***
После бурного объяснения о том, где сейчас большая часть команды и Гамильтон в частности, Флинт в который раз порывался доплыть до берега и лично вытащить Томаса из всей этой авантюры. - Да что ты можешь сделать? Ты даже не знаешь, где он! Наверняка он уже в форте, а если так, то ты только погубишь и себя, и его заодно. В который раз за эти несколько минут начал было Джон, на что Джеймс лишь грубо оттолкнул его, не собираясь выслушивать все сначала. Одновременно с этим вдали прозвучала череда выстрелов, окончательно затмившая во Флинте остатки разума. - Смотри! – крикнул Сильвер, в последний момент остановив Джеймса и заставив того взглянуть на чернеющую среди волн точку, выплывающую из серого дымного пятна от выстрелов. Почти сразу же после того, как стемнело, Сильвер с остатками людей отогнал корабль подальше от города, оставляя его в условном месте почти близ берега. Теперь же тучи рассеялись и выступила луна, так что даже с корабля было заметно разрастающуюся тень, плывущую по волнам. – Это наверняка они. У Джеймса не было причин ему не верить, да и теперь он сам явственно различал приближающуюся к ним лодку. Весь его запал куда-то исчез. Он вдруг с поразительной ясностью понял, что вся его дальнейшая жизнь будет зависеть оттого, окажется ли в этой шлюпке Томас или нет. - Ты бы лучше не высовывался до поры до времени, – задумчиво сказал Сильвер, стараясь различить силуэты на приближающейся лодке. - И нахер мне это делать? - Сначала нужно разобраться с тем, что там произошло. Люди явно доведены до предела, напуганы и разрознены. Если они увидят тебя и поймут, что рисковали зря, бунта нам не миновать, дай им остыть после побега. - Эта часть команды все равно меня видела, какой смысл скрывать, если они все равно разболтают? - Я и не говорю, что мы будет что-то скрывать. Просто дай нам всем возможность убраться отсюда и потом решить все вопросы, ты ведь сам знаешь, неизвестно что им может прийти в голову. Джеймс ещё некоторое время стоял рядом, также стараясь разглядеть хоть что-то в темной воде, а затем развернулся и зашагал по направлению к капитанской рубке. - Как только узнаю, что с Гамильтоном, дам тебе знать, – негромко проговорил вслед ему Сильвер, искоса наблюдая за тем, как Флинт старается бороться с самим собой и не показывать, как сильно его пугает мысль о худшем исходе. Едва он скрылся, Джон, тяжело вздохнув, в очередной раз подумал, что лучше бы Томаса застрелили бы в этой передряге. По крайней мере, Флинт тогда уже окончательно определится со своей дальнейшей судьбой. Временам именно этот вариант казался наилучшим из всех. Однако, как выяснилось впоследствии, Гамильтон оказался на редкость живучим человеком. Джон заметил его высокую сгорбленную фигуру одной из первых и сразу же приметил, что тот ранен. Сосчитав остальных людей, он понял, что половина из них осталась на берегу и, вероятно, больше им свидеться не придется. Не разглядев в полутьме выражение лица Сильвера, Билли, первый поднявшийся на борт, разумеется, решил, что тот встревожен отсутствием Флинта. - Флинта там не было, я был прав. - Что с остальными? – не вдаваясь в подробности, спросил Джон, надеясь, что его безразличие к судьбе бывшего капитана спишут на волнение за свою собственную жизнь. - Это вы стреляли? – уточнил он, глядя на то, как Томас с помощью младшего Бонса с трудом взобрался на борт. - Мы кого-то упустили. Домашние предупредили охрану, на нас напали, многих схватили на месте, – быстро говорил Бонс, – нужно убираться отсюда, пока за нами не отправили погоню. Джон уже с первых минут их поспешного бегства на корабль это понял, так что сравнительно хладнокровно воспринял слова Билли. Как только подняли шлюпку, он приказал поднимать паруса: ночь была ветреная, нужно было лишь найти нужный бейдевинд и вывести корабль из залива. - Поднять марсели! – на ходу крикнул он немногочисленной команде, незаметно в общей суматохе ковыляя в сторону Гамильтона, с которым ему необходимо было перекинуться парой слов. – Бонс, становись за штурвал, уводи нас на запад, в открытое море. Повторять приказы не пришлось – людей было мало, крайне мало, однако все понимали: оттого, насколько быстро они уберутся от этого берега, зависит их жизнь. Но все же Сильвер не рискнул покинуть команду. Сказав что-то Томасу, он остался на палубе, помогая по мере сил и следя за тем, чтобы чья-нибудь оплошность не сгубила их всех.***
С благодарностью приняв полуприказ-полупросьбу Сильвера сидеть в капитанской каюте и не высовываться, Гамильтон отделился от суматохи, царившей на палубе. Рана почти не кровоточила, так что теперь окончательно стало ясно, что придется зашивать. Но единственный судовой врач, некогда обитавший в их команде, сгинул вместе с остатками рэкхемовской шайки в застенках форта Чарльз. Однако зашить рваную рану – дело нехитрое, главное иметь нервы покрепче, так что по сути это мог сделать кто угодно. Только вот неизвестно, сколько вообще ждать, пока хоть кто-нибудь освободится, да и, вероятно, помощи никто, кроме Джона, ему не окажет. Но зато боль выводила Гамильтона из состояния какой-то отрешенности, вызванной разговором с Рэкхемом. Чувствуя нависшую над ним неопределенность, он старался не думать о ней, отвлекаясь на боль в руке, но все равно возвращался к своим мыслям с тяжелой, больной головой. Подробности этого отвратительного дня постоянно всплывали в памяти, заставляя вновь вспоминать о том, что сегодня он необратимо запятнал свою честь. Но он не чувствовал ни стыда, ни раскаяния, только бессильное, глухое раздражение оттого, что все закончилось так глупо. Однако окончательно выводила его из себя не горечь поражения, не запоздалые муки совести, не укоры самого себя в том, что сегодня он стал ещё хуже, чем прежде. Больше всего пугала неизвестность. Он не знал, что с собой делать и куда дальше податься, чего искать и чем жить теперь, когда вся это непонятная, им же самим задуманная афера в угоду Флинту обернулась очередным, ещё более темным кошмаром, по сравнению с теми, что он пережил до сих пор. В смерть Джеймса Томас не верил. Не хотел верить. В ушах ещё звучали слова Рэкхема о том, что он видел, вернее о том, чего он не видел. Если бы Томас был уверен, что Флинт мертв, если бы видел собственными глазами его тело, то сдался бы, пренебрегая попыткой Алекса спасти его, и висел бы вместе с остальными пиратами на виселице за пособничество. Может быть, его от этой унизительной участи остановило только чувство долга перед Эбигейл. Как ей помочь он не знал, но и бросить девушку совершенно одну не мог, хоть что-то он обязан был для неё сделать. Не додумав и половины тех мыслей, что роились в его поникшей и звенящей от пережитого напряжения голове, Томас почти ввалился в рубку, прижавшись спиной к двери, прикрыв от дикой боли глаза. Когда он входил, то случайно задел раненой рукой косяк двери и, ослепнув от режущей боли, почувствовал, как сильнее заструилась кровь из раны. Тихо застонав, позволяя себе такую вольность здесь, где никого не было, Томас сквозь крики на палубе услышал, как кто-то позвал его по имени негромким, охрипшим голосом. Он резко открыл глаза и поначалу подумал, что ему померещилось в темноте, едва разгоняемой светом всего лишь одной свечи. Но в следующий миг он точно не мог ошибиться: его губы он узнал бы из тысячи. Через секунду Флинт отстранился, обеспокоенно глядя на кровь и на ужасную бледность, разлившуюся по лицу Гамильтона. Забыв обо всем, Томас прижал его к себе ближе здоровой рукой, не способный даже сказать ничего от смертельной усталости и невыразимого напряжения прошедших дней. Джеймс обнял его в ответ, чувствуя себя бесконечно несчастным и счастливым одновременно. - Прости меня, - тихо сказал Флинт, стараясь не навредить ещё больше, - за все прости. - Джеймс, - ещё один поцелуй, долгий, мучительно необходимый обоим, - я знал, знал, что ты не уйдешь без меня. Но я едва не поверил, что ты мертв. Снова… - Я знаю, все в порядке, - Флинт усадил его на койку, мягко поцеловав в висок, - обещаю, скоро все закончится. Но не успели они ещё и слова сказать друг другу, как дверь распахнулась и со свистом закрылась снова, пропуская в каюту прохладный поток ночного воздуха и Сильвера. - Нам повезло, – сказал он, мельком взглянув на них, – ветер в нашу сторону, уйдем отсюда ещё до рассвета. Джон, покопавшись в кармане, вытащил оттуда нитки со вставленной в них серповидной иглой. - Сам зашьешь или мне? – спокойно спросил он. - Давай сюда, – хрипло потребовал Флинт, принимая из рук Джона и инструменты. - Как знаешь, – с тайным облегчением согласился Сильвер, никогда не любивший даже самые незначительные операции. – Только свет нужно зажечь, ни черта не видно. - Нет, – неожиданно отрезал Флинт и затем спокойнее добавил, – справлюсь и так. - Ты в своем уме? – с зародившимся подозрением спросил Джон, пытаясь понять, не упустил ли он чего-то. – Хоть свечу поближе поставь, – предложил он и, поднеся зажженную свечку поближе к Флинту, едва не выронил её из рук. Яркий свет на секунду озарил лицо Джеймса, усталое и злое, однако Сильвера удивило не это. Все лицо Флинта было усыпано шершавыми отметинами, маленькими и круглыми. Почти незаметные в темноте, при ярком свете они сильно бросались в глаза, именно Джон и не заметил раньше. Порошинки испещряли не только лицо, а как выяснилось впоследствии – шею и руки тоже. Томас тихо окликнул его; он видел то же самое, что и Сильвер. Флинт повернулся к нему, готовясь встретить во взгляде Гамильтона такое же удивление, смешанное с отвращением, что только что прочитал во взгляде Джона, однако Томас смотрел на него с сочувствием и страхом, страхом за ту боль, что пришлось ему испытать. Несколько успокоившись, Флинт все же забрал свечу из рук Сильвера, окончательно смягчившись, когда понял, что, глядя на него, Джон испытывал отнюдь не отвращение, а замешательство. - Поговорим обо всем после, – подытожил Джеймс, возвращаясь к своей первоначальной цели. Коснувшись горячей ладонью щеки Томаса, успокаивая и его, и себя, Флинт дал ему глотнуть рома, взятого у Сильвера, и, плеснув после этого немного выпивки на рану и иглу, принялся за дело. Но ром не помог, боль отрезвляла мгновенно, заставляя ощущать и острую иглу, и неприятное пульсирующее чувство внутри раны. Джеймс переставил свечу поближе и в её неровном свете вновь сделал стежок. Кровь из проткнутой насквозь кожи стекала тоненькими струйками, пока здоровая плоть плотно притягивалась друг к другу, стянутая прочными нитками. Каждое соприкосновение иглы с оголенной кожей Томас сносил стойко, без единого стона. Джеймс делал все, что мог, чтобы облегчить боль и не дать ране впоследствии загноится. Стараясь действовать быстро, но аккуратно, он затягивал шов ещё с большей осторожностью, не понаслышке зная, что эта часть – самая болезненная. Закончив, он поцеловал Томаса в похолодевший лоб и, пригладив его взмокшие волосы, отстранился, не смотря на нестерпимое желание касаться его снова и снова. Однако это желание едва пересиливало закипавшую в нем злость на них. Пока эта злость уравновешивалась любовью к ним обоим, но страх при мысли о том, что все могло кончиться по-иному, заставил его заговорить первым: - Я не могу понять всего лишь одного, – начал он внешне совершенно спокойно, - вы оба сошли с ума или только один из вас? Объяснять, что именно он имеет в виду, не было никакой необходимости, и все же Сильвер спросил: - О чем ты? - Об этой твоей безумной выходке с фортом. - Во-первых, идея была не только моя, – спокойно ответил Джон, зная, что разговаривать с Флинтом в таком состоянии можно лишь используя всю свою выдержку. – Во-вторых, у нас не было выбора. Мы не знали наверняка, что с тобой, поэтому пришлось предположить, что ты был взят в плен вместе с остальными. - Верить в то, что ты мертв, не хотелось. Даже не пытайся отрицать, что ты не поступил бы так же, – добавил Томас, внимательно следя за выражением лица Джеймса. - Но неужели вам не приходило в голову, что если бы я попался им в руки, то об этом трубили на каждом шагу? - Откуда нам было знать, что они не решат тайно переправить тебя Лондон и казнить там? Да ты вообще мог бы скрыть свое имя! Томас прав, будь ты на нашем месте, неужели бы не проверил все варианты? Фамильярное обращение между этими двумя в довершение всему бесило Джеймса все сильнее. Он не понимал, каким образом они так быстро сошлись, мучаясь этим вопросом ещё тогда, когда видел их вместе с палубы «Рейнджера». - Я бы не стал рисковать дорогими тебе людьми, – отрезал Флинт. Сильвера на это зло расхохотался, даже не пытаясь опровергнуть это лживое заявление. - Ты злишься на Джона сильнее, чем на меня, – констатируя факт, сказал Томас, когда стало понятно, что ещё чуть-чуть и эти двое повздорят по-настоящему. – И напрасно. Думаешь, он каким-то образом заставил меня участвовать во всем этом против воли? Научился управлять мной, так же, как и остальными? Ты знаешь меня достаточно, чтобы знать, на какие безрассудства я способен, особенно, когда дело касается тебя. Так что если тебе от этого будет проще, он пытался меня остановить, но не смог. Может, ты скажешь, что жизнь ничему меня не научила, но я поступил бы так же снова, если таким образом хоть как-то смог помочь тебе. Джеймс на это ничего не смог ответить. Конечно же, он понимал, почему они так поступили, но мысль о том, что на этот раз двое родных ему людей, последних из тех, что остались, в очередной раз подвергались совершенно неоправданной опасности, душила его и не давала здраво рассуждать. - В конце концов, ничего не проходит бесследно, – продолжал тем временем Томас. – Рэкхем теперь на свободе. - Что? – окончательно придя в себя, спросил Джон, забыв о зарождающейся было обиде на Флинта. - То есть тебе все-таки удалось добраться до форта? Ты действительно смог его освободить? Но где он теперь? - Отправился за Энн Бонни. Она сейчас в Кингстоне, казнь отложена из-за её беременности. Если у него не получится освободить её своими силами, то он собирался отправиться к её родне в Новую Англию. - У Энн есть родня в Америке? - Да, и судя по всему, весьма не бедная. - Никогда бы не подумал… - Зачем ты его освободил? – перебил Сильвера Флинт, до этого хранивший молчание. - Ему я сказал, что так вернул долг за твое спасение из Чарльстона. Но на самом деле… Честно говоря, не знаю почему. Когда я услышал, что ты мертв, все начало казаться каким-то нереальным. Единственная мысль, которая пришла мне в голову, была о том, как ты спасся в тот раз от неминуемой гибели. Ты сказал, что тебя спасли, чтобы доказать, что пираты сильны единством. Я вспомнил об этом и подумал, что ты хотел бы, чтобы я так поступил. Так или иначе, Рэкхем сражался с тобой тогда, и я мог надеяться, что он рано или поздно продолжит твое дело. Да и в конце концов, глупо было проделать такой путь и ничего не добиться в итоге; я был готов рискнуть. - Думаешь, он вернется? – спросил после продолжительного молчания Джон, обращаясь к Джеймсу. Тот отрицательно покачал головой: - Он ещё во время прошлой нашей встречи хотел достать денег и зажить с Энн новой жизнью. Не думаю, что после того, как ему удалось избежать казни, он станет тянуть время. - Не желал бы вас прерывать, - спокойно, но настойчиво потребовал Гамильтон, когда Сильвер собирался ещё что-то спросить, - но мне одному хотелось бы узнать, как ты здесь оказался? Услышав его, Джон направил красноречивый взгляд на Флинта, вторивший этому требованию. Однако, несмотря на всеобщее ожидание, Джеймс ответил не сразу. - Нечего особо рассказывать, – помрачнев, сказал он устало. – Меня оглушило взрывом на корабле, там же получил и ожоги. Чудом выбрался на берег, несколько дней бродил в поисках хоть каких-то ваших следов. В большие города не совался, боялся, что меня кто-нибудь опознает, все-таки местное население хорошо знакомо с пиратами, я был здесь года два назад, все с той же целью. Так что понятия не имею, чтобы я делал дальше, если бы через несколько дней случайно не заметил вас. Днем я не смог догонять вас, рискуя быть узнанным, поэтому действовал ночью. Дальше знаете, – резко закончил он, и, быть может, потому у Сильвера осталось ощущение, что он чего-то недоговаривает. Однако расспрашивать его он больше не стал, зная, что это бесполезно. - Тогда вот что, – медленно начал он, после некоторых раздумий, – даже если нам удастся избежать погони с Ямайки, то в таком состоянии с полуразбитым судном и поредевшей командой, нам уже ничего не светит. Нам нужно как можно скорее пристать к берегу и распустить экипаж. Дойдем до островов, а там, – он на секунду осекся, но затем продолжил уверенно и спокойно, – я отвезу вас к Мади. Отсидитесь у неё некоторое время, пока все не уляжется, а дальше - решайте сами, – закончил он, вспоминая недавний разговор с Томасом. Мысль о том, что Гамильтон знал, что делает, успокаивала. - Ты больше не боишься того, что я утяну её за собой? – с недоверием спросил Джеймс, пораженный таким внезапным порывом. - Нет, – честно признался Джон, – больше нет. Насмотревшись за этот месяц на странные и противоречивые отношения этих двоих, Сильвер окончательно уверился в том, что был тысячу раз прав, решив самолично закончить весь этот кошмар и тем самым спасти и Мади, и Джеймса. Пусть из-за этого Мади, никогда не любившая его так сильно, как он её, ещё сильнее отдалилась, Джон был не готов её отпустить, не в его это было натуре. Он пообещал себе вновь завоевать её доверие, добиться расположения и разжечь в ней любовь, сильную и страстную, такую, на какую, он был уверен, она способна. Главное, она осталась жива; всего остального он мог добиться своими силами. - Ты ведь не хотел, чтобы она знала обо мне, не собирался даже отдавать её часть сокровищ, когда мы говорили об этом в прошлый раз. Что изменилось? – продолжал допытываться Флинт. - Я устал делать вид, что все в порядке, – сказал он настолько откровенно, насколько мог; перед этими людьми он говорил и не такое. – Не хочу больше обманывать себя и не замечать, что она все ещё не простила меня. Я хочу, чтобы она снова начала мне доверять, и для начала я докажу ей, что не убил тебя. Знаю, что так снова заставлю её задуматься о войне, но в этот раз я прошу тебя как друга, требую, как от должника: не впутывай её в свои планы. Что бы ты ни задумал делать дальше, я не позволю тебе снова втянуть её во что бы то ни было. Обещай мне, что не станешь настаивать, что всеми силами попытаешься остановить её, если она сама захочет присоединиться. - Ты думаешь, я смогу её остановить? Что я смогу оказать на неё такое влияние? - Ты даже не представляешь, насколько сильно можешь повлиять на неё, – горько усмехнулся Джон. – Она уважает тебя как никого другого, видит в тебе единственного единомышленника, способного понять суть войны. Я прошу тебя поговорить с ней. - И что я могу ей сказать? – зло оборвал Джеймс. – Убедить её в том, что победы не будет? Что она и её народ навсегда останутся рабами? - Нет, но ты должен убедить её в том, что она должна оставаться со своим народом, чтобы тот был в безопасности. Только чувство долга перед своими людьми сможет заставить её позабыть о войне. Если ты напомнишь ей о том, что она в первую очередь королева, быть может, она наконец прислушается к моим словам. Убеди её, и ты расплатишься со мной за то, что я смог найти Гамильтона. Напоминание о неоплатном долге все-таки заставило Джеймса принять предложение. Пусть он пока не знал, что именно скажет ей при встрече, но попытаться выполнить просьбу Джона он был обязан: - Хорошо, – спустя некоторое время окончательно согласился Флинт, – только я не могу обещать, что у меня получится сделать все, как ты просишь. - Ты главное постарайся, – серьезно сказал Сильвер, переглянувшись с Томасом, надеясь, что тот действительно окажется прав и Джеймс станет тем единственным, кто сможет помочь Мади смириться с проигрышем и начать жить с чистого листа.***
До островов дошли без происшествий. Когда до места, на котором обосновалась Мади, стало возможно добраться своими силами, команду распустили. Несколько людей исчезли ещё в Порт-Ройале, после неудачного покушения на коменданта, а остатки не столько повиновались приказу двигаться к новой цели, сколько сами понимали, что эта цель – их единственное спасение. На возвращение Флинта в этот раз отреагировали почти спокойно, догадывались, что он сбежал, и рано или поздно ждали возвращения бессмертного капитана. Что касается претензий к его сокровищами, то они исчезли сами собой: некоторые ещё верили, что из Флинта возможно выбить признание, если на их стороне будет Сильвер. Однако вскоре всем стало ясно, что Окорок опять каким-то чудом завоевал доверие капитана. Всем недовольным Джон объяснил, что хоть он и обещал долю сокровищ им, они не выполнили своих обязательств, не спасли Флинта, он спасся сам, поэтому ни на какую награду они претендовать не могут. Так что когда дошли до Пор Салю на Гаити, где большая часть ещё не успела ни в чем засветиться и была вольна спокойно сойти на берег, почти все именно так и поступили: Сильвера и Флинта боялись, а вмешиваться в их дела не было никакого желания, тем более когда они сами распускали команду, из которой только треть вернулась живой. Некоторые, правда, все ещё надеялись, что Флинт вернется. Джеймс за это время не потерял своего влияния на людей: всем отчего-то казалось, что он вновь готовится к чему-то масштабному, что рано или поздно снова будет литься кровь по одному только слову этого удачливого, но жестокого капитана. Однако пока все эти предположения оставались лишь мечтами и домыслами. По-настоящему колебался лишь Алекс, не знавший, что ему делать со своей жизнью. Пробыв среди пиратов некоторое время, он окончательно разочаровался в этом ремесле. Дело было не столько в людях и нравах - и те, и другие везде были одинаковы - просто теперь он понял, что в пиратстве одна дорога – на виселицу. Сколько бы тебе не везло в схватках с солдатами, штормах, бурях, болезнях, рано или поздно возмездие тебя настигнет, и ты сгинешь так же бесславно, как и многие тебе подобные. Чувствовал Алекс, что подобная судьба ждет и Флинта с Сильвером. Как бы ни были они исключительны, а умрут оба точно так же, как их товарищи. Подобная перспектива убивала для него все плюсы пиратства. Строгую дисциплину он мог бы перетерпеть, был же в ней какой-то толк, иначе для чего её так часто применяют? Мог стерпеть и долгое продвижение по службе, от этого и в пиратах никто не застрахован. А что касается голода и болезней, то они для всех одни и те же. Во флоте хотя было какое-никакое жалование, причем официальное. Такого произвола как раньше все равно теперь не было – пиратская республика кое-чему научила. Кроме того, Алекс все ещё мечтал стать лейтенантом, а то и капитаном, иметь в своем распоряжении корабль и солдат, подчиняющихся ему по закону, а не по собственному желанию, которое бывает слишком переменчивым. Сообщив Билли о своем намерении покинуть его и вместе с Эбигейл вернуться в Лондон, где он собирался поступить во флот его Величества, Алекс сначала не был даже выслушан до конца. Мысль о том, что брат станет одним из омаров, да ещё и с помощью Эш, просто не укладывалась в голове старшего Бонса. Однако, поразмыслив над всем этим день-другой, Билли пришел к выводу, что это решение – единственный способ спасти Алекса от пиратской жизни, от превращения в одно из тех, кого Билли всей душой презирал, хоть и сам был среди них. Они оба понимали, что ему, Билли, уже ничего не светит, но вот Алекс мог бы попытаться миновать эту опасную дорожку. - Надеюсь, ты не зарубишь меня, если придется столкнуться в бою, – невесело шутил Билли, когда до расставания с братом оставалось все меньше и меньше времени. Последние дни он постоянно держались рядом, хотя Алекс и заверял его бесчисленное множество раз, что разойдутся они не навсегда. - Нет, конечно, нет! – отвечал он тогда с грустной улыбкой, горячо обнимая брата, в эти моменты будто бы забывая обо всем, произошедшем с ними вне стен родного дома. Но слишком быстро бежало время, подводя их к решающему дню: - Но все-таки, – спросил Билли с нескрываемой горечью в голосе, не надеясь услышать никакой другой ответ. – Ты точно уверен? Алекс только покачал головой: они уже не раз обсуждали это и все, что он мог сказать, уже было сказано. - Уверен, это то, чего я хочу больше всего на свете. - Тогда просто помни, что я горжусь тобой и всегда буду гордиться. Не забывай, что там совсем другая жизнь и постарайся не потеряться в ней, ну а если что пойдет не так – ты всегда знаешь, где меня найти. Это были не пустые слова. Совсем недавно Алекс узнал, что у Билли все это время было некое подобие пристанища во Фрипорте. Об этом не знал никто: ни Флинт, ни команда, ни даже Сильвер. Как-то Бонс обмолвился об этом с Гейтсом, однако тот уже давно был мертв. И теперь только Алекс знал о том, что у Билли оказывается есть нечто похожее на дом, куда он мог иногда наведываться. - Я там нечасто бываю, – продолжал он тем временем, – но женщина, что там живет, поможет тебе. - Хорошо, – согласился Алекс, – я обещаю, что снова тебя найду. Только… ты точно уверен, что родителям не стоит знать о том, что ты жив? Поверь мне, они всегда безумно любили тебя, они все поймут! - Нет, им действительно лучше не знать. Пусть они будут продолжать любить того милого мальчишку, чем нынешнего меня, мучиться угрызениями совести и переживаниями о том, что со мной стало. Но ты сам вернись домой или хотя бы дай им знать, что с тобой все хорошо. Они и так достаточно настрадались, чтобы оплакивать ещё и тебя. - Я уже говорил, что сделаю это, но только ради тебя, – сказал Алекс, согласившийся на это только после долгих уговоров, – как мне кажется, не очень сильно они по мне убивались. - Дурак ты, – беззлобно сказал Бонс, ещё раз обняв его, – ладно, когда-нибудь сам поймешь. Еще с минуту постояв рядом с братом, стараясь запомнить до мельчайших подробностей его юное, свежее лицо, Билли смог только улыбнуться ему напоследок, обнять и скрыться за бортом, спрыгнув в поджидающую его шлюпку. - Постой! – с непрошенными слезами на глазах крикнул ему Алекс, забыв, что они условились обойтись без лишнего шума и попрощаться глубокой ночью. – Я всегда буду помнить о том, что ты лучше их всех! Я всегда буду тобой гордиться, Билли! Бонс на прощание махнул ему рукой, не отворачиваясь до тех пор, пока лодка не стала совсем неразличимой на фоне черных волн. И все же Алекс ещё долго смотрел ему вслед, думая о том, что хоть отныне их дороги разошлись, они всегда незримо будут рядом и ничто не в силах этому помешать.***
Билли ушел, не распрощавшись ни с Ганном, ни с Сильвером, ни с Флинтом. Никто даже не заметил, как он однажды ночью бесследно исчез. Тогда они были близ Доминиканы, вероятно, туда и направился. - Да хоть к Дьяволу, – отмахнулся Флинт, когда Джон сообщил ему эту новость. Последнее время он вообще мало интереса проявлял к бывшим делам. Он по-прежнему чего-то не договаривал о том, как сбежал с корабля и где пропадал все это время. Но все заметили, что после возвращения он как-то изменился. Сильвер знал почти все дуновения его мысли, но в этот раз даже он не мог понять, что у того на уме. В нем теперь не было никаких признаков безумной лихорадки, обуревавшей его до встречи с Томасом, не было и той нерешительности, что царило в его душе после встречи с ним. Казалось, что в нем теперь нет ничего, кроме пустоты. - Перегорел, – сказал однажды Сильвер Томасу, когда они ненароком заговорили о состоянии Флинта в последние дни. Гамильтон был с этим согласен, по-другому о Джеймсе сейчас сказать было нельзя. Это пугало, ведь все они представляли себе будущее Флинта по-иному. Даже Томас уже начинал привыкать к его неуемной энергии и жажде, но теперь из-за этой перемены он совершенно не знал, как себя вести с ним. - Пожалуй, – соглашался он с Джоном, а про себя добавлял: или затишье перед бурей. Через несколько дней они бросили якорь на островах близ пролива Мона. Судьба так хорошо послужившего им всем корабля решилась быстро: его отдали Пью, как изначально и договаривались. Тот за короткое время успел окончательно сместить Ганна и завладеть вниманием остатка команды. Бен, который как догадывался, пожалуй, только один Сильвер отнюдь не был таким простачком, каким казался, благополучно отошел в тень, сохранив при этом со всей командой хорошие, насколько это вообще возможно среди пиратов, отношения. Когда их компания, состоящая из пяти человек, окончательно отделилась от флибустьеров ни денег, ни какого-либо значимого имущества ни у кого из них не было, так что вступили они на берег почти что нищие только с надеждой на помощь Мади. Но для того, чтобы до неё добраться, нужно было сначала разыскать одного из её людей, проживающих в городе на острове, который мог бы переправить их в лагерь. На его поиски отправились Сильвер и Джеймс, руководствуясь некогда данными Мади сведениями. Остальным же ничего больше не оставалось, кроме как ожидать на берегу их возвращения. - Что вы собираетесь делать, когда получите свою часть денег? – спросил у Эбигейл Томас, когда они остались втроем. Алекс был тут же с ними и слушал, не встревая в разговор. - Мне уже кажется, что этого не будет… - тихо, но с раздражением ответила Эш, упрямо глядя перед собой на лазурное море. Зарывшись пальцами в прохладный песок, она спасалась от жары в тени пальмы. Последнее время она уже проклинала себя за то, что вообще согласилась участвовать во всем этом. Стоит ли говорить, что её волнения начались тогда, когда Рэкхем захватил их шхуну и забрал Флинта к себе на борт? Но это ещё было пустяком, по сравнению с тем, что она испытала во время шторма и в последующие за ним дни, когда неясно было, жив Флинт или нет. Надежда на возвращение к прошлой жизни таяла с каждым днем, однако тогда с ней хотя бы был Гамильтон, всегда успокаивавший её и обещавший, что чтобы ни случилось, он за ней присмотрит. С ним она чувствовала себя в безопасности, но в конце концов и он оставил её. Когда Эбигейл узнала о том, что Томас ушел вместе с остальной частью команды, она чуть с ума не сошла. Дело было даже не в переживаниях о том, что случится с ним, а в том, что она не знала, что ей делать в случае его смерти. Она осталась совсем одна на борту с пиратами, страшно было подумать, что они могли бы сделать с ней. Даже несмотря на то, что все обошлось, она до сих пор злилась и на Томаса, и на Алекса за то, что те бросили её на произвол судьбы. - От чего же? Как видите, мы все ближе к цели, – спокойно парировал Гамильтон, от которого не укрылась перемена в поведении девушки. - Вот именно, что вы ближе к своей цели, а что касается меня, то ещё неизвестно сдержит ли Флинт свое слово, особенно теперь, когда даже вы не сможете его убедить. - И почему вы так решили? - Мне действительно стоит говорить? – иронически спросила она и посмотрела на него таким взглядом, что Томас понял все. Очевидно, и от Эбигейл не укрылась перемена в отношении Флинта к нему. Они теперь почти не проводили время вместе, ночевали раздельно и едва ли перекинулись хотя бы парой слов с того момента, как Джеймс вступил на корабль. Только один раз, когда Флинт случайно застал его одного, они переспали, но даже тогда все было сумбурно, быстро, без лишних слов. Разобраться в том, что происходит с Джеймсом, было невозможно, оставалось только спросить его самого, но зная характер любовника, Гамильтон решил повременить с расспросами. Когда придет время, Флинт сам заговорит с ним. На слова Эш Томас лишь усмехнулся: - На этот счет вы можете не переживать, а свое слово Джеймс сдержит, это я вам гарантирую. Обещал же я, что не брошу вас, значит так и будет. Эбигейл хотела ещё что-то сказать, но потом мысленно махнула рукой. Говорить о прошлом было бы бессмысленно, сильно задетая поведением Гамильтона, она была преисполнена жгучей обиды и решила вовремя замолчать, чтобы не наговорить лишнего. После этого разговор как-то не клеился, в конце концов они совсем замолчали и в такой гнетущей тишине досидели почти что до полуночи. К тому времени нервы уже начали сдавать у всех них, но едва Томас собрался пойти и разыскать хоть кого-нибудь из ушедших, Флинт сам вышел к ним навстречу: - Сильвер был прав, – сказал он вместо приветствия, – тот марон отказался перевозить кого-либо, кроме знакомого ему Джона. Через несколько часов он вернется, когда договорится обо всем с Мади, но и тогда вам, – обратился он к Алексу и Эш, – придется остаться здесь. Никто из нас не может доверять вам настолько, чтобы раскрыть расположение лагеря. Я договорился кое с кем из её людей, поживете у них до тех пор, пока мы не вернемся, - говорил он холодно, отрывисто и резко. Быть может, в другое время кто-нибудь из них и попытался бы протестовать, но сейчас не терпящий возражений тон Флинта говорил сам за себя. Опасаясь, как бы ни сделать ещё хуже, Бонс и Эбигейл сухо поблагодарили его. После все четверо отыскали это очередное пристанище. Это был дом белого человека, тайно обвенчанного с рабыней, живущей у него под видом прислуги. Не богатые, но зажиточные хозяева радушно приняли гостей, о которых, как им было сказано, просила сама королева. Надолго никто из них двоих не стал задерживаться, только Гамильтон на прощание подозвал к себе Эбигейл: - Вы ведь всерьез не думаете, что теперь, когда все позади, я оставлю вас ни с чем? - Я уже не знаю, что и думать, - мрачно ответила она, - я была уверена, что вы не бросите меня одну среди них! Неужели вы не догадывались… - Вы что действительно решили, что я мог бы так поступить? – в неописуемом изумлении спросил он, до этого объясняя себе холодность девушки усталостью и страхом, но не как не обидой. – Мисс Эш, я же никогда не давал вам повода сомневаться в моем отношении к вам. Впрочем, возможно я сам виноват, в те дни я действительно был не в себе, но вы должны знать, что даже тогда я не забывал о своем обещании. Я бы ни за что не бросил вас в одиночестве, только договорившись с мистером Сильвером насчет вашей дальнейшей судьбы, я рискнул и отправился в Порт-Ройал. Меня вы не видели тогда лично только потому, что я не хотел встречаться с вами в том состоянии, в котором пребывал в те дни. Поверьте, я сделал все, чтобы обезопасить вас и по возможности дать вам то, что обещал. В том случае, если ни я, ни Флинт не вернулись бы, Сильвер должен был бы передать кое-что вам лично. Я указал, где именно в Браунсвике Джеймс припрятал некоторые из своих сбережений, однако понять написанное смогли бы только вы. Сильвер же обещал по возможности помочь вам; знаю, что ему трудно доверять, но он был моим единственным шансом. В любом случае, теперь все позади, не гадайте, что могло произойти, а что - нет. Сейчас вам просто нужно отдохнуть и дождаться, пока я вернусь обратно. Несколько успокоенная этим объяснением Эш безропотно приняла указания, отгоняя прочь ещё до конца не утихшую обиду. Когда она смирилась с тем, что ничего уже не изменить и отступать больше не куда, стало легче; ведь на самом же деле ей ничего больше не оставалось, кроме как просто ожидать скорого конца всей этой авантюры.***
До места, откуда их должен был забрать Сильвер, они вновь шли молча. Томас догадывался, что Джон и его не хотел посвящать в тайны маронов, но, очевидно, Джеймс настоял на обратном. Тем не менее сейчас он вновь был сдержан и холоден и лишь изредка бросал на Томаса обеспокоенный взгляд, когда тот не мог его видеть. Джон уже ждал их на месте. В небольшом баркасе они двинулись в путь и, пока подбирались к лагерю, Сильвер в полголоса пояснял: - После твоего исчезновения, – обращался он в основном к Джеймсу, – остров покинули и пираты, и беглые рабы, по крайней мере, та часть, что была с Джулиусом. Вместе с ними ушли и некоторые из лагеря Мади, так что в конце концов там в основном остались женщины и дети. Разумеется, оставаться на том же острове было опасно, британцы знали, где они находятся, а защищать их было некому. Мади и её мать не без труда переправили всех на другой надежно скрытых от посторонних остров, к которому мы сейчас приближаемся. Там не было ничего, пришлось все отстраивать заново, потому я и сказал, что ей нужны были деньги: многие вещи нельзя было достать иначе. Все понемногу восстанавливается, но… ей все равно тяжело. Глухо закончил Джон, вглядываясь туда, где в темноте мерцали десятки огоньков. Флинт с нескрываемым сочувствием смотрел на него, зная, как Сильверу тяжело дается даже этот простой разговор. Как бы ни убеждал себя Джон в том, что он был прав, решив все за Мади, своим решением он уничтожил их отношения и от этого страдал гораздо сильнее, чем готов был показать. Джеймс невольно всегда удивлялся тому, насколько Сильвер любил эту женщину, раз не готов был отступать даже после всего, что между ними было. Он мысленно пообещал себе исполнить просьбу Джона во что бы то ни стало, в конце концов, он ведь действительно задолжал Сильверу уже слишком много. Этот лагерь, как и прошлый, был расположен в глубине отдаленного острова, исчерченного реками, по одной из которых они сейчас и продвигались вперед. Стройная фигура Мади было заметна ещё издалека. Освещенная неровным светом факелов, она стояла на невысоких подмостках, заменявших пристань. Сама она заметила их, как только баркас появился на горизонте, чернея темными фигурами пассажиров. В сотый раз за эти несколько часов она прокручивала в голове разговор с Джоном, внезапно появившимся у нее на пороге глубокой ночью. Порой ей все ещё больно было его видеть, однако неожиданная встреча после долгой разлуки была тем приятнее, чем нежданнее был гость. Их отношения после того, как Сильвер собственноручно отнял у неё возможность начать войну за свободу, представляли собой нечто странное и крайне неопределенное. В первые несколько дней Мади не могла даже смотреть на Джона, каждый раз вспоминая, что это только из-за него она и её народ лишились возможности восстать и дать отпор тем, кто сотни лет издевался над их жизнями. Хуже всего было то, что она не только утратила шанс начать долгожданную войну, но и потеряла близкого ей человека, которого все ещё любила несмотря ни на что. Боль от предательства была тем сильнее, чем глубже были те чувства, что она испытывала к Джону. Раньше она видела в нем все, о чем только мечтала. Ей казалось, их свело провидение, не иначе: он, занесенный бурей на остров, поднял вместе с Флинтом людей на масштабное восстание, пробудив их всех от жалкого существования. Он единственный понял её стремление изменить свою жизнь, разделял с ней те же убеждения, идеи, цели и планы. Был тем, на кого она всегда могла положиться, кому безоговорочно доверяла сама и заставила довериться остальных. А он предал её, разрушив все, к чему она стремилась. Временами она пыталась оправдать его, понять, почему он так поступил, но даже мысль о том, что он сделал все ради неё, не помогала. Он пожертвовал сотнями неспасенных жизней ради того, чтобы сохранить её, Мади, жизнь для одного себя. Это был чудовищный эгоизм и ни его, ни того, что было ему причиной, Мади принять не могла. Но время шло: ей пришлось помогать своим людям, находить отвлечение в делах и заботах о новом доме, попытаться начать строить хоть какое-то будущее вместо того, чтобы страдать из-за прошлого. И все же, по вечерам, когда она вновь оставалась одна, Мади чувствовала себя бесконечно одинокой, брошенной и бессильной. В такие моменты она ненавидела себя больше всего, скучая по Джону, признаваясь себе, что все ещё любит, но простить не сможет, ведь тогда сама предала бы тех, за кого обещала сражаться. И может быть именно эти мысли заставили её в конце концов задуматься о том, что если она потеряет ещё и Джона, то окончательно лишиться того, кто связывал её с прошлым, которым она несмотря ни на что дорожила, лелея надежду, что однажды получит шанс начать все сначала. Когда она пришла к Сильверу в тот день, то чувствовала, что до конца не простила, но и жить без него стало невыносимо. Она позволяла ему быть рядом, помогать, оберегать, но так близко как раньше не подпускала, боясь возненавидеть ещё сильнее или сорваться и позволить ему слишком многое. В таком подвешенном состоянии они провели немало времени; последние два месяца Сильвер провел в море, стараясь по мере сил помогать ей восстанавливать лагерь. О Флинте после того разговора она больше не спрашивала, наедине с собой часто размышляя об участи капитана, почти всегда приходя к выводу о том, что Джон все-таки убил его. Говорить же с Сильвером об этом было бессмысленно, ему она больше не доверяла. И потому легко представить, что она испытала, когда сегодня ночью Джон вернулся к ней с известием, что Флинт с ним и направляется на остров. Само появление Сильвера заставило её на миг забыть о прошлом и порывисто обнять его, поцеловав в сухие обветренные губы. Но через несколько минут она уже окончательно взяла себя в руки, не заостряя внимание на этой вспышке искренних чувств, причиной которой было известие о том, что Рэкхема с командой поймали у берегов Ямайки. Она знала, что Джон ходил с ним, но о его смерти ничего не слышала, а эта неизвестность травила её сильнее обиды и ненависти. Теперь же лишь через некоторое время ей удалось в полной мере осознать значение этого неожиданного появления и тех новостей, что привез с собой Джон. И потому даже сейчас, ожидая их в предрассветной мгле, она едва ли верила в то, что все сказанное Сильвером почти полгода назад оказалось правдой. Но на её губах против воли появилась легкая, недоверчивая улыбка, когда навстречу ей с борта баркаса поднялся Джеймс Флинт. Он почти не изменился с их последней встречи, разве что на его и без того отталкивающем лице появилась россыпь порошинок. Ожог не обезобразил его полностью, но предал выражению лица оттенок какой-то ещё большей жестокости, будто бы часть того затаенного чувства, что жило у него внутри, выступила наружу. Его появление означало для Мади все и ничего одновременно. Оно отвечало на десятки вопросов, порождая тысячи новых, ещё более неясных и запутанных. Где был он все это время? Готов ли снова вступить в войну? Решит ли он отомстить Джону за прошлое? И главный вопрос, что мучил её уже несколько часов: что если Сильвер тогда не солгал ни в чем и Флинт действительно изменился после возвращению к своему любовнику? Вдруг он тоже решит отступить, откажется от своих замыслов и тогда Мади вновь останется одна, теперь уже точно навсегда. Флинт был её последним шансом взять реванш, и потому она твердо решила вернуть все как было, чего бы ей это ни стоило.