***
Сатору быстро сбежал по ступенькам гостиничной лестницы вниз прямиком в фойе, где находился ресепшен. Несмотря на самый разгар дня постояльцев не наблюдалось, потому персонал за стойкой занимался бумажной работой в неторопливом темпе. Относительно спокойный внешний вид не передавал истинного настроения Сатору: он чувствовал себя нервозно. После того как посреди тихого переулка с торговыми автоматами он нашел мобильный телефон Кёко, Сатору прокручивал в голове идеи относительно того куда могла пропасть девушка. И ни одна ему не нравилась. Ещё на первом курсе они с Кёко договорились, что в случае она чего даст ему знать о своих проблемах… От мысли о том, что она могла соврать ему и скрыть своё истинное моральное состояние его бросало в холод и становилось до невозможного тошно. Не могла она сама уйти. Это единственное, что в сложившейся ситуации понимал Сатору. Однако если говорить начистоту, то в отличие Иэйри, оставшейся в номере вместе с Гёто, Годжо хотя бы смог взять себя в руки. С момента обнаружения злосчастного телефона из Сёко нельзя было вытянуть ни слова. Она то и дело порывалась сказать что-то, но едва открывала рот, начинала плакать. Настолько остро восприняла пропажу лучшей подруги и накрутила себя до такой степени, что стала чувствовать вину из-за произошедшего. Признаться, когда Ясуо объявил о том, что приедет как можно скорее, то тогда Сатору и почувствовал себя гораздо легче. «Старику», как он часто его называл за глаза, Годжо доверял и считал его человеком честным и порядочным, хоть и скучным. Тем более, раз дело касалось Кёко, то Сатору понимал, что Ясуо камня на камне не оставит, пока не убедится в том, что с племянницей всё в порядке. В этом они были похожи. Для Кёко Сатору также был готов на многое. Подбежав к ресепшену, молодой человек договорился с приветливой девушкой-администратором о том, чтобы в номер пропустили гостей, и поторопился на улицу. Ясуо подходил к отелю вместе с Марико Сайто, едва достававшей ему до плеча, крепко удерживая руку на лямке сумки для оружия. Девушка с трудом за ним поспевала в силу разницы их роста. Увидев Марико, Сатору вздохнул с облегчением, но лишь отчасти. Несмотря на своё личное отношение к ней, после того как та отлично показала себя в расследовании дела спятившего шамана, он ей доверял как специалистке. Потому и посчитал, что она точно сможет навести его или Ясуо на нужные размышления относительно местонахождения Кёко. — Привет, — Марико помахала ладонью. — Давно ждёшь нас? — Только выбежал, — предельно честно произнес Годжо, взмахнув рукой перед собой. — В номер пойдем? Положительно качнув головой, Ясуо прошел вперед. Даже не поздоровался, полностью поглощенный своими размышлениями о произошедшем. Видимо, когда он только подошел к отелю, то его внимание привлёк небольшой переулок с торговыми автоматами, описанный Сатору в телефонном разговоре, но внутренне он себя осёк, понимая, что для начала было бы славно переговорить с остальными ребятами и лишь после исследовать место пропажи. В номере, где собрались шаманы, слышались лишь редкие всхлипы Иэйри Сёко. Обычно та старалась сдержано реагировать на многие вещи, но в случае с пропажей подруги не могла остановить собственную эмоциональную реакцию. За время ожидания, Сёко так и не смогла хоть немного привести мысли в порядок. Сугуру же решил проявить по отношению к ней хотя бы немного заботы и оставался рядом всё время. Он сидел около небольшого столика и ждал, когда закипит электрический чайник, украдкой поглядывая на одеяльный кокон, в котором лежала девушка. Когда отворилась входная дверь в номер, он рефлекторно поднялся из кресла. Сатору вошел первым и махнул ему рукой, призывая сесть на место. На некоторое время Сугуру завис, но так и остался стоять посреди комнаты. Чайник закипел, раздался нарастающий булькающий звук кипящей воды, после чего щёлкнула кнопка включения и в номере снова повисла тишина. Первым же делом Ясуо с грохотом бросил длинную сумку на пол небольшого коридора, где располагался шкаф-купе для вещей постояльцев, и быстрым шагом пересёк комнату. Заняв кресло около туалетного столика, он откинулся на его спинку и подпёр голову правой рукой. Глядя на студентов, мужчина некоторое время молчал. — У меня много вопросов… — наконец, выдал он. После того как он открыл рот, Сёко расплакалась в голос. Марико поторопилась опуститься на кровать рядом с ней и погладила одеяльный кокон шрамированной ладонью. — Тише, — необычайно мягко произнесла она. От такого приторного тона Сатору Годжо почувствовал себя неуютно, ведь не понаслышке знал истинную манеру Сайто разговаривать. — Расскажи, что произошло, Сёко. Тебя никто ни в чём не обвиняет. Сатору занял место около небольшого напольного холодильника и скрестил руки на груди. Откровенно говоря, ему было не по себе от сложившейся ситуации. Кёко здорово заставила его поволноваться, ведь ещё ночью они замечательно проводили время: обнимались, говорили о том, что могут поехать в Киото на денёк, да и в целом Хасэгава казалась ему адекватной. Сомнений в том, что с её душевным состоянием всё было более или менее в порядке у него не возникало. Куда больше он грешил в сторону умения Хасэгавы попадать в неудобные ситуации с проклятиями, поскольку в период государственных праздников на улицах Осаки стало куда больше людей с разными намерениями и помыслами. В его голове словно по щелчку пальцев всплыли воспоминания об их первом опыте командной работы: в спортивном магазине и океанариуме. Оба раза Кёко выходила из боя проигравшей, хотя проклятия и выеденного яйца не стоили… И эти мысли одолевали Сатору крайне иррационально, ведь в уме он также держал и тот факт, что за год обучения Кёко неплохо поднатаскалась и стала менее рассеянной. — Мы утром вышли из отеля, чтобы сходить в аптеку, — Сёко высморкалась в салфетку, протянутую ей Сугуру, и приподнялась на кровати. Он тотчас же отошел, чтобы заварить ей чёрный чай с сахаром. — Кёко говорила, что натёрла ноги… А мне нужны были капли в нос, — ударилась в подробности она. — Она пошла с тобой в аптеку? — приподнял бровь Ясуо. Отрицательно махнув головой, Сёко пшикнула в нос спреем от насморка, чтобы спокойно вздохнуть. Она поморщилась, находя ощущения неприятными, и распрямилась, вылезая из одеяла. — Пока мы болтали, я неудачно пошутила про то, что Кёко плохо готовит. Типа… Недовольно поджав губы, Сатору посмотрел на стену, где висел небольшой телевизор. Шутками про кулинарные навыки Кёко он и сам грешил, хотя прекрасно знал, что та на них обижалась. Так что обвинять Сёко в том, что она повела себя как полная идиотка не собирался. — Вчера вечером мы ходили на кулинарный мастер-класс, — вклинился Сугуру, после чего сел на кровать рядом с Сёко и протянул ей свежезаваренный чёрный чай. — И у Сатору оказалась неисправная плита. Из-за этого в ресторане при отеле чуть не случился пожар… Повернув голову в сторону парня, Марико потёрла подбородок, беря на заметку сказанное. Затем она достала записную книжку из недр спортивной сумки, висевшей на её плече, и принялась записывать. — И как Кёко отреагировала на твою шутку? — она вернула своё внимание к Сёко. Наблюдая со стороны, Сатору неприятно поморщился. Наблюдать за тем как Сайто играла в не-шаманского детектива ему совсем не хотелось. Отчасти это зрелище вызывало у него лёгкое чувство отвращения к Марико, но озвучить его он не решился. Ещё не хватало лишиться руки помощи… — Она, казалось, проигнорировала шутку, но лицо у неё сделалось недовольным. И потом Кёко заявила, что пойдет звонить господину Хасэгаве. Сатору шумно выдохнул. В кармане спортивных брюк завибрировал телефон, что заставило его спешно покинуть место «допроса» Сёко. Выйдя в коридор, молодой человек посмотрел на экран и, увидев, что звонила мать, тяжело вздохнул. Ставить её в известность о произошедшем ему не особо хотелось. Ещё волноваться начнет… — Привет, — произнёс он, зажав телефон между плечом и ухом. Пройдясь вдоль изумрудной ковровой дорожки, покрытой разводами от многочисленных чистящих средств, Сатору вышел на общий балкон этажа. Общаться в душном коридоре с плохой звукоизоляцией ему совсем не хотелось. Ещё неизвестно было куда зайдёт их диалог с матерью и о чём придется ей рассказывать. — Сатору, — она говорила тихо, словно находилась где-то в общественном месте. — Прости, что отвлекаю от отдыха… Мне просто показалось, что нужно проверить как у вас дела. Ты вчера не звонил, а Кёко не отвечает на мои сообщения. Вот и сделалось мне как-то… Она замолкла, однако Сатору понял, что именно имела в виду Кацуми. Обычно её материнское сердце крайне чётко чувствовало, что произошло что-то нехорошее. И Сатору, прекрасно зная о такой особенности мамы, нарочно решил ничего ей не сообщать, чтобы та не накручивала себя. Не хватало только того, чтобы и она бросила свои дела и приехала в Осаку на поиски Кёко. — Мам… — начал было он, после чего осёкся. Ранее он ни разу не говорил с матерью о том, что с ментальным состоянием Кёко было кое-что не так. Считал, что это не та тема, в которую стоило посвящать Кацуми. — У нас тут кое-что произошло на самом деле... Но ты только не волнуйся, мы разрулим. — Что? — её вопрос прозвучал так, что на душе молодого человека похолодело. — Кёко… Она пропала утром. Найти не можем, — выдохнул Сатору, снимая с переносицы тёмные очки. — От неё остался только мобильник и вещи в номере. Поэтому никто и не ответил на твои сообщения… Вот… — Мы же говорили тебе сразу звонить, если что-то произойдёт, — прошипела в трубку Кацуми, по спине Сатору пробежали мурашки. За годы его жизни она никогда не общалась с ним таким тоном, даже не повышала ни разу и всегда была мягка и мила. — Мам… Мы найдем её. Ясуо приехал с девчонкой Сайто, которая раньше из палачей была, — выдохнул Годжо, потирая уставшие глаза. — Той, что поехавшего поймала в том месяце. Не надо ехать сюда, чтобы помочь. Я думаю… Думаю, что Кёко просто угодила к какому-нибудь проклятому духу и могла попасть под действие его территории или что-то типа того, — крайне размыто произнёс он, рассказывая о своих вариантах относительно пропажи девушки. — Правда странно, что я не чувствую никакого проклятия… — пробормотал Сатору. — Нам только найти по следам бы. А там разберемся. Кацуми шумно выдохнула в трубку. На долю мгновения Сатору даже представил выражение её лица после поступившей информации, и грустно поджал губы. — Я бы и не смогла приехать сейчас. Но одно могу сказать точно: это сделано не руками Широ, — шепотом произнесла она. — Мы сейчас у Сайто, ждём предварительного заседания… Однако вчера этот прохвост куда-то уезжал и большую часть дня отсутствовал в резиденции. Так что не надо сбрасывать со счетов местных шаманов. Кто-то может ему помогать… Опершись о прохладную стену, Сатору завис на долю секунды. О том, что дядя мог бы приложить руку к исчезновению Кёко он даже как-то и не подумал. Даже напротив, он куда охотнее поверил в собственную теорию о том, что девушка попала в передрягу. — Можешь узнать куда он уезжал? Хотя бы примерно. — Попробую, но не обещаю. Мы говорили вчера с Ичиро и тот ничего не знает. — Ладно… — выдохнул Сатору. — Я пойду обратно в номер. Если что узнаю сам, то напишу тебе сообщение… Кацуми угукнула, соглашаясь с сыном, и кашлянула. — Знаешь, это не просто так случилось сегодня. Подумай об этом, — произнесла она, после чего отключилась. Захлопнув крышку мобильника, Сатору приложил телефон к губам. Некоторое время он стоял, задумчиво рассматривая с балкона тихую улочку, где прогуливались люди, и пытался обдумать слова матери. Вернулся в номер он ещё более озадаченный, чем уходил. К его возвращению Марико успела опросить Сёко и Сугуру. Заметив вошедшего Сатору, она предложила спуститься в тот переулок откуда предположительно пропала Кёко, и захватила свою спортивную сумку. Ясуо последовал за ними налегке, решив не забирать свой громоздкий чехол для удочки, с которым прибыл в гостиницу. Они втроем вышли из здания отеля. В какой-то момент Ясуо вырвался вперёд. Невооруженным взглядом было видно, что он слишком волновался о судьбе племянницы и не находил себе места, но никакой моральной помощи Сатору предложить ему не мог. В конце концов пропал и его близкий человек тоже. — Тут? Молодой человек кивнул и поторопился следом за мужчиной, Марико также направилась в сторону переулка с торговым автоматом, на ходу доставая из сумки с катаной блокнот и ручку, чтобы зафиксировать информацию. — Сёко первая сюда и пришла, — выдохнул Годжо, показывая на ярко-красный вендинговый автомат. — Вроде покупала колу, потом пришли мы с Сугуру и стали ждать Кёко, но она... — Не пришла, — прервала его рассказ Сайто, осматриваясь. — Где телефон нашел? Покажешь? Махнув рукой, Сатору позвал старших шаманов за собой и повел к центру переулка. Он прекрасно запомнил место поскольку оно находилось напротив окна отеля, заставленного изнутри огромным количеством коробок. К тому же что-то в этом месте Сатору беспокоило, но что именно, понять он пока так и не мог. Казалось, что воздух в переулке был чуть разрежен и отдавал необъяснимой для мегаполиса свежестью. В крупных городах такое явление не встретить, что Сатору и насторожило, но из-за общей усталости его мозг отказывался нормально функционировать. Марико поморщилась, едва они с Ясуо подошли ближе к месту обнаружения телефона. Бросив на неё косой взгляд, Годжо поправил на переносице очки. Судя по её реакции, его не подводила собственная интуиция. Несколько минут Сайто рассматривала место, после чего достала из сумки связку с печатями. Она внимательно рассмотрела письмена на некоторых из них и, не найдя нужной, отыскала чистый лист. Девушка опустилась на корточки и, положив бумагу на асфальт, кое-как написала на ней ручкой неразборчивые символы. Когда печать была закончена, Марико разорвала её на две части. Бумага быстро истлела, а её частички поднялись от лёгкого дуновения ветерка и развеялись по воздуху. Встав с корточек, девушка осмотрелась. В переулке на мгновение мелькнул тускло-голубой свет, вызвавший на лице Сайто недовольную мину. Ясуо посмотрел на свою названную помощницу с ощутимым недоверием и нахмурился, ожидая, когда она объяснит, что это такое было вообще. — Давай-ка, шестиглазик, пораскинем немного мозгами… — обратилась она к Годжо, прохаживаясь взад-вперед. Едва девушка открыла рот, Сатору сразу же вспомнил, что именно отталкивало его в ней: её панибратская манера общения. Вероятно, он узнавал в ней собственные коммуникативные навыки и мысленно уговаривал сам себя, что общается с людьми в разы лучше и дипломатичнее. И иногда в своё враньё даже начинал верить. — Ну? — Сатору сделал вид, что не обратил внимания на фамильярную манеру речи Марико, хотя такое обращение его задело. — Как думаешь, может ли на месте остаться проклятая энергия Кёко? — Исключено. Она не стала бы играться со своими способностями в городе, — отрезал Ясуо. — У неё достаточно специфическая техника, так что девчонка с оружием привлекла бы внимание постояльцев или прохожих. — Она ведь не только оружие в своем хранилище держит, — развел руками Годжо, припоминая всякие нелепые штуки, которые Хасэгава копировала по просьбам товарищей: начиная от посуды и заканчивая плюшевыми котятами. — Может кошку плюшевую доставала? — вскинул бровь он. — Вряд ли, — стоял на своём Ясуо. — Ей не пять лет для такой ерунды. Марико снова нахмурила брови. Она потёрла подбородок, задумчиво мыча, и сощурилась. В воздухе всё ещё слабо мерцал тускло-голубой свет, который вёл вдоль переулка прямиком к следующей улице. — Я думаю здесь замешан кто-то третий, Ясуо. Кёко ушла не сама, — наконец, выдвинула предположение Сайто. — Техника поиска у меня неидеальная, сам видишь, след слабый, но кое-что она может подсказать. Обычно голубой свет означает присутствие проклятой энергии… Странно, что Сатору ничего не чувствует, конечно, он же у нас… — Да чувствую я, — напряженно произнес Годжо, перебивая девушку. — Просто… — он вздохнул. — Я пока плохо умею считывать остатки проклятой энергии, если прошло некоторое время. Был бы тут неподалёку шаман или проклятие — узнал бы самым первым. Покачав головой, Сатору напрягся от предположения шаманки. Кто-то третий? В таком случае мать была права. Широ ведь и правда мог подговорить небольшую шаманскую семью или какого-нибудь отдельного человека, чтобы помочь устранить Кёко и провернуть свой план женитьбы Сатору и Мичико, плюс урвать кусок наследства от деда… Быть такого не могло! Рано или поздно кто-то из компании шаманов бы заметил неладное, да сказал об этом. Тем более, Кёко обычно подмечала мелочи, причём чаще оно было излишне, чем необходимо. Например, во время фестиваля обмена в прошлом году она обратила внимание на девчонку из клана Зенин, которая преследовала их с момента начала соревнования, когда сам Сатору из-за усталости не обратил на неё никакого внимания… Годжо присел на корточки и обхватил голову длинными ладонями. Ему сделалось дурно от той мысли, что Кёко могла пропасть из-за него. Осознавать собственное слабое место в виде близкого человека оказалось неприятно. Любовь и правда делала людей уязвимыми, и как он забыл об этом... — Сатору, а ничего странного вообще последнее время не случалось? — произнесла Марико, будто заранее зная ответ на свой вопрос. Годжо поджал губы. Признаваться в происходящем при Ясуо означало потерять его доверие. А доверие близкого человека своей любимой девушки… — Короче, — выдохнул Сатору. — Мой дядя сбрендил и пытается оспорить завещание деда посредством Кланового суда, — произнёс он, почесав затылок.***
В зале судебных заседаний Кацуми чувствовала себя неуютно, но лишь самую малость. Признаться, она сама вызвалась защищать сына от нападок со стороны его дяди, и искренне считала, что её красноречия и интеллекта будет достаточно для того, чтобы убедить трёх судей в том, что Сатору получил наследство законно. В конце концов когда-то она интересовалась правом для общего развития и была осведомлена о том, как протекают те или иные процессы. Правда, что Клановый суд строился совсем не на современных нормах гражданского процессуального права, как она успела выяснить для себя, и представлял из себя некоторую унифицированную процедуру с вкраплениями традиционных элементов. После звонка сыну ей стало немного тяжелее собрать мысли воедино, но лица терять она была не намерена. Несмотря на полную уверенность в правоте своей семьи, женщина чувствовала себя неуютно из-за пропажи Хасэгавы Кёко. В её голове сразу же родилась мысль о том, что Широ был причастен к произошедшему, и, по правде говоря, она ни капли не удивилась бы тому, что родственник как трус решил выместить свою злобу на семнадцатилетней девчонке вместо того, чтобы выйти на честный разговор и попытаться мирно решить разногласия. Гордо распрямившись, Кацуми продемонстрировала идеальную выдержку и аристократическое изящество, которыми славились далеко не все члены Великой тройки. Смотреть на неё, облаченную в голубое кимоно с вышитыми журавлями, было приятно глазу, чего нельзя было сказать о Широ, напялившем на себя брючный костюм из дешевой ткани и рубашку сомнительного светлого цвета. Аккуратный и сдержанный вид всегда располагал к собеседнику, чем Кацуми старалась пользоваться по мере необходимости. Она недоверчиво покосилась в сторону, чтобы посмотреть на оппонента в споре. С самого прибытия они не перекинулись ни одной фразой, но до ужаса самодовольная и злая морда худосочного Широ портила женщине всё настроение. Было заметно, что этот щегол упивался своим положением и был уверен в том, что статус истца заранее говорит о его правоте. Возможно и костюм он выбрал с целью вызвать жалость у судебного состава. Кацуми приподняла подбородок и посмотрела на мужчину надменным взглядом, выражавшим всё возможное презрение. Как бы этот пижон не пыжился, думалось ей, он не получит ничего. Его бы не лишили материальных благ, если бы он не додумался до позорного судебного разбирательства и открытого оскорбления Кацуми и её сына. Не стоило кусать руку с едой. Место суда вызывало у неё странное чувство. По ощущениям ей казалось, словно она находилась в зрительном зале Национального театра Но, и в какой-то степени лёгкая театрализованность приходилась по душе. В конце концов она прекрасно понимала, что суд — ритуал, и был нарочно усложнен элементами традиционной культуры, как дань шаманской истории. Трое судей, расположенных на некотором подобии сцены, дали понять, что заседание началось, когда одна из них ударила в небольшой гонг. Глава клана Сайто, мужчина хилого телосложения с понурым лицом, сидевший посреди «сцены» был облачен в белоснежный сокутай – парадное платье периода Хэйан — золотого века шаманства, а две его дочери, судя по всему близнецы, занимали места по правую и левую руку. На них были пёстрые многослойные кимоно, также отсылавшие на период Хэйан, а тёмные волосы струились по плечам словно волны Японского моря в ясный день. Как звали женщин Кацуми не знала. Ранее ей не приходилось иметь дел с кланом Сайто настолько близко, так что о членах семьи она была осведомлена поверхностно. Знала лишь Тэцую, оглашавшего завещание, да ещё пару человек, с которыми пересекалась очень давно по юридическим вопросам. — Предварительное судебное заседание по заявлению Широ Годжо к Сатору Годжо объявляется открытым, — чётко произнесла женщина, сидевшая по левую руку от главы клана. Голос её оказался мягким и приятно наполнил помещение. — Дело слушается составом клана Сайто с председательствующим судьей Акинори, судьями-докладчиками Юмэко и Цукико. Они переглянулись между собой, давая понять кому принадлежало какое имя. Юмэко сидела слева. Она была похожа на сестру как две капли воды и отличить их друг от друга не предоставлялось возможным. Одинаково круглолицые, с мягкими чертами лица и миндалевидным разрезом карих глаз, женщины выглядели несколько миловидно. Установить возраст по их внешним характеристикам тоже было тяжело, однако Кацуми знала, что близнецы родились раньше Тэцуи Сайто и принимали непосредственное участие в Клановом суде пятнадцать лет назад. — Представьтесь, кто явился в судебное заседание, — продолжила вторая женщина, приподняв ладонь. Её же голос оказался чуть хрипловатым, но не менее мелодичным и приятным слуху. Широ сделал шаг вперед и остановился у помоста перед «сценой». Он поправил полы пиджака и размял плечи. Видимо одежда слегка жала ему и сковывала в движениях. — Годжо Широ, истец, — произнёс мужчина, заправляя за ухо прядь серебристых волос, что выбилась из высокого хвоста. Женщина с мягким голосом — Юмэко — перевела взгляд на Кацуми, ожидая её представления. — Поскольку Годжо Сатору не достиг совершеннолетия и не может являться самостоятельным участником процесса, то представлять его интересы буду я, — огласила Кацуми, складывая руки перед собой. — Мать, Годжо Кацуми. Одновременно кивнув, женщины перешли к следующей процессуальной издержке. Цукико монотонно огласила сторонам права, регламентированные шаманским процессуальным кодексом, после чего Юмэко дала краткую справку относительно категории спора. Некоторое время все трое судей изучали взглядом текст заявления, чтобы восстановить в памяти сущность рассматриваемого дела. — Истец, вы можете кратко выразить свою позицию? — спросила Цукико, склонив голову. Широ покивал, доставая из толстой папки заявление, скрепленное скобой в левом верхнем углу. Может, он и был хорошо подготовлен, но ему не хотелось упустить ничего важного из собственного опуса, занимавшего несколько принтерных страниц. Усердиям родственника Кацуми восхититься не могла, потому отвернула лицо от Широ и сделала вид, что заинтересована роскошной ширмой позади судей. — Как уже известно уважаемому суду, мой покойный отец оставил завещание, в котором изложил свою последнюю волю. Согласно данному документу единственным наследником всего движимого и недвижимого имущества стал мой племянник Годжо Сатору. С момента оглашения завещания Сатору также стал единственным полноправным главой нашей семьи, и это вызывает у меня ряд закономерных претензий. Вздохнув, Широ перевернул страницу своего заявления. — Дело в том, что ранее между моим покойным отцом Вакана Годжо и его младшим сыном Сэберо было заключено письменное соглашение, чьи положения чётко регламентировали при каких обстоятельствах Сатору сможет претендовать на место главы клана. Среди них значились, — он прочистил горло. — Первое: достижение совершеннолетия. Это означает, что Сатору должен был достигнуть возраста двадцати лет для того, чтобы претендовать на этот пост. Второе: Сатору Годжо был обручен с моей дочерью Мичико Годжо, согласно нашим внутренним семейным обычаям. Обычаи эти гласят, что внутриклановые браки заключаются с целью обеспечения чистоты крови и несут в себе ритуальный характер. Чтобы не перебивать поток изречений Широ, Кацуми кашлянула в кулак и помялась на месте, продолжая выслушивать «огрехи» своего сына. — В соглашении, заключенном между Сэберо Годжо и почившим главой клана отсутствовали какие-либо положения о прекращении его действия. Из представленных в материалы дела доказательств следует, что Сатору Годжо нарушил условия действовавшего соглашения и принудил Вакана Годжо составить новое завещание, исключающее прошлые договорённости. Пока что у меня всё, уважаемый суд, но я с радостью отвечу на ваши вопросы. На удивление Кацуми, Широ закончил свою речь быстро, опустив некоторые моменты заявления. По всей видимости он хотел приберечь аргументацию для стадии судебного разбирательства. — Господин Годжо, благодарим, — кивнула Цукико. — Ваша позиция, ответчик, — Юмэко плавно провела ладонью в воздухе, призывая начать рассказ. Кацуми бодро кивнула. — Конечно, уважаемые судьи! — она сдержано улыбнулась, демонстрируя свою расположенность. — К сожалению, договор между моим мужем и покойным нёс диспозитивный характер. Думаю, вы прекрасно осведомлены о том, что гражданско-правовые отношения, если данное соглашение можно считать таковым, устанавливаются по волеизъявлению сторон. Соглашение действительно было заключено в момент, когда мой сын достиг десятилетнего возраста, после чего мы расторгли его по соглашению сторон. После этого Вакана Годжо составил первое завещание, где подробно указал своё видение дальнейшего пути клана Годжо. Указанное завещание просуществовало ровно до составления оспариваемого, — Кацуми слегка пожала плечами. — Покойный господин Годжо распорядился последней волей так как посчитал нужным, никто его не подбивал к составлению нового документа. — Допустим, — кивнула головой одна из судей. — Однако из заявления господина Годжо следует, что Сатору Годжо нарушил условия вышеуказанного соглашения до составления завещания главой клана. Можете ли как-то пояснить этот момент? Удивленно вскинув брови, Кацуми решила сыграть в дурочку. Ей всегда удавалось прикинуться несведущей в нужный момент, а потому она попросила конкретизировать положения, которые Сатору «якобы» мог нарушить. — Знаете, соглашение было расторгнуто ещё в две тысячи втором году, перед тем как дядя составил первое завещание… — Не строй из себя невинную овечку, Кацуми, — пренебрежительно бросил мужчина. — Я говорю о том, что твой сын завел себе девку. — Ох, жаль тебя расстраивать, Широ, — нарочно театрально произнесла Кацуми, взмахнув рукой. — Девочка приходится Сатору не более чем подругой по учёбе. Или это уже считается нарушением шаманских законов и заповедей? — хохотнула она, накрыв рот ладошкой. — У меня есть доказательства, что она не просто подруга, не выгораживай своего ублюдка, — резко ответил Широ. Судья, сидевшая слева от главы клана Сайто, молчаливо выслушивавшего перебранку между родственниками, приподнялась на месте. Она вытянула ладонь, призывая к молчанию. — Господин Годжо, в случае если вы будете прибегать к грубым формулировкам в своей речи, мы будем вынуждены удалить вас из зала судебного разбирательства. В таком случае вам придется нанимать представителя и вести свои дела через него. — Понял, — поморщился мужчина. — Девочка не имеет никакого отношения к рассматриваемому спору, на мой взгляд, — Кацуми сложила ладони треугольником и опустила глаза в пол. — Соглашение было расторгнуто в две тысячи втором, следом дядя составил завещание, то есть никакого нового документа, ограничивавшего Сатору в правах до смерти Вакана Годжо у нас, не имелось, — повторила она. — Более того, законные опекуны девочки никогда нами не уведомлялись о намерении создания более тесной связи. А вы как никто другие понимаете, как работают взаимоотношения между шаманскими семьями в этом вопросе. Юмэко и Цукико переглянулись. Скорее всего довод Кацуми как-то резонировал с их видением дела. — Ваши слова подтверждаются документами и свидетельскими показаниями? — Разумеется. Список людей, способных дать показания в нашу пользу, я также предоставила вам вместе с отзывом на заявление. — Отзывом? — прыснул Широ, всплеснул рукой. — Отзывом, — недовольно посмотрела на него женщина, после чего повернулась к суду. — Уважаемые судьи, — Кацуми слегка поклонилась, безмолвно прося прощения за неувязку, возникшую во время диалога. — Я боюсь, что для того, чтобы понять позицию нашей стороны, господин Годжо должен ознакомиться с моим отзывом на его заявление и лишь после этого выдвигать какие-либо предположения и переходить к обвинениям и оскорблениям. Цукико поднесла ладонь ко рту и наклонилась к главе клана. Она что-то прошептала ему на ухо, после чего тот кивнул, и женщина отстранилась. — Тогда вынуждены перейти к рассмотрению спора по существу и отложить судебное разбирательство. — О дате и времени мы заранее известим вас и ваших свидетелей, а также будем ждать позиции истца относительно возражений на отзыв, — дополнила её слова Юмэко. — Благодарю, уважаемый суд, — низко поклонилась Кацуми, придерживая полы своего голубого кимоно, украшенного изящными журавлями.***
Первым, что ощутила Кёко после пробуждения, оказалась тошнота. Следом её охватила волна паники, укутывая с головой в плен своих объятий. Удушающих и липких как трясина, в которой можно было увязнуть с головой, опускаясь в топи глубже и глубже, на самое дно переживаний и негативных эмоций. Некоторое время девушка не могла пошевелиться, обнимая себя руками и впиваясь до белых костяшек пальцами в предплечья. Боль от собственных действий помогла ей оклематься и перевернуться на живот. Встать оказалось тяжело, поэтому она на четвереньках подползла к стене. Ухватившись за край громоздкой тумбы из тёмного дерева, Кёко оперлась на неё и поднялась на ноги. Тошнота усилилась и содержимое желудка попросилось наружу. Схватив с тумбы раскрытую коробку с какими-то вещами внутри, девушка вытряхнула содержимое на пол, отдавая себе отчет в собственных действиях, и опорожнила желудок. Согнувшись над коробкой, Кёко уперлась трясущимися руками в мебель и судорожно вздохнула. От стресса она чувствовала себя беспомощной, жалкой. — Сука, — шепотом произнесла девушка, вытирая рот дрожащими пальцами. Обычно она не ругалась. Лишь когда происходило что-то действительно из ряда вон выходящее, могла сделать это про себя, чтобы немного облегчить душу, но в сложившейся ситуации Хасэгава не могла найти другого слова для описания своего пробуждения. Кое-как справившись с физическим недомоганием, она в полутьме огляделась по сторонам. Просторная комната в традиционном стиле, где кроме тумбы был разве что футон и стул со спинкой на котором лежала раскрытая книга. Рядом с ним стояла начатая бутылка обычной воды. Видимо, кто-то читал пока Хасэгава находилась без сознания. Кёко села на пыльный татами и подхватила коробку, почувствовав новый призыв тошноты. Ей и раньше становилось плохо на фоне стресса, но обычно до рвоты не доходило, лишь неприятные ощущения и чувство, будто вот-вот случится то самое, да ничего более. Однако оказавшись в неизвестном месте, её психика не выдержала и начала активно протестовать, желая вернуться в комфортное общежитие к близким ей людям. Рассеяно посмотрев на раскиданные по татами вещи, Кёко поняла, что в коробке находилось содержимое её сумочки. Самой же сумки она нигде не наблюдала, как и мобильного телефона на который специально надела большое количество брелоков, чтобы не потерять его. Она потянулась, заметив свой студенческий билет из колледжа, разрезанный наискось, и попыталась сложить частички воедино. Осознав, что документ был безнадежно испорчен, девушка беззвучно заплакала. Ещё чего не хватало — выговор получить за порчу документов. В последнее время даже такие мелочи выбивали у неё почву из-под ног и повергали в уныние. А зная избирательную вспыльчивость учителя Яга, Кёко была уверена, что отхватит по первое число. Некоторое время она провела, обливаясь слезами и думая о Сатору, Сёко и Сугуру. Наверняка они решили, что она ушла сама из-за какой-то обиды. Хотелось вернуться к ним как можно скорее, рассказать все как есть и, извиняясь за непредвиденное отсутствие, крепко обнять каждого. Особенно грустно ей стало от того, что они с Сатору пришли к совместному решению поехать вдвоем в Киото и насладиться временем в обществе друг друга как в прошлом году. Хасэгава правда ждала этого и хотела забыть заботы, росшие в последнее время будто в геометрической прогрессии. Она посмотрела на свою левую руку, изуродованную длинным шрамом, расположенным вдоль предплечья. В моменты грусти он напоминал ей слова Сатору о внутренней силе воли Кёко. Ей казалось, что он снова брал её за руку и медленно проводил вдоль шрама, говоря эти слова снова. Да, конечно, он отмечал, что это был путь неверный… Но ведь далеко не каждый мог решиться на такой отчаянный шаг, чтобы обрести желанную свободу? Вытерев слёзы трясущимися пальцами, Кёко собрала остатки воли в кулак. Кто бы не стоял за её похищением, она успеет сказать ему пару ласковых перед тем как выберется из неизвестного места. Сёдзи с грохотом отворилась, открывая обзор на вечерний сад. На входе в комнату показалась мужская фигура в тёмном кимоно. Незнакомец включил свет и испугано подпрыгнул, когда увидел разбросанные по татами вещи и девушку, обнимавшую картонную коробку с неизвестным ему содержимым. — Ох! Ты в себя пришла, — произнёс он испуганным голосом, закрывая за собой сёдзи. Когда он вошел в комнату, Кёко подняла на него измученный взгляд. Незнакомец оказался молодым мужчиной и, по всей вероятности, был немногим старше неё самой: невысокого роста, короткостриженный и с приятными мягкими чертами лица. Его крупные карие глаза не внушали никакой тревоги. Внешность располагала к дальнейшему разговору, так что Кёко лишь рассеяно кивнула. Молодой человек приблизился и опустился на корточки перед ней. — Всё в порядке? Выглядишь, честно говоря, неважно, — с некоторой заботой поинтересовался он, заправляя за ухо девушки прядь волос, окрашенных в розовый цвет. — Тошнит, — только и смогла выдавить из себя Кёко. — Наверное из-за моей техники, прости, — слегка виновато произнёс он. — Ты бы ни за что не согласилась со мной идти, вот я тебя и вырубил, — незнакомец пожал плечами. — Меня зовут Минато, я кстати… Твой кузен. Кёко ошарашено посмотрела на молодого человека и сглотнула. Если он называл себя кузеном, то явно приходился роднёй со стороны матери, поскольку по линии Хасэгава она знала всех своих немногочисленных родственников не только по именам, но и внешне, и этого юношу среди них не припоминала. От его представления её снова замутило, и она склонилась над коробкой в очередном приступе рвоты. — Тебе точно надо выпить чаю, — пролепетал парень, поднимаясь с корточек. — И выйти в сад подышать воздухом, там как раз прохладно… Он собрался было уходить, но Хасэгава подорвалась с места. Откинув в сторону коробку, она поторопилась за Минато, надеясь выведать что-то существенное, но из-за физической слабости запнулась и вот-вот упала бы на пол, если бы молодой человек не сориентировался. Тот аккуратно подхватил её под руку и поставил на ноги. — Ну зачем же ты так, — тихим голосом произнёс он. — Ты похитил меня! И теперь общаешься как ни в чем не бывало, объявляя себя моим кузеном! — вспылила Хасэгава. — Разве это вообще нормально?! Минато потупил взглядом пол и шумно вздохнул. Судя по его реакции, быть похитителем и обманщиком ему самому не очень-то и хотелось. Поджав пухловатые губы, молодой человек покачал головой, словно понимая ее возмущение и злость. — Слушай, я… — он вздохнул. — Мне правда очень жаль, что пришлось поступить именно так. Дедушка сказал привести тебя сюда, а когда я увидел тебя в Осаке, то понял, что уговорить тебя у меня не выйдет… — Минато рассеяно почесал затылок. — Погоди… — Да, мы столкнулись в метро, — в его голосе снова послышались виноватые нотки. — Тогда я испугался, потому что планировал по-другому. И… Потом проследил до вашей гостиницы, чтобы тебя перехватить на пару слов, но ты все время была с кем-то, — начал оправдываться Минато. — Поэтому я и решил… — Похитить меня? — вскинула бровь Хасэгава. — Ты в своем уме вообще? Сдержано кивнув, Минато отвел пристыженный взгляд. Наверное, ему не хотелось иметь клейма бесчестного человека. Кёко прекрасно понимала, что он всего лишь выполнял поручение, и почему-то, когда она посмотрела на его сокрушенное лицо, ей стало жаль Минато. Попытавшись взять себя в руки, Хасэгава судорожно вздохнула. Она поправила влажные от пота волосы и огляделась по сторонам, безмолвно требуя объяснений. Её интересовало где она оказалась и что случилось с её вещами. Желательно как можно подробнее. Намёка на это молодой человек не уловил и обернулся, направляясь на выход из комнаты. — Ты может хотя бы объяснить куда привёз меня? — недовольно бросила ему в спину Кёко. — Место? Меня ведь искать будут, неужели не понимаешь? — Ах, они не сразу найдут, я пытался замести следы, чтобы сохранить… Приватность, — он обернулся и сконфуженно просиял. — Но ты дома! Это резиденция Киёмидзу! Здесь сейчас только мы с дедушкой обитаем, потому что младшие в колледже учатся, так что… — Что? — застыла на месте Кёко. — Говорю, что тут только мы с дедушкой живем, потому что по нашим традициям у нас все наследники обитают с главой, — проинформировал Минато. — Кстати, пока я пойду готовить чай из ромашки, ты можешь переодеться. Надеюсь одежда не будет велика. Потом пойдем к дедушке. Он всё тебе расскажет! После этих слов Минато покинул комнату и быстрым шагом засеменил по веранде. Кёко выглянула, чтобы посмотреть ему вслед, и поняла, что он всего лишь разволновался от большого количества неудобных вопросов. Минато вызвал у неё ощущение человека мягкотелого и очень неуверенного в себе. Вернувшись в помещение, она несколько раз сделала дыхательное упражнение, которое должно было помочь с тревогой, и, успокоившись, направилась к футону. Рядом с ним лежало тёмное мужское кимоно, состоявшее из хакама в тонкую белую полоску, кейкоги и чёрной курточки-хаори с камоном семьи. Несмотря на то, что одежды были чистыми, в некоторых местах ткань немного протерлась. По всей видимости, прошлый хозяин много тренировался и оттого внешний вид оставлял желать лучшего. Надев на себя нижнее мужское кимоно, Кёко поморщилась. Оно пришлось ей просторным в плечах, но выбирать не приходилось. Следом она натянула кейкоги тёмно-синего цвета с едва уловимым узором сэйгайха — морских волн, выполненным на несколько оттенков светлее. Дольше всего она возилась с хакама. Если женские надевать было легко и фиксировались они на талии, то мужские завязывались на бёдрах. Когда с переодеванием было окончено, Кёко убрала со стула раскрытую книгу и положила на него свою одежду. Подобрав с пола разбросанные вещи, Хасэгава покосилась в сторону опороченной коробки. Грустно вздохнув, она не нашла ничего лучше, чем положить свой разрезанный студенческий в толстую записную книжку, после чего засунула её вместе с кошельком, ключами от комнаты в общежитии, зеркальцем и помадой на футон, и накрыла сверху подушкой. Кёко направилась к выходу из комнаты. Там стояли её кроссовки, по всей видимости Минато, ранее бережно снял их с неё и протёр тряпочкой от городской грязи. Обув их, Хасэгава вышла на веранду. Резиденция Киёмидзу состояла из нескольких зданий: большого, возвышавшегося над краем озера, и двух маленьких, расположенных прямо над водой, в одном из которых Хасэгава и оказалась. Вокруг водоёма росло множество деревьев, чьи молодые зеленые листочки едва касались воды где отражались декоративные садовые камни. В голове Кёко мелькнула мысль, что для поддержания внешнего вида в резиденции должно было находиться немало слуг, но судя по звенящей тишине, которую прерывал лишь плеск воды и кваканье лягушек, никого кроме них с Минато в этой части поместья не было. Она перевела взгляд на небольшой островок посреди озера. На нём располагалась статуя. Сощурившись, Кёко рассмотрела множество рук, и поняла, что изваянием являлась Тысячерукая Каннон — богиня милосердия, почитаемая в буддизме. В её голове сразу же всплыл рассказ отца об основателе Киёмидзу-дэра, подчинившего сильное проклятье, которое он принял за образ этой богини. Видимо, его потомки до сих пор почитали Каннон, что было неудивительно. Убранство поместья, напомнившее ей буддийские храмы с почтовых открыток, вызвало лёгкое умиротворение. Тревога, поселившаяся на сердце, медленно угасла. Несмотря на красивое и безмятежное место, Кёко всё равно чувствовала себя чужеродной в нём. Вместе с тем острое желание бежать как можно скорее пропало. Она зациклилась на мысли о разговоре с дедом, которого никогда не видела. Один лишь боги знали, что могла значить для неё эта встреча, но имея опыт худого мира с отцом, Кёко решила изначально быть мудрее. Выпутается, справится, но как только узнает истинную причину своего нахождения здесь. Присев на край веранды, Кёко посмотрела в мутную воду озера. Она бы никогда не подумала, что сможет попасть в клан Киёмидзу в качестве гостьи, ведь по рассказам дяди и отца делала выводы, что женщин здесь не жаловали, да и образ жизни, с их слов, местные шаманы вели несколько аскетичный. Минато прибыл спустя некоторое время. Он принёс небольшой поднос, где стоял чайничек и два тявана. Увидев посуду, Кёко сделала предположение, что традиции семьёй Киёмидзу ценились. Несмотря на детство, проведенное на Тасиро, даже там у Кёко была личная обычная кружка с нарисованным на ней котиком, а не пиалы. Получается, не так уж и плохо она там жила? От этой мысли её губы дрогнули в грустной улыбке. Во время чаепития они молчали. Кёко меланхолично смотрела на пруд, с кувшинками, чья поверхность местами затянулась ряской. От горячего чая ей стало немного легче, тошнота окончательно отступила, и она расслаблено выдохнула. На разговор с главой клана они также шли молча. Косясь по сторонам, Кёко пыталась запомнить расположение зданий в резиденции, чтобы примерно прикинуть где находился выход. Для себя она точно решила, что долго времени проводить здесь не собирается. Как только разберется с намерениями деда, то начнёт продумывать дальнейшие действия. Подходя ближе к обители главы, Минато остановил девушку. Он бегло рассказал ей о деде и вежливо попросил поменьше говорить, чтобы ненароком не задеть его грубой фразой. С его слов Кёко поняла, что Томихико был человеком мнительным, а также обладал большим самолюбием, несмотря на пыль аскетичности, которую пускал в глаза другим шаманам. Перед тем как переступить порог комнаты, Минато и Кёко разулись. Томихико сидел в небольшой комнатке у семейного алтаря. Тихим голосом он читал молитвы, воздавая почести почившим родственникам. В воздухе витали тяжелые запахи воскуренных благовоний. Кёко поморщила нос, находя ритуальное благоухание неприятным. В её семье буцуданом практически не пользовались, лишь в праздники, когда следовало помянуть предков, не более. В отличие от деда по отцовской линии, Киёмидзу выглядел моложаво. Кёко ни разу не видела таких крепких стариков, мало того, что сложенных ладно, так ещё и без глубоких морщин на лице. Его густых волос, собранных в хвост, седина даже не касалась, и в глубине души она даже позавидовала деду за такую роскошную прическу. С тех пор как Кёко остригла волосы и покрасила их часть в яркий розовый цвет, структура испортилась и выглядеть они стали значительно хуже. Старик не прерывал молитвы даже после появления внуков. Минато удостоился недовольного взгляда, видимо, из-за нарушения ими с Кёко ритуала, но вслух Киёмидзу ничего не сказал. Похлопав по татами, Минато указал Кёко на то, что стоило присесть и поклонился деду в знак уважения. Несмотря на то, что Хасэгава была не намерена проявлять радушие, она присела. Некоторое время она наблюдала за тем как старик закрывал буцудан, но едва тот повернул в её сторону лицо, опустила взгляд в пол. — С волосами надо что-то сделать, — недовольно протянул он, закрыв двери буцудана. — Но ничего, пока что потерпит. Кёко изогнула брови в недоумении: — Простите? Учитывая, что минутой ранее она сама подумала о том, как ухудшилось качество её волос, Хасэгаве сделалось неуютно. Создалось ощущение, словно Томихико прочитал её мысли и решил пристыдить за них. — Говорю, волосы твои ни в какие ворота, — прокряхтел Киёмидзу, усаживаясь перед внуками. — Но не удивлен, Иошико не умеет детей воспитывать, что сыновья, что внучка. Куда только смотрела, — протянул риторический вопрос он. Найдя сказанное бестактным, Кёко двинулась на месте, порываясь уйти, но Минато крепко вцепился ей в руку, давая понять, что её уделом являлось лишь послушание. Прямое оскорбление со стороны деда сильно резануло по ней. В отличие от него Кёко знала, что несмотря на характер бабки Ясуо вырос человеком честным и порядочным. Может, ей было всё равно на себя, на выпал в сторону её внешности, но от такого нелестного выражения в адрес дяди в ней вскипела злоба. — Не правда, дядя Ясуо вышел честным и справедливым человеком, — процедила она сквозь зубы. Минато снова сжал руку кузины. Скорее всего он больше переживал за собственную шкуру и выговор, чем за последствия для Кёко, потому и пытался её сдержать. — Да уж… Ещё и строптивая. Пристроить тебя такую сложно будет, — выдохнул Киёмидзу. — Но ничего. И обучим, и место тебе подходящее найдём. Не всё же у Великих кланов тебе побираться. Старик поднял на неё взгляд усталых карих глаз, после чего достал кисэру. Насыпав табак, он поджег содержимое трубки и закурил. Помещение наполнилось неприятным запахом горелого табака в ответ на который Кёко поморщилась. Пустой желудок снова скрутило, но она постаралась контролировать себя. — Видишь ли, — начал старик. — Изначально ты должна была воспитываться мной, но кое-что не сложилось. Он будто намерено опустил рассказ о совместном прошлом семей Киёмидзу и Хасэгава, и выдохнул облако табачного дыма в сторону внуков. — С завтрашнего дня Минато начнёт обучать тебя, а там и посмотрим выйдет ли из тебя толк. К учёбе в Токио ты не вернёшься, но если будешь хорошо себя вести, то я договорюсь о переводе в Киото, — он снова выдохнул дым и поморщился. — Чтобы была ближе и приобщалась к делам в семейном храме. — Стоп, — Кёко выставила перед собой ладонь в попытке прояснить для себя сложившуюся ситуацию. Киёмидзу округлил глаза, не то шокированный, не то взбешенный непослушанием внучки. Её вытянутую ладонь он воспринял как жест невероятной грубости, а уж то, что она заткнула ему рот и подавно посчитал прямым оскорблением. — Вы отказались от меня, но теперь похищаете и ставите какие-то условия, — она развела ладонями, пытаясь найти логику в этих поступках. — Разве это не выглядит как то, из-за чего могут быть последствия? Если я не вернусь к учёбе, то меня начнут искать, если ещё не приступили к этому. Да будет вам известно, вы провоцируете своими действиями моего… Она не договорила. Томихико оборвал её на полуслове, захлопнув чехол от курительной трубки. Посмотрев на внучку тяжелым взглядом, он скривил губы в недовольной ухмылке. — Имей совесть, ты ещё не доросла до того, чтобы разговаривать так со старшими, — процедил Киёмидзу. — Как и когда мне отменять решения, принятые много лет назад, могу решать лишь я. И сейчас решение о твоём выдворении из клана Киёмидзу отменено. Разговор на этом окончен. — Круто, — Кёко натянуто улыбнулась. Что-то в ней перемкнуло, и она перестала следить за словами, вылетавшими из рта. — Тогда где вы были все эти годы, что я росла в дали от шаманского мира на острове, где котов было больше, чем местных жителей? Или я оказалась нужна только тогда, когда стало ясно, что из меня выйдет толк? Почему спустя столько лет объявились? Это лицемерие. Минато снова стиснул руку Кёко в попытке умерить её пыл и поток обвинений, который окончился на самом пикантном месте. Оскорблять главу клана в лицо было чревато последствиями и какими именно молодой человек себе даже не представлял. Он почувствовал стыд за пылкость Кёко и те слова, которые она произнесла ранее. Склонив голову, Минато шмыгнул носом и покачал головой. Томихико медленно поднялся с места и подошел немного ближе, рассматривая внучку сверху. Всё то время, что Кёко задавала грубые вопросы о безучастии родственников в её жизни, в нём вскипала кровь. Грубости, которую проявила к нему внучка, он вынести не смог, а потому поморщил лицо, когда она подняла на него взгляд. Занеся ладонь, Киёмидзу отвесил звонкую пощёчину внучке. Растеряно округлив глаза, девушка приложила прохладные пальцы к покрасневшей от удара щеке и тяжело выдохнула. Минато, сидевший все время разговора по правую сторону от Кёко, зажмурился. — Чтобы не приводил её ко мне, пока она не научится манерам, Минато, — размерено произнёс Киёмидзу, указывая на сёдзи за их спинами. — А теперь пошли вон отсюда, оба.