***
На этом история должна была бы закончиться. По крайней мере, так думал Джон, вернувшись в лагерь. Он уже знал, что будет делать дальше. Ещё в свой прошлый приезд домой, когда маленькому Роберту исполнился год, они с Мади впервые задумались о том, что, быть может, дети смогут добиться того, чего они не смогли в свое время. За годы своих странствий Джон убедился в том, что деньги и вместе с ними хорошее образование при должном умении пользоваться и тем, и другим открывают любые возможности. Деньгами своих детей он мог обеспечить сполна, но что касается образования – тут он был бессилен. Разумеется, когда родилась Аннет, ей пророчили такое будущее, как и её матери: она должна была стать новой королевой. Однако после рождения Роберта Джон резко изменил взгляды на будущее своих детей. Их внешность не могла помешать им добиться успеха: метисы считались гораздо ближе к белым людям, даже многие бастарды знатных фамилий по крови принадлежали как к одной, так и к другой расе. Когда Джон впервые высказал Мади свое предложение покинуть лагерь и дать детям достойное образование на материке, она наотрез отказалась, заявив, что их судьба – оставаться со своим народом. Сильвер же на этот довод заявил, что они могут сами избрать свою судьбу, когда вырастут, и выбрать, кем им стать в будущем. Джон сразу сказал, что совершенно не обязательно обрывать все связи с прошлым, и что, живя где-нибудь в Нью-Гемпшире или Бостоне, они не должны отказываться от общения со своими предками. Но лишать детей возможности выбора только из-за древних традиций, Джон совершенно не хотел. Если Аннет могла лишь удачно выйти замуж, получив только домашнее образование, то перед Робертом было гораздо больше возможностей, многие из которых можно было получить отнюдь не происхождением, а лишь благодаря деньгам. Сильвер продолжал убеждать жену в том, что не стоит забывать, чего может добиться человек, поддерживающий их взгляды и находящийся среди власть имущих. В конце концов, всегда можно было вернуться на родину, если жизнь в обществе не оправдает их ожиданий. Со временем Мади и сама начала считать так же, поддавшись на уговоры Джона, и начала искать преемника, которому можно было бы передать власть на время её отсутствия. Разумеется, обрывать связь со своими людьми она не собиралась и намеривалась всеми силами помогать своему народу так же, как когда-то это делал её отец. На должность же преемника как нельзя кстати подходил Джулиус, с которым Сильвер одно время поддерживал отношения. Он был достаточно деятельным, чтобы не давать делу застаиваться и в той же степени острожным, чтобы не совершать безрассудных и пагубных поступков. Мади постепенно готовилось к переезду, и было обговорено, что, как только Джон вернется, они покинут Вест-Индию и отправятся в Бристоль. Все должно было произойти именно так, если бы не одна маленькая деталь, отсрочившая этот переезд на целых два года. Расставшись с Джеймсом и решив, что он больше не появится в его жизни, Джон не учел одного – Флинт ответного обещания не давал. Да и сам Сильвер, вопреки своим словам, в мыслях все никак не мог расстаться с Джеймсом, бесконечно жалея о случившемся. Чем больше времени проходило после их расставания, тем больше он думал о том, сколько всего Джеймс совершил ради него, сколько всего они прошли вместе, что не должны были они расставаться вот так, не объяснившись, толком не распрощавшись друг с другом, навсегда порвав нити, связывающие их вместе. Он скрывал от Мади свою тоску по Флинту, не желая впутывать её во все это, однако, будучи наедине с собой, беспрестанно думал о нем. Так что когда Мади внезапно получила весточку от Гамильтона, спрашивавшего, не знает ли она, где сейчас Джон, а вместе с ним и Флинт, Сильвер даже не знал, как на это реагировать. Честно говоря, он вообще не ожидал услышать о Томасе хоть что-то после его разрыва с Джеймсом, надеясь, что Гамильтон просто покинет их навсегда. Джон даже мысленно не хотел вмешиваться в их отношения, понимая, что подсознательно будет обвинять Томаса в произошедшем и сочувствовать Флинту, хотя, по сути, должно быть наоборот. Но внезапно напомнив о себе, Гамильтон пробудил в Сильвере все эти противоречивые чувства, которые и стали главной причиной того, что Джон убедил его приехать к нему лично. Всего через несколько дней Гамильтон уже был в лагере: - Могу я узнать, почему ты здесь? И где Джеймс? – спросил Томас с нескрываемой тревогой в голосе, когда, после краткого приветствия со всем семейством Сильвера, они остались вдвоем. - Ты ещё спрашиваешь, - его тон почему-то заставил Джона резко вспомнить о том, как Гамильтон сначала уверял Флинта в верности, а затем бросил его, как только у Джеймса начались настоящие проблемы. – А могу я узнать, что он такого ужасного сделал, чтобы ты ушел от него? - Я спросил где он, вот и все, - оборвал его Томас, стараясь не думать, что такие нападки Сильвера в его сторону – очень плохой знак. - Где он? Ты действительно хочешь знать? – саркастично поинтересовался Джон, вымещая на Гамильтоне всю свою злость за его вероломный поступок. - Где-то в Карибском море, насмерть упивается ромом и сжигает все мосты с прошлым. Да ты блядь не представляешь, где он. В Аду, вот и все. - Что? – в полной растерянности переспросил Томас, даже не замечая все новых и новых обвинений в свою сторону, путаясь в объяснениях Джона. – Что с ним происходит? Его голос прозвучал настолько жалко, что Сильвер не мог и дальше говорить с ним в том же тоне: - Спился он, – неохотно и с нескрываемой горечью в голосе, смягчившись, ответил Джон, – причем окончательно. Я видел его в самые худшие времена, но сейчас… даже когда умерла твоя жена, все было не так плохо. По крайней мере, тогда я ещё видел смысл помогать ему. Но теперь я понимаю, что он вновь и вновь собственными руками ищет способ умереть, так почему бы ему не дать это сделать? - Да как ты мог оставить его в таком состоянии? – набросился на него с упреками Гамильтон, когда до него дошел смысл сказанного, а вместе с тем и злость на Сильвера, но ещё больше – на самого себя. – Как ты вообще можешь говорить подобное? - Не смей меня упрекать! Я пробыл с ним гораздо больше чем ты! Сотни раз я спасал его, всегда был рядом и что я получил взамен? Он сказал, что не просил меня об этом! «Не просил», слышишь? И даже после этого я остался с ним. Я ушел лишь тогда, когда понял, что все, дальше ему падать некуда. Знаешь, что он сделал? Едва не растлил двенадцатилетнего ребенка, решив отдать его на потеху команде головорезов. Это слишком, даже для него – слишком. Всегда спокойный Джон всерьез кричал на него, и Томас, будто бы оглушенный, отшатнулся к стене, не в силах даже посмотреть Сильверу в глаза. - Это я виноват, – заговорил он через минуту, – нельзя было оставлять его, черт… Я ведь не думал, что он настолько… Мне казалось, что ему просто нужно время, - ещё в глубине души он просто верил, что Джеймс в конце концов предпочтет его, бросит эту затею с сокровищами и вернется, - какой же я дурак! – закончил он глухо под невеселый смешок Сильвера, означавший, что тот вполне согласен с этим. – Но как он вообще мог подумать, что… - А что ему оставалось? – грубо перебил его Джон. – Ты просто исчез из его жизни, когда был ему нужен. Будто бы ты не знал, что будет дальше. - Да я даже представить не мог, что все закончится настолько серьезно! Был уверен: мы скоро встретимся снова, когда оба отойдем от этой ссоры. Я искал его, надеялся, он вернется за мной, а когда узнал, что вы все эти месяцы и близко не подходили к Фрипорту, понял, что что-то не так. Мы оба погорячились тогда, но неужели он поверил, что я брошу его вот так?.. – Гамильтон произнес последнее слово по-особому, но больше для самого себя нежели для Сильвера, вспоминая последнюю встречу с Джеймсом. - Мы сейчас об одном человеке говорим? – не выдержал наконец Джон, смерив Томаса презрительным взглядом. – Он ведь помешан на контроле! Ему нужно быть уверенным в том, что все идет по его плану, а ты в самый тяжелый момент сваливаешь куда подальше. Я ненавижу лезть в ваши с ним отношения, но даже мне было дико узнать о том, что ты сделал! Но знаешь, - продолжал он с невыразимой злобой в голосе, - я тебе даже за это благодарен. Наконец-то я смог убедиться в том, что он действительно настолько поехавший, чтобы получать удовольствие от того, что делает. Он был прав: лучше бы я пристрелил его тогда. - Джон, прекрати, - железным тоном оборвал его Гамильтон, подходя ближе, - ты сам в это не веришь. - Зато ты поверишь, если хоть раз увидишь его сейчас. Ты вообще слышал, что я сказал? Он чуть не покалечил ребенка! Даже Лоу не опускался до такого… - Он бы этого не сделал, - уверенно заявил Томас, - я знаю, что он способен на многое, но даже у него есть границы. Джеймс может сколько угодно изображать безразличие и жестокость, но самом деле он не такой. - Вот именно, он ещё хуже. Ну почему ты до сих пор веришь, что он не получает удовольствие от того, что творит?! – с бесконечным отчаянием спросил Сильвер, вцепившись рукой в плечо Гамильтона и сжав его до боли, будто надеясь, что так он его услышит. - Он ведь и в пираты пошел только для того, чтобы почувствовать его снова. А если ты до сих пор веришь, что он сделал это из-за сокровищ или ещё чего-то, то ты просто идиот, не способный увидеть очевидное! Признай уже, что его не переделать, не изменить. - Я понимаю, что ты злишься на него, но… - Да прекрати уже делать вид, будто понимаешь, что я чувствую! После этих слов воцарилась звенящая тишина. Сильвер, несколько устыдившись своего порыва несвойственных ему сильных чувств, ослабил хватку и как-то безвольно опустил руку вниз. Томас, лишь тяжело вздохнув, продолжил: - Хорошо, ты прав; я не знаю, что ты чувствуешь, я, похоже, даже не знаю, что Джеймс чувствует ко мне, раз так глупо повел себя с ним. Но я не хочу, не могу потерять его. И не хочу, чтобы он потерял тебя, - Джон устало посмотрел на него и отвернулся, даже не пытаясь скрыть того, насколько ему все равно на чьи бы то ни было желания, - я не хочу, - упрямо продолжил Гамильтон, - ссориться еще и с тобой из-за этого. - Знаешь, мне плевать, - слегка прищурив глаза на последних словах Томаса, ответил Джон, не слишком веря в сказанное, - я просто скажу тебе, где он, а дальше – делайте, что хотите. У меня своя семья, и мне уже надело смотреть на то, как вы оба разрушаете все, что имеете. Только пообещай, что оставишь меня в покое. - Нет, так не пойдет. Ты дорожишь им, все ещё, иначе бы давно послал меня, - спокойно ответил Томас, доставая что-то из дорожной сумки. - Иди к черту, - наконец послал его Сильвер, тем не менее следя за его действиями. - Один разговор, Джон. Всего одна ваша встреча, и, если он не изменит своего мнения, я соглашусь, что ему уже не помочь. Но я знаю, что он тебе не безразличен, ты сегодня в очередной раз доказал это. И еще я знаю, что он любит тебя и не сможет себе простить того, что сделал с тобой. - Что это? – проигнорировав сказанное, спросил Сильвер, взглядом указывая на футляр в руке Гамильтона. - Взятка, - ответил он, протягивая несколько листов Джону, - я думал с помощью этого вернуть Джеймса в чувства, но, видимо, придется ещё и тебя. - Как ты?.. – смолк на полуслове Сильвер, внимательно разглядывая чертежи форта, понимая, речь может идти только об одной «взятке». – Какого черта ты не говорил?! Как долго они у тебя? - Всего пару недель. Как только забрал их у Роджерса, сразу отправился искать вас. - А раньше этого нельзя было сделать?! – прикрикнул Сильвер, все ещё не понимая, в чем тогда была проблема, и думая о том, сколько всего можно было избежать, будь план Санта-Лены сразу у них. - Да откуда мне было знать, что у вас там творится?! Флинт не говорил мне ничего до тех пор, пока я буквально не заставил его рассказать. Если бы я знал, что все дело в Роджерсе… Я только не понимаю, почему Джеймс сам не наведался к нему. - Ты в своем уме? Роджерс нас кинул! Разумеется, Флинт даже не стал пытаться вторгнуться в Нассау силой, зная, что губернатор отобьет атаку, а попасть к нему незамеченным слишком рискованно, он наверняка расставил везде охрану, опасаясь за собственную жизнь. Это было бы чистым самоубийством. Но тебе-то как удалось их украсть? - Так вот в чем дело… Черт, Джеймс, я убью его при встрече. - Единственная здравая мысль, - съязвил Джон не в силах сдержаться, глядя на подрагивающие на футляре пальцы Гамильтона, - но все-таки? - Что сложного было попросить меня об этом? Он ведь знает, что я не подведу. Я понимаю, почему он не послал тебя – это тоже рискованно, своим людям он не доверяет, но я? - Ты спрашиваешь, почему он не отправил тебя к своему врагу, который может убить тебя, чтобы просто свести старые счеты? Даже если бы он не знал кто ты, он просто убил бы любого человека, посланного Флинтом. Очевидно же, что он не собирался выполнять свою часть сделки. - Дело не в этом, - нетерпеливо оборвал его Томас, - я к тому, что… Впрочем, насчет Роджерса: он не выходил на связь с вами не потому что решил кинуть, а потому что он умирает. Его можно понять - едва ли он стал бы распространяться об этом Флинту, но для себя решил, что нет смысла отдавать Джеймсу сокровища. Когда придет новый губернатор, толку от этих денег уже не будет. Он ведь затевал все это только для Нассау, то, что Джеймс остался бы в неведении, его не волновало. - Ты его будто бы оправдываешь, - сказал уже спокойно Сильвер, внимательно слушая внезапные известия, - как ты вообще об этом узнал? - У него должна была быть встреча с одним человеком, этот человеком исчез, вместо него пришел я. Дальше оставалось только его разговорить, что в целом оказалось не сложно, мне кажется, он уже давно ждал вестей от Флинта. Вряд ли он бы отдал эти планы кому-то ещё, но я просто сказал ему то, что он хотел услышать. Врать умирающим легко, они хотят хоть во что-то верить перед смертью. Выслушав все это, Сильвер недоверчиво усмехнулся и, глядя с интересом Гамильтону в глаза, спросил: - Все это ты сделал только чтобы вернуть его? Тебе ведь не нравилась затея с Санта-Леной, Джеймс сам мне говорил. - Джон, я бы сделал для него больше, если бы мог. Узнай я все раньше, я бы сам предложил ему это, или мы придумали что-нибудь ещё. Но нет, он предпочел ничего не говорить и дальше скрывать то, что у него все выходит из-под контроля… А ты-то почему молчал? - Я сам узнал немногим раньше тебя, он и от меня скрывал все до последнего. Не то слово, - ответил Джон на то, как Гамильтон прошипел что-то вроде «придурок». - Так ты отправишься со мной? – спросил он наконец, сложив все бумаги обратно в футляр и проверив наличие каждой из них, все-таки Сильвер все ещё оставался самим собой. Глядя на то, как Джон все ещё колеблется, он продолжил: - Я тоже был зол на него. Даже слишком. Но, Джон, мы нужны ему. Ты ведь знаешь, что на самом деле он не имел в виду ничего из того, что говорил тебе. Пожалуйста, позволь ему все исправить. Если не ради него, то ради меня, - Сильвер с улыбкой покачал головой при этих словах, а Томас примирительно закончил, - или хотя бы ради возможности получить несколько десятков тысяч фунтов.***
Со стоящего на рейде «Моржа» доносились звуки скрипки, барабанов и ещё какого-то инструмента, вроде бы духового, похожего на флейту. Сильвер не был силен в музыке, но понимал, что на корабле, вероятно, один из тех «концертов», которые капитан позволял устраивать, когда был в хорошем настроении. С ближайших борделей и таверн зазывали шлюх и музыкантов, приносили ром и закуски, и моряки гуляли до утра, празднуя возвращение или прощаясь с сушей перед долгим плаванием. Их с Томасом шлюпка медленно приближалась к громаде корабля, казавшегося в темноте ещё больше и массивнее. Они плыли вместе с матросами, знавшими Сильвера в лицо, так что проникнуть на корабль удалось без особых затруднений. Джон помог Томасу подняться на борт, и перед их взорами предстала живописная, притягивающая своим весельем картина. На расчищенной по такому случаю верхней палубе веселился экипаж, подпевая известным песням, музыку для которых играл импровизированный оркестр, расположившейся на квартердеке. Шлюхи то вешались на моряков, то увлекали их с собой на берег или, самых нетерпелив, в трюм и кубрик. Некоторые из них танцевали под приятные звуки музыки. Веселый гомон, царившей на палубе, распространялся на несколько миль, а от воздуха, казалось, можно было опьянеть. Флинта они заметили не сразу, он стоял спиной к ним и, наблюдая за беснующейся командой, держался особняком. Облокотившись на борт, он пил, позволяя какой-то девчушке крутиться рядом, в жалких попытках его соблазнить. Вспомнив их последнюю, оборвавшуюся близость, Томас в очередной раз пожалел, что все закончилось именно так. К удивлению обоих, вместо того, чтобы прогнать шлюху, Флинт грубо взял её за шею и, приблизив к себе, глухо пробормотал «пойдем». Молча наблюдавших за этой сценой Джона и Томаса он не заметил, поскольку они держались в тени и смешивались в окружающей толпой. - Давно он? – спросил с нечитаемой интонацией Гамильтон, не замечая, как Джон пристально смотрит на него, стараясь заметить хоть проблеск ревности. - При мне не было, – ответил он спокойно, убедившись, что Томас, вопреки своим словам о том, что легко может позволить Флинту спать с кем тому вздумается, был все же несколько задет поведением любовника. Они ещё не придумали, что будут делать дальше, однако кому-то из приплывших с ними матросов вздумалось обратить внимание капитана на внезапно прибывшего бывшего квартирмейстера. Флинт резко обернулся и посмотрел в их сторону. Даже в темноте было видно, как побледнело его лицо. Когда же Томас случайно встретился с ним взглядом, как бы глупо это не звучало, он почувствовал, как сердце забилось чаще, а кончики пальцев начало покалывать от непреодолимого желания прикоснутся к нему. Однако Джеймс не произнес ни слова и, отослав шлюху, скрылся в каюте. - Иди, – подтолкнул Джон Томаса, – надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Флинт не помнил, с чего все начиналось. Ему просто в какой-то момент показалось, что земля, на которой он до этого стоял твердо, начала уходить из-под ног. Даже в самых темных мыслях он не представлял, что Томас уйдет, не сказав ничего. Он привык доверять ему, привык делить с ним все, что выпадало на его долю, и считал, что Томас - та самая незыблемая основа его жизни, которая не может исчезнуть. Когда он понял, что Гамильтон его бросил, как будто двадцать с половиной лет не связывали их друг с другом, он был поражен настолько, что не мог себе позволить пуститься за ним в погоню, хотя хотел этого больше всего на свете. А потом все потеряло смысл. Рядом с Томасом он ещё старался быть лучшей версией себя, но потом у него не осталось ни опоры, ни цели в жизни, ни даже осознания того, что то, чем он занимается, приносит хоть какую-то пользу. И что ему оставалось, кроме как начать пить, впадая в блаженное забытье. Джон, его верный Джон, пытался вытащить его, раз за разом говорил с ним, убеждал, поддерживал, но начавшееся падение было уже не остановить. Куда проще было отвратить от себя всех тех, кто хоть сколько-нибудь любил его, чтобы никто уже не мог помешать ему завершить начатое разрушение. Вот теперь, когда он убедил себя, что два самых близких человека оставили его навсегда, они оба появились вновь. Флинт не знал, что должен делать, знал только, что искренне ненавидит Томаса, превратившего его нынешнюю жизнь в жалкое подобие прежней. Тем временем дверь у него за спиной тихо скрипнула, пропуская внутрь того, кого Джеймс все ещё мучительно любил. Не оборачиваясь, он послал Гамильтона к черту, а когда тихий, но настойчивый оклик повторился, сказал: - Что тебе нужно? – он по-прежнему стоял к Томасу спиной, не желая сталкиваться с ним взглядом, не зная, выдержит ли это испытание. – По-моему, в прошлый раз ты четко дал понять, что не хочешь иметь со мной ничего общего. - Просто выслушай меня, о большем не прошу, - ответил так же внешне спокойно Гамильтон, хотя при виде Флинта у него в душе поднималась целая буря эмоций. Вина, злость, обида и жалость – они захлестнули его, не давая даже почувствовать болезненную любовь к этому человеку. «Боже, что с тобой стало?..» - крутился лишь этот вопрос в голове, когда Томас рассматривал явно постаревшего Джеймса. - Нет, - резко оборвал его Флинт, не своим, чужим и жестким голосом, - я не хочу ничего от тебя слышать, я не хочу тебя видеть, просто проваливай. - Я не уйду. - Да неужели? – усмехнулся он, поворачиваясь к Гамильтону лицом и отпивая ром из горла. – Я думал, ты только это и умеешь. - Ну разумеется, - холодно ответил Томас, чувствуя, как неприятно пробуждаются в памяти все прошлые обиды, о которых он поклялся себе забыть. Он был готов идти до конца, но этот безразличный и насмешливый тон вызывал в нем не самые теплые чувства. Он резко подошел к Флинту и, вырвав бутылку из его рук, с громким стуком поставил её на стол. Джеймс, скептически наблюдая за ним, скрестил руки на груди: - Сейчас ты прекратишь вести себя так, будто тебе все безразлично и внимательно выслушаешь меня, - обманчиво спокойный, ледяной тон Томаса заставлял Флинта думать совсем не о том, о чем они говорили, напоминая, как легко сейчас было бы просто подчиниться, забыть обо всем и простить. - Не то что? – наперекор здравому смыслу, повинуясь своим пьяным мыслям, спросил он, тяжело дыша в самые губы Гамильтона, за это время успевшего приблизиться к нему. - Черт, Джеймс… - тихо пробормотал Томас, найдя в себе силы отстраниться, но Флинт перехватил его за руку и почти вплотную притянул к себе: - Не то что, Томас? – вновь спросил он со взглядом, затуманенным выпивкой и похотью. Где-то в глубине души он все ещё был зол, обижен и предан, но за эти несколько месяцев он так привык все упрощать, закрывать глаза на эти настоящие, глубокие чувства и просто поддаваться минутным желаниями. Вот и сейчас он уже почти касался своими губами чужих губ, чувствуя тепло родного тела. Просто поцеловать, просто забыть, проглотить обиду и позволить себе в очередной раз просто сдаться. Но едва он позволил себе это сделать, как почувствовал, что его грубо оттолкнули. - Черт, - выругался Гамильтон, отходя от него и зарываясь пальцами в волосы, - все должно было быть не так, - сказал он глухо и, взяв со стола забранную им самим же бутылку, сделал несколько глотков. - Расслабляет, не правда ли? – спросил Джеймс через несколько минут тяжелого молчания, во время которых Томас просто пытался понять, что пошло не так. Его тон как-то изменился, исчезла насмешка и осталась просто усталость, будто бы теперь они с Томасом были в равных условиях, и он мог позволить себе открыться. - Я столько должен тебе рассказать, - глядя куда-то в черноту за окнами каюты, проговорил Гамильтон, делая ещё один глоток. - Не надо, просто не надо, - мягко и как-то совсем по-старому попросил Джеймс, становясь у него за спиной, - мне не очень хочется слышать о том, как ты прощаешься со мной по-настоящему. - Что? - Брось, зачем ты ещё пришел? Я знал, что ты не уйдешь не попрощавшись, просто думал, что ты появишься раньше. - Боже, - устало выдохнул Томас, - послушай, Джеймс… - Нет, это ты послушай, - настойчиво перебил Флинт, - я просто хочу, чтобы ты знал: я тебя ненавижу. За то, что оставил меня, за то, что заставляешь сейчас это говорить, за то, что привязал к себе так, что я уже не могу без тебя. Даже когда я думал, что ты мертв, было легче. По крайней мере я знал, что ты не сам ушел от меня, тебя забрали, вырвали у меня из рук, а теперь ты… Исчез, будто все, что было между нами, ничего не значит. Я понимаю, почему ты так поступил. Я повел себя как твой отец, лишил тебя выбора, заставил подчиняться, но я просто хотел защитить тебя, вот и все. И все равно мне тяжело простить тебя. Я не хочу думать, что все это время для тебя между нами не было ничего… большего, чем просто привязанность. Все это время Джеймс стоял у него за спиной и только на последних словах позволил себе слегка коснуться чужого плеча. Томас вздрогнул от прикосновения и, обернувшись, посмотрел в его глаза усталым взглядом. Затем он нежно и очень медленно провел пальцами по его щеке, очертил костяшками скулы, целомудренно поцеловал в висок. - Я такой дурак, Джим, - сокрушенно сказал он, уткнувшись лбом в родное плечо, обнимая Флинта как нечто бесконечно ценное, - между нами все было, любовь моя, было, есть и будет. И я не понимаю, почему ты поверил, что я вообще могу оставить тебя навсегда. Я совершил ужасную ошибку, заставив тебя проходить через все это, и поверь, я сделаю что угодно лишь бы её исправить. Я никогда, никогда, слышишь, не предавал тебя и не сделаю этого впредь. Прости меня, если можешь. - Так ты просто… - Просто глупец, который не умеет ценить то, что имеет. Джеймс не мог в это поверить; ему казалось, что это очередная галлюцинация от выпивки. - Где же ты был? – разочарованно выдохнул он, не ожидая ответа. - Я искал тебя, все это время надеялся встретиться с тобой. Сбежал на несколько дней в Абако, но когда вернулся, тебя уже не было. Никто понятия не имел, где вы и как вас найти. Я сразу же написал Мади, но ты ведь знаешь, что до нее не просто добраться. Искал твои следы по всем островам, но в итоге понял, что ты ушел далеко в Саргассово море. Ты не хотел меня видеть, понимаю, и я решил… От всего этого Флинта почти трясло: от злости на Томаса за эту дурацкую выходку, на себя – за то, что так слаб перед ним, за то, что позволил всему этому произойти. - Посмотри, что со мной стало… - перебил он едва слышным шепотом то ли с вызовом, то ли с укором и жалостью к самому себе, не зная, чего больше хочет от Томаса – обвинений или утешений. – Я делал ужасные вещи… - его голос содрогнулся при этих словах, он невольно потянулся к поясу, где обычно держал флягу с ромом. - Никогда не мог представить, что способен опуститься до такого. - Уверен, ты бы этого не сделал. Я знаю, что произошло, Сильвер все рассказал. Даже если бы он не остановил тебя, ты бы взял себя в руки. - Ты этого не знаешь; я сам не знаю, до чего могу дойти, когда все, что мне дорого, ускользает от меня. - Ты лучше, чем думаешь. Разве ты не видишь? Все могло быть хуже, гораздо хуже, если бы ты был таким, каким себя представляешь. Слишком долго ты пробыл среди тех, перед кем обязан притворяться, но на самом деле ты лучше, я знаю тебя. Даже если все твои худшие черты преумножить в тысячу раз, ты не станешь чудовищем, которым не хочешь быть. Ты невероятно сильный человек, Джеймс, и у тебя хватит сил оставаться таковым в любых обстоятельствах. Только после этих слов Флинт начинает по-настоящему принимать происходящее. Слова Томаса, как всегда, производят на него сокрушительный эффект. Месяцами он убеждал себя, что уже ни на что не способен, все отвернулись и бороться за что-либо не имеет смысла. Теперь же, когда он воочию увидел, что Гамильтон не только вернулся, но и до сих пор верит в его волю и разум, не считая слабым и безвольным, Джеймс впервые за все это время снова ощутил себя почти счастливым. - Я никуда не исчезну и никогда больше не оставлю тебя, - заверил его Томас, видя, что Флинт все ещё колеблется, - я до сих пор люблю тебя и теперь точно знаю, что пойду ради тебя на что угодно. Слова действуют лучше любой выпивки, он как в бреду начинает говорить все, что приходило на ум за время разлуки, перемежая обиду с любовью: - Что ты со мной сделал? – спросил он, целуя не пьяно и пошло, но осмысленно, так, будто ему сейчас без этого не выжить. – Черт, лучше бы мы никогда не встречались, я бы отдал все, чтобы тогда, четверть века назад, разминуться с тобой. Но теперь уже больше ничего не важно, кроме тебя… Мы уедем, - бессвязно говорит Джеймс, поднося к губам руку Томаса, целуя подаренное им самим некогда кольцо, - подальше отсюда, в Шотландию. Тебе ведь там понравилось? Будем ждать восстания Стюартов, просто жить дальше и никогда не вспоминать ничего из того, что происходит сейчас. С невыразимой нежностью Томас думал, какое опьянение во Флинте говорит громче: от чувств или от выпивки - и все равно улыбался ему, представляя это нереальное будущее. - Мы уедем, куда захочешь, капитан души моей, - начал он, мягко отстраняя Джеймса, - но сначала позволь мне загладить свою вину, - с этими словами он передал план Санта-Лены в руки Флинту, покорно принявшему сверсток. - Неужели это так важно?.. – с сомнением проговорил он, но оборвал себя не полуслове, как только увидел первые чертежи. Прошло несколько минут прежде, чем Джеймс наконец оторвался от бумаг и поднял взгляд на терпеливо ожидающего Томаса. - Откуда он у тебя? - Когда я понял, что ты не вернешься, единственным способом как-то достучаться до тебя осталась лишь возможность получить этот план. Я прибыл в Нассау, подстроил встречу с Роджерсом и напомнил ему про его часть сделки. - Как ты вообще мог сунуться туда в одиночку? – тут же налетел на него Флинт, вцепившись мертвой хваткой в плечи, даже не стараясь скрыть тревогу в голосе. – Если бы он узнал, кто ты такой, он бы просто убил тебя в отместку мне! - А что мне оставалось? Если ты хотя бы поговорил со мной раньше, ничего бы этого не случилось! Мы бы нашли способ надавить на него, но нет – ты предпочел просто… - на этих словах он осекся и, сделав глубокий вдох, продолжил, - уже не важно. Просто выслушай меня, - он слегла сжал руку Флинта на своем плече, без слов призывая отпустить, - в общем пришлось убить того, с кем он должен был встретиться. Я забрал его рекомендательные письма и прочее, и, убедившись, что этот человек в Нью-Провиденс впервые, спокойно пошел на встречу с губернатором. Как выяснилось позже, я просчитался; Роджерс знал его лично, но это уже было не важно. Он с самого начала вел себя странно, не вызвал охрану, не попытался выставить меня и почему-то позволил мне говорить. Позже все стало ясно: он умирает. Ему, как я понял, было в тот вечер все равно, выживет он или нет, все равно осталось недолго. Он перестал выходить на связь из-за болезни, перед смертью пожалел о своем предложении тебе, решив, что ты не выполнишь условия, если его не будет в живых. Мне оставалось только сказать ему то, что он хотел услышать: убедить в том, что ты не бросишь Нассау, вернешься туда и продолжишь то, что вы начали и тому подобное. Соврать было не сложно, даже милосердно, я бы сказал. Переубедить его оказалось легче, чем я думал. Флинт внимательно выслушал весь рассказ, но ответил далеко не сразу. Настойчивость Томаса и его готовность пойти на все, лишь бы получить хотя бы шанс вновь встретиться, потрясли его до глубины души. Последнее время он только и убеждал себя в том, что Гамильтон никогда не любил его так сильно, как говорил, но сейчас он увидел, что все его слова были правдой. Это приятное открытие на несколько минут заняло все его мысли, затмив известие о получении долгожданных сокровищ. Впрочем, даже когда он вспомнил о них, он не изменил своего первоначального решения: - Я не приму их, - твердо сказал он, с уверенностью глядя в глаза Гамильтону, - мне это не нужно. Я хочу только уйти от всего этого вместе с тобой. Его слова эхом отозвались от стен каюты, казалось, даже звуки пирушки за пределами комнаты смолки, слышно было только дыхание волн снаружи. Ещё несколько недель назад Томас жаждал услышать нечто подобное от Джеймса, прочитать в его словах не простую уступку, но и искреннее желание. Тогда же Флинт и подумать не мог сказать их, но теперь, после всего произошедшего, он неожиданно для себя понял, что хочет действительно именно этого и ничего больше. - Ты мог бы просто вернуться ко мне – этого было бы достаточно, - начал Джеймс снисходительно, не понимая, как вообще можно было решить, что только из-за денег он изменит свое решение, - Санта-Лена, сокровища, планы… Неужели не понятно, что все это ничего не стоит для меня по сравнению с твоей жизнью? Сколько же ты пережил из-за меня, - он в который раз вспоминал обо всех своих неправильных решениях за последние годы, - возвращение к Флинту было ошибкой: я должен был послушать тебя… - Может быть, - перебил его Томас, мягко взяв за подбородок, заставляя не отводить взгляд, - но тебе это было нужно, я не виню тебя. Знаешь, что я понял за это время? Что я горжусь тобой. Не просто горжусь, но восхищаюсь тем, что ты создал. Я знаю тебя одного, но то, что ты являешь другим… Ты невероятен, Флинт. Когда я искал тебя, стоило только произнести твое имя и большинство присутствующих сковывал едва ли не панический страх. Так было всегда: тебя боялись, потому что знали, что ты беспощаден, ни перед чем не остановишься, чтобы добиться своего. Ты всегда был их настоящим королем, тем, перед кем они преклонялись, ненавидя, но уважая твою силу. То, что ты из скромного лейтенанта, которого я когда-то полюбил, заметив в нем проблески первозданной тьмы, стал тем, кто ты есть сейчас… - в его тихом с едва уловимым придыханием голосе звучало такое неподдельное восхищение, что оно больше походило на благоговейный трепет, - ты прекрасен, Джеймс, и я знаю, что ты можешь сделать, все что угодно. Не упускай свой шанс. Потрясенный, разрушенный этим признанием Флинт мог лишь молча смотреть в любимые глаза, впитывая всю невысказанную любовь, слепое обожание, ощущая, как наконец-то обретает потерянные силы, становясь едва ли не всемогущим. - Ты ниспослан мне свыше, - произнес он, не зная, как выразить все свои чувства благодарности, преданности, нежности и любви, превратившейся в зависимость. Он снова целует, долго и глубоко, зарываясь пальцами в мягкие волосы, надеясь хоть отчасти выразить бурю эмоций, - ты даже представить не можешь, что значишь для меня, - прошептал он в губы, не в силах отстраниться, обнимая за шею, притягивал ближе к себе, чувствуя ответное влечение. Вдруг громкая возня с палубы отвлекла их, заставив отпрянуть друг от друга: - Ничего серьезного, - с раздражением выдохнул Флинт, - наверняка, сцепились по пьяни. Но лучше не здесь, - оправил он сбитую одежду, давая время собраться с мыслями и себе, и Гамильтону. - Я понимаю, что сейчас глупо отступать после всего, что я сделал, лишь бы иметь возможность получить эти деньги, но ты… - Не переживай за меня, - отозвался Томас, - я верю, что ты сможешь покончить с этим. Возьмешь Санта-Лену, а я дождусь тебя уже в Саванне. Никуда оттуда не денусь, это далеко, но теперь нам недолго ждать встречи. В этом году Оглторп и первая партия переселенцев намеривается вступить на земли новой колонии, я сам только недавно об этом узнал. Если мы действительно хотим когда-нибудь присоединиться к ним, то хотя бы один из нас должен познакомиться с ними поближе, пока есть возможность. - Хорошо, - согласился с этим разумным планом Флинт, сознавая, что этот вариант самый лучший в сложившийся ситуации, - делай, как считаешь нужным. Обещаю, что не подведу тебя и вернусь, как только смогу. Я завтра собирался отчаливать, - задумчиво продолжил Джеймс, но осекся, поймав себя на том, что уже несколько минут бездумно касается открытой шеи Томаса, забираясь пальцами по рубашку, - хотя теперь несколько дней только с тобой мне необходимы. - Не представляешь, сколько раз я жалел, что остановил тебя тогда, - с досадой выдохнул Гамильтон, позволяя увлечь себя в поцелуй, тем не менее не давая Флинту зайти слишком далеко, - но мне придется сделать так снова. У нас ещё будет время, но сейчас, пока мы оба ещё способны мыслить здраво, окажи мне услугу: ты должен поговорить с Джоном. Не хочу лезть в ваши отношения, но отчасти в этой ссоре есть моя вина, так что прошу тебя хотя бы извиниться перед ним. Ты ведь и сам знаешь, что был неправ. - Когда-то ты просил меня не вмешивать его в наши отношения, - с улыбкой произнес Джеймс, отбросив накатившее было раздражение, - с каких пор ты вообще о нем беспокоишься? - С тех пор, как он стал твоим другом.***
- То есть стоило ему вернуться, и ты вновь стал прежним? – с холодной усмешкой спросил Сильвер вместо приветствия, когда Гамильтон оставил их наедине. - Насчет чего ты солгал ему на этот раз? Хотя знаешь, лучше не отвечай. Томас может верить каждому твоему слову, но я теперь не верю ни единому. - Джон, - оборвал его Джеймс, который ещё мог выносить нападки на самого себя, но не собирался выслушивать ничего по поводу Гамильтона, – обо мне говори что угодно, но он здесь не причем. - Просто жалко наблюдать за тем, как он становится все хуже и хуже из-за твоего влияния. Должно быть, это приятно – разрушать все, к чему прикасаешься, - внешне спокойно продолжал Сильвер, хотя глаза его горели холодным огнем. - Ещё хоть одно слово… - И что ты сделаешь? Оскорбить меня больше, чем уже это сделал, ты вряд ли сможешь, а если ты мне угрожаешь, то можем попробовать довести до конца нашу схватку на острове Скелета, - при этих словах он схватился за эфес шпаги, будто всерьез намереваясь пустить ее вход, - ещё неизвестно, кто выйдет из неё победителем. - Джон, ради всего святого, прекрати нести эту чушь. Признаю, что виноват перед тобой, и если ты скажешь, как я смогу загладить вину, я это сделаю… - Что бы ты ни сказал мне сейчас, – снова перебил его Сильвер, горячась ещё сильнее, - я не смогу забыть того, что ты наговорил мне тогда, ведь очевидно, что ты думал об этом и раньше, так что никакие доводы тебя не оправдают! - Так что ты хочешь от меня услышать?! – вконец потерял терпение Флинт. - То, что я действительно ненавидел тебя, когда ты вмешался в мои планы десяток лет назад? Ты знаешь, что это правда, какой смысл скрывать? Что тогда, что сейчас я был не в себе, потеряв все, что имел, я не хотел, чтобы ты смотрел на то, как я медленно умираю. Черт, да ты ведь и сам знаешь, что я просто хотел, чтобы ты ушел, оставил меня и не портил себе жизнь бесплодными попытками спасти. Я надеялся оттолкнуть тебя хотя бы таким способом, потому что напрямую просто не смог бы этого сделать. Если тебе действительно нужно это услышать: я обязан тебе всем и в здравом уме никогда бы даже не подумал о том, о чем сказал тогда. Я перед тобой в неоплатном долгу, так что если ты не простишь меня, я пойму; только сам едва ли смогу делать вид, что меня это не волнует. После такого эмоционального монолога Джон немного сбавил свой пыл, получив подтверждения тому, на что сам в глубине души надеялся все это время. Он хотел верить, что Джеймс просто был под действием выпивки, нервозов и постоянных переживаний, так что уже не в полной мере владел собой. Хотя от этого предположения было нелегче, а обида нисколько не уменьшалась. Только сейчас, услышав подтверждение своим догадкам от Флинта лично, Сильвер все же пересмотрел свое категоричное отношения к попыткам Джеймса восстановить утраченные между ними отношения. - Может насчет этого я тебе и поверю, но вот чем ты меня точно не обманешь, так это тем, что собираешь вновь меняться в лучшую сторону. Это пока Томас здесь ты будешь следить за собой, однако стоит ему уйти и все начнется сначала. Ты слишком привык к бутылке, Джеймс, думаешь, пьянство получится так быстро излечить? - Я не говорил, что будет легко, но иного выбора у меня нет; слишком многого я уже чуть не лишился из-за этой слабости. Что-то в этом железном тоне заставило Джона задуматься. Флинт обладал невероятной силой воли, так что при желании он, конечно, мог бы справиться с зависимостью, но все же Сильверу не хотелось верить ему на слово. Он не стал скрывать от себя, что Джеймс, впервые за долгое время говоривший с ним как прежде, невероятно нравился ему, и именно по такому капитана он скучал больше всего. Одно только желание помочь ему справиться с возвращением в нормальное состояние могло бы заставить его остаться, но на данный момент Джоном руководило в первую очередь отнюдь не милосердие к старому другу, а холодный расчет. Гамильтон сумел-таки добыть сведения о Санта-Лене, а значит, захват её вполне возможен. Флинт, каким бы гениальным стратегом он ни был, сейчас находится в пограничном состоянии, так что возложить на него одного руководство этой операцией было бы попросту глупо и неразумно: терять такие огромные деньги только из-за слабости Джеймса Сильверу очень не хотелось. - Самое забавное во всей этой ситуации, - сказал он серьезно, - что я до сих пор верю тебе. Может быть, тебе удастся взять себя в руки, но пока, хочешь ты этого или нет, заботу о приготовлении к захвату Санта-Лены возьму на себя я. Никто об этом не узнает: для них твой авторитет останется непоколебим, но ты должен согласиться, что сейчас тебе лучше работать над планом вместе со мной, чем в одиночку. Джеймс понимал, что это предложение Сильвера означает две вещи: во-первых, он, очевидно, все же останется с ним, а во-вторых, Джон все же простил его или, как минимум, дал ему возможность попытаться загладить свою вину. Насчет же плана нападения Флинт вынужден был согласиться – какой смысл был притворяться, что с ним все в порядке, если Джон как никто другой знал, что это ложь. Так что в который раз за день Джеймс смирил свою гордыню, позволяя Сильверу в ещё большей степени вмешаться в дело всей его жизни.