Однажды в Екатеринбурге

      Мишаня и не-Мишаня были по-прежнему на дежурстве. — Гляди-ка, — сказал первый. — Снова идёт эта сумасшедшая. — Не обращай на нее внимания, — отозвался второй.       Я слышала этот диалог, но решила сделать вид, будто не слышала. И вообще: сменю-ка тактику. В конце концов, надо как-то приспосабливаться к этой реальности. — Парни, привет снова! — заявила я, словно ни в чем не бывало. — Слушайте, вы меня раскусили. Я на самом деле из Сысерти. Я крестьянка. А про Розу Люксембург так сказала, для важности просто. — Ясно, — сказал один. — Так мы и думали. Стыдишься мелкобуржуазного происхождения и пытаешься примазаться к классу-гегемону. — Угу, — согласилась я, не очень понимая, с чем именно. — Хочу, конечно. Кто бы не хотел на моём месте? — И то верно, — ответил второй. — Ничего, не боись. Крестьянская масса есть друг и союзник рабочего класса. — И баба тоже — друг человека, — поддакнул первый. — Точно так. Баба для человека — друг, товарищ и брат, — согласился второй. — И полноправный строитель коммунизма… Кстати, а чё ты в штанах-то? — От папы остались, — придумала я. — Это японские штаны. Он их в японской войне как трофей взял. А другой одежды у нас нету дома. Мы бедные очень. — Ясно. То-то я гляжу: штаны ненашенские! Сразу бы сказала. — Ты вообще здесь как? Проездом? — Или, может, на завод хочешь устроиться? — Да, пожалуй, на завод, — сказала я. — А пока что так, гуляю. Смотрю город. У вас много интересного. — Ну! А то! — сказал Мишаня. — У нас много интересного, конечно. Телеграфная станция есть. Вон, Оперный построили недавно. Трактир при Злоказовской фабрике замечательный. Кинематограф, опять же. Знаешь, что такое кинематограф? — Вроде слышала, — сказала я. — А вот ответь мне лучше: правда, это дом инженера Ипатьева? Или я всё перепутала? — Перепутала, — ухмыльнулся красноармеец. — Да? — Да. Раньше был Ипатьева. А теперь это общенародная собственность. Собственность пролетарского государства, то бишь, выходит. — А царь Николай тут содержится? — Не-а. — А где же? — Нигде! — усмехнулся Мишаня. — Тут у нас содержится гражданин Романов, Николай Александрович. Бывший царь. А сейчас у нас нету царя. Слава Богу, больше года без царя уж. — А с какой-такой целью интересуешься? — сурово спросил не-Мишаня. — Да так просто… Любопытно… — Любопытно, говоришь? Думаешь, тут тебе что? Зоосад? — Я ж царя-то не видала никогда. У нас в Сысерти… — «В Сысерти, в Сысерти»…А ну-ка скажи, как фамилия твоя будет? — А вам зачем? — я напряглась. — А затем! Говори. Как фамилия?       Я назвала. — Что-то я таких не знаю, — сказал первый из охранников. А ты? — И я, — сказал второй. — А ведь мы с Сысертского завода оба будем. — Чуешь, какое дело? — Думала, так просто нас обманешь? Не получилося. — Да вы ослышались! — пролепетала я дрожащим голосом, сделав несколько шагов назад. — Я не из Сысерти, а из Бисерти. — Ага, ну, конечно! — Еще чего сочинишь? — А ну-ка, подь сюда! — Сюда поди!       Я развернулась и бросилась наутёк. — Стрелять будем! — крикнули в спину. — Стреляем!       Я упала наземь. Думала, услышу сейчас свист над головой, но вместо этого раздался громкий стук — словно кто-то очень быстро и свирепо заколачивает огромные гвозди. Вокруг стало пыльно. Немощеная улица подо мной содрогнулась несколько раз. Через секунду я поняла, что в нее вошли пули. Еще через секунду сверху навалился на меня красноармеец. — Ты арестована именем революции! — прокряхтел он. — Думаешь, мы лыком тут все шиты? На Вознесенском, на маковке самой, сидит пулеметчик! В другой раз уж он не промахнётся! — Сволочь ты антинародная, — добавил, подоспев, второй охранник. — Мы твой говор чехословацкий сразу узнали! Много вас, агентов капитала, тут вынюхивает… — Я ничей не агент! Я же школьница просто! Я тут заблудилась! Пустите! Пожалуйста. — Да уж конечно! — Ну-ну. ГубЧека разберётся.       «Это была самая короткая история про попаданку в прошлое», — подумалось мне.