Право на ошибку

      К вечеру Ген чувствовал себя ужасно уставшим, несмотря на то что ничем не занимался весь день. Он даже хотел было оставить идею разговора с Сенку, но настолько сильная лень была перебором даже для него. Ген четко дал себе понять свое обязательство сделать что-то, закрыв глаза на всякое волнение и подозрения о том, что Сенку может послать его куда подальше. Ну или отказать в более мягкой форме. Впрочем, сути это не изменит, отказ есть отказ.       Ген не появился на ужине, есть совсем не хотелось, пусть с момента завтрака и прошло около десяти часов. Он, дождавшись, пока все начнут расходиться по своим палаткам, решил заглянуть к Сенку. То есть вернуться к себе, потому что жили они вместе. К слову, Ген совсем не понимал, как стоит это воспринимать. С одной стороны, ему нравилось быть рядом с Сенку хотя бы так, но, с другой, жутковатое желание смотреть на него ночью напрягало. Поэтому Ген предпочел бы не жить с ним в одной палатке, по крайней мере до тех пор, пока все не прояснится. Однако, он догадывался, что, стоит ему переехать куда-нибудь, как тоска по Сенку лишит его всякой возможности существовать нормально.       Говорят, влюбленность — прекрасное чувство. Ген мог с этим поспорить. Нет, он был согласен с тем, что влюбленность может принести массу положительных эмоций, но с поправкой на то, что она не безответная. И что ее не приходилось скрывать долгое время. Тогда, конечно, влюбленность — это хорошо. Но, к сожалению, случай Гена был полной противоположностью всего хорошего, что включала в себя влюбленность. Безнадежность — вот, что должно приходить, по идее, на ум, при упоминании этой темы. И все же Ген верил, что шанс есть, пусть и мизерный.       Не любить Сенку, любить кого-то другого или не любить вовсе было бы куда проще, но Гена такой вариант не устраивал. Сколько бы душевных терзаний не приносили чувства, Ген не хотел, чтобы они проходили. Сенку сказал бы, что это нелогично. И Ген бы согласился, ибо действительно не находил логики в своем поведении. Правда, для эмоций это нормально — не быть логичными.       А вообще все это так сложно. Ген раньше трудности предпочитал обходить стороной, но жизнь в новых реалиях вынудила его порой идти им навстречу. Поэтому он уверенно вошел в их палатку, пытаясь сформулировать в голове нужные слова.       На самом деле, Ген сразу подозревал, что не застанет Сенку там. Еще было слишком рано, чтобы он пошел спать. Наверняка Сенку еще сидит над какими-нибудь чертежами или думает о воссоздании очередной хитроумной штуковины. Ген примерно понимал, где его искать, туда и направился.       Идея полета на воздушном шаре настораживала его с самого начала. Ген терпеть не мог высоту. Это был не столько страх, сколько неприязнь. А еще он переживал за Сенку и остальных, ведь всякое могло случиться, но осознавал, что появление воздушного шара — необходимый шаг на пути к цели. Поэтому он делал вид, что искренне рад происходящему и даже устроил весь этот цирк с вытягиванием карт. Хотя, ему понравилось, особенно тот факт, что Рюсуя удалось обвести вокруг пальца. Ген в какой-то мере гордился собой. Обмануть его, совсем не то же самое, что людей из деревни или тех, кого оживил Цукаса.       Рюсуй. Одно его имя по непонятной причине вызывало у Гена смесь раздражения и настороженности. Но при этом, Ген не мог уверенно утверждать, что Рюсуй ему не нравится. Он бы ему нравился, если бы не проводил столько времени рядом с Сенку. Наверное, мог бы нравиться.       Точно нет — к такому выводу пришел Ген, когда, оказавшись в месте, где находился уже почти готовый воздушный шар, увидел Сенку и Рюсуя, стоящих рядом. Перед ними на импровизированном столе, роль которого выполнял валун, лежали чертежи. Сенку светил на них фонариком и что-то увлеченно рассказывал. Рюсуй, что непривычно, молча слушал.       Ген находился слишком далеко, чтобы разобрать их разговор, но выглядели они спокойно. Точнее, они казались не такими взбудораженными, как всегда. Рядом с ними никого не было. Никого не было в радиусе метров десяти от этого места, Ген был почти уверен. Данное предположение не должно было его насторожить, но оно насторожило. Возможно, родители испытывают что-то похожее, когда их несовершеннолетняя дочь закрывается в комнате со своим парнем.       Внимательно понаблюдав за Сенку и Рюсуем несколько минут, Ген уловил какое-то подозрительное напряжение между ними. Они часто смотрели друг другу прямо в лицо, пару раз даже, якобы случайно, соприкасались пальцами, указывая на какие-то детали чертежей. Или же Ген сам себе все это придумал, когда в реальности ничего такого не происходило.       Как бы там ни было, он ощутил уже привычный укол ревности. Ген иррационально не хотел, чтобы Рюсуй подходил к Сенку ближе, чем на два метра. И эта ерунда почему-то распространялась только на него. Хрому или Кохаку, например, дозволялось нарушать личные границы Сенку, по мнению Гена.       Он мог бы прервать столь неприятную ему сцену прямо сейчас, заявив о своем присутствии, но Ген решил понаблюдать за ними, подсознательно чувствуя, что может стать свидетелем чего-то. Шпионить определенно нехорошо, но Гену можно, так он решил. Подкрасться ближе, при этом оставаясь незамеченным, было не так-то просто, благо, Гену это удалось. Он спрятался в камнях, расположившись так, чтобы ему ничто не загораживало обзор. Прислушался.       Рюсуй говорил что-то про направление ветра, циклоны и прочие, не особо интересные Гену вещи. Сенку дополнял его высказывания расчетами. Данный диалог продолжался достаточно долго, Ген успел заскучать. Его вниманием завладели первые звезды, уже загоревшиеся на небе. Он рассматривал их до тех пор, пока вдруг не обнаружил, что фонарь потух, а Сенку с Рюсуем больше не разговаривают.       Половинка Луны давала достаточно света, чтобы прекрасно видеть происходящее. Теперь Сенку и Рюсуй стояли слишком близко. Гену от этого стало неприятно. Еще хуже стало, когда рука Рюсуя вдруг легла на плечо Сенку, а сам он наклонился к нему и прошептал что-то на ухо, почти касаясь губами щеки. Или касаясь. Ген ужасно злился из-за того, что не смог толком разглядеть.       Ничего подобного определенно не должно было происходить. Сенку не нравились прикосновения, и он не должен был позволять Рюсую касаться себя. Впрочем, он и не позволял. Очень скоро Сенку резко отшатнулся от Рюсуя. Ген услышал недовольное: «Отстань».       Ему сделалось чуточку лучше, но неприятный осадок остался. Он продолжил пристально наблюдать и слушать.       — То есть нет? — переспросил Рюсуй, посмотрев на Сенку.       — Нет, — уверенно ответил тот, — поумерь свою жадность.       — Моя жадность безгранична, но я уважаю твой отказ. Нет, значит нет, без проблем.       Последняя реплика Рюсуя не особо успокоила Гена, хотя должна была.       Если задуматься, говорить они могли о чем угодно. Например, Рюсуй мог предложить организовать ему на корабле каюту с огромной кроватью, а Сенку быть против, потому что это нерациональное использование ресурсов. Или еще что-то в таком духе, однако, Ген допускал только один вариант. Очень мерзкий вариант. Рюсуй приставал к Сенку. Со стороны все выглядело именно так.       До Гена долетели слова Сенку о том, что пора уходить. После они вместе ушли в направлении поселения. Ген сидел за камнем еще какое-то время, пытаясь переварить увиденное. Совсем недавно он хотел признаться Сенку во всем, но этот эпизод с Рюсуем словно что-то переиначил и заставил Гена усомниться в своем решении. Пусть никаких реальных на то причин не имелось. Однако от самой идеи разговора он не отказывался.       Вернувшись, Ген застал Сенку в палатке. Тот вновь сидел над чертежами, наверное, теми же самыми, что они изучали с Рюсуем. С вопроса Ген и начал разговор, наплевав на все закономерности, согласно которым, собеседника сначала необходимо расположить к диалогу, и только потом задавать вопросы такого рода.       — Что у вас с Рюсуем? — напрямую спросил Ген.       Интонацией своей он управлял хорошо, но сейчас не смог скрыть упрек, проскользнувший в его голосе. К счастью, Сенку его, кажется, не заметил.       — В каком смысле? — поинтересовался он, не отрываясь от чертежей.       — Ну ты и Рюсуй, какие у вас отношения?       Сенку все же поднял голову и с наигранной озадаченностью свел брови к переносице.       — Чего ты хочешь, менталист?       Ген ни за что бы так не ответил, но в его голове прозвучала фраза: «Тебя. Ой, то есть быть с тобой».       — Да ничего, — пожал плечами Ген, — просто будь с ним поосторожнее.       Притворная озадаченность Сенку сменилась реальным удивлением.       — Не понимаю, о чем ты, — сказал он, после тут же отрезав: — и понимать не хочу. Или ложись спать, или помолчи, мне надо подкорректировать расчеты.       Ген тяжело вздохнул и сел на футон, скрестив ноги. Он внимательно посмотрел на Сенку, как всегда, испытывая теплое, но горькое ощущения где-то в районе сердца. Сенку сидел близко к нему, стоило протянуть руки, и можно было коснуться. Но для Гена он по-прежнему оставался где-то далеко. Он был обязан сделать с этим хоть что-нибудь. Признаться. Жаль только, былая уверенность очень быстро сменилась тревогой. Однако, на этот раз, Гену удалось придать своему голосу нужную непринужденную интонацию.       — Как печально, а я-то хотел поговорить.       — О чем же?       — О, — Ген задумался, — об отношениях.       Начать все же решил издалека, пусть и знал, чем все закончится. Сенку скажет, что отношения ему не нужны. Ген слышал это неоднократно, потому что далеко не в первый раз пытался поговорить с ним на эту тему. К слову, самый первый раз Ген пытался поднять эту тему из чистого любопытства.       Пока все проходило по прежнему сценарию, однако, вместо заезженного «мне не нужны отношения», Ген услышал от Сенку нечто иное. Недовольное возмущение.       — Да вы сговорились все что ли?!       Ага. Значит Ген все правильно понял насчет Рюсуя, раз Сенку уже затрагивал тему отношений сегодня. Нет, предположительно, кто угодно мог спросить его об этом. Например, та журналистка. Сенку как-то рассказывал, что она приставала к нему с этим вопросом, желая выяснить о нем всю доступную информацию. Но утешить себя Гену не удалось.       Он хотел было спросить, что означает это сговорились, но Сенку его опередил:       — Давай потом поболтаем, у меня сейчас реально нет времени. Завтра первый полет нашего воздушного шара, нужно учесть все возможные риски.       Сенку вернулся к бумагам. У Гена не было права его отвлекать, особенно от вещей, касающихся безопасности. Но сама ситуация удручала его и заставляла испытывать что-то, подобное настоящему отчаянию. Следующие слова неосознанно вырвались у него:       — Ты точно не хочешь…       «Быть со мной?» — недостающая часть фразы, которую Ген так и не произнес. Их с Сенку взгляды пересеклись. В глазах Сенку Гену удалось прочитать понимание, словно он и без слов обо всем догадывался. Вообще Ген допускал, что Сенку мог что-то подозревать, не могли его взгляды и, словно случайные, прикосновения, остаться незамеченными.       Сенку правда понимал. Пусть и не до конца. Он замечал, что Ген ведет себя с ним несколько иначе, чем с кем-либо другим, но упорно избегал мысли о том, что тот может быть влюблен в него. Это казалось чем-то чуждым и непонятным. Но саму идею отношений Сенку, более-менее, осознавал. Но едва ли это меняло тот факт, что нужды в них он не испытывает. Хотя… Последнее время Сенку иногда ловил себя на мысли, что ему бывает одиноко, хочется побыть с кем-то, но большое количество работы отлично спасало от этой мысли. Ей он и предпочитал заниматься, чтобы не думать о всякой ерунде.       И все же… Были люди, рядом с которыми Сенку чувствовал себя весьма неплохо. Например, Ген. Но отношения с ним ему точно не были нужны. Десять миллиардов процентов. Сто миллиардов. Бесконечность миллиардов.       Сенку не особо понимал, что конкретно выражают глаза Гена, но не спросить не мог:       — У тебя все в порядке?       — Да, — уверенно ответил Ген.       Он соврал. Ответ мог быть только один — твердое «нет».       Больше они не разговаривали. Сенку вернулся к своим делам, а Ген уснул неспокойным сном, с головой забравшись под одеяло. Потом проснулся от нехватки кислорода. Сенку тогда уже спал. Ген мог бы дотронуться до него, наверное, даже осторожно поцеловать, как в один далекий день, но не стал. Он вышел на улицу и, не обращая внимания на холод, смотрел, как на востоке небо постепенно светлеет.       Ген чувствовал, что что-то изменилось, но сказать, что конкретно не мог. Как не мог понять перемены эти к лучшему или к худшему. Исходя из своего состояния в последнее время, сделал вывод, что вряд ли к лучшему.       Воздушный шар правда взлетел в тот день. Ген смотрел на то, как он постепенно уменьшается с набором высоты. Его переполняло волнение, неприятное волнение, приправленное пресловутой ревностью. Он увидел, как Рюсуй взял Сенку за руку, помогая тому забраться в корзину воздушного шара. Этого хватило. С Хромом Рюсуй, справедливости ради, поступил также, но Ген будто бы не заметил.       Когда шар окончательно скрылся из вида, кто-то предложил открыть бочку с вином в честь покорения людьми небес. Надо полагать, кто-то, лишенный чувства ответственности. Ген мог бы пресечь инициативу, но не стал. Сперва ему было просто все равно, а потом он взял кружку и налил себе вина.       Он знал, что алкоголь плохо на него влияет. Так было всегда. По этой причине Ген никогда не пил. Не хотел потерять контроль над собой и своими мыслями. После нескольких неудачных попыток, одна из которых закончилась в больнице, куда Гена отвезли, потому что он свалился с лестницы, он принял решение больше не притрагиваться к алкоголю ни при каких обстоятельствах. Обещание Ген сдержал. Он не пил даже когда узнал, что привычного ему мира больше нет. Но сейчас что-то заставило его поступиться принципами.       Ген отошел в сторону и залпом выпил содержимое кружки. Кисловатый вкус вина казался противным, но не слишком. Очень скоро голова приятно закружилась, мысли начали покидать ее. Сперва ушел Рюсуй, потом и Сенку. Гену ужасно понравилось это чувство спокойствия и пустоты, занявшей место всех переживаний. Наверное, это была не лучшая идея, но очень скоро он вернулся к бочке за еще одной порцией вина.