***
- Мы что ещё и штурмана потеряли? – спросил Джек у Бонни с раздражением, направленным на кого угодно, кроме неё. Он только что вернулся от Флинта, отдав ему старую каюту Сильвера, и с нескрываемым разочарованием глядел на свой неверный экипаж. - Не думаю, - отрезала Энн, - как там Флинт? - Вроде бы не собирается подбивать против меня моих же людей, – хмуро пробормотал Джек. – Ты ему веришь? - Ему верится больше, чем всем этим крысам, по первому зову готовым бросить тебя, – с отвращением выплюнула она в ответ, презрительным взглядом окидывая снующую вокруг команду. – Как только прибудем на Ямайку, сменим их всех. - Тебе не интересно узнать, что предложил Флинт в обмен на свою жизнь? - Ясно что – сокровища. И ты, конечно же, согласился, да, Джек? – тихо ответила она, неприятно усмехнувшись и покачав головой. - И почему я слышу в твоем голосе нотки недовольства? - Тебе кажется, – её голос действительно смягчился, и на лице появилась почти что растерянность, редко овладевавшая её несгибаемой натурой. - Ведь у нас правда нет другого выхода? – Энн неосознанным жестом положила руку на пока ещё не округлившийся живот. - Боюсь, что нет, – подумав, ответил Рэкхем, с любовью посмотрев на ту, ради которой он был готов пойти на что угодно. - И все же надо бы мне поговорить с ним, – задумчиво пробормотала Бонни, глядя как на расстояние всего полувыстрела от них, плыло, не уступая им в скорости, «Наследие». - Как скажешь, – согласился Джек. – Но где все-таки Билли?..***
В кубрике было жарко и душно. Алекс постепенно приходил в себя, и многим этому поспособствовало то, что он знатно ударился лбом о низкий проход в орлопдек, на что тот человек, который вел его, как показалось Алексу, обеспокоенным голосом предостерег его. Он не видел лица этого человека, но он знал кто он, просто чувствовал. И все же Алекс не признавал в нем Билли и просто молча следовал за ним, не спрашивая куда и зачем он его ведет. Как только они спустились в жилую зону, в которой сейчас все равно не было никого, Алекс послушно остановился. Но не успел он подумать о том, что с ним будет дальше, как сильные руки сгребли его в охапку. - Боже, Александр, ты как здесь?.. – спросил шокированный таким поворотом событий Билли Бонс, узнавший своего брата почти в ту же минуту, как он подошел к нему. Алекс при звуке этого незнакомого голоса, произнесшего его полное имя так, как когда-то давным-давно называли его родители, сломался окончательно. Он обнял брата в ответ, едва дотягиваясь до его шеи и все же отчаянно нуждаясь в убеждении, что последний час его жизни – не сон. Он даже не чувствовал, как снова начинает плакать, однако теперь он старался скрыть эти слезы и отстранившись быстро вытер их кулаком. - Да что ты, ну, перестань, – уговаривал его Билли, разговаривая с ним, почти как с маленьким, так, как делал он раньше, много лет назад. - Уилл, это и правда ты? Ты помнишь меня, тогда почему… - он не договорил, снова порывисто обнимая брата, наконец-то чувствуя, как забилось чаще его сердце. – Я думал, что ты мертв. Мне говорили, что тебя больше нет. Билли слушал его тихий, надломленный от рыданий голос и думал о том, что в этом мире пошло не так, заставив его младшего брата, жизнь которого, как все эти годы он надеялся, сложилась гораздо лучше, чем у него, попасть на борт пиратского корабля в самую гущу событий. - Ты искал меня? – спросил старший Бонс, глядя на подросшего, изменившегося Алекса, так мало походившего на того мальчика, каким он его помнил. - Я шел по твоему следу, после того, как ты исчез из дома. Надеялся, что если найду тебя, ты вернешься к нам. Бонс не отвечал. Что он мог сказать на все это теперь, когда и думать было нечего о возвращении к нормальной жизни и столько воды утекло с тех пор, как он переступил через эту страшную черту, делавшую из порядочного человека убийцу и вора. - Но я понимаю, – продолжил Алекс, когда стало ясно, что ответа не последует, – что этого не будет, я просто рад, что ты жив, – он не смог договорить «и с тобой все хорошо», потому что Билли явно не подходил под это описание, по крайней мере, сейчас. - Но зачем? – спросил наконец он сам, оправившись от первого потрясения и начиная соображать, в какой странной и непредсказуемой ситуации они оба оказались. Билли не мог себе представить, чтобы Алекс, ещё такой маленький и беззащитный, ринулся на его поиски только потому, что любил и скучал. Он мог придумать тысячу и одну причину, но не одна из них не была близка к правде. И все потому, что он слишком привык считать себя никому ненужным и представляющим ценность только в качестве исправного работника. - Просто, когда ты исчез, – начал Алекс и почти тут же замолчал, не зная как выразить все то, что было у него на душе. Он устало провел рукой по волосам и сел на ближайшую бочку, понимая, что разговор будет не из легких. – Когда ты исчез, жизнь стала невыносимой. Не суди меня, я не жалуюсь, но родители… Ты бы видел, во что они превратились, когда тебя у нас отняли. Ты был их надеждой, их гордостью и самым любимым из нас троих, ты это и сам знаешь. И в один роковой день вся их жизнь превратилась в Ад, ведь они винили себя в том, что произошло. Сэм ещё был слишком мал и не замечал этого, а мне пришлось прочувствовать на себе все их горе. Я не мог там больше оставаться, Уилл. Во-первых, потому что мы все ещё не знали, что с тобой, и была надежда на то, что ты жив. А во-вторых, потому что если бы я остался, я бы больше не вынес их взгляда, говорящего о том, что я – не ты и мне никогда не стать тобой. Я знал, что своим поступком разбиваю им сердце, но у меня не было выбора. Если ты меня осудишь, я пойму, но все это время я надеялся, что когда найду тебя, то смогу искупить свою вину. А потом я узнал, что ты стал пиратом и… - Понял, что я не тот, кем был раньше и просто не могу вернуться после всего, что сделал. - Нет! - горячо возразил Алекс, задетый до глубины души таким заявлением, подсознательно чувствуя, что за этими словами скрывается куда больше. – То есть, может быть, ты и изменился, но только не для меня, не для нас. Боже, да если бы ты вдруг решил перейти на сторону якобитов, то и тогда бы всем нам было все равно. Ты это ты! Родители, я - мы любим тебя независимо оттого, что ты сделал, разве не понятно? – спросил он таким голосом, будто спрашивал о чем-то общеизвестном и неподлежащим сомнению. В его речи звучала такая преданность и неподдельная вера в любовь семьи, что Билли впервые за долгие годы позволил себе представить, что все могло сложиться иначе, вернись он тогда домой, вместо того, чтобы остаться с Флинтом. - Я хотел сказать, что когда узнал, что ты выбрался из плена и стал пиратом, я принял решение не возвращаться до тех пор, пока не увижу тебя лично, и уж тогда ты сам решишь, что тебе делать. Просто я не мог прийти обратно и рассказать им лишь слухи, я должен был быть уверен, что ты в порядке, и не важно, вернешься ли ты со мной или нет. Правда, - через какое-то время уже тише добавил Алекс, как бы стыдясь того, что он говорит, – я думал, что смогу к тебе присоединиться, – он усмехнулся, таким странным решением казалось эта задумка ему теперь, после знакомства с Флинтом. – Знаешь, любому это придет в голову, если достаточно времени провести среди людей, наперебой рассказывающих о великих подвигах легендарного капитана и его команды. Так что я продолжил поиски, пока в итоге не узнал, что мне больше некого искать, – мрачно закончил он, вспоминая тот роковой день на пляже в Уилмингтоне. - То есть ты был один? – не веря в сказанное, вернее, боясь в него поверить, спросил Бонс. – Все это время?.. – Билли не хотел и думать о том, что это правда. Для него Алекс все ещё был ребенком, кем-то, кого он сам должен был защищать от этой уродливой жизни, а теперь оказывается, что этот некогда мальчик преодолел столько, чтобы просто найти его, и при всем этом остался живым, невредимым и почти что таким же наивным, как был раньше. Это поражало больше всего и Билли с забытым для него чувством смотрел на своего брата и гордился им. Естественно, он понимал, что Алекс своим поступком действительно разбил сердце родителям, понимал он и всю наивность его желания стать пиратом, и все же несмотря на это, а может – благодаря этому, он ещё сильнее ощущал какое-то щемящие чувство жалости. - Почти что да, несколько лет я пытался найти людей, видевших, слышавших хоть что-то о тебе. Иногда я попадал в чьи-то компании, но никогда не задерживался на одном слишком долго. Бывали, конечно, те, кто сочувствовал мне и пытался помочь. Твой друг, например, мистер Ганн. Если бы не он, я так и не узнал бы, что с тобой случилось, – Алекс сознательно умалчивал об Эбигейл, честно говоря, впервые с того момента, как он увидел Билли, вспоминания о ней. Теперь ему вообще казалось, что все, что их объединяло, теперь неважно и можно просто забыть об этой девушке. - Но как ты все-таки оказался здесь? Неужели Ганн… - О нет, поверь, я больше никогда не хочу иметь дел с пиратами, – поспешно заверил его Алекс, а затем, спохватившись, добавил: - Ты – другое дело! И не пытайся меня переубедить, я это знаю. Билли поспорил бы с ним о том, что, быть может, он гораздо, гораздо хуже прочих, но Бонс не был настолько силен, чтобы говорить только правду, особенно сейчас, когда он чуть ли не впервые за годы слышит добрые слова в свой адрес. Билли вообще ощущал себя в каком-то сне, потому что ещё утром он даже не мог предположить, что в этот день он встретиться с людьми, одного из которых считал мертвым, а второго – для него уже недосягаемым. Сказать, что Билли был рад, однако, нельзя. Это не была радость, это было какое-то другое, странное, новое чувство. Оно было подобно чистой воде, смывающей кровавые пятна. Бонс не столько умом, сколько внутренним чутьем понимал, что появление Алекса – это хороший знак, суливший ему, им обоим, надежду найти выход из этого бесконечного бессмысленного лабиринта событий, в котором они оба стали заложниками обстоятельств. И дело было даже не в надежде на будущее, а в понимании того, что он все ещё был искренне любим родным человеком, не осуждавшим его за прошлое, по незнанию всей правды или же по другим причинам – Билли было совершенно все равно, сейчас он просто был счастлив, что все складывается именно так. И счастье это измерялось тем, что с самого начала их беседы, он даже не вспомнил о Флинте, месть которому теперь отошла на второй план. Но как это часто бывает, это чувство быстро сменились другим, так как в голове его постепенно начала складываться картина, до того неправдоподобная, что он усомнился в собственном здравомыслии: - Если ты был с Ганном на этом судне, ты вообще знал о том, что на нем находится ещё и Флинт? – однако когда Билли произнес это вслух, он с облегчением понял, что такого быть попросту не могло быть. Даже команда Ганн не знала о живом капитане, так что и Алекс наверняка никогда не пересекался с ним. - Ну как тебе сказать… - замялся в ответ он, понимая, что ему все равно рано или поздно придется поведать свою историю, хотя бы её главную часть. – Да, я знал. Я был с ним знаком. Пока шел за тобой, я напал на его след и, разыскав, заключил сделку. Но этот ублюдок меня обманул, – с наслаждением проговорил Алекс, впервые за все время знакомства с Флинтом находясь в компании того человека, который всецело поддерживал его в ненависти к капитану. – Он сказал, что ты мертв и просто воспользовался мной, чтобы добиться своих целей. Хотя зачем он тогда соврал о том, что ты мертв?.. Или он правда так считал? – задумался младший Бонс, задавшись вопросом, на которой, разумеется, нельзя было найти ответ. – В любом случае, я попытался тут же убить его… - Подожди, подожди, – остановил его удивленный, даже побледневший от такого заявления Билли. – Ты дрался с Флинтом? И остался жив? Ты уверен, что это был он? - Знаешь, его раздутое самомнение и бесконечный эгоизм ни с чем не спутаешь. И да, – не без гордости продолжил Алекс, – я дрался с ним один на один и смог выжить. - Так ты просто сбежал? – продолжал допытываться Бонс, все ещё не веря, что эти два человека вообще связаны между собой. - Нет, он просто… не убил меня. Сказал убираться куда подальше и больше никогда не попадаться к нему на глаза. Если бы Билли в тот момент сказали, что солнце заходит на востоке, он бы даже не удивился, потому что, видимо, мир сошел с ума и вокруг начали происходить какие-то нереальные вещи. Кто в здравом уме поверит, что Флинт, тот самый Флинт, что жертвовал людьми как пушечным мясом, не щадил никого и ничего ради достижения своих целей, сгубил столько людей, что не один год уйдет на то, чтобы пересчитать все их могилы, отпустил этого глупого мальчишку, знавшего тайну его воскрешения и, естественно, способного помешать ему в дальнейших планах? Билли знал Флинта достаточно, чтобы понять, что он не будет рисковать чем бы то ни было. - Ты точно уверен, что это был он? - Билли, – медленно произнес Алекс, в свою очередь, не понимавший причину такого недоверия к своему рассказу, - это точно был Флинт. Рыжие волосы, средний рост, серьга в левом ухе… Да мы оба видели его сегодня! - Хорошо, – пробормотал в ответ Билли, мир которого стремительно рушился вслед за теми абсолютными истинами, в которые он верил, – но почему Флинт пощадил тебя? Чем ты ему помог и как вообще оказался снова рядом с ним на корабле? Но только Алекс собирался ему ответить, как сверху послышался шум, а затем раздался все тот же голос, благодаря которому они, собственно, и стояли сейчас здесь вдвоем: - Бонс, ты тут? – спросила Мэри, а затем сама быстро сбежала по лесенке в кубрик. – Что, семейное воссоединение прошло успешно? - Как ты поняла… Рид на это только отмахнулась. В ее глазах сходство между ними было очевидным, и не заметить его мог только слепой. Или совершенный идиот, коих в их команде было, к сожалению, предостаточно. - Так значит остаешься с нами, малец? – с усмешкой спросила она у Алекса и, не дожидаясь ответа, тут же обратилась к старшему Бонсу: - Джека я предупрежу, но если у команды возникнут вопросы, решай это с ними лично, ты умеешь. - Спасибо вам, мисс… - начал было Алекс, но она тут же оборвала его жестом руки и снова усмехнулась: - Только без «мисс». Меня зовут Мэри, – она протянула руку, и Алекс, привыкший к другому обращению с девушками, чуть не поцеловал ее ладонь, только в последний момент, спохватившись, обменялся с ней простым рукопожатием: - Так вы есть та самая?.. – с благоговением спросил он, столько слышавший об этой женщине, казавшей ему по рассказам какой-то морской богиней. Впрочем, сейчас это представление едва ли изменилось, поскольку красота и затаенная опасность в этой девушке произвели на него нужное впечатление. - Так меня не называют, – улыбнулась она и, чуть приподняв треуголку в знак приветствия, собралась уже уходить, как в последний момент Билли окликнул её: - Почему ты нам помогаешь? Но Рид даже не повернулась и затем исчезла так же быстро, как и появилась, лишь слышен был удаляющийся стук каблуков ее сапог. - Что это было? – спросил Алекс, до которого только теперь дошло, что этой встрече он в первую очередь обязан Мэри, определившей в конечном итоге его нынешнее положение. - Считай, тебе повезло: ты ей понравился. Понятия не имевший что на этот ответить Алекс лишь покачал головой, как бы не соглашаясь с этим заявлением, и со странной, как показалось Билли, печальной интонацией уточнил: - Значит, мне теперь можно остаться с тобой, здесь? - Нет, совсем не обязательно, если ты не хочешь. – постарался ответить как можно быстрее Билли, помнивший, как Алекс отзывался о пиратах пару минут назад. – Как только дойдем до островов, сможешь сойти на берег и… - Боже мой, я не в этом смысле! Я имею в виду, ты точно хочешь, чтобы я остался?.. Ведь я понимаю, что у тебя уже другая жизнь, – закончил он убитым голосом, наконец сказав вслух то, что мучило его на протяжении всего их разговора. В ответ на это заявление Билли странно посмотрел на него и затем мягко, как ребенку, принялся объяснять, как ему казалось, и без того очевидные вещи: - Александр, послушай меня, что бы со мной не произошло, я всегда буду любить тебя и все эти годы я не переставал помнить о тебе, о всех вас, и искренне надеяться на то, что в жизни тебе повезло больше, чем мне. Но раз уж ты здесь, разумеется, ты можешь остаться со мной, и я буду этому только рад, если тебе, конечно, не противна моя компания и общество тех, с кем я провел последние годы. Не сложно догадаться какой эффект произвели на Алекса его слова. Он тут же принялся уверять Билли, что на свете нет и не может быть ничего приятнее, чем остаться здесь вместе с ним, и даже пираты этому не помеха.***
Пока на «Рейнджере» все шло своим чередом, на борту «Наследия» происходили вещи едва ли не более значимые, чем произошедшие за весь сегодняшний день. Не считая с назначения Сильвера капитаном, которое, к слову, было принято довольно благоприятно. Даже если бы Флинт прилюдно не «признал» его сегодня, то и в таком случае Джон при надобности смог бы удержаться в новой должности. Сильвер на то и был Сильвером: он мог кого угодно склонить на свою сторону, тем более такой сравнительно небольшой экипаж. Так что люди быстро признали его главенствующее положение, закрепленное за ним ещё до исчезновения Флинта, и довольно охотно подчинялись пока что немногочисленным приказам. Джону это было только на руку, потому что ему ещё предстояло выполнить свое обещание Джеймсу, в обмен на которое тот обещался не вмешиваться в их отношения с Мади и ни при каких обстоятельствах не раскрывать перед ней того факта, что сокровища будут подняты из-под земли и поделены между ними. Так что теперь Сильвер с чистой, насколько это для него возможно, совестью шел на встречу с человеком, с котором он еще раньше очень хотел бы познакомиться и узнать наконец, чем тот так пленил его капитана, но главное – какого хрена они оба здесь и что на самом деле означали загадочные слова Флинта о будущем. Все это Сильвер мог узнать только от лорда Гамильтона, если тот вообще согласится с ним общаться. Но в случае если он заупрямится, что вероятнее всего и случится, Джон уже придумал, с помощью чего можно будет заставить его говорить. Но для начала и его, и леди Эш предстояло посвятить во все произошедшее. Именно для этого Сильвер сейчас спускался к той клетушке, в которой они оба ютились с того самого момента, как Флинт их покинул. Выходить они, разумеется, не рискнули, тем более после того, как поняли, что корабль снялся с якоря и двинулся дальше, а Джеймс до сих пор не возвращался. Естественно, такое состояние неизвестности пугало и заставляло раз за разом придумывать все более страшные варианты развития событий. Так что когда Джон постучал к ним в дверь, они оба были доведены до предела бесконечным ожиданием. От паники их отчасти спасало только то, что у Томаса все ещё была одна из тех сабель, что они прихватили с собой из Уилмингтона, и осознание того, что если бы их хотели убить, уже бы сделали это, а явно не стали бы стучать. - Лорд Гамильтон, – послышался из-за двери довольно бодрый голос, – меня зовут Джон Сильвер. Я здесь по указанию нашего общего друга, Флинт просил вас довериться мне. После этих слов Томасу не нужно было другого подтверждения. Только Джеймс знал их имена, и только он мог сказать, кто они такие. Значит, если он пошел на эту крайнюю меру, то никакого другого выхода не оставалось, кроме как поведать Сильверу об их местонахождении. И все же осторожность превыше всего: Томас отодвинул щеколду и отошел на несколько шагов назад, держась за рукоять сабли, в любой момент готовый пустить её в ход. Эбигейл он жестом указал держаться позади него и не высовываться. Но когда дверь медленно, со скрипом открылась, он понял, что его опасения были беспочвенны. Сильвер, он сразу же признал его по описанию, был безоружен и совершенно один. Кинув взгляд на саблю Томаса, он показательно развел руками в знак того, что бояться его не за чем: - Как я и говорил, Флинт просил присмотреть за вами, пока его не будет. Я прошу вас действительно довериться мне, поскольку, врать не буду, я единственный на этом корабле, кто заинтересован в вашем благополучии. - Звучит не очень-то обнадеживающе, – сказал Томас, убирая саблю, в ответ на это Джон в знак одобрения склонил голову и продолжил: - Если вы будете делать то, что я скажу, вас никто не тронет. С этого момента вы под моей защитой и я обещаю, что с вами ничего не случится. - Хорошо, мистер Сильвер, мы в вашей власти, – согласился Гамильтон, понимая, что никакой другой альтернативы просто не существует. – Только прошу вас, скажите, что с Джеймсом, где он теперь? – его голос не дрогнул при этих словах, хотя это стоило ему не малых усилий. Однако Сильвер все равно догадывался, что, должно быть, он чувствал и потому без каких-либо недомолвок сообщил: - С ним все в порядке, я обязательно посвящу вас в его план, но несколько позже. А теперь, если вы не возражаете, вам лучше отсидеться в своих каютах, пока все не уляжется. Томас поблагодарил его за ответ и принял эту просьбу-приказ, поскольку ничего лучшего для безопасности своей, и самое главное - Эбигейл, он не видел. Джон проводил их до кают, приказывая всем встречным не вмешиваться и ждать его на шканцах. Так что когда они оба проводили леди Эш до её каюты, Томас был уверен, что Сильвер тут же покинет его, но тот остановил его на полпути и сказал: - Нам нужно с вами поговорить, лорд Гамильтон, - в его голосе будто бы проскользнула насмешка, - милорд, если позволите вас так называть. - Как угодно, – сухо отрезал Томас. - Если вы позволите, я зайду к вам позже без лишних свидетелей. Однако если вы не хотите, то настаивать не буду; но мне кажется, разговор о дальнейшей судьбе нашего общего знакомого должен вас заинтересовать, – Джон говорил тихо и вкрадчиво, почти что заговорщическим шепотом, хотя в нем на данный момент не было никакой необходимости. Томас слушал его с затаенным чувством неприязни, причины которой он не мог объяснить. Однако и выказать свое негодование Гамильтон не смел: это было бы попросту опасно. Так что он лишь кивнул в ответ, соглашаясь на встречу, которая должна все прояснить между ними и сделать их либо врагами, либо союзниками - каждый из них ясно это понимал. Время до вечера тянулось ужасно медленно и все же постепенно сумерки, стремительные в южных морях, охватили всю округу. Корабли, шедшие рядом, можно было различить только благодаря фонарям на юте и голосам доносившемся из темноты. Море было неспокойно, шхуну шатало сильнее обычного, так что Томас справлялся с морской болезнью только с помощью гвоздичного масла, по советам Эбигейл, помогающего при качке, если нанести его на шею и запястья. Сначала Гамильтон не верил, что это поможет, однако со временем вынужден был признать, что у леди Эш явно был опыт в этих делах. Её нехитрые приемы вроде эфирных масел или стягиваний запястий платком действительно помогали чувствовать себя несколько лучше и сохранять трезвую голову на плечах, что было перед разговором с Сильвером просто необходимо. Томас знал его лишь по рассказам Флинта, но уже их было достаточно, чтобы понять – с этим человеком нужно быть крайне осторожным и внимательным, особенно сейчас, когда Гамильтон совершенно не понимал, для чего Джон ищет встречи с ним. И тем не менее, отказаться он мог, но не хотел. Слишком многое Сильвер значил для Джеймса, и потому Томас был просто обязан узнать его несколько лучше. Так что когда он заслышал характерное постукивание костыля об пол палубы, то был уже в некотором предвкушении предстоящего. Джон заблаговременно постучал, соблюдая приличия, и после приглашения спокойно и уверенно прошел внутрь, не выказывая ни волнения, ни интереса, ни призрения – совершенно невозможно было определить, как именно он относится к происходящему. - Надеюсь, вас все устраивает? – первым начал он. – Я приказал остальным не трогать вас, они послушают, даю слово. - Благодарю, мистер Сильвер, – отложил Томас ту же книгу, что он безуспешно пытался читать ещё утром. – Кажется, вы хотели мне что-то сказать насчет Джеймса, не так ли? Лучше бы он промолчал и продолжил бы небольшую прелюдию к главной теме беседы, но Гамильтон так накрутил себя за последние несколько часов, что ни о чем другом уже и думать не мог. Сильвер, разумеется, это понял и, усмехнувшись про себя, сообщил: - Что ж, думаю, он сам хотел бы, чтобы вы знали правду о его положении. Он теперь заложник на «Рейнджере» в качестве гаранта на пути к сокровищам. Мера для него, как и для нас с вами, нежелательная, однако необходимая. Так или иначе, это продлится до тех пор, пока Флинт либо убьет Рекхэма, либо все же выкопает сокровища, во что лично я не верю. И вот, собственно, почему я здесь: не сочтите за дерзость, но это вы надоумили его вернуться на остров Скелета. Вопрос лишь в том, зачем вы это сделали. - Я не обязан перед вами отчитываться, – едва ли не с угрозой в голосе произнес Гамильтон, оскорбленной такой наглостью и ничем необоснованными обвинениями. – То, что Джеймс делает, он делает только по своему усмотрению, мне казалось, вы это знаете. - Да, знаю, возможно, даже лучше вашего, – все так же нейтрально ответил Джон, хотя после его слов Томас мог разглядеть за этой холодностью тщательно скрываемую неприязнь. – Все же в одном вы ошибаетесь: вы мне обязаны. И в этом Сильвер был прав. Томас прекрасно помнил, что сделал Джон: освободил его, спас Джеймса тогда и ещё неизвестно сколько раз в то время, пока они были вместе. И потому как бы сейчас он не был оскорблен, он все же был перед Сильвером в неоплатном долгу, который он, как дворянин и как честный человек, обязан был попытаться погасить. - И что вы от меня хотите? – сдался он наконец, прямо глядя ему в глаза. - Ничего такого, что вы были бы не состоянии сделать, – быть может, Гамильтону показалось, однако голос Сильвера звучал несколько мягче. – Понимаю, что вы не хотите предавать его доверие, но и вы должны понять, что я на вашей стороне. Мне нужно знать, что произошло с ним и почему вместо того, чтобы уйти подальше от моря, он находится сейчас на борту пиратского судна и готовиться разделить сокровища, которые были для него дороже всего на свете. Правда ли то, что он хочет со всем этим завязать? Вы не видели его все эти годы, вы не понимаете, что он за человек, и я боюсь не только за него, но и, признаюсь, отчасти за вас, ведь когда он наконец наиграется во все это, то окажется, что он ещё сильнее запутался и теперь просто не может решить в какой из двух миров его тянет больше. - Это вы не понимаете, нет никаких «миров». Есть только он один, человек, чья судьба не была искалечена, не была сломлена, а шла именно так, как ей нужно было идти… - Да что вы о нем вообще знаете? – вспылил Джон, что с ним происходило крайне нечасто и потому доказывало, насколько он сейчас взбешен. – Вас с ним не было. Вы ничего не видели; не видели, что скрывается в нем, не видели, какие демоны живут внутри него. Вам он являет лишь свою светлую сторону, я же видел гораздо больше. - Так значит, вы считаете, что я не способен его удержать, повлиять на него только потому, что не знаю его? Или боюсь того, каким он стал, да? – Томас, усмехнувшись, ответил, четко проговорив каждое слово. – Капитан Флинт убил моего отца, вырезал целые города по всему побережью к югу от Чарльстона, сжег сам этот город с ни в чем не повинными жителями, женщинами и детьми, развязал войну против всего мира и вовлек в неё столько человек, сколько не погибло за все время его пиратской карьеры. И это лишь половина из того, что он сделал, или, возможно, ещё сделает. Вы думаете, я не знаю его? Но это я создал Флинта. Мы с моей женой давным-давно помогли его принять себя таким, какой он есть. Только слепой не увидел бы за тщательно сделанным фасадом лейтенанта МакГроу того, кем он был с самого рождения. Это бесспорно великий человек, мистер Сильвер, и я никогда не пребывал в заблуждении, что рано или поздно ему придется проявить себя. Знаете, почему я его не боюсь, почему способен находиться рядом с ним после всего, что он сделал, зная, сколько крови на его руках? Потому что я никогда не видел в нем злодея, как и не вижу его в этой роли теперь. Все, что он сделал, он совершал из-за того, что не мог поступить иначе, это шло бы в разрез с самой его сутью. Без сложившихся обстоятельств его путь мог бы быть другим, не таким темным и кровавым, но от этого Джеймс не перестал бы быть собой. Я знаю его очень хорошо, пусть и не видел воочию всех его деяний. - Это безумие… - Джон слушал этого человека и не мог не сомневаться, что эти слова просто следствие лечебницы. - Возможно, мистер Сильвер, или, быть может, нечто иное. Джон, наверное, впервые в жизни, не нашел, что ответить. Он несколько минут стоял молча, пока наконец не нашел в себе силы продолжать этот пугающей своей откровенностью разговор: - Вы говорите, о тех вещах, о которых я не сообщал вам в письме. Я лишь сказал о том, кто он, и что ваша жена и отец мертвы. Откуда вы знаете обо всем остальном? Неужели слухи обо этом доходили и до Саванны? - Отчасти; о Чарльстоне я услышал почти сразу же, однако остальное он сам мне рассказал. Теперь Джон окончательно убедился в отсутствии здравого смысла в отношениях этих людей или, как минимум, в крайней непохожести их на все, что ему до этого приходилось повидать. В то, что Флинт не просто открылся этому человеку, но тот ещё и принял его со всеми преступлениями, верилось с трудом. Но даже в это Сильвер готов был бы поверить, если бы не одна деталь, ломавшая весь этот прекрасный мир всепрощения, который рисовал перед ним лорд Гамильтон. - Допустим, вы говорите правду. Я знаю, что Флинт никогда не был простым головорезом; все, что он делал, подчинял определенной цели, обманывая этим и себя, и своих людей, и долгое время даже меня. Я верю, что он мог обмануть и вас, заставив поверить во что угодно. Любовь – величайшая слабость, и я прекрасно выучил этот урок. Поэтому мне нужно знать, неужели ли вы верите в то, что после своего покаяния вам Флинт остановится и больше не вернется к своей прежней жизни? Ведь, с ваших же слов, она является его истинной сутью. - Ни на секунду с того самого момента, как я увидел его, я не сомневался, что мне придется отпустить его и, наверное, рано, чем поздно. Эти слова, сказанные почти без эмоций, спокойным и ровным голосом, все же были наполнены такой оглушительной болью, что Сильвер невольно вздрогнул – настолько они напоминали безнадежность умирающего. Он посмотрел на лорда Гамильтона, чья высокая фигура, наполовину скрытая в тени, напоминала саму безысходность. Сильвер заметил легкую дрожь в его левой руке, кожа которой казалась в тусклом свете свечи почти желтой, тонкой и истлевшей. Его бледное, худое лицо с глубоко запавшими, лишенными яркости глазами составляло настолько сильный контраст с тем преображением, которое он видел сегодня во Флинте, что он ужаснулся тому, на какие жертвы готов был пойти человек из-за любви. Если то, что происходит между этими двумя, вообще можно назвать любовью. Он впервые видел в лорде Гамильтоне человека. Не какую-то неясную тень из прошлого его капитана, не средство для достижения цели, а именно человека и, видимо, самого благородного из всех тех, кого он встречал раньше. Он по себе знал, какого это, когда тот, кого ты любишь всей душой, без памяти, до боли, ускользает от тебя. Когда знаешь, что чтобы ты ни делал, тебя все равно никогда не будет достаточно и в конце концов тебя предпочтут чему-то другому. И ты даже не сможешь её в этом обвинить… - Как, - говорил он без всякой злобы, неприязни или холодности, зная теперь, что во всем мире нет никого, кто понимал бы их лучше, чем они друг друга, – где взять сил, чтобы позволить им уйти? - Этому нельзя помешать. Если вы действительно любите тех, о ком говорите, со временем это убьет вас. Я достаточно жил на этом свете, чтобы это понять, и полностью согласен с вами: любовь к тому же ещё и оружие, от которого нужно научиться защищаться. Но в этом, увы, я никогда не мог преуспеть. Сильвер лишь молча кивнул. В глубине души он сам всегда считал так же, просто никогда не думал, что, несмотря на все свои знания, попадется в эту ловушку так же глупо, как и все те, над кем он злорадствовал. - Вы говорили ему об этом? О том, что отпустите его? - Не один раз, но всегда он уверял меня в том, что я для него важнее. - И вы все равно ему не верите? – со странной интонацией переспросил Джон, прекрасно знавший, что Флинт может соврать кому угодно, даже самим близким людям. Но в то, что Джеймс врал лорду Гамильтону о таких, несомненно, важных для них обоих вещах верить не хотелось. - А вы бы поверили? Джон покачал головой, но тут же пояснил: - Я думаю, он, - замялся Сильвер, подбирая нужное слово, - потерялся. Но началось это все гораздо раньше, чем вам могло показаться: после смерти вашей жены. Он собирался последовать за ней, но что-то в его голове не дало ему этого сделать. Хотя в том, что он сейчас жив, есть и моя заслуга. Я помог ему увидеть иной путь, однако я даже не догадывался, к чему в итоге он приведет. Мне кажется, он подсознательно пытался сам спасти себя и искал любой возможный способ это сделать – им оказалась война, где он мог бы снова почувствовать себя живым, нужным и делающим что-то правильное, в чем он не сомневался. Если бы в тот момент он бы не развязал войну, он бы умер. Но потом… Он стал одержим этой идеей. Он говорил одни и те же слова, убеждая всех окружающих, что это единственный способ стать свободными и начать строить новый мир, но я-то знал, что все основано на лжи, на самой большой на свете лжи – самому себе. Он так много говорил о созидании, своем стремлении создать что-то новое, в то время как сам сеял вокруг лишь хаос и разрушения, сметая все препятствия на своем пути. И я уверен, что он убеждал себя, что иначе никак, что сначала нужно очистить мир от предрассудков, сжечь все дотла и уже на пепелище выстроить нечто совершенное. Но мне понадобилось время, чтобы за всеми этими громкими и убедительными словами увидеть неприглядную истину: ему плевать на всех. Даже сама идея всеобщей свободы не более чем месть, очередной вызов Англии и старым порядкам. И все мы: рабы, пираты, повстанцы - были для него не более чем средство достижения цели. Думайте обо мне, что хотите, но так не должно быть. Потому что каждый раз, когда мы были бы близки к завершению этой войны, он бы все равно продолжал искать способы избежать мира, ведь в этом мире была бы его окончательная гибель. Он может обманывать себя, вас, но не меня. Я знаю его одержимость, родившуюся из мести и ярости, которую можно погасить лишь кровью. Борьба - это его суть, средство к выживанию, без которого он, возможно, больше никогда не сможет обойтись. Так или иначе, он стал опасен как никогда прежде, и поэтому я сделал то, что сделал. Надеялся, известие о вас как-то охладит его, успокоит, поможет взглянуть на вещи по-иному. Но вы и представить не можете, как он сопротивлялся. Знаю, что вам неприятно это слышать, но вы должны знать: даже после того, как я рассказал о вас, он не хотел уходить. Я поставил его перед выбором – либо смерть, либо возвращение к вам. И только под страхом смерти, страхом лишиться всего, ради чего он жил, он согласился вернуться к вам. Думаю, не вы нужны были ему, а шанс остаться в живых и продолжить начатое. И тому подтверждение его нынешний план с сокровищами, под каким бы предлогом он вам его не представил и сколько бы он сам себя не обманывал. Поверьте, мне, как никому другому, известно – он сам создает себе трагедии. Сильвер затих, наблюдая эффект, созданный его словами. Он говорил не из злобы, а из честности, что для него было крайней редкостью; но почему-то именно сейчас ему казалось необходимым раскрыть правду. Гамильтон не отвечал, Джон понимал почему. - И все же… - прервал Сильвер затянувшееся молчание, действующие ему на нервы. – Вы не ответили на мой вопрос. Вы ведь и так знали все то, что я вам сказал, и все равно не просто позволили ему это сделать, а ещё и подтолкнули к этому. Почему? - Я во многом с вами согласен, но ваш тон… Вы говорите о нем, как о безнадежно потерянном человеке. - А вы хотите сказать это не так? Несколько минут назад вы сами говорили, что готовы отпустить его, разве нет? - Отпустить не значит обречь на смерть. Я лишь хочу спасти его самоубийства в облике этой заведомо проигранной войны. Знаю, что сейчас вы слушаете меня и видите во мне все такого же восторженного юнца, в образе которого вам наверняка и представлял меня Флинт. Но все изменилось, он и я – мы уже не те. И я понимаю всю серьезность ситуации. Я, как никто другой знаю, какого это, когда все, ради чего ты жил, у тебя отнимают силой. Ты захочешь вернуть это во что бы то ни стало, даже если вреда от этого будет больше, чем пользы – вот, чем он сейчас занимается. Нам же с вами, если его судьба вам тоже не безразлична, нужно направить его по иному, более безопасному пути, где он сможет сохранить жизнь и рассудок. Вы же видите, он уже колеблется. Нам лишь нужно дать ему время все осознать, чтобы он взглянул на вещи иначе. Он не сумасшедший, мистер Сильвер, он ещё может здраво рассуждать, особенно теперь, когда его месть несколько поутихла. Джеймс всегда был склонен анализировать происходящее, в том числе и свои чувства, стремления. Флинт сохранил эту привычку, и потому наверняка даже сейчас гадает, что он сделал не так, где просчитался и какую ошибку допустил. Для того мне и нужны сокровища, они дают ему время осознать все произошедшее не тяготясь чувством вины. - Ваша вера в разум просто поражает! Я видел те моменты, когда любая логика, любые доводы рассудка отступают, и остается одна лишь самая суть его натуры. Хотите верьте, хотите нет, но именно в такие моменты он становился самим собой. Поэтому мне с трудом удается представить, как шаткое равновесие в его голове, установившееся с вашим появлением, сможет удержать его от безрассудных поступков. Но меня даже больше пугает не это, а то, что похоже вы не хотите останавливать его. - Я же говорил: я хочу спасти его самоубийства и не более. Войну он не выиграет, но и не проиграет. Пока он слишком оглушен поражением, чтобы понять, насколько далеко он продвинулся, что все ещё можно восстановить, просто несколько иными способами. Состояние покоя вообще не свойственно человеку, особенно такому, как он. Меня же самого от мести удерживает лишь его благополучие. У нас с Флинтом общие враги: те же люди лишили меня нормальной жизни, разделили с моей семьей на пятнадцать лет, убили мою жену и превратили жизнь самого дорого мне человека в Ад. Уже за одно это я сам убил бы любого. У меня свои счеты с Англией, но я слишком ценю Джеймса, чтобы напоминать ему об этом. Но не думайте, что я не стремлюсь его остановить из-за собственных целей. На самом деле я просто понимаю, что это невозможно, по крайней мере, пока что. Поэтому единственное, что мы с вами можем сделать – показать ему другой путь, где он сохранит жизнь и рассудок, не отказываясь от своих желаний и стремлений. Нужно лишь время, чтобы он его увидел. - Я не буду возражать, однако вы меня не убедили. Но я сделаю все, что угодно, чтобы спасти его, если вы считаете, что это возможно. И все же мне кажется, здесь не все так чисто, как вы говорите. Неужели вы ни на секунду не сомневались в своих словах, быть может, вы просто не хотите признаться самому себе, что все ещё надеетесь вернуть его? - Надежда – опасное чувство, мистер Сильвер. Зародившись однажды, оно умирает лишь с иссякнувшей верой. Но она – лишь чувство, у которого мы в заложниках, и ничего более. Не судите меня за то, что я попался в её сети, ведь и вы надеетесь, что ваша жена в итоге предпочтет вас, а не свой народ, – Сильвер лишь помрачнел после этой фразы, однако в ответ ничего не сказал. - И все-таки вы ещё так молоды… - продолжил лорд Гамильтон с сожалением о потерянном времени своей юности. - Хотите совет, мистер Сильвер? Пока у вас есть возможность, пока у вас есть непрожитые годы и вы знаете того человека, с которым обретете счастье, боритесь за него до последнего. Не повторяйте моих ошибок. Джон, опустив голову, кивнул, как бы принимая совет, но не соглашаясь с ним, и последний раз взглянул на странного, для него непривычного человека, прежде чем взялся за ручку двери и сказал, прощаясь: - Спокойной ночи, лорд Гамильтон. - Доброй ночи, мистер Сильвер, – спокойным и отстраненным тоном отозвался Томас, будто бы они не говорили друг с другом о том, что с кем угодно другим посчитали бы слишком личным.***
Прошло две недели с того самого дня, как «Наследие» наткнулось на «Рейнджера». В течение этого, казалось бы, недолгого времени произошли события, сильно изменившие судьбы многих людей. Для начала на «Рейнджере» Александр, или как его все называли, Бонс-младший, стал матросом и, будучи самым энергичным и добросовестным членом команды, быстро снискал всеобщее уважение и привязанность экипажа. Он всегда соглашался подменить кого-нибудь на вахте, сбегать в трюм за бочонком рома или помочь приготовить что-нибудь на камбузе. Казалось, не было ничего, что не мог бы сделать он в кратчайшие сроки в самом наилучшем виде. Разумеется, Билли ворчал и, бывало, даже прикрикивал на парней, когда те уж слишком гоняли парнишку, пользуясь его безотказностью, однако Алекс сам был рад помогать во всем брату, гарантируя себе заслуженное место в команде. Он даже перестал ненавидеть пиратов, признав, что причины этой ненависти были лишь в личности Флинта и явно не относились ко всем приверженцам этого старинного ремесла, среди которых были и отчасти хорошие люди. За короткое время он, казалось, ещё больше привязался к Билли и все свободное время проводил бок о бок с ним, беспрестанно расспрашивая его о былых приключениях и изредка рассказывая что-нибудь о себе. Старший Бонс в это время так же начинал стремительно меняться в лучшую сторону: он попытался бросить пить, но, естественно, не смог. Однако начало все же было положено, и чем дольше Алекс был с ним, тем больше он мог себя контролировать, не позволяя привычке брать над собой верх. Ему просто было стыдно перед братом, считавшим его чуть ли не святым, появляться пьяным и слабым, хотя все же пару раз Алекс заставал его в таком состоянии и каждый раз, ни слова не говоря, он оставлял его одного не из-за осуждения, а из-за горечи и, признаться, страха. Такое состояние брата действовало на Билли лучше, чем какое бы то ни было иное средство, и чтобы не видеть больше этих расширенных испуганных глаз, он всеми силами сдерживал себя, постепенно отвыкая от выпивки. Вместе с тем исчезли и его длинные волосы, сменившись старой, спасавшей от вшей прической, та же участь постигла и густые бакенбарды. Так что теперь он даже внешне стал выглядеть несколько моложе и свежее. А что до их общей ненависти к Флинту, достаточно сказать, что Алекс о ней почти забыл, как это часто бывает в юности, увлекшись другими сильными впечатлениями. Он был счастлив снова обрести брата, новых знакомых, многие из которых быстро его полюбили, и отчасти даже наслаждался тем чувством тоски и светлой грусти, что вызывали в нем мысли об Эбигейл, которую он пару раз видел гулявший в сопровождении Гамильтона по открытой палубе. С таким наплывом новых, ярких впечатлений он постепенно забывал о том, что Флинт был его смертельным врагом, тем более что главная его претензия в итоге оказалась беспочвенной. Разумеется, оставалось ещё гордость и уязвленное юношеское самолюбие, так что дружбы между ними быть не могло, однако отношение безразличия все же был лучше кровной мести. К тому же чем дольше Алекс говорил с теми, кто плавал с Флинтом раньше, тем большим чудом ему казалось, что капитан в итоге не убил его; да и вообще после услышанных от проверенных людей историй о Флинте, он гораздо сильнее начал опасаться его. С Билли все было гораздо сложнее. В тот же вечер после разговора с Алексом Бонс, клятвенно заверив Джека в том, что не собирается тупить саблю о кости Флинта, был допущен к нему под строгим присмотром Бонни, державшейся однако чуть поодаль от них обоих, не собираясь вмешиваться в разговоры, не предназначенные для её ушей. Однако стоило Билли взглянуть на это наглое, как ему казалось, лицо, связанное в его памяти со столькими потерями, как в его голове начали тут же всплывать сотни воспоминаний, самым ярким из которых было то, как его избили эти проклятые мароны. Он буквально снова ощущал не себе эти бесконечные удары, в которых обвинял не столько Сильвера, сколько Флинта, и, не в силах больше держать себя в руках, дернулся в его сторону с очевидным намерением перерезать ему глотку. Естественно, Флинт отбил атаку, но после этого Бонса даже близко не подпускали к Джеймсу, предпочитавшему сидеть все свободное время в каюте, чем шататься среди глазевшего на него экипажа и участвовать в постоянных стычках с Бонсом. На «Наследии» в это время происходили вещи совершенного иного рода. То ли из-за малочисленной команды, сплоченной и закаленной во многих испытаниях, то ли из-за своего влияния на людей Сильвер быстро совладал со всеми людьми, понимавшими, что лучше следовать приказам Джона, ведущего их к определенной цели, чем без дела шататься бы по морю, надеясь на удачу. Что именно это была за цель, никто ни на одном, ни на другом корабле порядком не знал. Рекхэм с командой собирался в конце этого месяца зайти на Пиратский круг и попытать счастье в той стороне, так что направление к Ямайке было запланировано заранее и по сути дела появление Флинта его не изменило. Однако, несмотря на все заверения Джека о том, что у бывшего капитана «Моржа» с ним личные счеты, никто до конца в это не верил, чувствуя, что есть какой-то подвох. И, может быть, рано или поздно вспыхнул бы бунт, но неделя была слишком небольшим сроком для закипания толпы, которую ежедневно своими речами охлаждали то Билли, то Фэзерстоун. А что до команды «Наследия», то там все было ещё проще: люди, надеявшиеся на быструю и легкую добычу в виде собственного корабля и богатых пассажиров, поначалу было полностью разуверились в своем, уже бывшем капитане Пью. Однако затем Гэйб смог вернуть себе былое доверие, договорившись с Джоном о том, что корабль по окончании пути достанется ему и его команде, а Сильвер, разумеется, удалится. Главным убеждением команды, однако стало даже не это предложение, а постоянные напоминания Пью о том, что Бен сказал им всем перед объявлением Джона новым капитаном: «если не будем повиноваться, они разнесут нас своими пушками к чертовой матери». В быстроходности, как уже говорилась раннее, они так же сильно уступали кораблю Рекхэма, к слову, названному «Рейнджером» в память о Чарльзе Вейне, так что оставалось только до поры до времени играть по правилам. Кроме того, от соглашения с Сильвером выигрывали все, тем более когда экипаж убедился в том, что «богатые пассажиры» вовсе не богаты и грабить их бессмысленно. Джон лишь в этом отношении пошел на уступки команде, чтобы те сами убедились в отсутствии каких-либо ценностей у леди Эш и лорда Гамильтона. После этого он во всеуслышание заявил, что они – люди Флинта и если кто хоть пальцем тронет их, будет иметь дело с Джеймсом лично, так что отныне их вообще старались не замечать, предоставив исключительно самим себе. С того самого разговора прошло уже более дюжины весьма бедных на значительные события дней, во время которых Гамильтон и Сильвер подозрительно сблизились. Они мало пересекались днем, когда Томас проводил время с Эш, привязавшейся к нему за это время ещё сильнее. Но по вечерам, когда у Сильвера было достаточно свободного времени, их часто можно было заметить вместе на юте или в капитанской рубке в зависимости от погоды. Ничем особенным они не занимались. Они даже не пили, что удивляло команду, а только лишь говорили, но о чем – никто не знал. Пару раз Эбигейл пыталась разузнать у Томаса причину такого странного поведения, но каждый раз тот либо отшучивался, либо попросту отмалчивался. Даже Флинт, периодически наблюдавшей за этой странной парочкой, мог лишь гадать, что такого могло связать этих совершенно разных людей. Причины же были довольно просты: им обоим просто не хватало хорошей компании. Сильвер, всегда стоявший несколько выше всех остальных представителей их благородной профессии, не стремился все время проводить вместе с товарищами, все однообразные истории и рассуждения которых были ему хорошо знакомы. Лорд Гамильтон, напротив, был совершенно для него не изученным. Джон привык быстро разгадывать людей, находить к ним подход и пользоваться этим в своих целях. Такие вещи было легко проворачивать практически со всеми, кого он встречал за последние годы, однако Томас Гамильтон сильно отличался от них. И дело было не в происхождении, а в чем-то совершенно ином, Сильвер пока не понимал в чем именно. Это раздражало, но в то же время – интриговало. В то время как Томасу Джон нужен был по одной простой причине – он знал Флинта и мог рассказать о нем больше, чем кто-либо. И пусть Сильвер не стремился делиться воспоминаниями об их прошлом с капитаном, которые он считал слишком личными, все же иногда он рассказывал о чем-то связанном с Джеймсом. О том, как он ловко манипулировал людьми, с помощью чего добился признания, затем – уважения, в конце концов – страха. В такие моменты он говорил о нем как о человеке им обоим не знакомом, и оттого грозная фигура Флинта в его речах становилась ещё более величественной. Такие странные разговоры постоянно сопровождали их мирное времяпрепровождение, но помимо Джеймса, им тоже было что обсудить. Они говорили о Нассау, рабстве, этой войне и вообще – обо всем, что хоть как-то касалось их обоих. Гамильтон временами возвращался во времена своей юности, рассказывая о зачатках того, что в итоге осуществил Вудс Роджерс, и Сильвер к своему удивлению и отчасти негодованию невольно часто начинал соглашаться с ним. Тем не менее все эти разговоры были лишь разговорами, пусть и приятными для них обоих, они не привносили никакой ясности в их будущее и только понемногу сближали их. Что же касалось будущего, то оно действительно оставалось таким же неопределенным. Томас лишь изредка возвращался к тому разговору, не касаясь при этом его главной темы. Однажды он лишь обмолвился парой слов о Мади, знакомой ему по рассказам Флинта, а теперь и Сильвера: - Ваша жена ещё очень молода, Джон, а в молодости всегда хочется великих свершений. Но она слишком умна, чтобы не понять, что главное её задача – забота о своих людях и никакая война не принесет им ничего кроме горя и смерти. И чем больше она будет находиться среди них, тем быстрее она это поймет. Уверен, что когда вы вернетесь, все уже будет по-другому. Хоть Сильвер и понимал, что Томас никогда не знал Мади, все же после этих слов ему стало немного легче. Он даже подумал, что Гамильтон наверняка нашел бы с ней общий язык, если бы они были знакомы. Что ж, за последний месяц он неоднократно убедился, что судьба совершенно непредсказуема. Но пока вокруг них не было ничего определенного, кроме синего и бесконечного моря, единственного остававшегося неизменным в том бесконечном круговороте событий, завлекшем их странные и запутанные жизни.***
К середине ноября их небольшая флотилия почти добралась до Ямайки, откуда до острова Кидда оставалось не более нескольких дней пути. Вопрос о том, что будет дальше, едва ли не осязаемо повис в воздухе и каждый ощущал на себе присутствие этой гнетущей неизвестности, в которой таилось нечто опасное и неизбежное. Началось все со шторма. Буря на юго-западе появилась, казалось бы, из ниоткуда. Ночью её приближение можно было заметить лишь по усилившемуся ветру, однако когда стали понятны масштабы трагедии, было уже поздно. Ранним утром на горизонте небо сплошь было покрыто грозовыми тучами, не предвещавшими ничего хорошего. Конечно, судя по ветру, это даже близко не походило на тот шторм, в котором некогда побывала некоторая часть команды под предводительством Флинта года три назад, и все же в любую бурю кораблям, идущим вместе, следовало бы разойтись, чтобы не навредить друг другу во власти стихии. Но вести любое судно в шторм было под силу только бывалому штурману, коих на «Наследии» не было вообще. И потому, чтобы «не рисковать кораблем», Флинт настоял на следующем: Билли должен перейти на борт к Сильверу в качестве наиболее опытного штурмана. Бонс, учитывая, что просил его об этом не лично Джеймс, а приказ отдал Рэкхем, вынужден был подчиниться, в сущности, не видя особой разницы в том, где пережить шторм. Так что, забрав с собой Алекса, он в считанные минуты переправился на «Наследие», успев как раз до того времени, когда волны стали опасны для маленькой шлюпки, грозя разбить её о борт одного из кораблей. Совершив небольшую рокировку, Флинт сам встал за штурвал на «Рейнджере», стараясь сосредоточиться лишь на предстоящей задаче, и все же мыслями он постоянно пребывал рядом с Томасом, так нелепо и глупо уносимым сейчас стихией. Но как бы они оба не переживали сейчас друг за друга, расставание было неизбежно: через полчаса оба судна на большом расстоянии друг от друга входили в полосу шторма, уносившего их все дальше и дальше от первоначального направления. Через несколько часов им удалось вырваться. Их вынесло к северо-западному побережью Ямайки, лишь слегка потрепав по волнам и лишив двух людей, упавших за борт по своей же неосторожности. Буря действительно была слабее, чем казалась, кроме того, в отличие от прошлого раза на мачтах они оставили лишь марсели, заблаговременно убрав остальные паруса, и потому вероятность быть потопленными стала гораздо меньше. Но стихия вытащила все силы из людей. Команда, вымотанная до бессилия, отказывалась что-либо делать хотя бы до завтрашнего утра, так что Рэкхему ничего больше не оставалось, как бросить якорь в ближайшей к мысу Негрил небольшой бухточке, хотя остановиться здесь было довольно рискованно. Буквально день пути отделял их от Порт-Ройала, бывшей пиратской столицей, правительство которой на данный момент вполне успешно боролось с любыми буканьерами, попадавшимися им на пути. Флинт, пожалуй, единственный настаивал на том, чтобы убраться как можно дальше отсюда и как можно скорее. Джек и остальные был не так напуганы перспективой столкнуться с властями. По мнению большинства не было ничего страшного в том, чтобы переночевать здесь и на рассвете двинуться дальше. Так что команда в этот раз предпочла послушать Рэкхема, поминутно напоминая друг другу о том, что Флинту всегда было плевать на людей. Джеймс, за годы привыкший к такому переменчивому отношению, уже ничего сделать не мог. Он вынужден был удалиться, надеясь, что все его опасения будут напрасны. Утром он проснулся от возни на палубе, по которой одновременно бегало, как ему показалось, человек двадцать. Решив, что его худшие опасения сбылись, Джеймс в считанные секунды поднялся на ют и уже там убедился, что волноваться было не о чем. Оказывается, дозорный заметил невдалеке питиагр, экипаж которого, очевидно, принял их за попавших в беду соотечественников и, оставив свое маленькое суденышко, сигналил им с берега, предлагая помощь. Такой исход дела был только на руку: люди, знавшие об их местоположении, сами сдавались им на милость. - Нужно пригласить их на борт, – сказал Флинт Рэкхему, когда несколько наиболее умных и опытных людей собрались вокруг них в ожидании распоряжений, - пусть думают, что мы просим у них деготь для пробоин. - Но на самом же деле?.. – с сомнением протянул Джек, никогда не любивший пустого кровопролития. Флинт только красноречиво взглянул на него: речь шла о спасении собственной жизни, для него выбор был очевиден, особенно теперь, когда было, что терять. - Не к чему рисковать, – подтвердила Энн, составлявшая часть их небольшого совета вместе с Мэри Рид и Фэзерстоуном. – Только как собрать их всех вместе? Достаточно одного сбежавшего подонка, который доложит о нас губернатору, и всем нам поставят виселицы. - Предложим им выпить, проявим гостеприимство, а дальше как пойдет, - предложила Рид, - в крайнем случае, мы с тобой высадимся на берег и постараемся убрать остальных, – эту просьбу Энн приняла с равнодушием: не впервой. Рэкхем, следивший за принятием этого хладнокровного решения убить девятерых ни в чем неповинных людей, ещё и предлагавшим им помощь, скрепя сердцем, согласился и велел окликнуть этих несчастных, предложив им распить чашу пуншу за здоровье славного короля Георга. То ли эти люди были достаточно глупы, чтобы не заподозрить никакой опасности, то ли понадеялись на силу мушкетов и сабель, которые прихватили с собой, так или иначе, вскоре все девять пристали на шлюпке к их кораблю. Согласно плану нужно было хотя бы первые двадцать минут притворяться обычными моряками, чтобы проверить не остался ли кто-то в засаде на берегу, так что все вели себя спокойно и даже дружелюбно по отношению к гостям. Но по истечении этого времени Флинт, Бонни и Рид, уже собиравшиеся взяться за сабли, были остановлены внезапным истошным криком дозорного: - Паруса! Северо-запад, идут прямо на нас! Джеймс выхватил подзорную трубу, хотя уже невооруженным глазам можно было видеть большой корабль, приближавшийся к ним из-за мыса. Сбылись его худшие опасения: это была, несомненно, береговая охрана или что-то вроде неё, так как корабль имел две оружейные палубы, наверняка в двадцать пушек каждая. Он явно направлялся к ним, не меняя курса, но пока не открывая бойницы. Вероятно, ещё ночью или ранним утром кто-то заметил с берега и узнал их корабль; сомнений не оставалось – охота велась именно за ними. - Как они узнали? – в ужасе прокричал кто-то, выражая этим криком всеобщее замешательство и страх. - Какая теперь разница! – огрызнулся Флинт, складывая трубу. – Вытравите якорь, живо! – скомандовал он, сам становясь за штурвал, поскольку предстояло вывести «Рейнджера» практически с мелководья, не посадив при этом на мель, такое он никому не доверял. Ощущение близкой опасности влияло на людей отрезвляюще: Мэри и Джек согнали пленников в трюм, оставив их до поры до времени невредимыми, и присоединились к тем, кто ставил стаксели в надежде поймать ветер и увеличить скорость. Началась оживленная беготня, предшествующая любой погоне или отступлению, и все же в этот раз чувствовалось нечто другое. Как будто злой рок, преследовавший их, наконец вступил в полную силу и обещал скорую расплату. Это неясное ощущение чего-то неизбежного, предшествовало панике, которая в скорости должна была охватить всю команду. Флинт это видел и наверняка знал, что именно так и случится. Но что даже для него было ново – так это ощущение небывалого страха за свою жизнь, который выражался в не трусости, а в дикой, животной ярости, горевшей в его глазах. Пожалуй, только благодаря этому страшному и воинственному взгляду люди все ещё подчинялись ему, а не своим эмоциям, бушевавшим все сильнее по мере того, как к ним с невероятной скоростью приближался вражеский шлюп. Страх этот был не небезоснователен: они занимали не просто проигрышную позицию, а уже – проигранную. Ветер, который им удалось поймать, дул с суши и был слабым, а это значило, что если ситуация не измениться уже через десять минут их настигнет самая незавидная участь. - Ставьте пушки на корму! – командовал Джек, как мог старавшийся сохранить подобие порядка. – Бейте по ватерлинии! Как только поравняются с нами, цельтесь в штурвал! Команды его были разумны и при должном исполнении могли бы дать нужный эффект, но на «Рейнджере» канониром был далеко не Хэндс, а тот, кто едва ли в совершенстве владел этой сложной наукой. Ядра не долетали или били слишком высоко, дырявя корпус, но не нанося большого ущерба. Цепных ядер не было, паруса невозможно было сбить: шлюп приближался все быстрее и быстрее. Вокруг гремела пальба пушек, поскольку на шлюпе также открыли огонь с носовой двадцатимиллиметровой и пробили одну из рей грот-мачты, зацепившую при падении двоих, придавив одного к борту, а второму пробив череп. Смерть товарищей поколебала и без того слабый настрой команды, и второй залп, произведенный со шлюпа, убрал уже восьмерых – двоих убило осколком, а шестеро попрятались в трюм, видя безысходность ситуации и скорый проигрыш. - Я вас мать вашу сам прирежу, ебанные уроды! – вскричал в исступлении Флинт и наверняка бы исполнил свое намерение, если бы его самого не отбросило взрывной волной к левому борту. На этот раз стреляли не с носа, а с борта – шлюп поравнялся с ними и шел на сближение, готовя абордажные крюки. Сквозь пульсирующее пространство Джеймс впервые видел, как пиратское судно брали на абордаж: надо отдать им должное – смелые ребята. Чего не сказать о тех, с кем он сейчас находился по одну сторону. Из и без того особо немногочисленной команды Рэкхема на палубе осталось лишь с дюжину человек, двое из которых были женщины, сражавшиеся так, как не сражался ни один из присутствующих мужчин. Солдаты, которых было около тридцати, высыпались на палубу потрепанного «Рейнджера» и в первые же секунды убили троих. Силы были неравны, но Флинт упрямо, превозмогая боль во всем теле, поднялся и вступил в бой с такой отчаянной решимостью и непоколебимой уверенностью, что он один стоил десятерых. Он рубил без устали, окрашивая все вокруг себя огромными пятнами свежей крови, не замечая ни боли, ни усталости, ни проигранного сражения. Каждый раз когда он поднимал руку, замахиваясь для удара, он помнил, что он должен вернуться, помнил, ради кого это делает, и что вся их общая, отныне на двоих разделенная жизнь зависит только от него. Он впервые не искал в битве смерти, даже не мог сдаться, слишком хорошо понимая: ему не будет пощады, он тот единственный, кого Англия должна была бы повесить, даже если бы снова простила всех пиратов мира, и от этого осознания, что отступать больше не куда, он дрался так, как никогда прежде. Не давая загнать себя в угол, он метался по палубе, не заметив, как в какой-то момент остался совершенно один на краю юта. Не поняв того, почему солдаты так резко отступили, он лишь случайно успел заметить, как стоящий на расстоянии за его спиной офицер целится в его сторону. Догадавшись не разумом, а каким-то звериным чутьем, что целятся не в него, а в бочонок с порохом, находящийся всего в нескольких ярдах правее, он, повинуясь все тем же инстинктам, попытался уйти от неминуемого взрыва. Через несколько молниеносных секунд часть борта разорвало в щепки, Флинта взрывной волной отбросило в море. Прежде чем упасть в беспросветную, холодную темноту, он успел почувствовать, как кожу на лице и шее обожгло адским огнем, а остатки порошинок, прожигая рубашку, оседали на руках и груди. В это же время Мэри Рид и Энн Бонни, стоявшие по обе стороны грот-мачты, окруженные почти что в шесть раз превосходящими их числом силами, дико отбивались от солдат. Они вдвоем успели положить едва ли не треть и не собирались сдаваться. Но не прошло и минуты после взрыва, как их вытеснили, взяли числом и избили прикладами так сильно, что Джек, оглушенный и раненный в самом начале битвы, беспомощно наблюдавший за этой сценой, решил, что они обе мертвы и вслед за этим потерял сознания, желая только одного - встретиться с Энн на той стороне.