Щелчок

2.

      Мы были у нее. Валялись на кровати, пили розовое вино в прикуску с поднебесными персиками. На постели были разбросаны пособия по статистике и формированию предложения, шариковые ручки, блокнотики и погасший компьютер. Рита готовила меня к экзамену, вернее пыталась, так как я регулярно отвлекал ее на неожиданные поцелуи и прикосновения губами. То галантно поцелую ручку, то покатое плечико, то игриво прильну к шее. Она, конечно, была не против, однако вопрос моего образования ее интересовал больше. Она, сквозь издевательскую щекотку с моей стороны, подрывавшую ее авторитет непреклонной леди, продолжала зачитывать мне абзац за абзацем. А я ее слушал, внимательно, учтиво, будто я ее примерный ученик, не столь ради хорошей оценки, сколь ради ее спокойствия. — Риточка, почему я вам нравлюсь? — Спросил я, перебив ее речь. Этот вопрос терзал меня последние несколько дней. Не то, чтобы я комплексовал на ее фоне, скорее не понимал, почему она не хочет общаться со своими сородичами или просто другими людьми. Ведь она была не из самых дружелюбных, ни «здрасьте» ни «до свидания» от нее задаром не услышишь. Вместо «спасибо», она молча уходила. — Ты лёгкий, — не задумываясь, ответила она. — Не понимаю, объясните. — На Земле это называется безалаберность и безответственность. На самом деле, ты не обременен человеческими заботами, не давишь на меня своими проблемами, не ноешь. Для тебя все легко. Не переживаешь о будущем и последствиях, живёшь сейчас и выкладываешься по максимуму сейчас. Такие как ты — исчезающий вид, потому что на вас все больше давит общество, оно заставляет вас принимать решения, которые вы принимать не хотите. — Удивительно, вы хвалите меня за то, за что меня всегда ругали, — посмеялся я. — А знаете, что? — Я выдержал паузу, дабы заинтриговать Риту. — Что? — Не дождавшись конца паузы, поинтересовалась она.       Я, преодолев гору учебников, приблизился к ней и посадил себе на коленки. — Я вас беспамятно люблю, — довольно шепнул я ей на ушко, придерживая за талию, чтобы она не упала. — Глупыш, — еле слышно шепнула она в ответ и, повернувшись, коснулась носа. — Эй, почему? — Я робко остановил ее руку, уплывающую на хозяйскую коленку. — Какой нормальный человек беспамятно влюбится в бессмертную? — Нежно прислонив мою руку к себе, спросила она. — А вдруг я ненормальный? — Я продолжал таять в ее прикосновениях, растекаясь своей любовью по всей ее руке. — Это уж точно, — она отпрянула от моего лица и утонула в подушках. По комнате разлился ее воздушный смех, — Сережа, ты же прекрасно понимаешь, что мифологическое существо не может любить. Мы не люди, наши идеалы, цели еще выше, чем любовь. Мы намного больше озабочены нашим долгом и предназначением, мы действительно ощущаем их на себе, как вы чувства. Для нас любовь, даже ниже, чем для вас плотские утехи. Если я когда-нибудь полюблю, а это теоретически невозможно, — не чуть меня не ободряя, добавила она, — то паду в глазах своих сородичей ниже, чем падают ваши ночные бабочки. Ты — просто увлечение, хобби, перчатка, которую я рано или поздно намерено потеряю. — Каждый звук, доносившийся из ее рта, метко прокалывал мое сердце тоненькими иголочками, но я не мог на нее обижаться, это ее природа. — Перчатка? Вам не стыдно находить каждый раз новую перчатку, а потом снова ее терять? — Неожиданно вырвалось у меня.       Она на секунду удивлённо уставилась на меня и опять громко рассмеялась. Именно в такие моменты, я ощущал, что она, в самом деле, смотрит на меня свысока, как на игрушку или весельчака из цирка уродов. Просто смеется надо мной, как над глупым анекдотом. Может тыкать в меня пальцем и ухахатываться с моей реакции, щупать меня везде, не обращая внимания на мои возражения и сопротивление. Ведь никому не интересны чувства клоуна, его работа смешить зрителя любыми существующими средствами. — Нет, стыдиться подобного бессмысленно, когда оно уже происходит. Скорее всего, я — лучшее, что случалось с этими хобби в их скоротечной жизни. Многим и этого не дано, поэтому будь благодарен, — напомнила она мне. — Стало быть, я — ваша новая пассия в мужском обличии, — с грустью заключил я и задумчиво покачал головой, словно пытался сложить мысли в более благоприятную картинку, расфасовать в более утешающих для меня пропорциях. — Если тебе так удобно. — Значит, буду наслаждаться вашим обществом, пока дозволено. — Я рухнул рядом с ней и вновь бесцеремонно начал любоваться глубиной ее фиалковых глаз.       Рита требовала обращаться к ней на «вы». Она всегда знала себе цену, знала, что важнее меня по статусу. Она была небесным созданием, я же земным. У нее были другие идеалы, она не стремилась к высшему, она была этим высшим. Естественно, Риточка полагала, что обращение на «вы» выстроит между нами воображаемую стену, словно она проведет между нами границу. Она надеялась, что я не привяжусь к ней, но я с первого взгляда был навеки покорен.       С Ритой было очень приятно проводить время. Возможно, это было лучшее время в моей жизни. Но закончилось все не Хэппи эндом. Я совершенно забыл для чего была предназначена Риточка, для чего она была создана, что было ее неизбежной работой. Не будем о грустном.       Она, безусловно, могла показаться странной и в этом ее уникальность. Аура ее как белый лист, была абсолютно нейтральна в своем естестве, и из-за этого эмоции на ее лице появлялись чистые, прямые: чистейшая ярость, чистейшая радость, чистейшая потерянность. Благодаря этому свойству, лицо ее: черные брови, выразительные глаза, сливовые губы — могло составлять удивительные, новые комбинации эмоций, неведомые ранее человечеству. Можно было часами сидеть и разглядывать ее лик, раскладывая каждую мимическую деталь на определенное настроение, как будто каждая часть несет какую-то свою мысль, думает отдельно, реагирует по-своему. И в итоге сложить все получившееся в единый пазл, ощутив после все глубину Риточкиных переживаний. Так никакой менталист не понадобиться, чтобы читать ее. Просто сидишь ночью и смотришь, как она спит, пытаясь разгадать кто или что ей снится.       Посторонние считали, что у Риты совершенно отсутствует чувство юмора и какие-либо манеры, но они даже не пытались вглядеться в ее поведение. Она спокойно могла не смеяться, не гоготать во весь голос, ей это не нужно. Она смеялась по-другому. Она наполняла пространство вокруг радостью, не выдавая при этом никаких эмоций, даже не шелохнувшись, просто источая энергию веселья. И так всегда.       Риточка стеснялась быть громкой на людях, нарушить чей-то покой, привлечь внимание к своей персоне, поэтому неловко молчала, поэтому прикусывала губы, напоминая себе, что не надо болтать лишнего. Ни слова не вылетало из ее рта без причины, от того эти слова были ценнее. Если она говорила «люблю», значит действительно любила, если говорила «ненавижу», значит ненавидела. И ничего не изменило бы ее мнения, неважно, пылинка это или катастрофа мирового масштаба.       С чужими, она будто постоянно увиливала от прямого контакта, все настойчиво продолжала смотреть на свои тонкие пальцы, розовые коготочки, бежевое пальто, куда-то вниз, боясь поднять голову наверх, посмотреть на печальный, готовящийся к очередному дождю, небосвод. Этот небосвод напоминал ей, что возможно, она не в праве здесь находиться, она должна быть сейчас наверху, с такими же нимфами смерти, как она. В этом и было Риточкино очарование — в вечно бегущей от тебя загадочности, словно притягивающей всякий раз к себе, как будто вы связаны ниточкой. Куда она, туда и ты.       Черноброва, лиловоглаза, завидно стройна, прекрасно сложена, все в Рите пыталось завербовать тебя в армию жалких поклонников ее сущности. Однако тебе все равно ничего бы не досталось. Она постоянно будет оказываться на шаг дальше тебя и уже оттуда, с высоты своих убеждений, ожидать, когда ты с трудом вскарабкаешься на ее ступеньку, и ты, наконец уцепившись рукой за камень, на котором она стоит, услышишь щелчок.       Она на следующей ступеньке… Опять ждет тебя.       Для нее эта лестница бесконечна, эта гонка — ее кислород. А вот бесконечна ли она для тебя?