Celestial Bodies / Небесные Тела

      Когда и проект, и Гилдерой Локхарт наконец-то навсегда ушли из его жизни и коридора (хотя ядовитый запах его ужасного одеколона все еще мерещился), Ремус предался лучшему сну за последние месяцы. Он проснулся отдохнувшим и довольным, наслаждаясь тихой музыкой, звучащей через стену, и потянулся в лучах полуденного солнца, проникающего через окно его спальни, как ленивый кот. Сегодня у него нет никаких дел, и он планирует насладиться днём в полной мере.       Он приготовит себе нормальный обед и побалует себя теплым купанием в ванне, а позже, когда он оденется и побреется, а ещё немного подстрижется, он доберется до квартиры Сириуса и постучит в дверь.       — Секундочку! — кричит Сириус с другой стороны.       Через мгновение дверь распахивается, и Ремуса встречает веселая, солнечная улыбка.       — Ремус, — говорит он, — какой приятный сюрприз!       — Наконец-то я закончил критиковать эту ужасную книгу, и я подумал, что пора, наконец, принять твое предложение по критике твоего творчества, — шутит Ремус.       Сириус тут же отходит в сторону и приглашает его войти.       Планировка квартиры Сириуса — зеркальная противоположность его собственной, но по сравнению с довольно простым, выдержанным в земных тонах интерьером Ремуса, Сириус заполнил всё пространство красочным искусством, эклектичными безделушками и забавной мебелью. Его гладкий современный диван теплого томатно-красного цвета, и Ремус не может удержаться от ухмылки, когда заходит внутрь.       — Вау… — протягивает Ремус, удивленно оглядываясь вокруг, — Наши квартиры практически идентичны, только твоя намного круче.       Сириус смеется.       — Твоя квартира вся бежевая, Ремус?       — К сожалению, да. Боюсь, что самое яркое, что у меня есть — это несколько завядших комнатных растений, склонившихся на пороге смерти.       — Ничего не могу с собой поделать, меня тянет к ярким цветам и красивым вещам, — говорит Сириус, легонько сжимая плечо Ремуса, когда тот проходит мимо него на кухню. — Я должен показать тебе свою студию. Я выбрал эту квартиру только из-за вида, на самом-то деле.       — Хорошо, что я не поменялся квартирами, когда миссис Фигг съехала, — улыбается Люпин, наблюдая, как Сириус берет два пива из холодильника, — иначе ты бы не переехал.       Сириус ухмыляется и откупоривает пробки, затем передает ему бутылку.       — Ты флиртуешь со мной, Ремус?       Люпин краснеет, делая быстрый глоток, прежде чем ответить.       — Я просто рад, что ты получил то, что хотел, вот и все.       — О, конечно-конечно, — протягивает Сириус, снова нахально ему подмигивая.       Итак, Сириус проводит его по маленькой квартире, указывая, какие картины висят на стенах, и рассказывает различные истории о своих безделушках, и Ремус смеется с ним так легко, как будто они знакомы уже много лет.       Они допивают свои напитки, и Сириус ведет его в свою студию. Он не соврал насчет вида. Они живут всего на третьем этаже, но отсюда виден весь район, включая живую зелень парка через дорогу с его распускающимися цветами и яркие розовые вишневые деревья, цветущие в лучах весеннего солнца. Ремус почти жалеет, что не поменялся квартирами — это было бы идеальное место для чтения.       Сириус приносит обеденный стул, чтобы Ремус сел на него, а сам опускается на пол, чтобы покопаться в своих, казалось бы, беспорядочных стопках картин, но, видимо, в безумии Сириуса все-таки есть какой-то порядок. Он знает, где что лежит, и для Ремуса не стало сюрпризом, что Сириус на самом деле прекрасный художник. Люпин ни в коем случае не эксперт, но он знает, что какой-никакой вкус у него есть, а фигуры и пейзажи на картинах Сириуса непонятным образом манили его своими мягкими оттенками. Он не смог бы объяснить или описать это ощущение красноречиво — все, что он может выдать, что имеет хоть какой-то смысл, это «Ой, какая прелесть!» и «О, мне очень нравится эта».       По правде говоря, он потрясен талантом Сириуса. Рем даже завидует — не своему новому другу, а рыжеволосой девушке, взирающей на смотрящего сонными зелеными глазами, смуглокожему мужчине с растрепанными черными волосами и длинными пальцами на клавишах пианино, великолепной блондинке с каскадом полевых цветов в заплетенных волосах. Все модели Сириуса — потрясающе красивые люди, и Ремус чувствует себя в этой комнате в окружении этих очаровательных лиц так же неуместно, как и в своем дешевом костюме во французском ресторане вчера вечером.       — Помнишь, ты говорил, что ты мой должник? — спрашивает Сириус, наблюдая, как Ремус перелистывает стопку холстов, прислоненную к стене. — За то, что помог тебе с тем книжным засранцем?       — Конечно! Проси все, что захочешь, — взволнованно кивает Ремус, — Я приду и приготовлю тебе завтрак, куплю тебе упаковку пива, схожу за твоими художественными причиндалами, что угодно.       — Я тут подумал… Ну, у меня скоро выставка, и я тут поразмышлял… Не попозируешь ли ты мне?       Ремус смотрит на Сириуса, медленно поднимая брови.       — Позировать для картины?       — Ага.       — Я?!       Сириус ухмыляется:       — Да, ты. Что скажешь?       — Ох, не знаю, Сириус, — Ремус отводит от него свои широко раскрытые глаза и возвращается к картинам. — Я не… Я не совсем такой… — говорит он, протягивая холст. Мужчина на картине привлекательный, кареглазый и темноволосый, голый, за исключением белой простыни, накинутой на нижнюю половину его тела, пока он лежит в постели. — Я никогда не смогу так выглядеть.       — Ты будешь удивлён, узнав, кто изображен на картине, — пытается успокоить его Сириус и берет холст из рук Ремуса. Он встает и пересекает комнату, чтобы убрать его в маленький шкаф.       — Бывший? — спрашивает Люпин.       — Ага, — пожимает плечами Сириус и закрывает дверцу шкафа. — Мы закончили отношения на… плохой ноте.       — Оу. Извини…       — Да все в порядке. Ты не мог знать. Так ты сделаешь это?       — Попозирую ли я для тебя?       Сириус снова смеется:       — Да! Давай, твое лицо сейчас в такой позиции, в которой легко поймать свет.       — У меня слишком большой нос, — корчит рожицу Рем.       — Твой нос просто очарователен! — возражает Сириус, и Ремус на мгновение задумывается над этим, ухмыляясь и пожевывая нижнюю губу. — Кроме того, — продолжает сосед, — светлый оттенок твоих глаз поражает; то, как твои темные ресницы ложатся на скулы; твои веснушки… Ух, ты просто мечта художника!       Чувствуя, как краснеет, Ремус не может не задаться вопросом, есть ли в коллекции красок Сириуса именно такой оттенок красного омара.       — Ладно! — соглашается он, принимая комплимент, и Сириус с удовольствием хлопает его по спине. — Когда ты хочешь это сделать?       Сириус ухмыляется, кокетливо приподнимая бровь.       — Сделать это?       — Ты понял, что я имею в виду! — восклицает Рем, румянец на щеках становится еще отчётливее.       Сириус снова смеется:       — Когда бы ты ни был свободен. Мы можем начать хоть сегодня, если хочешь.       — Прямо сейчас?       — Конечно, — говорит Сириус, пожимая плечами, — Я сегодня свободен весь вечер, а ты?       — Да, думаю, у меня нет никаких планов…       — Отлично! Я пойду переоденусь в свою одежду для рисования и сразу вернусь.       — Я должен что-нибудь делать? — уточняет Люпин.       — Хм… — Сириус оценивающе проходится по нему взглядом, постукивая себя по подбородку, — У тебя есть белая рубашка на пуговицах?       — По-моему, нет.       — Ты можешь надеть одну из моих. Она будет свободной, но так даже лучше. Я хочу сделать портрет по пояс, — поясняет он и исчезает в другой спальне. Через минуту Сириус возвращается с рубашкой и оставляет Ремуса одного, чтобы тот мог спокойно переодеться.       Когда они оба переоделись и вернулись в студию (Сириус в тех же до боли знакомых отвлекающих трениках), художник устанавливает мольберт и краски и пытается придумать позу для Ремуса, сидящего на том же стуле, что и раньше, наклоняя его голову так, чтобы свет солнца идеально ложился на глаза и волосы, или поворачивая туловище так, что поза кажется неловкой и неестественной. Ремус шипит, когда солнечный свет попадает на его очки, и снимает их, чтобы протереть глаза, но тут Сириус неожиданно протягивает руку, хватая его за запястье, чтобы удержать его на месте.       — Что? — спрашивает Ремус, но Сириус лишь молча смотрит на него. — Что я сделал?       — Ничего, ты просто… Сделай так снова?       — Что сделать?       — Посмотри вниз, а потом снова вверх на меня.       Ремус так и сделал. Он посмотрел вниз на свои руки, через мгновение моргнул и медленно поднял взгляд, прямо в глаза Сириуса. Он ничего не говорит, но от напряженного, пристального взгляда Сириуса ему хочется прикрыть глаза и прижаться к парню.       — Вот так… — тихо шепчет Сириус, — Отложи очки в сторону.       Сириус отпускает его запястье и начинает расстегивать первые несколько пуговиц на рубашке. Ремус задерживает дыхание, глядя на то, как кончики пальцев Сириуса касаются его ключицы, и постоянно напоминает себе, что сейчас не время делать какие-либо движения. Но боже, как он хочет… Хочет почувствовать рот Сириуса на своем собственном, хочет, чтобы он продолжал расстегивать пуговицы, хочет, чтобы он коснулся его голой кожи, хочет снять с него эти греховные треники и поглотить его целиком…       Вместо этого он остается на месте, позволяя Сириусу держать его подбородок и располагать его лицо так, как ему нравится.       — Вот так, — наконец говорит Сириус и делает паузу, поджав губы и потирая бедро Ремуса чуть ниже подола его шорт, после чего возвращается за мольберт и садится на табурет. — Постарайся сидеть как можно неподвижнее.       Оставаться неподвижным в течение часа оказывается не так-то просто, но Ремус старается изо всех сил, несмотря на то, что все еще чувствует щекотку пальцев Сириуса на своей шее и тяжесть его руки на своей ноге, и то, насколько теплой и широкой она была, даже в ту долю секунды, когда рука находилась на том месте. Ремус знает, что означают эти едва уловимые прикосновения, что Сириус тоже чего-то хочет, хочет его, и это практически все, о чем Ремус может думать в течение всего часа, который Сириус провел, рисуя его, раскрасневшись под его пристальным взглядом. Я точно поцелую его после этого, думает про себя Ремус, и его растущее желание, кажется, заставляет время двигаться еще медленнее.       Но к концу их сеанса кто-то врывается в квартиру Сириуса без стука, выкрикивая его имя. Вздохнув, Сириус извиняется и откладывает кисть, встает и выходит из комнаты.       — Чувак, я же просил тебя стучать, прежде чем входить в квартиру, — слышится голос Сириуса из гостиной.       — О, извини, не знал, что ты рисуешь… — отвечает мужчина. Ремус выходит из комнаты, неловко потирая затылок, и сразу же узнает в этом человеке пианиста с одной из картин Сириуса. Мужчина бросает взгляд на Ремуса и ухмыляется, а затем лукаво переводит глаза на Сириуса. — …Рисовал ли?       — Да, я рисовал картину. Ничего такого. Ремус — просто мой сосед, — объясняет Сириус, оборачиваясь к Ремусу, стоящему в дверях. Это не ложь, но что-то в этом заявлении укололо Ремуса в самое нутро. Может быть, он неправильно понял Сириуса. В конце концов, он совершенно не похож идеальных людей с других картин Сириуса. Люпин вдруг начинает задумываться, не спрятана ли у Сириуса коллекция картин с отвратительными троллями. Не то чтобы Ремус считал себя уродливым, просто… средним, обычным. А Сириус был определенно не его уровня. Глупо было даже думать об обратном.       — Извините, что отвлекаю, но я просто схожу с ума, — говорит парень, вскидывая руки в воздух. — Мне нужна помощь!       Сириус, вздыхая, поворачивается к своему другу:       — Ладно, блять, Джеймс, дай мне минутку. Садись и успокойся, — говорит он, жестом указывая на диван.       Парень — Джеймс — опускается на диван, а Сириус отходит к Ремусу, закатывая глаза.       — Прости, — говорит он и, хмурясь, хоть и с улыбкой, смотрит на Ремуса, пока ведет его к входной двери. — У Джеймса, очевидно, какой-то кризис. Мы можем закончить работу завтра?       — Конечно, — соглашается Рем и возвращает очки на лицо. — Когда я должен прийти?       — Можем обменяться номерами? — спрашивает Сириус, доставая свой мобильный, — Я напишу тебе.       — Хорошо, — Люпин соглашается, но ему кажется, что между ними что-то резко изменилось.