(не) как все

– Как давно ты чувствуешь недомогание? – менеджер стоит на пороге гостиной с натянутой маской и в перчатках, смотря на сонно потирающего глаза Чонгука, что сидит на диване напротив. – Не знаю, хён. Вчера слегка уже было, наверное. Но думал, что это просто кажется. А с утра понял, что горло как будто набито стеклом, – он опускает в бессилии голову. – Чувон-щи, это не корона. Я уверен. Мы же вот только сдавали тесты. – Может, и не она. Но это очень рискованно. Вам лететь в Штаты через 3 дня, – работа мыслительных механизмов, что крутятся в голове у старшего, настолько громкая, что, кажется, даже Чон ее услышал. – Если по прилете на контрольном тесте ты выдашь положительный результат, то просто не успеешь выйти из карантина к Грэмми. – Ну, тест же отрицательный! – он не хочет и шанса давать такому развитию событий. – Это хорошо, что отрицательный, – Чувон старается быть максимально спокойным. Ну, или, по крайней мере, делает видимость. – Сейчас переговорим с компанией и лучше тебя завтрашним рейсом отправим. Другого решения пока я не вижу. – Черт… – Чонгук не может поверить в свое «везение». Как так? Заболеть перед самым вылетом. – С кем вчера пересекался? – менеджер уже что-то набирает на смартфоне. – Практика была с Чимином и Тэхеном. – В масках были? – Куки… – голос выходящего из спальни заставляет обоих поднять головы. – Ой, хённим, доброе утро… – Тэ кланяется, больше закутываясь в одеяло. Чонгук успевает умилиться от вида только что проснувшегося парня, что прячет свою наготу. Он выглядит как воробушек, с растрепанной головой и еле открытыми глазами. Его одежда так и валяется у дивана, куда ее вчера безжалостно выкинули, а Тэ взглядом пытается намекнуть об этом Гуку. – Твою ж мать, – Чувон тяжело вздыхает, вперед залипшего макнэ замечая, что хочет получить Тэхен. – Ладно, вопрос про маски снимается. – А что вообще происходит? – утро слишком внезапное для Тэ. – Есть подозрения, что я мог подцепить ковид, – тихо, сам не верит своим словам Гуки. – Поэтому завтра я улетаю, чтобы перестраховаться. – Тэхен, собирайся, – менеджер ловит потерянный взгляд того. – Лучше минимизировать сейчас контакты, чтобы обезопаситься. Если с тобой, конечно, можно хоть что-то минимизировать уже. – Я месяц назад только отболел, – Тэ ловит одной рукой кинутые ему вещи. – Я не могу так быстро опять заразиться. – Решение принято и не обсуждается, – Тэхен одаривается строгим взглядом. – Ты вчера своих решений уже напринимал, когда остался на свой риск с заболевшим. – Да когда он заболеть-то успел? – Ким ворчит из спальни, натягивая на себя вчерашнее. – Вечером ничего еще не было, чтобы обвинять меня в неосторожности, хён. – Ну, вообще-то, я уже вчера кашлять начал, – прочищает горло Гуки. – Но нам нужно было поговорить, и это не играло роли. – Поговорили вы, видимо, удачно, – подхихикивает Чувон, продолжая что-то набирать в телефоне. – Сейчас главное, чтобы результат этого разговора не сказался на Тэхене. – Что ты за язва, Чувон-щи, – Ким выходит из комнаты, пытаясь руками себя хоть чуточку причесать. Под цокот языка менеджера Тэ подходит к Чонгуку, чтобы оставить прощальное целомудренное прикосновение к губам. – Поверь, это самое безобидное, и даже если он меня чем-то заразил, то явно не через этот поцелуй, – Тэхен смеется на закатывающиеся глаза менеджера, который уже всем видом показывает, мол делайте что хотите. Старшие скрываются за входной дверью Чонгука, оставляя его наедине с неопределенностью и в ожидании доставщика лекарств. Все выходит опять из-под контроля. Не так, как планировалось. Иногда действительно жизнь разыгрывает сценарии, которые никак не хочешь принимать. Когда и так все идет по наклонной, эта судьба подкидывает новые повороты сюжета, вроде как «тебе так не нравилось, возьми еще хуже». Вот и день вылета у Тэхена начинается с короткого и ёмкого сообщения из-за океана от уже долетевшего: Ковид. Тест положительный. Эффект отрицательный. Чонгук шлет ему ободряющее сообщения, максимально стараясь снять напряжение и делая вид, что у него все проходит в легкой форме, и он даже успеет выйти с карантина. На самом деле, мучаясь от раздирающей горло боли и переживая, что все-таки мог заразить Тэхена. Стоила ли та ночь таких жертв? Он смотрит со всем миром трансляцию, как его друзья летят на другую сторону океана, к нему. Его любимый человек идет один, натянув наушники. Наверняка менеджмент максимально старается обезопасить остальных, поэтому дистанцирует потенциальную угрозу. Ничего не изменилось и Тэхен все также плохо переносит толпы, потому погружает себя в кокон музыки, что предает ему чувство безопасности. Это разрывает сердце Гука. Он знает этого парня и все может прочитать по его глазам. Тревога… Еще несколько часов Чонгук не будет находить себе место в закрытом номере отеля, пока не получит ответную смс. Тест отрицательный. Эффект положительный. В отеле на их этаже шум и бедлам. Стафф готовится к Грэмми, мемберы пытаются во всем этом отоспаться, устав от бесконечных репетиций. Все номера парней находятся в одном крыле. И Чонгук тоже где-то так близко к Тэ, всего за одной-единственной дверью. В коридоре на стульчике сидит охранник на защите покоя ребят, чтобы никто чужой к ним не смог попасть без ведома. Иногда кажется, что мистер Ли впадает в какой-то транс, смотря в одну точку на стене, не отвлекается ни на что. Кроме того, что он следит за посторонними людьми, он еще и тот страж, что ни за что никого не пустит в комнату Чонгука. Даже Тэхена. Особенно Тэхена. – Мистер Ли, я вызвал техников, чтобы мне починили слив в душе, проследите, чтобы все было в порядке, – желательно подольше, не зря же Тэхен забивал этот сток, как мог. – А я пока прогуляюсь. – Конечно, не беспокойтесь, – охранник удаляется в номер вместе с мастером, не замечая, как Тэ провожает его лисьей улыбкой. Все идет по плану. – Чонгуки, это я. Открой быстрее, пока меня не спалили, – он метнулся к нужной двери. – Тэтэ? Ты с ума сошел, – план начинает потихоньку трещать по швам. – Я не впущу тебя сюда. – Да прекрати, завтра у тебя уже заканчивается карантин и тест наверняка будет отрицательным, – Ким не сдается. – Вот завтра и пущу, – Чонгук садится на пол, наваливаясь спиной на дверь, как чувствует, что с той стороны номера Тэ делает то же самое. – Я скучаю по тебе, – голос старшего уже звучит обреченно, понимая весь провал. – И мы так и недоговорили с тобой. А меня это грызет и чешет изнутри. – Тэхени, есть телефон, – младшему и самому тоскливо, но он не будет подвергать его опасности. – Иди в номер, и я наберу тебя. Мы поговорим обо всем, о чем ты захочешь. – Ты же знаешь, что такие темы по телефону не разговариваются, – он, правда, не готов говорить обо всем вот так через дверь или по бездушному телефону. – Малыш, у нас вся жизнь впереди, мы все успеем обсудить. Давай не будем рисковать сейчас твоим здоровьем, – Гуки много думал на карантине и корил себя, что допустил ту ночь, когда уже начинал чувствовать недомогание. – До завтра осталось подождать совсем чуть-чуть. Старший ничего не отвечает, лишь вздыхает тяжело, продолжая сидеть на ковролине холла. В глаза ему бросается судоку, что валяется под стулом охранника. Он даже усмехается, что строгий на вид мистер Ли на самом деле такой же человек, и ему бывает скучно. В мгновение Тэхену приходит идея в голову, и он крадет эту книжечку, черкая на ней что-то, и просовывает в щель между полом и дверью. Подняв взгляд, он натыкается на уже вышедшего охранника, который неодобрительно качает головой, поняв уловку. И ему ничего не остается, как ретироваться. И снова ждать завтра… Вечное ждать… Завтра приходит с последним прогоном выступления. Все медленно собираются в фойе, чтобы уехать. Только у Чонгука возле двери стоит столик с завтраком. По всей видимости, он еще не проснулся, раз не забирает его. Ему еще можно поспать. Результаты теста и возможную свободу он получит ближе к обеду. Профессионализм позволяет Тэхену полностью погрузиться в работу и даже не повести бровью, когда к репетиции присоединяются наконец Хосок и Чонгук. Неделю он не видел своего парня. С того момента, как Чувон его чуть ли не за руку увел из дома, а вкус прощального поцелуя даже не остался на губах. Эту неделю нечего было смаковать, и не было ресурсов, чтобы поддерживать сердечный ритм. Улыбка не покидает лицо Тэ. Сейчас нельзя, но как только они доберутся до отеля, то никакой мистер Ли не помешает им поговорить и закрепить всё жарким поцелуем. Он даже ощущает фантомно этот вкус, который сползает негой куда-то вниз живота, когда они идут к машинам. Чонгук светится, что наконец свободен, и оглядываясь, машет арми, что стоят за ограждением сзади них. Мгновение, и в ушах раздается угрожающе громкое рычание приближающейся трагедии. Гуки только успевает повернуть голову, как красное нечто на безумной скорости сносит все преграды перед собой, включая так не к месту стоящую мобильную декорацию, которая должна была стать украшением чьего-то номера. Уже не станет… Она разносится на мелкие кусочки, вскрывая асфальт и тротуарную плитку, как нарывы, припечатываясь к стене огненно-красным спорткаром , буквально в паре метров от того места, где Чонгук еще ощущает себя и рефлекторно закрывает глаза. Доли секунды, и скрежет равнодушного металла режет твою жизнь на неравные части холодными разлетающимися кусками арматуры. Поднятая пыль оседает где-то в легких Чонгука и слезит глаза. После оглушительного удара и визга всего вокруг вдруг на миг пространство заполняет до ужаса звенящая тишина. Он осматривается, насколько это возможно, чтобы оценить масштаб произошедшего. Чувствует руку опирающегося на него Джина. За его спиной Намджун вытирает лицо рукавом кофты, оставляя на ней кровавые пятна. Видимо, его посекло осколками. А в двух шагах от них Юнги пытается скинуть какой-то кусок плитки, что придавливает ногу Хосока. Голова на автомате срабатывает, что нужно скорее помочь. – Тэхёёён!!! – мир вдруг извергся звуками, и этот дикий крик фанатов активировал все сигналы опасности в душе Гука. Сирены внутренней системы жизнеобеспечения орут невыносимо, что можно оглохнуть. В опавшей толще пыли, что делает видимость максимальной, но землю под ногами месивом, он цепляется взглядом за каштановую макушку Чимина, которая скрывается за грудой убитого металлолома. Опережая свое сознание, он уже подлетает туда. Тэхен лежит на краю тротуара, голова свисает с высокого бордюра, разметая волосы по горячему асфальту дороги. Чимин приподнимает его голову, держа на весу, чтобы она была на одной плоскости с телом… С телом… Тело, прошитое штырем арматуры, кажется, как колом впечатано в землю. Может это тело уже не его, не Тэхена. Чужой мешок клеток и материй. Но только боль держит еще в сознании. Боль такая разная. Она тупая бьет молотками в виски, что с трудом можно открыть глаза. Она острая отдает в каждую клетку, когда тебя задевают. Она жгучая разливается где-то в районе груди, обжигая мышцы огнем и заставляя растворится в этой асфальтной крошке под спиной. Боль… Нестерпимая… Съедающая… Боль! Будешь со мной до конца?.. – Тэтэ! – Чонгук падает на колени напротив Чимина и пытается понять, что произошло, ощупывая грудь и натыкаясь на этот кусок металла, вызывая тихий стон из пересохших губ. – Осторожно! Его нельзя двигать и трогать до приезда врачей! – рука Чимы, что держит макушку, уже слегка трясется от тяжести, но он пытается найти какие-то слова, чтобы успокоить Тэхена, который уже еле цепляется за сознание. – Малыш, слышишь? – Чон перемещается на дорогу и перекладывает голову к себе на колени, чтобы помочь Чимину. – Не закрывай глаза, не спи! – Малыш… – губы Тэ еле шевелятся, они потрескались за мгновение, как будто он провел неделю в пустыне в поисках оазиса, но так и не дошел до него. – Ничего не говори, береги свои силы, – Чимин держит ладошку тонсена в своей. – Как глупо все заканчивается. Как много времени мы потратили на ссоры и выяснение отношений, – он находит в себе где-то силы даже усмехнуться. – Не говори так! – Гука колотит мелкий озноб, буквы еле складываются в слова, а слезы предательски срываются с глаз, падая на чужие щеки. – Скорая вот-вот приедет! – Чонгук… – Пак хватает того за плечо. – Успокойся. Иди с Чувоном, пожалуйста, – он оборачивается на менеджера, который пытается поднять макнэ, – а с Тэхеном все будет в порядке. Тебе самому сейчас нужна помощь. – Я не уйду, – он мотает головой, давая понять, что он не сдвинется с места. Менеджеру ничего не остается, как встать за спиной Чона в стену из охраны, что закрывает кровавую картину от глаз арми. – Спой мне… – Тэхен ловит влажный взгляд своим расфокусированным. – Помнишь, как пел мне на ухо, когда только придумал… – голос все слабее. – Мой взгляд прикован только к тебе… – Чтобы ты никуда не ушел… – большие пальцы поглаживают бледнеющие скулы родного лица, хотят вернуть им румянец, жизнь… – Поцелуй меня, – вспыхивает легкая, едва уловимая улыбка, игнорируя боль, что уже захватила все. – Тэхен, пожалуйста… – просьба сносит последние преграды внутренней паники и истерии. Он наклоняется и оставляет следы губ на его щеке, замирая поцелуем на лбу. – Дай слово, что не впадешь в уныние и постараешься жить дальше. Жить. Дальше. – Не смей! – все-таки его срывает. – Борись, слышишь! Но его уже не слышат. Струйка красной жидкости по каплям покидает тело через уголок губ, а голова бессильно падает набок. Чонгук не чувствует, как Чувон подхватывает его за подмышки, когда врачи уже окружили Тэхена, наперебой что-то крича друг другу в попытках реанимировать. – Смотри на меня! – менеджер держит его крепко за плечи, повернув к себе. – Не оборачивайся! Смотри только на меня! – Там врачи… Они спасут его. Спасут… – Чимин обхватывает его со спины, утыкаясь меж лопаток, создавая на пару с Чувоном ему защитный кокон от всего мира, от раскалывающейся жизни, от умирающего сердца на бездушном асфальте. Через окно палаты на Чонгука смотрит слепая ночь. Нет даже отблеска луны, что могла бы подарить этой беспробудной безнадежности хоть каплю веры. Он сидит на кровати и пытается найти в себе храбрость выйти за пределы этих стен. Его обкололи успокоительными. Наивные. Ни одно лекарство не поможет, когда из твоей жизни выдирают стержень, на котором всё держится. Свет коридорных ламп режет глаза. Сознание туманное, а это еще больше дезориентирует. У его палаты на стульчике сидит мистер Ли. Тот самый, что охранял покой в отеле, теперь оберегает его от любопытных случайных глаз. – Вам лучше? – охранник ловит растерявшегося парня. – Отвести вас к остальным? Конечно, ему надо сейчас к своим. К своему… Да куда угодно, только не одному. В соседней палате тишина. Хосок лежит с загипсованной ногой, изучая что-то на потолке, даже не замечая вошедшего. Зато лидер сразу направляется к нему, покинув мягкий диванчик напротив больничной койки. Его щеку украшает огромный пластырь, а бровь рассечена, и, глядя на нее, Чонгук на себе ощущает, как ее сшивали. – Как ты себя чувствуешь? – Намджун притягивает младшего к себе. – Где он? – голос мертвый. – За него борются, – Нам хочет прижать его сильнее, чтобы тот почувствовал, что живой. – Как ты смог это пережить? – он смотрит прямо в глаза своему хёну. – Чонгук… – Как ты смог это пережить?! – Гуки отталкивает лидера. – Ты не должен думать об этом! – Как ты смог пережить смерть Наён?!! – истерика не спрашивая, наплевав на лекарства, которые текут по венам, царствует в голове. – Я не пережил это! – Намджун зарывается руками в волосы и теряет контроль. – Я до сих пор там! В том дне. Он никуда не исчез. День, когда она уходила от меня в одиночестве красной зоны на той больничной койке. Жесткой и холодной. Я каждое свободное утро еду к ней и отвожу ее любимые хризантемы, а потом к ее родителям. Она отражается в их глазах. Она в каждом уголке их дома. Единственная дочь, которая никогда больше не придет к ним. Я не пережил это! Но я учусь с этим жить… Хоби показывает младшему головой, чтобы тот сел к нему. Сейчас важно отчаявшемуся тонсену дать сил. Ведь человек по природе своей слаб, потому что он Человек. – Если это случится, я умру вместе с ним… – макнэ сидя на краешке кровати, утыкается в изгиб локтя, чтобы никто не видел его слез. – Я знаю, – Намджун нервно трет ладони и выдыхает звучно и протяжно, словно отпускает душу на волю, – Есть внешняя жизнь и внутренняя. И когда внутренняя обрывается, это еще как будто не конец. Как будто… Потому что этого просто никто не замечает. Живет человек и живет: ходит, ест, спит… А, оказывается, что он уже умер… – Страх потерять его – это нормально, – Хосок треплет голову макнэ. – Но Тэхен жив. Дай ему шанс. Верь в него. Время тянется бесконечно, вытягивая душу из тела. Чонгук с лидером выходят в коридор, где уже сидят главный менеджер и начальник охраны, понимающим и жалостливым взглядом смотря на потерявшего лицо Чонгука. Они ничего не могут ему сказать. Они могут лишь вместе с ним ждать приговора от людей в белых халатах. – Состояние тяжелое. Но нам удалось его стабилизировать, – приговор оглашен сухими словами, как из сводки новостей. – Он потерял много крови и пережил остановку сердца. Сейчас он находится в состоянии комы под аппаратом ИВЛ. Так что дальше уже будет все зависеть от него самого. Мы лишь можем поддерживать функционирование его организма. Он высказал это все и удалился спасать чьи-то чужие жизни. Стабилизировать их. Поддерживать. Он всего лишь врач, а не бог… Вроде как сказал: «Эй, хочешь научиться плавать? Возьми вместо круга камень на шею. Выплывешь – молодец, а нет – значит, не очень-то и хотел жить. Естественный отбор». В палате Тэ чуть приглушен свет. Совсем немного, но светит не так препарирующе-болезненно, как за дверью, потому Чонгук может слегка расслабить глаза. Электрокардиограф выводит на мониторе свои картинки, как иллюстрацию всей их с Тэхеном жизни: то взлеты, то падения, а его писк говорит о том, что эта жизнь еще продолжается. Она течет по этим катетерам, проводкам, в этих аппаратах, в этой маске, что заставляет его дышать. На улице вдоль забора клиники собирается все больше и больше людей. Кто-то развешивает плакаты с поддержкой. Чонгуку кажется, что он видел даже установленные палатки по периметру. Наверняка уже в каждом уголке этой планеты прочитана новость с тревожным началом: «Здравствуйте, это BigHit Music…» Они, конечно, нашли простые слова, невычурные, чтобы все объяснить. Чтобы не отнимать надежду у арми. Миру не нужно знать, на какой тонкой грани сейчас находится вся вселенная отдельно взятого Чонгука. Но этого должно хватить, чтобы своей верой и поддержкой они смогли наполнить эту палату, где ведется схватка за жизнь. За две жизни. – Ты не посмеешь меня оставить здесь одного, – он держится за поручень кровати, вглядываясь в бледные и безжизненные черты лица. – Слышишь? Я отыщу тебя в любых параллельных мирах. Я во всех жизнях, что нам даны, буду находить тебя! Ты не отделаешься от меня так легко. Я твоя карма. Как ты там говорил, я кровь в твоих жилах? Так неси ответственность за свои слова и борись! Я буду приходить сюда каждый день. Я не оставлю твою душу в покое. Я не отпускаю тебя, чертов Ким Тэхен! – Чонгуки… – Намджун мнется в дверях, наблюдая за ним. – Тебе нужно поспать. Я уезжаю в отель. Знаю, что бессмысленно тебя звать с собой, но Хоби остается здесь на ночь, поспи у него в палате на диване хотя бы. Тут будет охрана, чтобы никто не воспользовался беспомощным состоянием Тэхена. Сны были рваными, кошмарными. Он пытался несколько раз проснуться, но что-то вновь его уволакивало в мир, кишащий отвратными эмоциями. Впрочем реальность не была лучше. – Сколько я проспал? – щурясь от яркого солнца в палате, Чонгук потихоньку приходит в себя. – Больше 12 часов, – Хоби поднимает взгляд на проснувшегося, ловя ложкой лапшу в больничном супе. – Что?! – паника беспардонно заиграла в глазах макнэ. – Успокойся, – если бы Хосок мог, то сгреб бы этого парня в свои объятия. – За это время не было никаких изменений. – Я обещал быть всегда рядом с ним, – он трет глаза ладошками, как будто это даст ему свежести во взгляде и разуме. – Они дали тебе какой-то сильный препарат. Тебе нужно было поспать. А сейчас покушай, – старший кивает на столик возле дивана, где стояла вторая порция обеда. – Ты нужен ему сильным, Чонгук. Спокойный и уверенный голос хёна сработал, и макнэ потянулся за тарелкой. Он сам понимал, что это необходимо, но каждый кусок драл горло. Все его мысли не в этой палате, не на этом этаже. А там, где ходит черная с косой и забирает с собой загостившихся. – Все концерты отменены. Завтра у нас самолет, – Хося знал, что это произведет эффект бомбы. – Я никуда не полечу, – безапелляционное заявление. – Родители Тэхена уже прилетели. Здесь останется охрана и люди из менеджмента, – старший понимает, что все эти слова падают в бездну отрицания. – Он будет под присмотром, и ты будешь знать о каждом изменении. Ты не сможешь ему сейчас никак помочь, будучи тут. А у нас куча обязательств, которые никуда не деваются даже в форс-мажорах… И еще нам сейчас нужно помочь всем остальным пережить это. Чонгук понимает всю правоту Хосока. Она жестокая. Но они живут в этой реальности, где ты не можешь позволить себе умереть или разбиться об острые края боли. Не закончив обед, он предпочитает провести свой короткий миг, обратный отсчет которого уже ведется, рядом с Тэхеном. Белые стены и потолок палаты отражают солнечный свет. Кажется, что его любимый человек сейчас проснется от этого и потянется с привычным: доброе утро, чагия… Но доброго дня ему желает только мистер Ли, что дремал на стульчике. – Я оставлю вас, – охранник кланяется ему. – С вашего позволения, схожу за стаканчиком кофе. Чонгук садится рядом с постелью, бесконечно гуляя взглядом по любимому лицу. Как он обожает гладить эти волосы, выцеловывать каждый сантиметр щек, впиваться в тонкую полоску алых губ. Как он ненавидит каждый проводок, без которых его человек не сможет сейчас прожить и минуты. Слез уже нет, и гнева нет. Он ничего не может изменить. – Услышь меня, – он держит холодную руку Тэ, массируя каждый длинный пальчик, пытаясь на их подушечках найти ту точку включателя, что даст электрический разряд в головной мозг Тэхена и вернет его в сознание. – Иди на мой голос. Уходи из той тьмы, как бы она ни утягивала тебя. Я знаю, ты так любишь звёзды. Голубые и красные. Я все помню… Наверное, там ты дотянулся до них руками… И душой… Пожалуйста, вернись. Здесь уже не будет больно, уже все прошло. Давай снова учиться жить, учиться дышать. Мы сделаем работу над всеми ошибками, только дай нам шанс. Я так люблю тебя. Тысячи миллиарды раз скажу тебе это. Чонгук вздрагивает от тяжести руки, что легла ему на плечо. – Господин Ким? – он хочет встать и поклониться, как положено, но теряется в крепких отцовских объятиях. Хочется рассыпаться здесь и сейчас. Эти два важных человека для Тэхена, что зашли в палату, как никто другой, чувствуют тот же самый спектр эмоций от случившегося, как и он. Они с такой же вышибленной землей под ногами и отсутствием свободного дыхания. Эта кислородная маска, что дает живительный воздух, общая для всех в палате сейчас. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Всё еще живем. – Сынок, – госпожа Ким не сдерживает материнских слез. – Очнись. Посмотри на меня, родной. Это я, твоя мама… Отдай мне всю свою боль, забери мою силу. Она без тебя мне ни к чему… Сердце Чонгука разбивается хрустальной вазой, звоном осколков оглушая его. Он на ватных ногах выходит в коридор, чтобы продохнуть. Слишком сильная концентрация боли на таких ограниченных квадратных метрах. Он не знает, сколько прошло времени, пока он сидит на скамейке, опершись на белую стену и смотря на мерцающую лампочку. Время вдруг стало чем-то эфемерным. – Он будет жить, – в реальность Гука возвращает голос мамы, что устроилась справа от него и теребит в руках платочек. Голос ее хрупкий, как будто она сама не верит, но изо всех сил пытается себя в этом убедить. – У него нет выбора. Он нужен тут на земле, у него еще столько планов, – Чон набирается смелости и берет ее дрожащие руки в свои. – Он очень сильно любит тебя, Чонгук, – она не сопротивляется такой поддержке. – Он готов ради тебя пожертвовать всем. Ты прости, что я не верила в вас. Для меня вся ваша любовь противоестественна, понимаешь? И это так сложно принять, что твой сын идет против природы. Ни одна мать не мечтает о таком для своего ребенка, – она переводит взгляд на Гука, изучая его, как будто видит впервые. – Но сейчас смотря на него там в этой паутине катетеров, я прошу Бога, чтобы он оставил его на земле. Мне нужен любой сын, даже пусть он не такой, как все. Главное – живой… Люби его настолько сильно, насколько сможешь. Дай ему силы, чтобы он мог и дальше летать. Осуществи все его мечты. Даруй ему смысл, ради которого он должен сейчас вернуться к нам… – Клянусь… Он и без клятв готов весь мир положить к его ногам. Только пусть пришлют сообщение, что он пришел в себя. Сеул съедает Чонгука даже не подавившись. Обязательства, ради которых он должен был оставить за тысячи километров свое сердце и душу, заполняют его пустую жизнь. А все свободное время он закрывается в своей съемной квартире, выходя только при крайней необходимости. Тут на этом матрасе они в последний раз были счастливы. Им так нужно было поговорить, дождавшись утра. Запах Тэхена давно выветрился, но он все пытается уловить хоть какие-то отголоски, зарываясь в подушку. На этом диване он в последний раз поймал его прикосновение. Сейчас он на нем вливает в себя алкоголь, чтобы заглушить тупую, бьющую по темечку, боль. Рядом на столе лежит книжечка судоку, на которой пляшущими буквами написано: «Завтра я буду любить тебя за каждое наше несостоявшееся завтра» Завтра никак не наступает… Градусы бьют по нервам, заставляя очищаться изнутри. Слезы уже не текут по щеке, они где-то омывают внутренние органы. И никто не может его осудить за это. Каждый спасает себя, как может. Чонгук сходит с ума, проверяя телефон почти каждый час день за днем, где только ежевечерние смс, которые родители отправляют ему каждое американское утро: всё без изменений… Говорят, стабильность - это тоже хорошая новость. Но эта стабильная хорошая новость заставляет биться затылком о подголовник машины. Глаз цепляет электронная сигарета, что завалилась между сиденьями. Тэхен постоянно терял ее у него в авто. Руки сами тянут ее к губам, как будто есть хоть маленький шанс почувствовать его дыхание, вкус его поцелуев. Это так сложно. Жить. Дальше. Слезы неконтролируемы. Здесь в машине он один и может позволить себе быть по-настоящему слабым. Это потом он выйдет на публику, ударив себя два раза по щекам, а сейчас можно… Улицы мелькают за окном. Обычная жизнь разворачивается около его существования. Удивительно, как внутри тебя рушится мир, превращаются в пыль самые радужные мечты, а вокруг всё остается таким привычным, спокойным, размеренным, как всегда. Живет человек и живет… А, оказывается, что он уже умер… Пальцы привычно набирают код их квартиры. Писк открытой двери прошивает насквозь ощущением пустоты дома. Нет цокота когтей Ентана по паркету, нет смеха Тэ из дальней комнаты. Но тут в каждой вещи живет ее хозяин. Здесь можно задохнуться им. Чонгук мечется раненым зверем по комнатам. Это сводит с ума. Его так много тут, и при этом ты не можешь это ускользающее схватить руками, прижать и не отпускать. Он срывается и летит на полной скорости в Пусан. Этот груз не по его плечам. Ему нужно в необъятный океан любви, чтобы убить безумца внутри себя. В нежные объятия матери, в стальные руки отца… Мама быстро накрывает стол для нежданного гостя. Она, конечно же, знает обо всем случившемся, и как всем мальчикам трудно это переживать, потому не задает лишних вопросов. Но она не знает главного… Знает только брат. Чонхён, возможно, в силу их близости, с трудом, но принял его выбор. Но родителям Чонгук не был готов открыться. Может быть, сказалась история с семьей Тэхена, а может быть, он просто не хотел вешать на их души груз этого знания. И так было спокойнее. Он оправдывал себя тем, что не врал им, а просто недоговаривал. И вот сейчас он сидит за столом, опустив голову на руки, и плачет от боли и пустоты. Родные материнские ладони гладят по спине, хотят собрать всю горечь слез своего ребенка. – Всё наладится, сынок. Не нужно так переживать, – голос мамы умиротворяющий. – Он сильный парень. Его тяга к жизни победит. – Ты ничего не знаешь… – всхлипы заполняют уютную кухню. – Как жаль, что ты ничего не знаешь, мама… – Я все знаю, сынок, – она прижимает его к своей груди, как в детстве, убаюкивающе качаясь, чтобы успокоить свое дитя. – Мы с папой давно догадались. – Что? – внутри все рухнуло куда-то в район пяток, щекоча их. – Это трудно не заметить, как ты смотришь на него, как постоянно говоришь о нем, – она ласково разглаживает волосы на макушке своего большого маленького мальчика. – Материнское чувство трудно обмануть, от него невозможно скрыть, кем дышит ее ребенок. – Почему вы молчали? – он вжимается еще сильнее в нее. – Наверное, потому что это ты должен был нам рассказать. – Я не смог… – Вот и мы не смогли. Мы с отцом даже друг другу это не озвучивали. Знаешь, словно если это не произнести вслух, то как будто этого и нет, как будто это только твои бредовые догадки. Молчание, как бегство от суровой реальности. – Простите, что разочаровал вас… – колкий ком, что застрял в горле, всхлипом выходит. – Ты не разочаровал нас, но тревога за тебя теперь вечный наш спутник. Ты выбрал тернистый и наполненный борьбой жизненный путь. – Я не выбирал это, мама. Это как будто всегда было во мне. Это не то, что я могу взять и изменить. Это просто есть. Другого меня нет. Не прописано в программе моего рождения. – Он ведь тоже любит тебя? – мама бьет по больному, отрывая кусочек склеенного скотчем сердца. – Любит… Сейчас я понимаю, что его любовь была настолько обжигающей, что без нее я замерзну на пороге своей жизни. Если он… – Он встанет на ноги, – мама не дает ему спроецировать свои самые ужасные мысли в слова. – Пусть твоя любовь будет его главным лекарством – укол, разряд. И поднимет его в тысячный раз. – Давай, прокатимся до моря? – голос отца холодным ушатом по всем нервным окончаниям. – Ты давно здесь? – внутри Чонгука уже смесь эмоций, страхов и чувств. – Достаточно, чтобы избавить тебя от повторного вскрытия души без наркоза и обезболивающих, – папа крутит ключи от авто на пальце и приглашающе кивает на дверь. Иногда слова не нужны. Хватает комфортной тишины. Двое мужчин сидят плечом к плечу на непрогретом весеннем пляже. В детстве они любили встречать здесь рассветы, смотреть, как море напивается солнцем допьяна. Сейчас же холодный и промозглый пейзаж под стать мыслям в голове. Тонким прутиком Чонгук выписывает на мокром песке буквы имени, что выгравировано на его сердце, а возможно, когда-то чернильными отблесками будет жить и на его теле. Предательская волна смывает каждую черточку, унося с собой в пучину, а он пишет вновь и вновь, не останавливая дуэль. – Как долго вы вместе? – дежурно-информативное от папы, чтобы вырвать из глубины самокопания. – 7 лет… – Чонгук озвучивает эту цифру, и она кажется ему мала на фоне бесконечности жизни, что он планирует еще быть вместе. – Погоди, – внутри отца просыпается математик-любитель, и брови взлетают к границе роста волос. – Я ему оторву кое-что, как только он появится тут. Гуки впервые за долгое время искренне усмехается. За что получает подзатыльник от отца, который еще сильнее прижимает к себе своего сына, приобняв за плечо. Телефонный звонок разрушает тишину. Он тревожный до тряски рук, из которых смартфон выпадает на песок, когда Чонгук видит имя на экране. Кимы никогда не звонили ему, только ежевечерние смс, как ритуал. Сейчас же в Лас-Вегасе глубокая ночь… – Хочешь, я отвечу? – папа ловит испуганный взгляд и получает отрицательное мотание головы. Укол. Разряд. Я воскрешу тебя в тысячный раз... Чужая речь льется в ухо, переливами отзываясь по всему телу, заставляя пропускать удары сердца, и выходя градом слез наружу. Чонгук прикрывает рот рукой, чтобы не дать всхлипам взорвать пустоту пасмурного неприветливого пляжа. – Спасибо, что позвонили, господин Ким, – он сдерживает ноты голоса, чтобы они не плясали в такт его дрожи. – Я понял вас и наберу утром. Спасибо! Рука папы сильнее сжимает плечо сына, до разрывающей боли. Он не торопит его, дает продышаться. Чонгук глотает кислород огромными глотками, собирая все мысли в слова, чтобы озвучить единственное и так важное: – Он пришел в себя и даже дышит самостоятельно. Живой… – Я все-таки надеру этому засранцу задницу, – смех папы разрывает всю непогоду стихии, которая обрушивается на них не только сумерками, но и проливным дождем. Дождь, что смешивает их слезы горя и радости со своими каплями в коктейль жизни. Живой… Сейчас он кажется ему так близко, что хочется сорваться и бежать. Между ними всего лишь один океан. Лужица на карте их общей вселенной. Между ними всего лишь пару телефонных гудков, которые однажды закончатся усталым голосом. Между ними всего лишь пару строк в мессенджере с галочкой «прочитано». Между ними всего лишь 2 недели, за которые он решит все рабочие вопросы и прилетит к нему, к своему дыханию, душе, смыслу. Всего 14 дней… 13… 12… Живой… Дожить, долететь, добежать до этой светлой палаты, за границами которой плачет небо. Но дождь там, снаружи. Он может затопить все, и это не будет важным. Важное сейчас перед глазами Чонгука. Полулежа, навалившись на поднятую спинку кровати, Тэхен о чем-то разговаривает с мамой. Она, как ребенка, кормит его с ложечки, а он, смеясь, сопротивляется. Его смех заполняет удушающую своей стерильностью комнату, отзываясь подкатывающим комом слез облегчения. На гостя, наконец, обращают внимание. Мама, ни слова не говоря, подходит к Чонгуку и передает ему тарелку с какой-то не самой вызывающей аппетит пищей. После чего, откланявшись, покидает палату, многозначительно улыбаясь. – Привет… – Гук подходит ближе, не веря, что на него смотрят смеющиеся глаза его парня. Он столько раз прокручивал в голове эту встречу, и каждый раз боялся спугнуть этот момент. – Кажется, тебя нужно покормить? – Терпеть не могу эту еду. Скучаю по корейской кухне, – Тэхен тянет руки к ненавистной тарелочке, чтобы отнять ее и поставить на столик. – Как вернемся домой, – Чонгук садится на постель ближе к пациенту, – буду кормить тебя, как в лучшем корейском ресторане на завтрак, обед и ужин. – Только не слишком остро, – Тэ хватает его, чтобы притянуть к себе. – Всё, как ты любишь… – младший убивает сантиметры между их лицами. Долгожданное прикосновение прохладных губ. Гуки дрожащими руками обхватывает лицо своего парня и дарит до скручивающегося в животе узла нежный поцелуй. Как будто боится сломать что-то хрупкое, словно Тэхен сейчас превратиться в его руках в дым, а он не успеет почувствовать этот вкус. Но он не исчезает, а перехватывает инициативу и впивается в губы, слегка помогая языком приоткрыть их. И вновь. Одно дыхание. С привкусом лекарств. С горечью слёз. Соленая жидкость прочерчивают дорожки на щеках Чонгука, стремясь к губам и врываясь в поцелуй. Тэхен останавливается, перехватывая ладони младшего и сцеловывает бесконечный поток, покрывая щеки, глаза, губы хаотичными поцелуями. – Я так боялся, – чуть всхлипывая, Гук пытается успокоиться, – Эти 23 дня, что ты был без сознания, я был на грани сумасшествия. День за год в своей бесконечности. – Значит, я задолжал тебе 23 года?– фирменная улыбка старшего возвращает ему силы. – Этим ты не отделаешься. Только всю жизнь, – Чонгук уже более расслабленно проводит кончиками пальцев по любимому лицу, исследуя каждый штрих его личного произведения искусств. – Прости, что не выполнил просьбу, – он ловит вопросительный взгляд Тэ, – я не смог жить дальше. Существовать – да, но не жить. – Я бы тоже не смог… – старший прикусывает губу. – Придется умирать в следующий раз вместе, – он получает легкий удар от макнэ и по палате разлетается их сплетенный смех. – Я рассказал все родителям. – Оу… – Папа обещает лишить тебя кое-какого органа. – Почему мне больно даже просто от одних этих слов, – Тэ наигранно морщится. – А как ты думаешь, когда нам можно будет… – Тэхен! – Чонгук прикрывает его губы ладошкой, заливаясь хохотом. – Как ты можешь о таком говорить сейчас? – Передо мной сидит самый красивый мужчина, – старший проходит ладонью по сильной руке Гука, – Мой мужчина… О чем я могу еще думать, как ни о том, чтобы поскорее покинуть эти стены и уехать из этой страны. Чтобы мы вдвоем вернулись в наш дом. Чтобы полная тишина, отключенные телефоны, и только твои объятия… – Малыш… – Никаких серьезных разговоров, споров, обид. Не хочу тратить время на это. – Так не бывает, увы. Все это и есть наша жизнь. Главное - вовремя останавливаться и направлять все в нужное русло, – Чонгук грустно улыбается и хочет своровать еще один поцелуй, что ему задолжали за эти бесконечные дни… Внезапно вошедшая медсестра нарушает уединение. Макнэ приходится уступить ей свое место и право на его человека, пока она проводит ему какие-то манипуляции. Он подходит к окну, около которого стоял 1,5 месяца назад. Толпы людей уже нет, как той страшной ночью. Но на заборе до сих висят поддерживающие плакаты, с которых дождь пытается смыть краску, превращая их в яркие картинки. – Знаешь, – начал Тэхен, как только медсестра покинула палату, – я действительно прокручивал в своей голове, что ты однажды можешь уйти к девушке. Это не значит, что я тебя в чем-то подозреваю. Это просто моя фобия, страх потерять тебя. Проецирование своего прошлого, когда я решил, что быть би проще, чем геем. Ты всегда можешь пойти по простому пути отношений, с девушкой, которые никто не осудит. И, может быть, никто никогда даже не узнает, что тебя возбуждают парни. – Но ты не бисексуал, – Чонгук все также не отворачивается от окна. – Нет… – Самообман никого не делал еще счастливым, – младший вытирает невидимую пыль на подоконнике. – Я стал твоей первой любовью. Я не дал тебе шанса узнать, как бывает правильно, иначе, так, как положено. Утащил сразу в эти отношения, где постоянная борьба за право любить, – Тэхен, действительно, чувствовал какую-то вину. – Ты не стал первой любовью. Я просто полюбил тебя. Без какой-то очередности и выбора пола. После твоих слов я тоже долго думал и в итоге даже не знаю гей я или би. Потому что меня не привлекают ни девушки, ни другие парни. Меня привлекаешь только ты, – Чонгук оглядывается через плечо, даря ему свою кроличью улыбку. – Я тэхеноориентированный. Тэ прикрывает глаза ладонями, не давая слезам начать свой путь. Это, правда, был его страх. Непроработанная фобия. Он даже строил иногда в своей голове диалоги, если бы Чонгук ему признался однажды, что устал и хочет быть, как все. – Мне не нужна искусственная семья, – младший продолжает всматриваться в горизонт омываемых дождем улиц. – Я хочу приходить домой и видеть там только тебя. Потому что моя семья – это ты. – А как же дети? – Тэ обводит взглядом фигуру, что замерла у окна. – Мне кажется, сейчас это не проблема для таких пар, как наша, – в голосе чувствуется уверенность. – Я понимаю, что однажды наступит тот возраст, когда захочется иметь свое продолжение и реализовать себя в роли отца. – Я бы хотел… – старший смотрит, как будто сквозь стену, словно пытается подсмотреть, что там будет дальше в их жизни. – Не сейчас, конечно, но потом в будущем. – Маленького бунтаря с родинкой на кончике носа? – Чонгук улыбается сам себе. – Маленькую всезнайку, которая будет улыбаться, морща носик… – Когда-нибудь мы осуществим и это, – Чонгук зажмуривается от выходящего из-за дождевых туч солнца. – Мы же можем себе позволить мечтать о том же самом, как и все? – Мы можем себе позволить быть тем, кем хотим, и делать, что угодно, как все… – Гуки вздрагивает от низкого голоса прямо в ухо, разрешая окольцевать свою талию и положить подбородок на плечо. – Осторожнее, – младший обхватывает своими руками чужие, что прижимают еще ослабленное тело к его спине. – Вот смотри, – Тэхен пальцем указывает в окно, – эта женщина плачет. Наверное, ее муж в тяжелом состоянии тут, и она ничего не может сделать. А вот тот парень на дорогой тачке не знает, как сказать своим влиятельным родителям, что влюбился в обычную медсестричку, – Чонгук зажмуривает глаза, сдерживая хохот, – Эй, не смейся, я правда видел, как они тайком целовались. Как когда-то мы… – Я люблю тебя, малыш… Дождь полностью отдал права солнечному дню, который спешит осушить всю поверхность от луж, предлагая людям не прятаться под зонтами, а подставить лица к солнцу. Этот мир простых людей не так далеко, как казалось когда-то Чонгуку. Он такой же, как их. Те же чувства боли и любви, счастья и разочарования, потерянной надежды и воскресшего сердца. Самое главное, чтобы у каждого в жизни был такой же тыл, как у него, что прижимается израненным телом к его спине, и дает веру в их общее будущее. – Всё будет хорошо, Куки…