«Любовь о времени не знает,
А время чувства презирает.
И вольно думу думать криво,
Что дýрно сказывать так мило
О чувстве гиблом и больном,
Что мы любовью назовём»,
— Ани, по прозвищу Буря, именитая поэтесса из заморской страны.
— А я что говорил? Не на тех напали, гады! Мы им и не такое покажем, с могильными клинками-то. Ух, призраки гнилые, на голову лихие, — донельзя счастливо бахвалился Пиппин, без конца хлюпая носом. — И Рана у нас не промах. Вон, её чудища — и исключения ведь не сделаешь: что нечисть поганая, что орки, к слову, не менее поганые, что волчары зубастые — все боятся, да так, что только пятки и сверкают, — хоббит говорил размеренно, можно сказать без прикрас, достаточно медленно — якобы торжественно. На самом деле, он изо всех сил старался не сбить дыхание и не расстроить шествие своей неосторожной заминкой, вследствие чего получить от непривычно строгого Гэндальфа порядочный нагоняй. — И правильно делают, — немногословно обронил Фродо. Все полчаса безвкусного и вялого завтрака хоббит провел подле Гэндальфа, без устали бурчащего про Рану нечто такое, что Бэггинсу совершенно не нравилось, и ещё кое-что, о чём он пока не мог судить по скудности обретённых познаний. То и дело из-под седой бороды слышалось: «та — Иная», «шельма, связи с Ней не ищет, как же», «то правда, у врага зеницы запрятала»… и прочее и прочее, что вызывало у Фродо неимоверно колючие мурашки, которые не так уж часто топтались между лопаток полурослика: бывало такое в юношестве, когда Бильбо только-только перевез племянника в незнакомый Бэг Энд, и пару раз приключилось во время путешествия в Ривенделл, когда их четвёрка попала в засаду сначала у Могильников, а потом и у Заверти. Сама Рана не очень-то бодро, но с внушающей трепет уверенностью шагала впереди и с правдоподобным интересом выслушивала бесконечные россказни Гимли. — Значится, Фили взаправду хочет выдать Рину Златогласку замуж? — Рана с подавленной злобой пнула бурый камешек, что подвернулся под ногу, и изящым движением сложила ладонь козырьком над глазами. Бесплодная равнина простиралась как на юг, так и на север, с востока её замыкал Мглистый хребет, увенчанный серебристой верхушкой Келебдила. Врата Мории были насмешливо близко — даже хоббиты чувствовали, что стоит куда-то свернуть, и они тотчас найдутся. Только вот, злосчастный поворот в заманчивое «куда-то» никак не попадался на глаза, а Врата всё так же чудились такой далёкой и такой недосягаемой целью… — Да-а, негоже, мол, королевне в девках засиживаться, — взбудораженная пылкость Гимли поутихла, он цепко оглядывался по сторонам и останавливался, дабы ничегошеньки не упустить в неизменной картине каменистого пустыря. — В сущности говоря, бабёнка каких поискать! Умней всяких советников вездесущих выискалась, и глазу-то как приятна: с какого боку не глянешь, сплошь первая красавица. Чудо чудное! Камня такого в сокровищнице не подберёшь, чтоб ей в сравнение подложить. А натура такая, что иной камешек сама себе подложит да в его блеске сиять начнёт, аки звёздочки ваши эльфийские. И поёт ведь, как поёт… истино Златогласая, — гном по-доброму щёлкнул языком, косясь на спутницу. — Недаром король Фили её в твою честь назвал, с имечком не прогадал — ух, характер! Своенравней тебя выйдет. — Я б за здорово живёшь с Риной Златоглаской дружбу свела, — напряжённо улыбнулась княжна. — Но в одном ты прогадал, сударь гном. Нет во мне таланта пения. Не досталось. — Отец мой сказывал, дескать, ни разу в походе не слыхал, чтобы ты песню какую завела. Как же верить, по-твоему, на слово? Быть может, ты и петь красиво умеешь, да шибко стесняешься. Рана глухо рассмеялась, отвлёкшсь от тяжкого поиска верного пути. — Уговорил, друг мой, на свадебке твоей спою! Не отнекивайся, на королевскую дочурку по-всякому глаз положил, — девушка отпрянула, когда ошарашенный гном развернулся, и наточенная секира металлически просвистела недалече ее бедра. — Разную чепуху твой язык мелит, хоть бы единожды нечто хорошее сказал! — подбоченился он. — Я ей дядька в четвертом поколении. Да и не первый мóлодец в гномьем государстве, дабы на юнице-принцессе жениться. — Любовь о времени не знает, — отстранённо промолвила Рана, печально и как-то стыдливо хмурясь. — А время чувства презирает. Гимли удивил её резким ответом. Рана неловко переступила с ноги на ногу. Ей всегда думалось, что в делах сердечных гномы просты как крестьянские лапти: в жёны берут наследниц побогаче, а замуж выходят за знатных толстосумов. Пожалуй, тут и кроется уныние её товарища? Воспылал страстью к деве непримечательной и бедной? Княжна тряхнула отросшими волосами. Нечего ей нос совать, куда не просят. И так каждый встречный грозится его откусить. Рана ненадолго подняла взгляд на серое, тоскливое небо, резко подсвеченное белым солнцем, и поворотилась к волшебнику: — Командуй привал сделать. Мне надобно отдохнуть пару минут, свериться кой с чем. Да и спутники наши на ногах еле держатся. Гэндальф со вздохом осмотрел чуть живых от усталости хоббитов, сутулого гондорца, лихолесца, одиноко перекатывающего камешек мыском длинных эльфийских сапог… Арагорн кивнул магу, соглашаясь с Раной, и тот позволил Хранителям краткий отдых. Рана тут же принялась остервенело копаться в походной торбе, для удобства отцепила излюбленный полуторник — единственное весовое оружие, прихваченное ею из Имладриса — и наконец вытащила аккуратную книжечку с дорогой обивкой из телячьей кожи. С долей любопытства наблюдавший за девушкой Пиппин вдруг вскрикнул и подскочил: — Да выпадут мои глаза, это та самая книжонка с картами! За неё старый Бильбо всё диву давался, говорил, мол, ему лучшего подарка на День рождения и не надобно… — Слушал бы ты старика Бильбо внимательнее, то наверняка понял, что та самая книжонка навеки потеряна в городе гоблинов, под Мглистыми горами. Вместе с теми вещицами, которые мы прихватили, когда под предводительством Торина Дубощита покинули Хоббитон, — её пальцы любовно пробежались по чётко вымеренным линиям карты Эриадора. — Пришлось восстанавливать каждые закутки по памяти, когда среди княжеских забот у меня появлялись минутки для тягучих дум о прошлом, — Рана по простоте душевной отхлебнула из переданной Сэмом баклаки и покривилась. Эльфийский мировур ей порядком опротивел. С тоской она глянула через плечо на Гимли. — Эх, господин гном, а той чудесной настойки больше не осталось? — Что за настойка такая? — встрепенулся Пиппин. — Нет никакой настойки! Кончилась, — с нажимом гаркнул Гимли. Его маленькие глаза сердито сверкнули в сторону Раны. — Пригрел пьяниц заядлых себе во вред, — тише добавил гном, подозрительно похлопывая по нагрудному карману. Девушка позволила себе короткую улыбку, которая тут же исчезла. Её накрыла сгорбленная тень Гэндальфа. — Нужно найти Сираннону до заката, иначе нам не сдобровать, — отрывисто проговорил он, как бы обращаясь ко всем, но истинно наседая на уши ей одной. — Полагаешь, я этого не понимаю? — Полагаю, не понимаешь, ибо у тебя на уме нечто такое, о чём думают разве что гоблины, орки и прочие грязные оборванцы. Вникал я и в их розмыслы, и в твои, так они мало чем друг от друга отличаются. Рана взглянула на мага холодно. Долго. Наклонив голову так, чтобы куцые пряди соскользнули с глаз. Выражение её лица приобрело угрожающую бессмысленность, что вмиг сделало девушку опаснее дикого зверя: даже его намерения возможно предугадать, но скрытые мотивы сумасшедших навсегда останутся непредсказуемыми. — Держи, — наконец она сбросила оковы ступора, брови её дёрнулись, а веки, будто от неподвластной усталости, отяжелели до безразличного прищура. — Бери! — Рана с силой прижала книгу к груди волшебника и шагнула ему за спину. — Веди Братство в одиночку, маг. Я больше не скажу тебе ни слова, ежели ты считаешь меня настолько неразумным и безответственным существом, что ставишь в один ряд с вражескими отродьями. Мне казалось, с той зимней ночи в Имладрисе ты поменял свое мнение насчёт моей гнилой душонки. Как видно, зря… Потому я тебя очень прошу, отныне не обращайся ко мне с какой-либо просьбой. Моё терпение тоже недолговечно, маг. Её гибкую тень проводили взглядом. Она ушла не далеко, но отдалилась несоизмеримо, ведь их союз Хранителей держался на единстве, которое окончательно треснуло по швам из-за ссор волшебника и княжны. Вот к ней подбежал хорёк размером в две с небольшим человеческих ладони, фамильярно забрался на плечо, и уже спустя мгновение Рана сноровисто взбиралась на щербатую скалу поблизости крутой балки. — Гимли, — тут же окликнула она с верхушки. — Поди сюда! Без лишнего ворчания гном поспешил к спутнице, полез было к ней, но княжна вовремя его остановила. Минуту другую поспорив — скорее в силу привычки, чем за правое дело, — оба скрылись за глыбой, и вскоре послышался радостный гогот Гимли. — Привратница! Она родимая! Пересохла, стало быть, а мы круги неведомо зачем наворачиваем. А у Ранки-то — нюх! — воздел палец вверх гном, вместе с тем поторапливая хоббитов. — Не вздыхайте по-мертвецки уныло, самую малость осталось. Приречная дорога подле русла стелится к Вратам, а после — уже дело десятое. Как мне старшины рассказывали, Привратница водопадом ниспадает со скал, так рядышком там, в отвесной стене, выдолблена лестница, что ведёт к Родниковой долине. А оттуда… Мерриадок, гоблинский ты сын, в другую сторону! Вон же Рана стоит, едва ли не рукой машет… Настроение отряда подпрыгнуло вверх, к отметке взволнованного нетерпения. Если верить господину гному, то ночная опасность отдалялась от Братства с такой же скоростью, с какой Хранители подступали ближе к заветным подземельям. Чёрная бездна уже не пугала. Лучше уж в пропасть сигануть, — думалось им, — чем слышать гнилое дыхание вражеских лазутчиков за спиной. Но радость, что ей свойственно, оказалась преждевременной, как бы не сказать, по глупости ранней и необоснованной. Иссохшее русло Привратницы нырнуло в балку, каменистую, сухую, унылую. Из-под сапог то и дело выпрыгивали раскрошившиеся красные плитки гномьей дороги. Редкие солнечные лучи били в спины, Братство, ведомое прибрежной тропой, свернуло к востоку. Вечер приближался. Местоположение Западных Врат Кхазад-Дума по-прежнему оставалось загадкой. Билл неожиданно заржал, нетерпеливо брыкнулся, отчего Сэм запнулся и нарёк верного жеребца красочными, но довольно обидными прозвищами. Пони, пропустив ругань хоббита мимо ушей, тронулся к воде. Эльфы тоже услышали слабую трель горного ручейка, разочарованно переглянулись. Леголас стоял к княжне ближе обычного, хотя за последние дни — Рана замечала — он завёл привычку быть к ней в непосредственной близости ещё чаще. Что девушке настойчиво не нравилось. Нечему удивляться, ощутимое присутствие лихолесца делало из благородной рассудительной княжны недалёкую истеричную дуру, жаждущую внимания. В основном принца, но немудренно, что его повышенный интерес порождал всеобщее любопытство. Рана шагнула вперёд, к вялой струе водопадика, некогда бившему с присущей горным рекам мощью и ниспадавшему бурным потоком со скал. Тело попробовало сопротивляться, секундная слабость подкосила колени. Девушка почувствовала, как спазмировалась диафрагма, но покорно приняла пустые фляги, чтобы помочь Мерри управиться с набором чистой воды. Чистая вода оказалась мутной, разила затхлостью и гнилью речных гадов. Гэндальф, вернувшись с разведывательной миссии — они с Фродо и Гимли проворно подобрались к Родниковой долине по отвесной лестнице — усомнился в необходимости иметь запасы именно такой, как он умно выразился, субстанции. В ответ Рана усомнилась, как не менее умно выразилась она, в необходимости его оценочного суждения, ибо иного источника поблизости не находится. Маг произнёс несколько непонятных, обидно звучавших слов-заклинаний. Рана парировала более понятными, но не сказать, что более приличными по смысловой составляющей, фразами. Выяснилось, что волшебник магическим путём чуток обеззаразил набранное мессиво бактерий, пыли и металлической примеси. Так же выяснилось, что Рана с чародеем больше не заговорит. И зря. Ярниа однажды сказала, что провидчество — исключительно полезная и обязательная в современных реалиях способность. Важна в основном для деятелей военного искусства, но и для мирян, — согласилась Другая, — сыграет не последнюю роль ближе к жатве. Тот единичный случай, когда Ране стоило прислушаться к своему гадкому отражению. Тогда, быть может, княжна сумела бы предугадать, что поджидает Братство у Врат. Решили зайти в долину с другого склона, ведь запруженная Сиранонна образовала в ложбине необъятное озеро, обогнуть которое имело смысл только с северной стороны — по узкой полоске тропы, ровнёхонько у Стены. Луна заглянула с востока, отразилась в опущенных глазах Хранителей и в мутно-чёрной, зловеще неподвижной поверхности озера. Рана замерла, не поставив занесённую ступню наземь. Бескрайнее болото, тихий ужас, таящийся в нём… Оно неподвижно, спокойно, но в глубине, в этой чёрной непроглядной глубине, рождается тихий звук. Стон, почти вой, отзывающийся колотой болью внизу живота, под ребрами, в грудине. К воде нельзя прикасаться. К ней нельзя подходить. Девушка, малодушно пятясь, ощутила, как тяжёлая ладонь легла на поясницу и толкнула вперёд. Боромир глухо попросил не наступать ему на ноги. Человек не почувствовал, не увидел — подсказало шестое чувство, вдали от дома неусыпно принюхивающееся к возможным врагам. Гондорец бросил на эльфа взгляд через плечо. Что он увидел в его тёмных, синих глазах, обращённых на Рану? Неприязнь? Злобу? Предупреждение? А может быть ревность? Ничего из перечисленного. Тогда-то Боромир понял, что в любовных делах эльфы — самые что ни на есть настоящие дилетанты, чья обоюдная ненависть является не чем иным, как крепчайшим связующим звеном. Ведь когда Рана отворачивается, Леголас исподтишка наблюдает за ней, а когда оглядывается девушка, отворачивается уже он. Влюблённые идиоты, — заключил гондорец, и его голову посетила авантюрная мысль. Проучить эльфа! Какой задор звучит в этой затее! Но тотчас Боромир вспомнил разговор с младшим братом, когда тому едва стукнуло шестнадцать. — Ты можешь играть, Фарамир, можешь сально смущать спутницу друга, за ради веселья вызывая его неприкрытую ревность, когда убеждён: это ненадолго, скоро их заманчивая интрижка рассеется на слухи и несбыточные надежды. Но не суй нос в ту мешанину, где и без твоего прелюбодейства трудностей хватает. Ты поймёшь, о чём я, когда столкнёшься с такой клоакой боли и привязанности. И Боромир понял, что столкнулся именно с ней, и решил больше не класть руку поперёк спины Раны. Потому что прочитал во взгляде эльфа неожиданную категоричность: «ты коснулся чужого, человек, ты посягнул на… моё». Гондорец вновь подумал о брате. Будь на его месте Фарамир, то наверняка вправил бы обоим мозги. Ан-нет, Фарамир бы «привёл их разумы к духовному согласию». Этот малый всегда был слишком дипломатичен в подборе выражений. Но Боромир не захотел вмешиваться. Эльфы… возможно, у них свое понимание любви? Сухая полоса тропы разрослась вширь. У самой кромки воды несгибаемо высились два дуба, стойко сносившие вязкое плескание тины у корней. Леголас, протиснувшись вперёд, коснулся коры одного пальцами. — Эрегионские дубы… — Да-а, милостивый принц. Эльфы Эрегиона высадили дубовую аллею у тракта, связывающего их с морийскими гномами. В те времена меж вами не лютовала вражда, — с укором заметил Гэндальф. — Никогда не слышал, чтоб этот союз докончили гномы, — глаза Гимли сверкнули. — Быть может, потому что твои сородичи мастера перевирать историю, гном? — Да уж нет, ведь первыми сказочниками были и остаются твои родственнички, эльф! — Полно вам спорить. Я зря надеялся, что как члены Братства вы забудете об отзвуках давней вражды, свидетелем коей никто из вас не является. Хватит вам оскорблять мою… наивность, — Гэндальф, отворачиваясь, глянул на Рану. Та устало опустила голову. — Лучше развьючьте Билла. В Морию ступим налегке. Сэм ахнул. Пони жалобно взвизгнул. Рана присела подле второго дуба, сгорбилась. Не знала, кому сочувствует больше: хоббиту или его верной животинке. Арагорн поднёс ей две пузатые сумы. Меховые плащи, теплая хоббичья курточка, волшебная поварёшка Гэмджи. В первой — ни крошки еды, во второй чуть погуще: эльфийского хлеба хватит денька на два, солонины и того меньше, зато «корешков да ягод», — со слов Гимли, — до самого Мордора. Рана потерла лоб. Еда в торбах и вода в их баклагах имели поразительную способность быстро исчезать. Она перевела взгляд на озеро. Показалось, что сонное движение на глубине раззадорилось. Силы небесные, пускай показалось! Гладкая, отшлифованная временем стена засветилась витиеватым узором, привлекая всеобщее внимание. В том месте, где маг касался каменного монолита, появились тусклые полосы, будто нитки, ведомые невидимой иглой. Вскоре искусное полотно засияло на стене звёздным светом. Врата нашлись! В самом верху аркой изгибалась эльфийская надпись и концами упиралась в кроны дубов. Под аркой виднелись молот и наковальня, коронованные семью звёздами, а меж дубов искрилась звезда, от которой расходились ясные лучи. — Чтоб я провалился, это эмблема Дурина! — заголосил Гимли. — Символ Эрегиона, — прошептал Леголас, и звук его голоса сладкой песней разнёсся над озером. — И звезда Феанора, величайшего из эльфов! — провозгласил Гэндальф, притронувшись к восьмилучевой звезде. — Сразу мы не заметили Врата, ибо рисунок, друзья мои, сделан из итильдина, проявляющегося при лунном свете и звучании древних эльфийских слов. — И что же тут написано? — Мерри воодушевлённо посмотрел на лихолесца как на главного представителя эльфов в их компании. — Эта надпись на староэльфийском, маленький хоббит, мне незнакомом, — покачал светлой головой он. — …Врата Государя Мории Дурина открывает… м-гм… заклинание, друг. Скажи и… войдёшь, — прищурившись, прочла Рана и недовольно нахмурилась. Чем именно вызвана её немилость, никто не знал, но Хранители глубоко прониклись её воинственным настроем. — Что это значит? — привстал Пиппин. — Заветное слово может знать исключительно друг, господин Перегрин, — разъяснил маг. — У Ворот этих нет ни замка, ни запоров, так что именно заклинание поможет нам открыть их. — Но эти слова того… забыты ведь, — с лёгкой тревогой вклинился Гимли. — Мне известно, Врата редко закрывали и на этом самом месте стояла стража. Но если они и были закрыты, то изнутри гномы легко их открывали. А Балин, мой родич, о нашем приходе, так и так, ни сном ни духом. Кто ж нам поможет? Гэндальф тихо пробормотал что-то про старого гнома и уже громче добавил: — Только мы сами, господин гном, только мы сами поможем себе. Я постараюсь открыть эти Ворота… — Постараешься? — рявкнул Боромир. Рана вжала голову в плечи и покачнулась. — Так ты не знаешь заклинания? Ты же говорил, что прошёл Морию насквозь! — Ты сомневаешься в моих словах, сын Верховного Правителя Дэнетора? — прогрохотал маг. В озере что-то всколыхнулось, девушка схватила человека за руку. Тот поумерил пыл. — Я спускался в неё из долины Черноречья, там где расположены Восточные Врата, к коим мы и держим путь. Изнутри, как заметил Гимли, на ворота достаточно надавить, и они тотчас откроются, а снаружи — сам видишь. Так вот, заклинание мне известно, должно быть оно затерялось в моей памяти. — И что же нам делать? — заунывно спросил Пиппин, усаживаясь на камень. — Ты можешь побиться головой о Врата, авось откроются, а мне нужна тишина и отдых от глупых вопросов, иначе мы не попадём в Морию до полуночи, — и, не слушая взволнованный шепоток, маг зычно проговорил сложные для перевода на всеобщую речь слова. Ворота не сдвинулись, хотя рисунок на них мигнул и потускнел. Гэндальф выдержал минутку ожидания, встряхнулся и более тихим, но страшным голосом приказал вратам открыться. Снова и снова, на всех языках и наречиях маг повторил свою магическую просьбу, но ни одна фраза не стала волшебным ключом, отворившим бы непреклонные ворота. Рана с полуприкрытыми глазами вслушивалась в далёкую перекличку волков. Перебирать торбы она ненадолго бросила: кто знает, не ровен час они пойдут на попятную. Как кто-то приближается она услышала по скрипению камней под подошвой; поняла, что это небезызвестный эльф, как только он бесшумно опустился наземь рядом с ней. — За мной должок на… извинения, — негромко начал он. — Как и за мной. Очередные, — Рана тяжело выдохнула. — Мне действительно жаль, что на твою долю, королевич, выпала участь выслушивать мои скверные слова про лесного Короля. Я не имела права. Уж точно не я. Она взглянула прямо, остро, но невнимательно. По ее лицу бродили тени. В глазах отражался свет итильдина. Леголас не без изумления подавил дрожь под рёбрами, расправил плечи, оперся локтем о бедро. — Мне с первого дня знакомства стоило вести себя, как подобает наследнику эльфийского трона, — с нарочитыми важностью объяснился он. — Он бы точно не стремился затронуть душу княжны таким мерзким методом. Семья — последнее дочегоможно дотронуться в ссоре. Но упорноя жажду причинить тебе… боль. Прошло почти восемьдесят лет, а потребность моя не утихла, наоборот… — Не утихнет, — пробормотала она. — Никогда не утихнет. — Поговаривают, — в пустоту сказал он, — гибель эльфов есть случайное стечение обстоятельств. И ты виновата не больше королей, отправивших своих воинов на бойню. — Ты в это веришь, милорд? — Хочу верить. Рана закусила губу, поникла. Леголас вживую разглядел её внутреннее истощение, и вдруг почувствовал, насколько устал сам. Устал не от долгого пути, вечного напряжения, неподъемной ответственности и подстёгивающих сзади опасностей. Он устал быть рядом с княжной, слышать её изломанный голос, скандальные препирательства. Но больше всего он устал от осознания, что всё вышеназванное перешло со ступени невыносимого на желаемое. Они затихли. Молчание обрело голос, говорило вместо них и говорило необычайно складно, красиво и точно. Вот только эльфы, вопреки их утончённой и восприимчивой натуре, оказались необыкновенно глухи. — Ты ведь знаешь его обладателя? — чудилось, что прошло не меньше двух часов, прежде чем эльф обратился к ней. — Знаешь, чей медальон? Рана сделала странное движение губами. Оголила передние зубы; по ним, ощупывая, скользнул язык. Княжна потупилась, кукольно оттопыренными пальцами тронула эмаль и крошечую скважину. Знал бы ты, Леголас, что ключ от медальона надёжно спрятан в кисетике, в поясной сумке, которую по обыкновению имели при себе все особы женского пола, отправляющиеся в долгие — и короткие, к слову, тоже — путешествия. Однако… отпираться уже бессмысленно? — Он принадлежал Эльгвансиэ. Позади кто-то из хоббитов шаркнул по камню. Эльфы не вздрогнули. С замиранием Рана следила, как лицо собеседника озаряется осознанием. — Эль? Рана безмолвно кивнула. — Но зачем? — Ты не отличался в Ривенделле благосклонием, королевич, — как бы невзначай, с укором, напомнила она. — Не видела резона давать тебе новые поводы для ненависти и расстройства. — Как он оказался на окраине Лихолесья? — Наверное, я потеряла его, когда второпях бежала с севера. Он посмотрел исполобья. Так проницательно, что Рана поёжилась и отвернулась к неспокойному озеру. Бесшумные волны накатывали на прибрежную дорожку так же медленно и плавно, как взгляд лихолесца скользил по лживым чертам её лица. Тёмная вода слизывала с суши пыль, смаковала грязь и утаскивала на дно особо неразумных многоножек. Рана (на уровне гораздо глубже, чем каузальное мышление) догадалась: он видит её враньё, видит насквозь, ибо тот, кто обладает знанием, есть тот же ясновидец, просто не обладающий мистическими, зачастую в корне противоречащими законам высшей магии способностями. — Возьми, — эльф потянул серебряную цепочку. — Не стоит, — княжна мягко коснулась его ладоней, требовательно отняла их от медальона. — Это семейная реликвия, на которую я не имею прав, — непреклонно отозвался Леголас. — Тогда пусть она станет мирным договором между нами. Полно нам ссориться. Верно? — кроткая улыбка скользнула по её губам. Рана приувеличенно быстро опустила руки, тотчас занимая их бессмысленным копошением по карманам и земле. Эльф намерился сказать что-то серьёзное или возразить, но в который раз пронзительно взвыл волколак. Показалось, твари приблизились не меньше, чем на несколько лиг. Рана услышала нервный всхрап Билла. — Ещё эта лужа проклятущая! — доселе тихое бурчание Боромира переросло в яростный рык. Что было сил (с дури их нашлось завидно много) он бросил солидных размеров булыжник в чёрное озеро. Вязкая вода бесшумно проглотила возмущение человека, хлюпнув напоследок. Рана поднялась, вперив недвижимый взгляд на расползающиеся от середины плёса круги. Встревожило её то, что камень утонул на четыре фута ближе к берегу. Леголас встал позади. Рана плечом ощутила тепло его груди и, вопреки всеобщему треволнению, расслабилась. Она вспомнила это чувство, сравнимое разве что со свежестью горного воздуха, тёплым прикосновением рук и терпким шлейфом запаха целительных трав. Принц Лихолесья на её стороне. Как тогда — в эльфийском лагере, за день перед Битвой за Эребор. — Нужно отворить Врата, — удивительно спокойно обернулась она. Леголас безмолвно наблюдал. — Как угодно. Оставаться тут нельзя, — перетряхнув торбы на предмет ненужного, Рана затянула шнурки; передала сумы эльфу. — Очень уж интересно. Как угодно, говоришь? Маг заклинание вспомнить не может, чтоб двери, лихо их подери, разломать. Маг! И заклинание! — Попридежи, Боромир. Этот маг способен одним словом обратить тебя в толстого жаба и засунуть твой длинный язык глубоко тебе в зад. А вторым — вынудить тебя надуть самого себя через то же место, куда будет всунут длинный язык, дражайший мой друг! А посему… — Друг… — серебристым звоном разнелось эхо голоса Фродо. — Друг! — бешено вскрикнул Гэндальф, подпрыгнул, захохотал. — Конечно! Болваны, сказочные болваны мы! Заклинание — друг, проще пареной репы. То-то и оно, что от большого ума глупые осчеки! Мэллон! Звезда Феанора вспыхнула, как сухой хворост от одной искры. И с тихим шелестом погасла, разъединенная створками, что плавно распахнулись в стороны. Из непроглядной темноты прохода повеяло плесенью и усыплённой, но чуткой до нарушителей опасностью. Рана выдохнула. Не сдвинуться. Впереди таится пещерное зло, позади — подводный ужас. Испуганное ржание Билла наседает на уши, стук копыт бьёт набатом. — В шахту, — твердо приказал Леголас. Рана слышит всплеск. — Что такое? — Арагорн подтолкнул Мерри, подозрительно прищурился. — Предчувствие. Предчувствие редко обманывает. А вот запаздывать ему случается часто. Слишком часто. Фродо вскрикнул. Рана, наконец, отмерла. Но подводный ужас оказался быстрее. Время лихорадочно дрогнуло. Секунды побежали наперегонки, полуночные неприятности сменялись одна за другой. Зеленоватое щупальце изобиловало подобием гибких пальцев, которые так крепко схватили бедного Бэггинса, что когда Арагорн под корень перерубил хищный отросток, безжизненная культя повисла на ноге хоббита подобно цепкому плющу. Рана наступила на неё, а полурослика швырнула к Вратам. Обрубок дёргался под подошвой. Как очутилась в воде, Рана, хоть убивай, не поняла. Рывок. Безвоздушье. Удар. Рёв. Тысячи рук оплетают предплечья, ноги, шею. Вспомнился Дёрьюлит. Зимний солнцеворот, ночь Юула, как назвали то эльфы. Привязанный к ноге камень тянет на дно. Чёрные когти царапают грудь. Духи вопят, кусаются. Им нужна кровь. Они требуют жертву. Как тогда, Рану вытянули из пучины, тряхнули за шкирку, поставили на ноги. Кашляя и отплёвываясь, она оперлась о дубовый ствол. Только б дыхание перевести! — Снова ты воюешь с водной стихией? — перекрикивая гул, что вырывался из глотки озерного чудища, Арагорн широким взмахом отсёк сразу два ненасытных щупальца. — В пещеру, полоумный, — простонала девушка, утягивая распалившегося воина назад, дальше от озера. Только от присосчатых гибких выростов так легко не укрыться. Скрип. Треск. Рану сбивает с ног дубовая ветвь. Эхо удара. Крики. Потусторонний вопль. Арагорн где-то близко. Повсюду брызги, щепки и тина. Запутанные в узел шупальца бьют человека в спину. Ритмичный стук, смешанный со стенанием древесины. В ушах вой волколаков, рёв подводного стража. Рана пригибается, закрывает голову от осколков камней. Она видит тёмно-синие глаза. Вспомнил? Неужели он всё вспомнил? В тёмно-синих глазах плещется, как монстровы щупальца на мелководье, давнишнее чувство. Эльф протягивает руку. Эльф спасает. Эльф защищает. Леголас снова на её стороне. На его шее медальон уже совсем не загадочной Эль. Рана находит в себе силы бежать, пока чудище ломает волшебные двери гномов. Рана хочет окунуться в его объятия, как только что окунулась в гнилое озеро. Рана хочет задохнуться его запахом. Потому что он протягивает руку. Потому что в тёмно-синих глазах плещется, как монстровы щупальца на мелководье, страх. Привязанность. Боль. Отчаяние. Западные Врата Кхазад-Дума с грохотом закрылись.