не боишься – так спроси

– Притащил его все-таки? Блэк возится с маской, прислонившись к пыльному боку своего байка – крутит в руках с раздраженным, граничащим с беспомощностью нетерпением, пытаясь найти горловину, – не уделяет Дэну и Шону и короткого, косого взгляда. Маска у него другая, не расписанная Йоком. Плотная черная ткань – ни узора, ни индивидуальности. Словно Блэк и не принадлежит к этой банде. Словно о нем не позаботились. Но скорее всего, учитывая историю его исчезновения, маска с дизайном Йока просто досталась занявшему место брата Вайту. И никакой драматичной тайны за этим не стоит. Пренебрежительный тон Дэна не задевает – в своем отделе он привык и к худшему отношению, чем насмешки от мятежного ребенка. Он даже не планирует отвечать на выпад. Вместо него отвечает Шон. – Он сам решил прийти, – у него в голосе снова те самые угрожающие нотки, которые Дэн уже слышал. Когда Шон кричал на него в больнице, наплевав на направленное в лицо дуло пистолета. Когда Шон требовал от него оставить Йока в покое во дворе перед гаражом Гумпы. – Сегодня коп со мной. Не лезь к нему, Блэк, это все еще не твое чертово дело. Дэн, должно быть, косится на него слишком явно – он правда изумлен неожиданной защитой – Шон ловит взгляд, дергает плечом неловко. – Что? Шон меняется резко, когда они пересекаются с Блэком – другие интонации, другая мимика. Дэна словно отбрасывает на несколько недель назад, в их первый общий сбор после нападения вооруженных людей Тави. Туда, где они все наконец сталкиваются лицом к лицу – знакомые и еще незнакомцы – и встреча эта неприятная. Разъяренный вторжением постороннего в банду Блэк. Дэн – раненый и не готовый к открытому противостоянию. И Шон с Йоком, одинаково решительно принявшие сторону не своего товарища, а чужака, одинаково гневно отстаивающие право Дэна участвовать в миссии. «Это мой план, Блэк. И я сам выберу, кто будет в моей команде». Так же Шон ведет себя и сейчас – словно они с Дэном теперь в одной лодке, и брать на борт Блэка не собираются. Могут даже веслом огреть для убедительности. Блэк наконец смотрит на них, исподлобья, из-под челки. У него глаза темные, непроницаемые – не разберешь, о чем думает. Дэну все не удается понять, как этот жесткий, непоколебимый человек – волчонок-одиночка, студент, ребенок – смог собрать вокруг себя настолько ярких, живых людей, стать их лидером. Он сам видел их всех – всю банду – лишь несколько раз, может, он и не должен судить. Но в Шоне – мальчишке, потерявшем все из-за того, что один неудачливый полицейский однажды промахнулся, – горит такой упрямый, неугасимый огонь, что удивительно, как все вокруг еще не полыхает, зараженное, задетое. Удивительно, как ему, разбитому на части и криво, наспех склеенному – у него теперь есть Вайт, делится Йок, с Вайтом у Шона все будет хорошо – по-прежнему хватает сил защищать друзей, бесхитростно и прямо, в лоб. Как умеет. Грэм – дурашливый и ребячливый с виду – однажды и навсегда поражает Дэна своей взрослой рассудительностью, своей холодной головой и способностью мыслить здраво, даже находясь в эпицентре урагана. Даже стоя рядом с лучшим другом, собирающимся застрелить человека. Вайт удивителен уже тем, что будучи младшим близнецом Блэка, идентичным ему снаружи, ухитряется вырасти совершенно иным человеком – со своим взглядом на жизнь, с умением ставить во главу угла вовсе не свои чувства. Даже не так. Чьи угодно чувства, кроме своих. И Йок – Йок, он… Дэну не найти таких слов и не нарисовать таких граффити, чтобы описать Йока – его Йока. Йок никогда не будет для него простым и понятным. Йок показывает Дэну себя с каждой стороны, обнажает и тело, и душу, позволяет быть рядом так близко, что это кажется почти невозможным, и все равно остается непостижимым. Меньше всего на свете Дэн желает причинить этому человеку – своему человеку – боль. Но кажется, сейчас он снова ужасно близок к тому. Блэк тоже это знает – со всей своей импульсивностью и яростью, он все же чертовски умен. – Это план Йока, не мой, – говорит Блэк медленно. – Можешь портить его сколько влезет, Шон. Но если по вине копа, что-то пойдет не так, в первую очередь я приду за ответами не к нему, а к тебе. Дэн отвечает раньше, чем Шон закатывает глаза насмешливо. Он хорошо умеет брать удар на себя – во время работы в полиции времени для тренировок было предостаточно. – Если что-то сорвется из-за меня, я сам понесу ответственность. Шон не должен отвечать за мои ошибки. Он остро чувствует прямой взгляд Шона, но не оборачивается, боясь увидеть привычную жестокую насмешку и пренебрежительность. Наладить отношения с Шоном – Дэн хотел бы, хотел бы не только ради Йока и его удивительно теплой и крепкой привязанности к лучшему другу, но и ради своих собственных призраков прошлого. Разве это возможно. Не в их с Шоном случае. Блэк склоняет голову к плечу изучающе. У него взгляд тяжелый, как у сытого удава, примеряющего, убить ли ему пойманную в кольца мышь сейчас или время еще терпит. – Если ты так хочешь. Шон шагает вперед, толкает Блэка плечом – Дэн чувствует его цепкие пальцы на своем рукаве, тянущие, подталкивающие. Оттаскивающие от Блэка на безопасное расстояние. – Кончай выпендриваться, Блэк, и дай нам работать. Своего богатого дружка будешь так бездарно запугивать. Едва различимая тень скользит по лицу Блэка, когда он все же делает неожиданно послушный шаг в сторону. Дэн не знает, о чем речь, но изменение настроения ощущает остро. – Его уже не нужно запугивать.

***

Война Йока – с несправедливостью, с неравенством, с притеснением – выражается в драках и в искусстве. Он уже рисует дважды граффити вместе с Дэном – послушно следует намеченным на эскизе линиям, но все равно передает в законченной картине свою собственную горячую энергию. В первый раз, когда они рисуют вдвоем после всего, что произошло, в первый раз, когда Дэн вновь видит в своей работе отражение не только собственных мыслей, но и чувств Йока, он ощущает себя переполненной кадкой с дождевой водой. Качнись неосторожно – польется через край. Дэн качается – переливается – разумеется, конечно же, он не может иначе. Йок задыхается, очаровательно и слегка испуганно, когда Дэн молча толкает его к стене, к узкому, нетронутому кирпичному пятачку рядом с их общей – их, только их, еще не ставшей достоянием общественности – картиной. Свежее граффити пахнет свежо и удушающе сладко. Йок – вкуснее, как новенькие краски, машинное масло и бангкокская ночь. – Прямо здесь? – мурлычет он, когда Дэн целует его в шею. Их респираторы – Дэн покупает Йоку его собственный, подарок, наверное, странный, но глаза его нового постоянного напарника по хулиганскому искусству сияют так, что больно смотреть, – стукаются друг об друга неловко, болтаются неудобно. – Вам мало одного нарушения закона за ночь, офицер? – Мне всегда тебя мало, – собственная болезненная честность обнажает Дэна, делает ужасно уязвимым. – Если бы это было возможно, я бы не отпускал тебя никогда. Йок тоже обезоружен. Полыхает глазами, резко прячет голову в сгибе чужого плеча – кусает, отогнув рубашку, с таким отчаянием, что Дэна пробирает на стон не только от боли, но и от внезапной жгучей тревоги. Тревоги явно чужой, поделенной на двоих и переданной таким незамысловатым способом. – Так не отпускай, – говорит Йок глухо. Он не зализывает укус виновато, как делает всегда, касается пальцами изучающе, надавливает. Это больно – Дэн выдыхает сквозь сжатые зубы, прижимается дрожащими губами к виску Йока. – И не говори так, будто уже раздумываешь о том, как меня отпустить. Дэн знает Йока уже несколько месяцев, но ему все еще сложно сказать точно – если спросят – как Йок все-таки предпочитает сражаться. Кулаками или искусством. Йок дерется самозабвенно – он признается Дэну сам, что все его детство прошло в драках. С теми, кто судачил о его матери за ее спиной – «они не должны были говорить о ней ни слова». С теми, кто сравнивал «маленького хулигана» Йока с его сбежавшим отцом – «с этим мудаком у нас только кровь одна, больше ничего». С теми, кто просто так же, как Йок, любил драться. В рыбацком квартале таких каждый второй. Но в этот раз – для своего нового сражения – Йок выбирает искусство. Йок выбирает искусство, а Дэн выбирает быть рядом в этой битве. В этой – и во всех тех, что будут после. Потому что в прошлой не смог.