Наследница смерти

2943 год Третьей Эпохи

Девушка, укутавшись в непривычно тёплое одеяло, смотрела в окно, от скуки рисуя на нём узоры пальцами. Сон к ней не шёл; очутившись на пуховых подушках и воздушной перине, она совершенно не могла заснуть, ожидая, что вот-вот провалится на пол. Огарок свечи давным-давно иссяк, зашипев напоследок, и девушка осталось в тихой темноте — лишь слабый свет трепещущего фонаря пробивался через серое, грязное стекло. В очередной раз надув стремительно уменьшающееся от холода, белёсое пятнышко, она с забавным скрипом протерла уголок окошка, до которого могла дотянуться, и встревоженно воззрилась на другой конец улицы. Поздним вечером выли псы постоялого двора. Привыкшая к унылому скулежу девушка с болезненным трепетом услышала новый звук — далёкий и отчаянный писк котят. Сердце разрывалось от жалости, но разум приказывал сидеть недвижимо и ждать утра, авось не перемёрзнут до смерти. Кто же в глухую осеннюю ночь выберется на улицу? Оказалось, и такие дурёхи на свете живут. Но не шибко долго. Девочка, лет тринадцати, с лучиной осторожно выбирается из крохотного домика напротив. На ней короткая белая рубашонка, поверх — очевидно материнская шаль; тонкие ножки утопают в безразмерных валенках. Съеживаясь, она тихонько цыкает, переминается с ноги на ногу и зовёт громче, высматривая плачущих детёнышей. Ох, добрая детская душа! Шла бы ты лучше домой, маленькая! Котята пищат далеко, но громко и требовательно. Девочка не успокаивается, шагает прочь со двора, и в тот же миг вдоль заборчика срывается сгорбленный силуэт. Девушка закусила губу, не позволяя себе кричать, легонько постучала по стеклу. Глупая девчонка не обращала на неё внимание, не оставляя попыток найти бедных животных. Силуэт подбирается со спины, заученно закрывает громадной рукой несчастной жертве рот, а вторую лапищу беззастенчиво кладёт на маленькую, совсем детскую грудь. Девочка вырывается, сдавленно плачет, визжит, но горбатый держит крепко и, как призрак, скрывается с добычей в тумане за поворотом. Девушка прерывисто выдохнула, всколыхнув рыжие пряди, прилипшие к вспотевшему лбу. Псы гавкнули на подозрительные шорохи пару раз и умолкли. Котята больше не кричали: то ли вернулась мама-кошка, то ли подобрал кто да в колодец кинул. Она откинулась на спину, сладко потянулась и зажмурилась. Как же ей опротивел этот город, увязший в болоте распутства, продажности и воровства! Ну ничего, уже завтра начнётся её новая, свободная жизнь. Уже завтра она покинет грязные улицы и уйдёт далеко-далеко, ведь теперь у неё были деньги. Как мало нужно для счастья! Деньги, возвысившие её; деньги, подарившие шанс убежать. Деньги, приятно звенящие в руках. Деньги! Никакого нищенства! Деньги! Новая, чистая одежда! Деньги! Деньги! Деньги! Девушка хихикнула, морща конопатый нос от радостных мечтаний. Она бежит по золотому полю в голубом платье и смеётся, а ветер путает кудрявые рыжие волосы. Её ловит молодой высокий паренёк и кружит, кружит, кружит! Опускает наземь, хохочет, целуя в щёку, и вручает поводья. Две лошади нервно ломают копытами тонкие стебли пшеницы и вдруг встают на дыбы, точно ужаленные. Они бегут, очерчивают широкий круг, сужают его. Копыта стучат громко и близко. Пыль щиплет глаза, грохот свистит в ушах. Топот приблизился, и дверь в её комнатушку с треском открылась, а деревянный затвор переломился в щепки. Три громадины, толкаясь плечами, ворвались в узкий проход и, не сговариваясь, направились к ней. Не успела девушка вскрикнуть, как рот заткнули грязной тряпкой, от удушающего запаха которой заслезились глаза. Мужского запаха, который ни с чем не спутать. — Рыжая! — победно гаркнул один, туго завязывая тонкие руки за спиной извивающейся девушки. Для лёгкости мужлан одним махом перевернул ее и придавил голову коленом, что несчастная уткнулась носом в подушку и не смогла дышать. — Нож ищи! — зашипел второй, зажигая украденные свечи. — И деньги, драгоценности не забудь! Должно тут немного быть, остальное наверняка спрятала. — Нет ножа, — третий взволнованно шарил по ящикам и тяжело дышал. — А это что.? — звонко посыпались монеты, девушка глухо взвыла. — Тут серебряниками на нас троих хватит, да их на пальцах пересчитать — раз плюнуть. Ни золота, ни бриллиантов. Это наши обещанные сокровища?! Ну-ка, встряхни её, где богатства зарыла, ведьма! — Да подожди ты, — второй перевернул её на спину, схватил за подбородок и близко-близко к глазам поднёс огонь. — На меня смотри, дура! — прорычал наёмник, когда девушка зажмурилась, воя навзрыд. — Голубые… Её отпустили, притихнув. Всхлипывая, она попыталась забиться в дальний уголок кровати, но первый потянул её за лодыжку, перекинув через бедро. — Не зелёные, — заключил мужчина, шумно вдохнув через нос. — Служанка? — в ответ девушка поспешно закивала, наивно полагая, что покорность избавит её от участи бордельной девки. — Видите, за тридцать серебряников и продалась. — Ах, лиса! Ну хитра, хитра ведьма. И проворна! Снова ускользнула от нас, — истерично расхохотался третий наёмник. — Обманку придумала, дворовую рыжую подсунула, а мы, как дураки, повелись! — А дворовая-то неплоха, — осклабился первый, без обиняков задирая её ночную сорочку до груди. — Ночью поздней не угонимся за лисицей, так почему бы не отдохнуть? — И то верно. Отдых нам не помешает. А завтра уж с новыми силами по её следу пойдём. Никуда она от нас не денется. Поймаем в капкан эту… — второй произнёс какое-то отличительно некрасивое и грубое слово, после которого вся троица почему-то дружно разразилась смехом. — А этому добру не пропадать же даром! — Неэ! Ныа-а! — замычала дворовая, пинаясь и вертясь, как уж, едва её поставили в страшно неприличную позу, а развязанные руки прижали к трескучей оконной раме. — Вишь, как просит, — сплюнул на ладони кто-то из них. — Умоляет прям-таки! Она действительно умоляла. Но с каждым новым толчком она молила не о том, чтобы верзилы прекратили издевательства и покинули её тело, а чтобы пытка прекратилась. Их загребущие пальцы были повсюду: и внутри, и снаружи. Царапали, хватали, щипали, тянули. Их языки и зубы больно оставляли отметины на коже, и, шугаясь иного прикосновения, дворовая билась в окно, что раненая птица. В просвете запотевшего стекла виднелся фонарь, в котором догорала свеча, а под ним — изящная тень. Сморгнув пот, девушка прищурилась и различила ту странную девицу — да будь она проклята! — обратившуюся к ней давеча с необычной просьбой. Знай она, чем всё обернётся, трижды подумала бы брать деньги у этой подлой женщины! Служанка увидела её глаза — тёмно-зеленые, красивые, жестокие, безжалостные. Различила плотно сжатые, бледные губы. У неё действительно были рыжие волосы, но намного темнее, чем у девушки, кою по ошибке приняли за ту самую. Дворовая неистово забила кулаками в окно, прося о помощи. Та не двигалась, даже не дёрнулась! Наблюдала, нахмурив брови. Цокот копыт и ритмичный скрип повозки на мгновение превратились в единственное, что слышала и различала девушка, зажмуриваясь от накатывающей волнами боли и стыда. А когда с трудом разлепила веки, то увидела все тот же гаснущий фонарь. Не было ни повозки, ни незнакомки, по мучительному стечению обстоятельств так похожую на неё саму. Коварной незнакомки, использовавшей сильную нужду в деньгах служанки как способ избавиться от справедливого наказания. Дворовая не сомневалась, что ведьма заслуживала беспутной, грязной расправы, которую избежала по воле случая и которую учинили над ней — глупой, наивной служанкой. А где-то опять истошно запищали голодные котята…