***
Он молится, чтобы его не втянули в какую-нибудь грандиозную шутку, когда они рука об руку идут по тротуару к галерее. Конечно, у Ремуса нет причин думать, что намерения Сириуса отличаются от того, что он говорит — похоже, он действительно нравится Сириусу, в конце концов, им весело вместе, они часами разговаривают и смеются, и, честно говоря, это было больше, чем просто рисование и секс. Вечер прохладный и свежий, солнце начинает клониться к горизонту, а вишневые деревья в полном цвету. Душистые ветви свисают над их головами, образуя уютную маленькую арку из сладко пахнущих розовых и белых цветов, по которому идут лишь они вдвоем, и Сириус крепче прижимает к себе Ремуса. — Я знаю, ты нервничаешь, — тихо говорит он, легонько подталкивая Люпина локтем, — И я это понимаю. Но вряд ли кто-то из твоих знакомых будет здесь сегодня вечером. И ты, вероятно, никогда больше никого из них не увидишь. Я имею в виду, кроме Джеймса. И его невесты Лили. И его родителей, которые практически вырастили меня. И некоторых других моих друзей… — Ремус резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и Сириус немедленно съеживается от собственных слов. — Прости. Я знаю, по моим словам, так дофига людей. Но тебе действительно не нужно беспокоиться ни о ком из них. Они видели мои работы и знают, кто я. Честно, они даже вряд ли удивятся. Ремус слегка фыркает и поправляет очки, когда они подходят к двойным дверям галереи. В витрине висит большой плакат с именем Сириуса, написанным крупными жирными буквами внизу, и названием его шоу — «Небесные тела», но большая часть плаката — одна из его картин с изображением Ремуса. К счастью, думает Ремус, это одна из тех, где его все, что нужно, искусно прикрыто его собственным бедром. Сириус, обыкновенно будучи джентльменом, открывает перед ним дверь и, положив руку ему на спину, ведет Ремуса в галерею. Люпин поднимает голову и оглядывает большое пространство, уже бурлящее от активности. Несколько официантов несут подносы с шампанским и необычными закусками, порхая среди растущей толпы болтающих гостей. На стенах висят десятки красочных картин, в том числе портреты его друзей, которые Сириус нарисовал ранее, и, конечно же, портреты обнаженного тела Ремуса — и хотя это само по себе является уникальным причудливым ощущением, добавьте к этому улыбающихся гостей и выражение их удивления, а также тот факт, что все эти картины выставлены на продажу… что ж, Ремус, по понятным причинам, в некотором шоке. Сжимая его руку и переплетая их пальцы, Сириус тянет его за собой и знакомит со своим агентом Олимпией Максим, впечатляюще высокой француженкой с гладкой, вычурной черной стрижкой, и женатыми владельцами галереи Фрэнком и Алисой Лонгботтом, что никак не выделяются из толпы, но оба несказанно рады встретиться с Ремусом, которого Сириус представил как свою «невероятную музу». Все они очень дружелюбны, и Ремус ведет как можно больше вежливых светских бесед и отвечает на любопытные вопросы каждого, но, к счастью, Сириус, кажется, интуитивно чувствует его нервозность и прерывает последний разговор, чтобы поговорить с другими, особыми, гостями. Они находят Джеймса в толпе, и Ремус наконец знакомится с великолепной Лили — которая, по скромному мнению Ремуса, кажется слишком умной и здравомыслящей для Джеймса — и его родителями, Юфимией и Флимонтом, которые, как объяснил Сириус, взяли его к себе, когда он ушел из дома подростком. Они оба крепко обняли Ремуса, как будто он уже член семьи, Юфимия несколько раз поцеловала его в щеки. Они встретили и других друзей Сириуса — Питера и Мэри, Доркас и Марлин. Ремус не смог удержаться от улыбки, несмотря на то, что его обнаженное на картинах тело было выставлено на обозрение всем этим людям — они такие теплые и добрые, будто не способные его осудить, и Ремус по-настоящему рад, что в жизни Сириуса так много хороших людей. Быстро поцеловав Люпина в лоб, Блэк отделяется от толпы, чтобы смешаться с другими гостями и поблагодарить их за присутствие на выставке, а Ремус бродит один, чтобы наконец по-настоящему рассмотреть все картины. Раньше он не понимал, что все они соответствуют одной теме, но когда он подходит к каждой и читает крошечные таблички, то обнаруживает, что у всех у картин есть особые названия, такие как Supernova, Eclipse и Nebula. Его позы, так и выбранные палитры оттенков, кажется, отражают эти названия. Его несколько раз останавливали люди, спрашивая, не он ли изображен на картинах. Всем им он отвечал «да» с застенчивой улыбкой, и был немного ошеломлен, когда посетители говорили, что Сириус идеально воспроизвел его образ. Однако есть один человек, который, кажется, довольно недоволен всем этим сборищем — симпатичный мужчина с каштановыми волосами и глазами, Ремусу даже показалось, что он его где-то уже видел. Он стоит один, скрестив руки на груди, и смотрит на Aurora (поразительное произведение, выполненное в зеленых, синих и пурпурных тонах, совсем как северное сияние) с гримасой на лице. Его глаза на мгновение отрываются от картины, чтобы поймать взгляд Ремуса, смотрящего прямо на него. Люпин отворачивается от него и поправляет очки, но его, к сожалению, уже заметили. — Прошу прощения, это не Вы изображены на картине? — спрашивает незнакомец, подходя ближе. — Э-э… да, — неохотно говорит Ремус, — Хотя, похоже, Вас они не впечатлили. — Нет-нет, они довольно хороши! И ничего против вас лично, конечно, — уверяет его мужчина, — дело просто в том, что… Ну, я раньше встречался с Сириусом, так что это немного… сложно. — Оу… — Меня зовут Карадок, — говорит он и протягивает Люпину руку. — Ремус, — отвечает парень, принимая рукопожатие, — Я… да, когда мой мозг собрал всю эту информацию воедино, думаю, что видел картину, где вы были изображены. Карадок лишь фыркает: — На самом деле он написал несколько моих портретов. Дай угадаю, вы вместе меньше полугода? — Я бы не сказал, что мы вместе, но… да. — Извините, что говорю это, но он, вероятно, наскучит вам в скором времени, — легкомысленно отмахивается Карадок. Ремус хмурится, глядя на свои ботинки, но назойливый парень продолжает: — Художники так непостоянны! Всегда в поисках своей следующей музы. Бросил меня ради женщины, а потом был с ней всего месяц. Мы были вместе два года, и он все еще не хотел связывать себя обязательствами. — Да, ладно… Я ничего не жду от Сириуса. Мы просто друзья. — Друзья, которые трахаются, — он отвечает со знанием дела, многозначительно глядя на Рема, — Ты можешь продолжать говорить себе, что для тебя в этом нет ничего серьезного, но я знаю, какое влияние он оказывает на людей. Он веселый и обаятельный, и он заставляет тебя чувствовать себя хорошо. Он заставляет хотеть больше внимания, но, когда ты, наконец, попросишь об этом, он заберет все обратно и уйдёт. Ремус краснеет и отводит взгляд в толпу, чтобы найти Сириуса — его нетрудно заметить с его ростом и громким, лающим смехом. Он в другом конце комнаты, ухмыляется и касается руки элегантно одетого пожилого мужчины. — Слушай, это вообще не мое дело, — говорит Карадок, пожимая плечами, проследив за взглядом Ремуса, — Просто предупреждаю вас. В любом случае, было приятно познакомиться с вами, Регис! — Вообще-то, Ремус. И я не нуждаюсь в ваших предупреждениях. — Тоже верно. Тогда увидимся! — Карадок машет рукой и поворачивается на каблуках к выходу. Кипя от злости, Ремус хватает бокал шампанского у проходящего мимо официанта и осушает его в два глотка, прежде чем поставить пустой бокал на стол и направиться в уборную, чтобы прийти в себя.***
— Что означают маленькие красные точки на картинах? — спрашивает Ремус, когда они снова встречаются в толпе. — Они сообщают всем, какие картины были проданы, — объясняет Сириус, беря его за руку и кивая через комнату, — Видишь пухлого пожилого мужчину с усами? Это мистер Слизнорт. У него огромная коллекция эротических произведений искусства. Твердил и твердил о том, как ему нужна Penumbra, и заплатил за нее смехотворную сумму денег. Он, кстати, гетеросексуал, так что это, безусловно, о чем-то говорит. Ремус чувствует, как еще один теплый румянец щекочет его шею от осознания, что люди действительно так сильно хотят видеть его голую задницу в своих домах, пока Сириус продолжает: — А вон та пара? Альбус и Геллерт. Супер-геи и супер-богатые. Они всегда на этих выставках. Я немного пофлиртовал с каждым из них, и они купили аж две штуки! Ты можешь в это поверить? — Сириус весело смеется, а Ремус лишь улыбается, смотря вниз на их соединенные руки. — Что-то не так? — спрашивает обеспокоенный Сириус, — Ты выглядишь так, как будто только что услышал плохие новости. — О, на самом деле ничего особенного, — лжет Ремус, достаточно хорошо осознавая, что слова того шатена глубоко проникли в суть всей его неуверенности. — Я просто… Я встретил Карадока, вот и все. — О нет… — тяжело вздыхает Сириус, поднимая голову, выискивая того парня, — Он все еще здесь? Что он сказал? — Я думаю, он ушел, но в основном он говорил, что я тебе скоро надоем, и ты перейдешь к следующему человеку, который попадется тебе на глаза, — с губ срывается грустный смешок, пока Ремус смотрит куда-то вдаль. Сириус закатывает глаза: — Ремус, послушай меня. Карадоку просто грустно из-за того, что мы расстались. Он хотел от меня большего, а я не был готов остепениться. Это было много лет назад, и он до сих пор не может смириться с этим. Это не имеет значения, ясно? Ничто из того, что с ним случилось, не имело никакого отношения ни к тебе, ни к нам. Ты мне действительно нравишься. Хорошо? — Хорошо, — Ремус кивает, но не может избавиться от ноющей ненависти к себе, которая прячется в глубине его мозга, ожидая, чтобы наброситься на него в такие моменты, как этот. Сириус успокаивающе гладит Ремуса по спине, и он собирается сказать что-то еще, когда женский голос окликает его сквозь толпу людей. — Ремус! Люпин замирает. Его глаза расширяются от ужаса, когда он смотрит на Сириуса, наклоняющего голову, чтобы оглядеться вокруг Ремуса и как следует рассмотреть приближающуюся женщину. Люпину не нужно оборачиваться, он узнал бы этот голос где угодно, но теперь его поймали, и прятаться бесполезно. Он начинает медленно оглядываться со смущенной улыбкой на лице, молясь буквально о любом вмешательстве, чтобы выпутаться из этого — отключение электричества, вторжение инопланетян, внезапное ограбление произведений искусства, — но ему не повезло. Он должен встретиться с ней лицом к лицу. — О… привет, мам, привет, пап. — Знаешь, — начинает его мать с дразнящей улыбкой, указывая на одну из картин, — твоя задница выглядит точно так же. Ничего не изменилось с тех пор, как ты был в подгузниках. Идеальный маленький персик, правда, дорогой? — спрашивает Хоуп, поворачиваясь к мужу. — О, боже мой, ма-ам! — Не смущай мальчика, — говорит его отец, хлопая его по спине, и Ремус чувствует, что его лицо уже покраснело, как свекла. — О, не стоит смущаться, милый. От этих картин захватывает дух! — мама подходит ближе и заключает Ремуса в теплые объятия. — Значит, ты, должно быть, знаком с художником? — Эм, да, — говорит он, прочищая горло, прежде чем кинуть извиняющийся взгдяд на Сириуса, который был нехарактерно тихим на протяжении всего этого разговора. — Это Сириус Блэк. Сириус, это мои родители, Хоуп и Лайелл. — Приятно, наконец, познакомиться с вами! — приветствует их Сириус, пожимая руки, — Ремус много рассказывал мне о вас. — Это забавно, — ухмыляется Хоуп, снова переводя взгляд на своего сына, — Он знает о нас, а мы даже не знали, что у тебя есть парень! — О, эм… это не так. Он не мой парень… — бледнеет Ремус, пытаясь объясниться, когда Сириус, стоявший рядом, вдруг оживляется: — Подожди, мы не встречаемся? — Мы встречаемся? Я думал… — О, Хоуп, посмотри, что ты наделала. Ты поставила их обоих в тупик, — шутливо говорит Лайелл, затем протягивает руку, чтобы взъерошить волосы своего сына. — Он бы не нарисовал тебя таким, если бы вы не были вместе, — говорит Хоуп, пожимая плечами. Её внутренний художественный критик сейчас определенно выходит наружу. — Для меня очевидно, что между художником и его музой существуют какие-то сильные чувства. Цвета, которые он использовал, тонкие мазки краски, выражение твоего лица, Ремус, и то, как ты позируешь. Даже название этой коллекции говорит нам всем, что он думает о тебе. — Моя мама — художница, — тихо смеется Ремус, но его улыбка не достигает глаз. Он искоса смотрит на Сириуса, который уже смотрит на него в ответ. — Хоуп права, — говорит Сириус, переплетая их пальцы, — Мы никогда не говорили о наших отношениях, но я думал, ты знаешь. Не сказал бы, что я склонен к нежностям, — он подносит руку Ремуса к губам, чтобы нежно поцеловать тыльную сторону. — Эти картины, конечно, не имеют ничего общего с нежностью, — замечает Лайелл, поправляя свои очки. Ремус не может сказать, смущен ли он так же, как и сам сын, или просто издевается, но подозревает, что все-таки последнее. — Ремус, сердце мое, я знаю тебя, — продолжает его мать, — Ты всегда унижаешь себя, думая, что не заслуживаешь хороших вещей, когда они приходят к тебе. И это неправда! Ты хороший мальчик, и ты явно нашел кого-то, кто очень высокого мнения о тебе, — говорит она, улыбаясь Сириусу, — Наслаждайся этим. Позволь себе это. И, ради всего святого, приведи его как-нибудь на ужин! — Да, Ремус. Позволь себе это! — соглашается Сириус, поднимая брови. Ремус снова улыбается, на этот раз искренне, и закатывает глаза. — Все это довольно мило, может быть, мы купим что-нибудь, чтобы повесить на каминную полку! — поддразнивает она, когда муж утаскивает ее прочь. Ремус стонет и поворачивается к Сириусу, утыкаясь головой в грудь более высокого парня. Сириус только смеется и обнимает его одной рукой. — Твоя мама очаровательна. — Моя мама невыносима. — Так ты это называешь? «Невыносима»? — фыркает Сириус, — Ну, ты должен ее послушать. Она умная леди. Ремус наклоняет голову, сокрушаясь: — Мои родители видели меня обнаженным на картине! Сириус целует его в макушку и, отстранясь, сказал: — Да, и мне жаль, что ты смущен, но они, похоже, не испытывали ничего, кроме гордости за тебя. Тебе до смешного повезло, что у тебя такие родители. — Ты прав. Так и есть. — И она была права во всем. Я тебя просто обожаю, и мне нужно, чтобы ты забыл все, что сказал Карадок, потому что он патологический лжец, который по сей день преследует мой аккаунт в Instagram. Знаешь, ты больше, чем просто моя муза. Ты веселый, умный и чертовски милый. Ты заставляешь меня чувствовать себя так… хорошо, таким неописуемым образом. Я просто… ты мне действительно нравишься. Ты действительно чертовски нравишься мне. — В самом деле? Но я не… Я не Карадок, не Джеймс и не любой из тех других прекрасных людей, которых ты нарисовал. Я просто… Ремус. Обычный, среднестатистический Ремус. — Ты мне нравишься, потому что ты — это ты. Ты отличаешься от всех, кого я когда-либо знал, и это комплимент. Кроме того, ты должен больше любить себя. Просто посмотри на эти картины, — говорит Сириус, обводя рукой комнату, — Ты сногсшибательный! Все до единой картины были проданы сегодня вечером. Эти люди так восхищались тобой! — В самом деле? Все они проданы? — Все, кроме одной. Сириус подводит его к последней картине, и Ремус внимательно смотрит на нее — «Moonlight», как назвал ее Сириус. Это первая обнаженная картина, выполненная в нежно-голубых и серых тонах. — Интересно, почему эту картину не купили, — размышляет вслух Ремус, — На самом деле она — моя любимая. — Моя тоже, — соглашается Сириус, сжимая его руку, — Вот почему я отказал всем, кто думал её купить. — Ты что? Почему? — Она не продается. Я хочу повесить ее в нашей спальне. Ремус осоловело моргает: — В нашей? Сириус поворачивается к нему, мягко улыбаясь, и берет обе руки Ремуса в свои: — Ты переедешь ко мне, Ремус? Я был бы безумно счастлив, если бы ты это сделал. Ремус совершенно ошеломлен этим вопросом. Он стоит перед Сириусом, разинув рот, как рыба, размышляя о масштабе всего этого. Он вдруг чувствует легкое головокружение, как будто выпил слишком много шампанского, но он пьян не только от алкоголя. — Ты хочешь жить со мной? — осторожно спрашивает он. — Да. Ну, только если ты сам этого захочешь. Либо у тебя, либо у меня. Или мы можем найти совершенно новое место и начать все сначала, когда истечет срок нашей аренды. Никакого давления. Я просто продолжу стоять здесь, нервно потея, пока ты не ответишь. — Я… Конечно, я перееду к тебе! — Правда?! — Но при одном условии. — Все, что ты захочешь. — Мы можем запереть дверь, чтобы Джеймс не врывался каждые двадцать минут? Сириус лучезарно сияет, когда берет два бокала шампанского у проходящего мимо официанта и протягивает один Люпину: — За мою музу, — тихо говорит он, обращаясь только к Ремусу, поднимая свой бокал, прежде чем деликатно чокнуться им с бокалом другого парня. — Пусть он и впредь позволит мне писать — и ласкать — его прекрасные части тела. Ремус может только покачать головой, тихо смеясь через нос, прежде чем сделать глоток.