†††
Следующим утром Кенма следует своей обычной рутине. Он просыпается и моется, одевается и уходит из дома. Это настолько сильно вбито в подкорку, что он может повторить это даже не думая — именно так он и поступает; прошлой ночью он унесся вдаль от реальности. Он снова диссоциирует себя и пусть в этот раз он это прекрасно понимает, он пока что не готов возвращаться в свое тело. Он в безопасности разума. Он находится в чистом, абсолютно одиночестве ума, где никто не смог бы навредить ему. И это хорошо. Кенма заставляет себя отойти от группы старшеклассников. Они странно пялятся на него, но он не может заставить себя переживать. Он слишком дистанцирован от всего происходящего, чтобы думать о чем-то — его разум затуманен, чтобы защитить его от паники и тревог. Единственный недостаток — кроме постоянного чувства дискомфорта — это то, что Кенме становится сложно вспоминать. И стоит ему оказаться на станции, он не в состоянии вспомнить, на каком поезде он обычно ездит до кампуса. В непродолжительный момент ясности, он вытаскивает телефон и набирает последний звонящий номер. — Хэй, хэй, хэй! — громко здоровается Бокуто по телефону. Кенма вздрагивает, и тот продолжает. — Как дела? Ты обычно не хочешь разговаривать так рано. Кенма молчит долгую секунду; язык во рту такой тяжелый, что ему тяжело сформировать слова. — Извини, — получается произнести у него. — Ничего. Что происходит? — Бокуто внезапно становится гораздо мягче и более обеспокоенным. — Я не могу… я не могу вспомнить, какой мне нужен поезд. — Ты снова отключился? Кенма действительно отключился, но не то чтобы это плохо. Таким образом он заботится о себе, оказывается в безопасности, и ему так нравится даже больше. — Думаю, да, — отвечает он, и Бокуто напоминает ему, что Кенме надо сесть на восточную ветку до Икебукуро, где он должен сделать пересадку на поезд в Хонго-Сантёмэ. — И когда ты доберешься, я подойду, чтобы забрать тебя, — добавляет Бокуто. — Мне не нравится, когда ты один, пока так сильно отключен. — Ладно. Какая-то его часть хочет сказать Бокуто не тратить на него время, но у него нет энергии на такое количество слов. Вместо этого Кенма едва ли благодарит его, кладет трубку и идет к нужному поезду. И прям как он обещал, Бокуто ждет его, когда Кенма оказывается в Хонго-Сантёмэ. Он берет его за руку и быстро выводит из загруженной станции, подальше от толпы. — Как ты себя чувствуешь? — Не знаю, — отвечает он, следуя за Бокуто по пути в кампус. — Мне кажется, я ненастоящий. Он пытается вслушаться в следующие вопросы — правда, он пытается — но это оказывается слишком большой нагрузкой на его и так уставшим ум. Кенма снова погружается в свой разум и полностью отключается. Бокуто заводит его в здание и помогает добраться до тихого уголка. Они присаживаются вместе, и он кладет свою теплую руку на колено Кенмы, чтобы заземлить. — Ты и в правду сегодня в себе, поэтому я помогу тебе выбраться из своей головы, хорошо? Ты знаешь, где мы сейчас? Кенма рассеянно моргает. — В университете, — отвечает он, надеясь, что это достаточно хороший ответ. Он видел, что они зашли в здание, но пусть тут всё знакомо, он не может сказать, в какое именно. — Хорошо, малыш, ты хорошо справляешься. Можешь сказать как меня зовут? Кенма кивает. Он может. — Ты Бокуто. — Правильно, но обычно ты зовешь меня Ко теперь, — он ободряюще улыбается ему. — Как мы себя чувствуем? Чуть лучше? — Как-то… странно теперь, — Кенма начинает замечать вещи вокруг себя — детали теперь становятся отчетливыми и перегружают его чувства. Он понимает, что они в здании гуманитарных наук, сидят в общей зоне для студентов на первом этаже. Бокуто сидит прям перед ним, и Кенма тянет руку, чтобы переплести их пальцы. Бокуто смотрит на их руки и выражение его лица слегка мрачнеет. Он берет ладонь Кенмы и нежно касается большим пальцем маленьких ранок, всё ещё свежих и красных на его коже. — Что произошло? Кенма вспоминает о жжении на руках. Он не был осторожен, когда убирал стекло прошлым вечером. Стекло, которое разбилось до того, как Маэда… — Хэй! Хэй, всё нормально. Я здесь, — Бокуто выглядит слегка паникующим, но несмотря на это, он тянет руку, чтобы вытереть слезы Кенмы. — Что случилось? Болит? — Разбил стакан. Извини. Извини меня, я просто такой тупой, — он шмыгает носом. — Не говори про себя такие вещи. И пообещай, что ты будешь осторожнее, ладно? Кенма кивает и прячет руки в рукава свитера. Ему хочется спрятать все, что напоминает ему о прошлой ночи — о Маэде и том, как он поцеловал его просто потому, что ему захотелось. Он слышит приближающиеся шаги и поднимает голову, чтобы увидеть Акааши. Он выглядит взволновано и беспокойно и садится рядом с Кенмой, тут же оборачивая его успокаивающей рукой в полу-объятии. — Я только вышел с пары. Как ты себя чувствуешь? — Лучше, — признается Кенма и стирает последние слезы. — Это хорошо. Ты понимаешь, что случилось? У Кенмы не самый лучший опыт во лжи, когда дело касается Акааши, но он всё равно пытается. — Без понятия, — отвечает он, и Акааши чуть-чуть отстраняется. — Я не верю тебе, — он серьезно смотрит на Кенму. — Ты бы сказал нам, если бы что-то было не так? — Очевидно. — Я всё ещё не верю тебе, — продолжает Акааши. — Я просто… я хочу, чтобы ты помнил о том, что можешь позвонить любому из нас, если что-то произойдет. Мне плевать, если я занят, или если я на работе, или если это глубокая ночь. Я хочу ответить, потому что я хочу быть с тобой, когда тебе плохо. Кенма любит Акааши и он любит Бокуто. Ему ненавистно то, что ему приходится лгать им, но некоторые вещи — такие как Маэда — должны остаться недосказанными.†††
Мать Кенмы снова исчезает. Она не возвращается домой этой ночью, как и следующей — и Кенма не против. Таким образом ему легче исчезнуть у всех на виду. Никого нет рядом, чтобы заставить его позавтракать или остановить его от двух пальцев в рот после съеденного яблока; и он даже не может сказать, хорошо это или плохо. Он не чувствует, что это хорошо. Но то чувство удовлетворения, которое следует после его плохих привычек, говорит об обратном.†††
Кенма зевает и трет глаза, внезапно проснувшись. Кто-то звонит в дверной звонок, и совсем не кажется, что к них есть намерение остановиться в ближайшее время. Он стонет и переворачивается, натягивая одеяло на голову в попытке остановить раздражение. Затем, внезапно, становится тихо. Кенма колеблется. Он ждет, когда трель звонка продолжится, но это не происходит; он заметно расслабляется, стоит ему осознать, что кто бы это не был у двери решил, что никого нет дома. Это не очень далеко от правды. Кенма дома один, и это длится уже какое-то время. Именно по этой причине он соскакивает в кровати, когда он слышит шаги, которые определенно не принадлежат его матери. Он прислушивается, как шаги приближаются к его двери, а затем замирает, когда кто-то стучит в дверь. — День в самом разгаре, поэтому я не буду извиняться, если ты всё ещё спишь, — здоровается Куроо, и Кенма напряженно выдыхает, стоит тому войти в комнату. — Что, ты ждал кого-то другого? Дело не в том, что пришел именно Куроо — дело в том, что Кенма вообще никого не ждал. — Я забираю твой ключ, — отвечает он вместо этого. — У меня есть запасной. — Плевать, — Кенма закатывает глаза и ложится обратно, наблюдая за тем, как Куроо почти спотыкается об гору грязной одежды. — Что ты тут вообще делаешь? — Мой парень в последнее время антисоциальный, и я решил проведать его. Мы оба знаем, что я приходил и по меньшим причинам, поэтому ничего удивительного, — он закатывает рукава, собирает одежду и скидывает её в корзинку у шкафа. Куроо вытирает руки и поворачивается к Кенме. — А ещё я думал, что мы могли бы вместе позавтракать. — Уже обед. — Ага, но ты только что проснулся, — возражает тот. — Первый прием пищи за день это завтрак, и плевать, когда ты его ешь. — Звучит как бред, — проговаривает Кенма и не успевает опомниться, как его сталкивают с кровати и ведут вниз по лестнице. На кухне стоят пакеты с продуктами; должно быть Куроо заходил в продуктовый перед тем, как прийти сюда. Он достает контейнер с тяван-муси из пакета и вручает Кенме, который тут же отдает его обратно. — У меня желудок ещё не проснулся. — Уже обед, — повторяет Куроо. — Просто попробуй. Не надо доедать, если не захочешь. — Ты так бесишь, — Кенма берет контейнер и тыкает в яйцо. Куроо выглядит довольным и начинает раскладывать купленные продукты. Он открывает холодильник и замирает. Холодильник практически пустой, за исключением банок холодного кофе и энергетиков. — Тебе и правда стоит перестать пить столько кофеина, Кенма. Он поджарит тебе мозги, — отчитывает его Куроо, передвигая банки в сторону, чтобы сложить овощи и бутылки с водой. — Как давно твоя мама уехала? — Примерно неделю назад, кажется, — пожимает плечами Кенма. — Я предполагаю, что всё это время ты ни разу нормально не ел, — говорит Куроо. Тот тихонько избегает его взглядом и кивает. — Что случилось? Вы поругались? — Нет… — Она сказала тебе что-то? Кенма качает головой: — Нет. Куроо хмурится. — Тогда ты можешь сказать, что случилось? Пожалуйста, Кенма, я правда пытаюсь изо всех сил. Куроо тянет руку, чтобы коснуться, но он отодвигается. Кенма не хочет, чтобы его трогали. Не в этом кухне. Не рядом с этой столешницей. Он качает головой снова, не желая говорить об этом. — Ничего не случилось. Она, наверное, снова у своей сестры. — Но ведь это не правда, не так ли? — Правда, — настаивает он. — Кенма, ты избегаешь всех и не заботишься о себе. Очевидно, что что-то случилось. Куроо снова тянется, и Кенма тут же отскакивает. — Не трогай меня! — вскрикивает он. Куроо выглядит так, словно ему плохо, и ужас в его взгляде трезвит Кенму. — О боже. Извини. Извини меня, я не… — Всё хорошо. Я не коснусь тебя. Я просто переживаю, — голос Куроо мягкий и спокойный, но он не выглядит уверенно. — Кенма, прошу тебя, скажи, что происходит. Он делает шаг назад, увеличивая расстояние между ними. — Я не могу. Кенма не смог сказать Бокуто, он не смог сказать Акааши, и теперь не может сказать и Куроо. Даже в таких отношениях, как их, Кенма чувствует себя целиком и полностью одиноким. — Ты можешь просто… ты можешь уйти? Куроо удивлённо моргает. — Я не иду никуда, пока ты в таком состоянии. Я не оставлю тебя одного. — Я в порядке, — настаивает Кенма. Но даже если он не в порядке, это касается только его и его одного. Больше никого. — Я позвоню тебе позже. Я просто… Я хочу побыть один сейчас. Куроо мешкает. — Пообещай мне, что ты позвонишь. — Позвоню. Обещаю, — говорит Кенма и, наконец-то, снова позволяет себе выдохнуть, когда Куроо надевает свое пальто и уходит. Он снова один, но он не чувствует, что ему становится легче, как он ожидал. Теперь только тяжелее.†††
Тецуро (Воскресенье 14:02) как ты себя чувствуешь Тецуро (Воскресенье 14:47) ты в порядке? Тецуро (Воскресенье 15:21) я не могу понять игноришь ты меня или что-то не так Тецуро (Воскресенье 18:21) кенма пожалуйста позвони мн円†
Телефон Кенмы вибрирует в сумке. Он ждет, пока профессор отвернется к экрану прожектора, и проверяет уведомления на телефоне. Тецуро (Понедельник 09:32) ты в порядке? ты должен был позвонить мне вчера Короче говоря, Кенма не позвонил Куроо, как обещал. Он был слишком выжат после их провалившегося разговора, чтобы заняться чем-то продуктивным, и поэтому пошел к себе в комнату и провел целый день в кровати. Он перепрошел БиоШок и игнорировал сообщения Куроо. Кенма (Понедельник 09:33) телефон сдох Тецуро (Понедельник 09:35) и ты не заряжал его до сегодняшнего дня? Кенма (Понедельник 09:36) извини забыл Кенма откладывает телефон, потому что не хочет проблем с профессором. Он делает заметки до конца пары и, как только им разрешают уйти, тут же выходит в коридор. Где замечает Куроо. Он сидит и ждет Кенму, несмотря на то, что ему надо прямо сейчас быть на паре в совершенно другом здании. — Мы можем поговорить? — Тут не о чем разговаривать, — говорит Кенма, но не сопротивляется, когда Куроо поднимается и ведет его в более тихое место. Голос Куроо мягкий, но напряженный. — Слушай, я не знаю, что происходит, но я хочу помочь. Поэтому, пожалуйста, скажи мне, что происходит. Я не смогу помочь, если ты мне ничего не расскажешь, — он продолжает. — Может я… может я слишком напираю на тебя? Потому что если ты хочешь поговорить с кем-то другим, Кейджи и Бо сейчас же уйдут с занятий, если ты попросишь. Кенма качает головой. Он не хочет этого — он не хочет, чтобы кто-то прогуливал пары из-за него. Он не достоин такого. — Со мной всё нормально, — произнести он. — Не нормально, — Куроо нервно проводит рукой через волосы, пытаясь успокоить себя. — Кенма, пожалуйста. Просто скажи мне, что не так. — Ты сильно давишь на меня, — отвечает Кенма; его язык двигается быстрее, чем разум успевает остановить грубые и обидные слова. — Я не хочу, чтобы ты проверял меня каждый день, поэтому хватит. — Я не буду извиняться за то, что переживаю. Это не моя вина, что я забочусь о тебе. — И не моя тоже, — срывается он. — Так что… просто оставь меня в покое. Куроо хмурится и колеблется. — Ты правда этого хочешь? — Да. Нет, но вещи, которые хочет Кенма, и вещи, которые Кенма говорит, уже давно не совпадают. — Хорошо, — говорит Куроо. — Извини, что душу тебя. Кенма быстро переводит взгляд на пол, заметив, что глаза Куроо начинают слезиться. — Ничего страшного. — Я, эм… потом поговорим. Кенма кивает. — Поговорим позже, — соглашается он, не обращая внимание на боль в груди. Они бесславно расходятся. Кенма сует руки в карман свитшота и спешит на следующую пару, чтобы хоть как-то отвлечь себя от того, что только что произошло.†††
Кенма является худшим человеком во всем Токио — может быть даже во всей Японии — и он абсолютно ничего не заслуживает. Он пихает два пальца в горло и сблёвывает остатки тайяки, который ел в обед. Вызывание рвоты это ужасная привычка, и он знает это. Он знает все, через что пришлось пройти Акааши в старшей школе — то, через что он всё ещё проходит — но у Кенмы всё под контролем, у него не дойдет до такого. Он завяжет с этим, как только он перестанет чувствовать себя настолько мерзким и ужасным. Но пока это не произошло, рвота — необходимое временное облегчение. Кенма смывает унитаз и встает на ноги. Полощет рот и делает глоток холодной воды из-под крана, чтобы убрать неприятное чувство в горле. Его мать ждет его внизу, и он не хочет, чтобы она начала что-то подозревать; тем более — обращала внимание на его внешний вид. — Ты выглядишь меньше. Ты опять худеешь? — спросила она сразу, как только вернулась домой; даже до того, как Кенма с ней поздоровался. Он тогда пожал плечами и попытался уйти от вопроса, но она так и продолжала ему говорить не худеть слишком сильно или иначе ей тоже придется начать худеть, чтобы догнать его. Кенма спускается вниз и слегка мешкает на пороге гостиной. Он не совсем уверен, скучал ли он по матери, рад ли он её возвращению, но кое-что не дает ему покоя, и ему надо задать вопрос. — Вы с Маэдой-саном собираетесь разводиться? Его мать смотрит на него с дивана и раздраженно вздыхает. — Я не особо хочу быть женщиной с тремя бывшими мужьями, но думаю, что это неизбежно, — отвечает она. — Мне просто стоит перестать пытаться заводить отношения. А что? Почему спрашиваешь? Только не говори, что он тебе нравился. Кенма качает головой. — Наоборот. Я не очень… поладил с ним. Мне было, типа, некомфортно рядом с ним. — Детка, тебе типа некомфортно с кем угодно. — Наверное…†††
Сильный порыв холодного ветра чуть ли не сбивает Кенму по пути домой. Его руки глубоко в карманах, капюшон худи натянут на голову, чтобы не мерзла голова. На улице до омерзительного мрачно, и все, что ему хочется — скорее оказаться дома, в своей кровати, где он завернется в одеяло и будет играть в Луиджи Мэншен, пока не уснет. Это гораздо легче, чем справиться с фактом того, что когда Кенма наткнулся на Куроо после занятий, не зная что делать, он просто опустил голову и прошел мимо, не сказав ни слова. Как полный мудак. Кенме и правда стоит поработать над этим. Ему нужно научиться говорить о том, что ему не нравится, но чтобы при этом, его не принуждали и не вынуждали. Он должен говорить со своим парнем — со своими парнями — без парализующего страха того, что они ненавидят его или хотят расстаться с ним. Кенма должен вести себя как взрослый. Но у него не получается и он не знает, с чего начинать. Он кусает внутреннюю сторону щеки и быстро шагает к дому. Передняя дверь не заперта, и стоит ему войти, как его встречает аромат материнской стряпни. — Ты поздно, — кричит она с кухни. Она никогда не готовит, только если не в хорошем настроении. — Мы сегодня празднуем, поэтому поторопись и переоденься. Сядем есть. Кенма снимает куртку и вешает её дальний от двери крючок. — Что мы празднуем? — спрашивает он, и в этот момент его живот сжимается. В коридор выходят держащиеся за руки мать с Маэдой Хисао. — То, что мы с твоей матерью справились с нашей первой ссорой в качестве супружеской пары, — объявляет Маэда. — И то, что я переезжаю к вам. — Детка, ты какой-то бледный, — его мать смотрит с любопытством. — Я не хочу, чтобы он здесь жил, — выпаливает Кенма. — Прошу прощения? Кенма качает головой и начинает быстро бормотать в попытке оправдаться перед матерью: — Я имел в виду… несколько дней назад ты сказала, что вы разводитесь, и я подумать, что вы разводитесь, и я же сказал, что мне не нравится находиться рядом с ним, и… Его мать вздыхает и трет виски, словно у нее начинает болеть голова. — Хисао, не мог бы ты оставить нас на секунду? — Маэда исчезает в гостиной, и мать Кенмы подходит к нему, стоящему в генкане. — Слушай, мы все должны чем-то жертвовать ради этой семьи, понимаешь? Ты же раньше как-то жил со своим отчимом, какая разница? — Я не могу жить с ним, — пытается объяснить Кенма. — Почему? — Я не… я не могу сказать тебе. Его мать скрещивает руки на груди. — Это в твоем духе. Я нормально к тебе отношусь, использую имя и местоимения, которые ты хочешь, но стоит мне о чем-то тебя попросить, и всё летит к чертям собачьим. Кенме хочется плакать. — Мама, ты не слушаешь меня… — Я не понимаю, почему тебе надо всё усложнять… — Просто послушай меня секунду… — Не перебивай меня! — кричит она и бьет Кенму по лицу, чтобы он замолчал. Он отшатывается назад, и на секунду всё замирает, пока он осознает жжение кожи и тупую боль скулы, и жгучие слезы на глазах, и… — О боже мой, детка, извини меня. Я думала, что ты увернешься, — пытается она, но Кенма не может услышать её фальшивые извинения, которые перекрывает громкий стук сердца в ушах. Его мать ударила его. Она ударила его, и Маэда переезжает к ним, и всё просто ужасно. Абсолютно всё пытается сделать ему больно. И пусть он знает, что у него нет права голоса ни на что в его собственной жизни, он знает, что он не хочет, чтобы ему опять было больно. Кенма не часто убегал из дома, но этот раз — исключение. Он выскакивает на улицу, слишком взбешенный, чтобы в спешке вспомнить о куртке. И он бежит. Он бежит, пока не начинает задыхаться и спотыкаться, пытаясь сморгнуть черные пятна, возникающие перед глазами. Он бежит, пока не падает на землю, пока не может дышать. Он сворачивается на земле и прижимает лоб к коленям, и трясется от тихих всхлипываний. Он хочет Куроо. Он хочет в безопасное место, куда-то, где никто не сделает ему больно; до этого момента этим местом был Куроо. Но Кенма всё разрушил, и они теперь не разговаривают, и Куроо, должно быть, ненавидит его. Он нащупывает телефон и цепляется за него, набирая номер Акааши. Акааши поднимает на втором гудке. — Кенма? Он вздрагивает и кашляет, у него не получается вздохнуть. Акааши охает. — Кенма, пожалуйста, скажи, что ты не на улице. Что происходит? — Извини меня, — получается произнести у него. — Тебе не за что извиняться. Я же говорил, что ты можешь позвонить мне в любой момент, когда только захочешь, и в этом нет ничего плохого. Просто… просто дай мне секунду, — успокаивает Акааши. Он слышит звуки движения и то, как открывается дверь. — Я с Тецуро сейчас. Ставлю на громкоговоритель. Кенма пугается и дергается, качая головой. — Нет, нет, не надо, он ненавидит меня, я не могу разговаривать с ним… — Милый, ты знаешь, я никогда не смог бы ненавидеть тебя, — голос Куроо звучит чисто через динамик, знакомый и успокаивающий, как и всегда. — Всё будет хорошо. Тебе просто надо взять дыхание под контроль. Думаешь, у тебя получится сделать это для нас? Кенма кивает, пусть никто из них не может увидеть его. Он прикладывает много усилий, пока Куроо помогает ему делать дыхательные упражнения, и это помогает. Это так сильно помогает. Его грудь вновь раскрывается, а гудение в ушах стихает; в этот момент он вспоминает свою мать, он вспоминает чувство, которое испытал во время удара. Кенма давится собственным вдохом и шмыгает в микрофон. Он один, ему холодно, и он умрет прямо здесь, на улице, и никому не будет до него дела, потому что он оттолкнул самых важных людей в его жизни. — Милый мой, тебе надо сосредоточиться на моём голосе. Ты слышишь меня? Кенма хныкает в ответ. Его сердце так быстро бьется в груди, что он уверен, что оно и вовсе остановится вот в эту самую секунду. Он пытается вслушаться в приободряющий голос Куроо, и спустя время ритм сердца выравнивается. Кенма судорожно вдыхает. — Куро? — Да, милый? — Извини меня. — У тебя паническая атака, не надо извиняться, — успокаивает Куроо. — Где ты сейчас? Ты близко к дому? Кенма поднимает взгляд с колен и вытирает ладонью холодные слезы. Он в том же парке, в котором был с Хинатой несколько недель назад. — Не совсем… рядом со станцией. — Хорошо, хорошо. Мы приедем и заберем тебя. Телефон Кенмы пикает, и он смотрит на экран. Аккумулятор почти разрядился, а холод делает только хуже. — Куро, телефон сейчас отрубится. Я… я не… — Всё хорошо, — уверяет он, как и всегда зная, что сказать Кенме, чтобы ему стало легче. – Просто пообещай, что никуда не уйдешь, чтобы мы смогли найти тебя. Обещаешь? — Обещаю, — отвечает Кенма. — Хорошо. Я люблю тебя. Кенма произносит свое собственное «я люблю тебя тоже», но телефон выбирает этот самый момент, чтобы отключиться. Он не знает, услышал его Куроо или нет. Жизнь Кенмы разваливается. Ему холодно, он плачет, и если он бы он не трясся, он бы ущипнул себя, чтобы убедиться, что это не очередной кошмар. Но к большому сожалению, это его реальность. Холодная и несчастная, это жизнь Кенмы, которую ему приходится жить. Пальцы Кенмы замерзают на холоде, ими всё сложнее шевелить. Он сует телефон обратно в карман. Проносится шквал холодного ветра, и ему не остается ничего, кроме как сжаться, скручиваясь спиной к нему, чтобы сохранить хоть какие-то остатки тепла. Он снова поднимает взгляд, услышав тихий плач, доносящийся откуда-то неподалеку. Если ему холодно, то источник звуков, должно быть, замерзает насмерть. Кенма решает чуть-чуть нарушить обещание, данное Куроо, и идет на плачь, где находит маленького трехцветного котенка, лежащего в заброшенном гнездышке. Шерсть котенка грязная и спутанная. Наверняка, он был самым маленьким в помёте, но теперь он словно ещё меньше, недокормленный и голодающий. Его мать, должно быть, бросила его, чтобы сократить потери. Кенма мешкает всего секунду, прежде чем подобрать котенка в свои холодные руки. Он мало чем может помочь, кроме как не дать котенку замерзнуть насмерть; он расстёгивает худи и прикладывает котенка к животу, где теплее всего, а затем возвращается на свое место, где снова сворачивается как раньше. Они вдвоем лежат и ждут, когда их спасители придут за ними. Скорее бы они пришли.†††
Котаро сидит на заднем сидении машины Куроо, беспокойно перебирая пальцами волосы. Он получил разрешение уйти с тренировки раньше по семейным обстоятельства — что, по правде говоря, этим и является. — Вы можете ещё раз рассказать, что произошло? Акааши вздыхает, сидя на переднем пассажирском сидении. Он держит телефон в руках, направляя Куроо на пути к станции Нерима. — Я уже объяснял. Кенма где-то на улице. Он позвонил мне во время панической атаки, и теперь мы едем за ним. Котаро это знает. Он не глупый, а Акааши достаточно терпелив, чтобы повторять одно и то же несколько раз. Он просто пытается принять это, как-то уложить в голове тот факт, что они не знают, где именно находится Кенма, но при всей ограниченности информации, им надо как-то его найти. Кенма не дома. Он где-то неподалеку от станции, но возле станции есть много чего. Это никак не помогает. Из-за этого Котаро начинает нервничать, и то же самое происходит с Куроо и Акааши. А когда все вокруг него нервничают, тревога Котаро становится всё сильнее. Все, что он может, это сдерживать себя от того, чтобы сорваться — и ведь именно это от него и требуется, так? Все и так переживают из-за Кенмы, не хватает ещё и него. Они проезжают мимо станции Нерима, и Куроо паркуется вдоль улицы. Акааши поворачивается к Куроо. — Ты здесь бываешь чаще нас. Здесь есть какое-то место, где Кенма часто проводит время? Где-то, где ему нравится? — Я не знаю, — произносит Куроо, уткнувшись лбом в руль. Он выглядит уставшим. — Здесь есть торговый центр. Мы бы услышали поезда по телефону. Котаро вспоминает, как однажды он был здесь с Кенмой, когда составлял ему компанию, пока он рисовал ландшафт в качестве домашнего задания. — Разве тут нет какого-то парка? Куроо кивает. — Их тут несколько. Они недалеко, но будет лучше, если каждый из нас проверит их. — Давайте так и поступим. Просто скажи, куда идти, — отвечает Котаро, и Куроо быстро указывает ему и Акааши направление. Они втроем делятся и направляются искать Кенму. Котаро бежит к парку. Эта дорога знакома ему — он шел по ней вместе с Кенмой, и ему не требуется замедлиться, чтобы добежать до парка. Здесь в основном деревья и кусты. Несколько дорожек и тропинок, где-то сбоку Котаро замечает игровую площадку, скрытую за большими кустарниками. Он проходит мимо них и замечает что-то маленькое и желтое, скрученное возле качель. Это Кенма. Он одет в одну из худи, которую он своровал из шкафа Куроо, когда был у них в последний раз. — Кенма! — кричит Котаро, и тот высовывает голову, которую спрятал между колен. — Ко? Котаро спешит к нему и падает на колени, чтобы быть на одном уровне с ним. — Привет, Пудинг. Я нашел тебя, — здоровается он. Его сердце сжимается от одного вида дрожащего Кенмы, пытающегося согреться. От холода у него стучат зубы. — Боже мой, ты продрог. Тебе придется одолжить мою куртку, а? Кенма мычит что-то в ответ и тянется в тепло куртки Котаро, которую он оборачивает вокруг него. — Спасибо, — бормочет он и звучит слишком вежливо. — Нет проблем. Ты же знаешь, — Котаро шлет короткое сообщение Куроо и Акааши о том, что нашел Кенму и они идут обратно к машине. Он сует телефон в карман и переводит внимание на своего дрожащего парня. — Ты можешь идти? Кенма качает головой. — Ноги замерзли. — Ну, это звучит не очень хорошо. Давай я понесу тебя? — предлагает Котаро. Он склоняется ближе к нему, чтобы поднять, но Кенма отстраняется. — Подожди, подожди, — предупреждает его Кенма, и именно в этот момент Котаро замечает котенка, свернувшегося на его коленях и спящего. Кенма берет его в более удобное положение, и затем Котаро поднимает их вдвоем на руки и идет в сторону машины. — Кто твой новый друг? — Я не знаю, — говорит Кенма. — Мы познакомились с ним, когда приезжал Шоё. Я побоялся, что котенок замерзнет тут насмерть и пытался согреть его. — Думаю, мы могли бы получше согреть его у нас дома. Это к тебе тоже относится, знаешь ли. Когда они доходят до машины, Куроо и Акааши уже ждут их. Они держатся в стороне, пока Котаро садит Кенму в машину и врубает печку на полную мощность; как только Котаро отходит, Акааши оказывается поверх Кенмы, цепляясь за него, словно он вот-вот исчезнет. — Ты такой холодный, — отмечает Акааши. Кенма шмыгает и кивает. Он показывает ему руки: — У меня синие ногти. Котаро смотрит на Куроо, стоящего на расстоянии. Ранее он был взвинчен и в полном ужасе, но сейчас, кажется, весь адреналин выветрился. — Эй, ты в порядке? Хочешь, я отвезу нас всех обратно домой? Куроо моргает и качает головой. — Нет. Всё хорошо. Просто… пытаюсь кое-что переварить. Котаро щурится. — Как скажешь, — отвечает он. Куроо далек от того, чтобы говорить начистоту о своих чувствах — это то, что он делит одновременно и с Кенмой, и с Акааши — но Котаро не думает, что сейчас подходящее время поднимать эту тему, поэтому он оставляет это. Он поговорит с ним позже. Он залезает на задние сидения вместе с Кенмой и Акааши, и Куроо заводит машину и выворачивает в сторону дома. Котаро отворачивает куртку вокруг Кенмы плотнее. Акааши берет его руки в свои и дует на них, чтобы согреть. Они все в одной лодке — первым делом и самым важным является согреть Кенму. Акааши всматривается в него и выражение на его лице становится незнакомым. — Кто-то ударил тебя? Котаро моргает. — Что? Кенма ворочается в его руках и смотрит вниз, но теперь, когда Котаро знает, что искать, он может с легкостью разглядеть красноту кожи прям под глазом. И теперь, когда он это знает, он не уверен, что чувствует и что должен чувствовать. Ему хочется разозлиться. Кто-то ударил Кенму и ударил так сильно, что оставили синяк на его лице. Его начинает тошнить. Но затем Котаро снова смотрит на него — маленького и идеального, которому сделали больно — и вся злость исчезает; её замещает боль, потому что Кенме больно. С переднего сидения заговаривает Куроо: — Это была твоя мама? — Ничего страшного. Она успокоится через несколько дней. Сердцу Котаро хватает одной секунды, чтобы разбиться на миллион осколков. — Ты правда хочешь вернуться к ней? Кенма пялится на свои ноги и отказывается отвечать. Акааши возвращается к своему занятию и продолжает греть руки. Оставшаяся поездка проходит в тишине.†††
Кейджи приносит сменную одежду для Кенмы. — Быстрее принимай душ, чтобы погреться в ванной, — говорит он, и Кенма тихонько кивает, слишком уставший от холода. Кейджи закрывает за собой дверь, и как только Кенма остается вне поля зрения, он начинает ощущать глубокое беспокойство. Если быть объективным, всё хорошо. Кенма в порядке и в безопасности их квартиры, и они наконец-то могут нормально поговорить о том, что с ним происходит в последнее время. Всё на своих местах. Но по какой-то причине Кейджи всё равно чувствует себя дёргано. Он чувствует, что ему всё ещё нужно чем-то помочь — словно ему нужно деть всю эту энергию для чего-то продуктивного. Кейджи ходит туда-сюда по квартире. Он моет всю посуду, скопившуюся в раковине, и протирает столешницы. Он моет плиту и, как только заканчивает, ходит туда-сюда по гостиной, чтобы занять себя чем-то новым. — Просто сядь уже, — срывается Куроо, сидя на диване, устав от бесконечного хождения. Кейджи замирает и зыркает на него. — Я бы извинился за то, что отвлекаю тебя от того, чтобы сидеть в тишине, но сегодня могло произойти что угодно. Что угодно могло произойти с Кенмой, пока он там был, и мы бы даже не узнали, если бы он не позвонил. Он мог умереть… поэтому извини, что мне не хочется просто сесть и расслабиться. — Думаешь, я это не знаю? Он мог получить гипертермию, если бы мы нашли его позже, или кто-то мог найти его первее нас, или… Бокуто перебивает их: — Пожалуйста, можем мы не говорить о том, что могло произойти? Вы, правда, сводите меня с ума. — Извини, — в унисон говорят они вдвоем. Куроо роняет голову в ладони: — Извините. Я просто… сбит с толку, — произносит он. — Я не знаю, что произошло или что происходило, и я не знаю, что мне надо делать. — И я тоже, — признает Кейджи. Бокуто грустно смотрит на них. Он помогает Куроо встать с дивана и подталкивает его в сторону его комнаты, а затем поворачивается к Кейджи. — Хочешь сходить проверить Кенму? Кейджи кивает, не мешкая. Он действительно собирался сходить проверить, в особенности потому, что ему отчаянно нужно чем-то заняться. Бокуто, к большому удивлению, всегда был хорош в помощи во время стрессовых ситуаций. Оказавшись в своей комнате, Кейджи дважды стучит перед тем как зайти. Кенма сидит в ванне спиной к двери, опустившись в воду по плечи. Тут тихо. Кейджи всегда нравилось быть рядом с Кенмой из-за приятной успокаивающей тишины, окружавшей его, но эта тишина ему незнакома. Он слишком отчетливо слышит свое дыхание, звук скрипящего шкафчика, откуда он достает мазь, шаркающий звук его ног о плитку, когда он подходит к ванне. — Мне не надо, — настаивает Кенма. — Может быть и нет, но я надеялся, что ты разрешишь. Таким образом я буду чувствовать, что делаю что-то полезное, — признается Кейджи. Кенма позволяет ему нанести мазь на формирующийся синяк на лице, и он продолжает. — Я не знаю, что сегодня произошло, но я хочу, чтобы ты знал, что мы хотим, чтобы ты остался здесь. Мы не хотим, чтобы ты был в опасности, или рядом с кем-то, кто может сделать тебе больно. — Мама не сделала бы мне больно. — Уже сделала, — напоминает Кейджи. — Она подняла на тебя руку. Кенма отводит взгляд. — Это неважно, — пытается он, но слишком очевидно, что он не верит в свои же слова. Кейджи грустно смотрит на него. — Пожалуйста, не говори такие вещи. Это важно, потому что ты важен для нас. Кенма кивает, на его глазах наворачиваются слезы. Кейджи ловит одну большим пальцем до того, как она успевает скатиться по щеке. — Кенма, я обещаю тебе, что ты не одинок. И тебе больше не надо притворяться, что это не так.†††
Тецуро заходит в свою комнату и садится на кровать, которую он делит с Кенмой. Он спал на ней только тогда, когда Кенма приходил к ним. Это их кровать, и ему слишком странно существовать одному в пространстве, которое он так отчаянно хочет делить с кем-то. Ощущается слишком неправильным быть тут, когда Кенмы нет рядом. Он должен был быть рядом с ним сегодня. Бокуто садится рядом. — Так… мама Кенмы ударила его. — Ага, — отвечает Тецуро. Он кладет голову на плечо Бокуто. — И он всё равно собирается вернуться к ней. — Ты в порядке? Тецуро совсем не хочет говорить сейчас о себе, но он решает, что лучшей возможности уже не будет. — Нет, — признается он. Бокуто обнимает его, и Тецуро продолжает. — Мне так сложно просто сидеть и смотреть, как его мама обращается с ним, не имея возможности что-то с этим сделать. Она должна заботиться о нем, но все, что она делает, это обижает его. Это так ебануто. — Это супер ебануто. Никто такого не заслуживает, — соглашается Бокуто, но он даже не знает, насколько далеко всё зашло. Тецуро большую часть жизни только и делает, что защищает Кенму от того, что может. Неважно, от каких-то мудаков, из-за которых он чуть ли не бросил волейбол на первом году старшей школы, или даже от самого себя, когда у Кенмы случается рецидив, и он может есть без парализующей его тревоги; Тецуро всегда рядом, он всегда готов броситься под перекрестный огонь и защитить его. Только вот невозможно встать между ним и его матерью. Тецуро вздыхает и влажно шмыгает носом. — Я не должен был уходить в тот день. Мне кажется, я должен был понять, что это произойдет. — Ты винишь себя, — отмечает Бокуто. Тецуро тихо смеется, но в этом звуке нет юмора. — Очевидно, ага. Бокуто слегка отодвигается, чтобы получше взглянуть на него. — Я тоже встречал его маму. Лишь однажды, но я никогда не думал, что такое может произойти, — говорит он. — Ладно, хорошо, но… — Но ничего, — перебивает его Бокуто. — Кенма не виноват в том, что она ударила его, точно так же, как и ты не виноват в том, что ты не можешь видеть будущее и магическим образом остановить ее. Виновата только мама Кенмы. Тецуро кивает и быстро стирает слезы с лица. Кенма в тепле и безопасности, и сейчас это самое главное. Только это имеет значение.