Щелчок

3.

      Я проснулся из-за шума душа в ванной, сочетавшегося с сигналом микроволновки. Несколько минут я еще не хотел открывать глаза, переходя из стадии медленного сна в парадоксальный и из парадоксального в бодрствование. Даже с закрытыми глазами, было ясно, что Рита моется в душе. Я мог бы подкрасться к ней, пока она там, сделать романтический сюрприз, но отказался от этой идеи. В прошлый раз, от испуга она поскользнулась и вместо приятного времяпрепровождения, я лечил ее ушибленное колено, замаливая свой грешок. Я решил вставать только когда она уже позавтракала и стояла в прихожей. — Куда вы? — Хрипло спросил я, очнувшись ото сна. — На задание, — отрезала она.       Риточка накрашенная и полностью готовая к выходу, завязывала пояс пальто и собиралась уходить, оставив меня одного в ее квартире, продолжать нежиться в царстве Морфея. Спросонья до меня не сразу дошло, что значит «задание», потому я, ничего не подозревая, отправился на кухню украсть пару Ритиных круассанов. Лишь, подходя к Рите, чтобы поцеловать на прощанье, я осознал смысл ее слов. Я замер почти около ее губ, как до меня дошло: прямо сейчас она намеревалась просто кого-то убить, а после, без угрызений совести, вернуться домой, ко мне. Просто убить. Если бы я ее не спросил, она, возможно, даже не сказала бы мне куда уходит. Неужели для нее это не имело никакого значения? Я до сих пор задаюсь этим вопросом. Видимо, ей это казалось обыденностью. — Стойте, вы не пойдете! — Я крепко схватил ее за руку, в попытках остановить. — Что?! — Возмущённо воскликнула она и нахмурилась, — опять за руки меня хватаешь. — Ты остаешься здесь, — напористо и четко сказал я и исподлобья посмотрел на нее. Моя хватка стала еще сильнее. — Никогда не обращайся ко мне на «ты»! — Она пришла в ярость, — сколько тебе повторять?! И вообще, тебе ли мне указывать? Я несу небесное правосудие и порядок, а ты всего-то мелкий человечишка, — угрожала она, — предупреждала же! Не нравится — уходи!!! — Под конец крикнула она.       Я оторопел, и она вырвалась. Рита агрессивно хлопнула дверью и ушла… на задание… убивать. Она говорила, что я — лишь ее увлечение, однако я до последнего пытался не верить в это, воспринимал как шутку. Но тут, так прямолинейно, честно, просто вдребезги разбила все мои наивные надежды. Господи, как глупо я выглядел тогда. Весь день меня не покидали Риточкины слова. Именно в тот момент она разбила мне сердце, да так, что я еще очень долго не мог его собрать заново. До сих пор не могу, чего скрывать. После многочисленных терзаний, разрывавших мою совесть и понятие морали на мельчайшие кусочки, я пришел к выводу, что сущность и цель Риты не изменятся. Независимо от того, есть я в ее жизни или нет. Она всегда будет убивать, всегда «вершить небесное правосудие». Поэтому я все-равно останусь с ней. Только, я постараюсь перестать думать о ее работе, тем более она не выбирала, кем родиться. Я осознал, что не знал свою возлюбленную до того. Я любил не Риточку, а мысль о любви к Риточке.       Несмотря на идеальность Риты, теперь было очевидно одно но — ее работа. Конечно, работа человека не является конкретно его минусом, но Рита и человеком не была. Она была создана для работы, уже при рождении ее наделили целью, в отличие от людей. Она была обязана исполнять приказы небесной канцелярии. Я в красках себе представлял, как она щелкает, как она, бездействуя, смотрит на умирающего, как она на всякий случай прощупывает пульс, дабы убедиться, что жертва мертва, а потом уходит. Как она отчитывается о проделанной работе высшим, как они ее хвалят, как ей восторгаются "коллеги". Я тоже ею восторгался. По другой причине, но восторгался. Жертва любила своего убийцу.       Именно тогда я задумался, а вдруг когда-нибудь Рита так же безжалостно убьет меня? С холодным взглядом, который я уже видел, в баре, оперевшись о стену, ещё, вдобавок, заберёт мои сигареты и станет стремительно опустошать пачку. Назло мне, хотя сама же запрещала мне курить. Снова посмеётся, позлорадствует, ведь ей от этих сигарет ничего не будет. Скрестит руки на груди, высокомерно поднимет голову, посмотрит на мой труп и вернется восвояси. Как жаль, что тем, чем стало для меня ее существование, не стало мое существование для нее.       Я был действительно просто игрушкой, развлечением, она же никогда не говорила мне три заветных слова. Как я раньше не понял, что ей было скучно, поэтому она со мной и связалась. Она могла цитировать известных личностей, но только некоторые строчки. Про то, как я ей нужен, как ей без меня плохо, одиноко, душно. Как на нее давят стены ее квартиры, как она вытрясла душу в унынии кресел , как хочет вырваться, ощутить себя живой. Однако машина никоим образом не сможет стать человеком. Поскольку у нее нет сердца, только программа, отклонения от которой недопустимы и незамедлительно исправляются. У нее нет пресловутой свободы выбора, зато есть власть. Но много ли прока от власти, когда не волен пользоваться ей сам? К могуществу потому и стремятся, чтоб ни в чем себе не отказывать, а тут, оказывается, что не все так однозначно, это не универсальное правило для всех.       Мне стало жалко Риточку — вернее, ее безвольное существование. Насколько же ей в тягость его волочить, это существование? Каждый божий день одно и тоже, несметное количество смертей, болезней, природных бедствий проносились перед ее нежными, воздушно лавандовыми глазами, перед ее фарфоровым ликом, перед хрупким, все-таки женским тельцем. Как много трещин осталось на фарфоре ее кожи, сколько раз судьба специально раскалывала ее. Риточка, наверное, уже ничего не чувствовала взаправду. Любые события лишь проносились эхом в ее прекрасной головке.       Ее не было час. Тягучий, нервный час. Я попытался снова заснуть. Задернул шторы, лег на кровать в позу трупика, включил телевизор и уставился в экран. Для полного уюта накрылся еще одеялом. На ящике я выбрал самую неинтересную программу, которую знал, чтоб она и на фоне звучала и не будила лишний раз. Несмотря на все мои усилия сна не было ни в одном глазу. Тогда я, на всякий случай, сходил в туалет, дабы совсем ничего не беспокоило. Все тщетно.       Я отбросил эту идею куда подальше и пошел завтракать. Рутина же тоже отвлекает. Я достал пару куриных яиц и сварганил себе яичницу с жидким желтком. Уселся за стол, проткнул желток и вспомнил, что надо бы приготовить попить. Спустя несколько минут к завтраку добавился американо домашнего приготовления с корицей и лавандовым сиропом, без ведома Риты одолженным у нее. После я, как приличный человек (или хотя бы претендующий на это звание), помыл за собой посуду. Рита не особо любила домашние дела, уборку и подобные повседневные подробности людского быта, поэтому это легло на мои плечи, так как я был не против. Паренек я, на удивление, хозяйственный: пылесосить, мыть полы, протирать полки — мое! Особенно мыть полы. Швабра так забавно хлюпает, когда отрываешь ее от земли.       Вроде от мыслей о Риточке я отвлекся и провел остальное время в заботах по дому. Белье отсортировал по цветам, например. Рита обычно как забросит в стиралку сразу и чёрную футболку, и белые трусы, и красную юбку, а потом удивляется почему ее прежде белые трусы стали грязно розовыми, а юбка — бордовой. Она даже не собиралась постигать элементарные азы нормальных человеческих привычек. Денег у нее от канцелярии было предостаточно, потому она просто нанимала домработницу. Сейчас, похоже, ее домработницей был я. И я опять же был не против. Я ей — чистую квартиру, она мне — чудесно проведенное время вместе.       Тут вернулась она.       Угрюмая. Мрачная. Обиженная. Апатично настроенная, одним словом.       Она урывисто расстегнула сапоги, дёргая и ругаясь себе под нос каждый раз, когда заедала молния, залезла в тапочки и уставилась на меня. Прям таки откровенно пялилась. Я сообразил, что, видимо, должен был помочь снять даме пальто. Я суетливо подбежал к ней и мигом забрал у нее пальто. Она ушла к себе. Поворот замка и она заперлась в своей комнате. Ни здрасьте, ни как дела.       Я решил, что надо быть доставучим, потому что девушки любят чувствовать себя нужными и важными, тем более нимфы, которые действительно были важны для мира. Я деликатно постучал три раза.       Тишина.       Потом ещё. Снова ничего. Затем я уже тарабанил по двери, что есть мочи и наконец услышал заветное: — Завались. — Нет. — Почему ты до сих пор здесь? — Недовольно спросила она. — Иди к мамочке и папочке. Они, наверняка тебя заждались. — Я у тебя на две ночевки, прошла всего одна. Они меня не ждут. — Плевать. Если тебя не устраивают мои условия, значит ты валишь из моего дома к чертям собачьим. Уже забыл? — Она снова рассердилась. — Меня все устраивает. Я больше так не буду. — Пообещал я. Хотя с учётом моей обидчивой натуры, в этот момент надо было скрестить пальцы.       Последовало раздражающее молчание, которое должно было решить мою дальнейшую участь. — Допустим поверила. — Сжалилась она.       Из комнаты послышался шорох одеяла, шаркающие шаги и звук механизма замка. Дверь открылась, и я увидел ее. С абсолютно безразличным лицом, будто ничего не произошло. Почему-то эта ее черта начала меня напрягать. В попытке вывести Риту хоть на какое-то эмоции, я поцеловал ее.       Она не оттолкнула. Уже хорошо. Рита не любила, когда к ней прикасаются чужие люди. Однако она, смутившись, немного поморщилась и вернулась на кровать, к ноутбуку.       Весь день она ходила хмурая, а на следующий день ее гримаса исчезла раз и навсегда. Также как и желание оповещать меня о любых своих рабочих планах. Видимо, я ей надоел. Она водилась со мной только из-за моей лёгкости. Когда я начал совать свой нос в ее работу, она подумала, что будет разумнее перестать говорить мне о канцелярских поручениях вообще. И правильно подумала. Со временем, я забыл об этом. Она лишь, никого не предупредив, могла исчезнуть посреди ночи, и я надеялся, что она просто ушла в супермаркет. Она поддерживала эту легенду и по возвращению, приносила продукты.       Все было идеально. Мы наслаждались друг другом.       Однако везде найдется свое «но».