нет ничего более настоящего, чем я, — в доказательство она сорвала пару бутонов под ногами. Те тотчас увяли, рассыпавшись прахом. — Удостоверились, миленькие? — Нет, ты не можешь существовать. Не можешь ходить, не можешь дышать, не можешь улыбаться. У тебя нет тела. Я выдумала тебя, Ярниа. Ты в моей голове и за её пределы не выберешься, — бесстрастно проговорила Рана, но Леголас чувствовал испуганную дрожь её окоченевших пальцев, что цеплялись за рукав его камзола. — Твоя ошибка, Раночка, — её багрово-красные губы растянулись в ухмылке. — Опасно выдумывать что-либо, когда ты не в полной мере контролируешь свой разум. И когда по твоим жилам течёт сила, способная воплотить мечты и страхи в жизнь, — она подобралась близко-близко, что Леголас поморщился от запаха Другой — тяжёлого, камфорного, одурманивающего. — Я выжидала. Да-а, Раночка, когда на поле брани ты поддалась Тьме, я наконец высвободилась. И хоть не обрела зримую форму, сумела-таки добавить веселья. А ты, наивная, испугалась, что умертвила бедного Таубериона и других эльфов собственными руками? Так выдохни, это сделала я. Чтоб неповадно было, — пожав плечами, она оттолкнула Рану. — Ярниа… — Ах, принц Леголас, рада познакомиться лично, — разулыбалась Другая, беззастенчиво поднося холодную ладошку к его губам, буквально вырывая приветственный поцелуй. Мертвецкий озноб ударил каждую частицу тела, Леголас захотел отпрянуть, но ноги точно сковали колдовские цепи, тянущиеся в глубину земной тверди. Он что окаменел: не двигался, не дышал, и взгляд его помутился. — Мне не понять твой выбор, принц Леголас. Ты воротишь нос от первой красавицы Средиземья, — Ярниа ненароком погладила шею, пленительно пробегая пальцами ниже, по ключице и груди. — Но готов пасть на колени перед оборванкой, что шарахается от мимолётных движений, чьи куцые волосы спадают на лицо, а нос усыпан веснушками. Нет, её не назовёшь уродом, конечно нет. Но мы оба знаем, что она отчаянно пытается скрыть. Выродок, — ее угольно-чёрные — без белка, без радужницы — жуткие глаза влажно заблестели. — Любого выродка учуешь за милю. — Ты права, — эльф услышал ошеломлённой стон Раны, но не взглянул на неё. — В ней нет красоты подобной твоей. Она не совершенство. Нет. Но в отличие от тебя она жива. Её глаза сияют, искренняя улыбка искажает губы, она чувственно вскидывает руки и ищет того, кто увидит её душу и соберёт осколки внутри неё воедино. Рана настоящая, я вижу в её глазах свет, а твои безнадёжно-чёрные. Ты бездушная тварь, Ярниа, выращенная безумием, сотворённая безысходностью. Если есть среди вас выродок, так это ты. — Я все ещё её часть, что значит… — Ничего это не значит, — сурово припечатал королевич. — Ты — не она, она — не ты. Заруби себе на носу, выведи раскалённой иглой на запястье, но не забывай, что ты насмешливое подобие восставшего из могилы мертвеца. Потому что даже мертвец действительно жил, существовал, его сердце когда-то билось и волновалось, а ты лишь чёрный дым, что обрёл облик чудовища. — Многое ты знаешь, принц Леголас. Многое, но точно не всё, — зашипела Ярниа, оголяя неровные ряды острых клыков. — Наверное, в одночасье забыть такое будет сложно и больно. Но забавно. Облизнувшись, Другая схватила эльфа за волосы, придвинула его лицо к своему и, не давая опомнится, впилась в него поцелуем — глубоким, страстным, грязным. Рана следила, как длинный язык Ярнии изучает его губы, танцует во рту, и не могла ни отвернуться, ни помешать. Поражённая молнией шока, она — с беспомощностью связанной по рукам и ногам пленницы — роняла слёзы горькой ревности, взирая на их порочную близость. Леголас отшатнулся, но Ярниа держала крепко, не ослабляла хватку вплоть до того мига, когда эльф странно обмяк и оказался полностью в её власти. Тогда Другая, сладостно причмокнув, оттолкнула его, не особо заботясь, куда эльф упадёт. С глухим стуком голова королевича опустилась на промёрзлую землю. С его губ вязкими нитями стекала омерзительно-тёмная слизь. — Почему… Что ты с ним сделала? — Рана опрометью бросилась к эльфу, приподняла голову, прислушалась к медленному сердцебиению. — Леголас? Леголас, очнись! Ну же! — ни одно действие, обычно приводящее в чувство, не возымело успеха, потому Рана, что дикая кошка, изогнулась, ощетинившись. — Сучья дочь, почему он не открывает глаза?! — Не ори, гусыня дуроумная. И прекрати трясти принца, аки тряпку постиранную, — холодно бросила Ярниа. — Проснётся он, визг свой сведи на нет, пожалуйста. Нам пора, — она сжала плечо Раны. — Вставай, говорю! Что ты склонилась над ним, точно курица-наседка? Принц тебя все равно не вспомнит. Хотя, нет, вспомнит, но лишь то, что я посчитала нужным оставить в его воспоминаниях… — П-повтори, что ты сказала! Живо! — подгоняемая жгучей яростью, Рана рывком поднялась и со всей силы рванула подол платья противницы. Тот и не думал трескаться на лоскуты, ставя Рану в самое невыгодное положение: Другая легко перехватила её, сомкнув ледяные пальцы на горле. — Не. Ори, — раздельно прошипела она в лицо Ране, пахнув могильно-затхлым дыханием. — Мы уходим, Рана, покуда он не поборол наложенные чары и не вспомнил, что ты сотворила с его верным товарищем и другом. — Таубериона убила ты, — прохрипела Рана. — Правда? — якобы искренне округлила глаза Ярниа. — Попробуй доказать это воину, которого изнутри сжигает ненависть. Мановение руки, и я исчезну с его глаз, останешься только ты — беззащитная и глупая беглянка. Потому что, пожалуй, он прав. Я всего-то чёрный дым, что обрёл облик чудовища. В горле затвердел ненавистный ком. Нервно открывая и закрывая рот, девушка перестала царапать руку, мешающую дышать, и, как в лихорадке, схватила материнский медальон. — Запах мелиссы не спасёт. Ты уже не ребёнок, а я больше не плаваю в твоих полуночных грёзах, — промурлыкала Другая. — Не глупи, Рана, нет у тебя семьи, что пришла бы на помощь. Кому нужен выродок нечистой силы? У тебя есть лишь я. Я! Только Я! Ярниа зло дёрнула серебряную цепочку, насмешливо повертела украшение перед глазами девушки и погладила рисунок на лицевой части. Хмыкнула и бездумно отбросила медальон в сторону. Внутри закололо, будто с Раны живьём снимали скальп, попутно обливая голову кипящей водой. Медальон не столько служил болезненным напоминанием о матери, сколько щитом. Благодаря ему в эльфийских поселениях девушка была под покровительством Лорда Эльронда. Доказательство близости к семье Владыки Ривенделла. А ведь Эльронд давным-давно наказал не терять его… — Пусти, тварь! Верни, верни его! — потеряв опору, Рана рухнула на колени и слепо зашарила по земле. — Куда он упал?! Где он?! Щеку обожгла увесистая оплеуха, отчего в глазах закружились разноцветные звёзды. Рана медленно перевела дикий взгляд на Другую, и та впервые неуютно заломила руки в преддверии разрушительной бури. — Прекрати истерику, — как можно увереннее отчеканила Ярниа. — Ведёшь себя, словно дитя малолетнее. Тебе больно, тебе страшно, я понимаю… Но ты зашла слишком далеко, милая моя. Полюбив кого-то, ты не сделаешься счастливее. Ибо любовь — это мучительное наказание. Любовь слепа, — Другая ласково запустила руку в волосы Раны. — Он принц, так или иначе ему понадобится наследник. В твоих ли силах даровать ему дитя? Ах, как же я могла забыть… Ты бесплодна! — Замолчи. — Вы заигрались, за пару часов вы совершили огромную ошибку! Благо я успела её исправить, — Ярниа поставила девушку на ноги, отряхнула и поправила её одежду. — Твои чувства — фальшь, ибо мёртвые не чувствуют. А всё, о чем твердил принц Леголас — его фантазии, вымысел. Он тоскует по матери, а при взгляде на тебя эта тоска чуток утихает. Ты понимаешь? Рана кивнула, безуспешно сдерживая рыдания. Сумятица в голове мешала вернуть привычный, неизменный контроль над телом и эмоциями. — Моя маленькая, тебя используют, — Другая настойчиво вернула голову Раны в исходное положение при попытке взглянуть на недвижимого эльфа. — Я желаю тебе добра, я защищаю тебя от них, ты веришь? — Да, — всхлипнула девушка. — Они не достойны твоих слёз, только холодной мести, слышишь? Мы уйдём в тень, переждём ненастье. А после будем действовать осторожно, но ни за что не отступимся. — Я не хочу… — Ш-ш-ш, так будет правильно. Я тебе помогу, не брошу! Я с тобой и в огонь, и в воду, Раночка, — Ярниа улыбнулась, погладила её щёки. — Мы неделимы, верно? Ну-ка, повтори! — Мы неделимы. — Мы одно целое, — Другая пылко зашептала на ухо. — Мы… одно целое. — Навсегда, — удовлетворённо оскалилась Ярниа. — Н… навсегда. Мурлыкая и приговаривая, Другая потянула Рану за руку. Девушка, не сопротивляясь, последовала за ней. Но едва тень лесного полога укрыла их, обернулась. Ничего не переменилось, сознание не вернулось к Леголасу. Ярниа поторопила. Рана не успела вымолвить «прощай». Сердце раскололось на две части, и одна точно осталась с эльфом. Ране не требовалось причины, чтобы думать так — она чувствовала, ощущала.Но разве мёртвые чувствуют? Разве Смерть чувствует?