И ветер усмирит церковный костёр

Следуя закону церкви, изложенному чернилами на старом пергаменте, мир всегда окутывала тьма. Она пряталась в глуши лесов, мрачной и загадочной глубине морей, в зыбких болотах, в тёмных, неосвещённых углах домов и в людских душах, запутавшихся и отравленных мерзостью. И главными всадниками этой мерзости считали ведьм и колдунов. Однако же они тоже делились по сословиям. А точнее на «белое и чёрное». Белыми ведьмами были травницы, добрые видуньи, что всегда угощали молоком и хлебом пришедших к их тёплой избушке путников и посмертно больных. Дар излечать людей народ жаловал охотно, радостно, а потому, когда в деревне рождалась светлая ведьма или маг-белокнижник устраивали праздник. Их чтили и уважали, как лесных эльфов. Эти создания, далёкие от человека хотя бы фактом своего долгожительства, легко устраивались в жизни: церковь, лечебницы, помощь королевству — в общем всё, что человечество могло использовать себе во благо. Однако, от проклятой, греховной крови и бездарно грязного блуда еретиков рождались тёмные маги. Случалось это намного чаще. Ведь как-бы не пытался храм бороться с нечистым духом и развратом, всегда в человеческой душе будет соблазн пустить в душу грязь, а в дом обольстительную ведьму или падая в манящие объятья колдуна. Ребёнок нечистых родителей будет расти жестоким, как его не воспитай. Магию он не сдержит — станет использовать во вред. От того кровь его станет чернеть, показывая гнилое происхождение. К лечению их руки не приспособлены — смерть. Такое дитя церковь умертвляла сразу, утапливая в святой воде или сжигая в костре под молитвы. Гниющее нутро чёрной ведьмы всегда будет жить, отравляя Землю, пока сам его не убьёшь. В огненную геену посылали и их родителей. Любое дитя с хоть какой-то примесью магической, нечеловеческой крови — проклято. Но какие-бы меры не применял храм, нечисти становилось не меньше. Ежемесячно пойманных служителей и служительниц лукавого сжигали на площадях. И с ними в аду сгорало всё зло. *** — Ешь. Со сдержанными слезами, готовыми вот-вот выпрыгнуть из глаз, ребёнок сидел за столом, не доставая до пола ногами. Напугано и жалко он смотрел то на горячую еду, то на бурлящий, чёрный котёл. Деревянные стены, заставленные полками и подвесными шкафчиками, освещало приятное утреннее солнце, так удачно попадающее в дом через чистое, открытое от белой ситцевой шторки оконце. Над столешницами и местом где разводился огонь (некое подобие печки) висели верёвки, а на них нанизаны грибы, привязаны пучки сухих трав. У большинства он и названия не знал. — Н-не буду! — Его заявление прозвучало на всю кухню резким, но писклявым и дрожащим голоском. — Ха, то есть ты не голоден? — Размешивая воду в котле, ведьма насмешливо и грозно посмотрела на дитё. Мальчик сжал губы, пересиливая страх, чтобы дать ответ. — Вы меня откормите, чтобы съесть! Я знаю! Я не хочу-у-у! Шляпа на ней была, метла стояла возле печи, котёл тоже бурлил, дом построен на далёкой опушке, а где-то во дворе гуляла чёрная кошка. У ребёнка не было сомнений — ведьма. А ведьмы крадут детей, чтобы неприменно съесть. — Что за бред? Не поешь — пойдёшь голодный, понял? В моём рационе никогда не было грязных, плачущих детей. — Правда?.. — Он ей не верил. Понятно, что врёт, нечистая… Но запах и вид пшённой каши, горячей, сахарной с молоком и маслом, мягкой, пышной булочки с земляникой и сыра сводили с ума. Когда он в последний раз ел что-то кроме чёрствых корок, рыбьей прикормки и ворованных яблок?.. Ещё не знал таких цифр, чтоб сказать сколько дней назад это было. Недоверчиво набирая в ложку каши, он неспеша подул и засунул в рот. От удовольствия рябило в глазах. Дальше, когда глотал еду, уже не думал о том, что замышляет ведьма. Он был слишком голоден. — А куда я пойду? — Мотая ногами, ребёнок уже кусал булку. Щёки его румянились от сладости. — В село, — Она тоже села за стол, натирая руки какой-то кремовой мазью. Лицо очень свежо и кончики волос были слегка намочены — недавно она умывалась. — А что я там буду делать? — Как тебя зовут? — Венти. — Венти, да ты похоже идиот. — А?! — Жить там будешь. Кто-нибудь тебя возьмёт себе. Навряд ли ты сможешь вернуться в город. За его родителей она не переживала. По измученному от голода, грязному телу, рваным лохмотьям и щекам, не знающим ласки, было сразу понятно, что он беспризорник. Такие дети часто шныряют по улицам городов, но в деревнях их быстро пристраивает к себе какая-нибудь одинокая бабка или дед. — Не хочу в город… — Он тяжело вздохнул, заметно погрустнев, — А когда пойдём в село? — Как ты поешь. *** Накидывая на белые волосы чёрный капюшон, Розалина быстро зашагала к колючим розовым кустам — выходу со двора. Ребёнок не поспевал за ней. Мало того, что ноги его были очень коротки и слабы особенно по сравнению с ней, а разум занят разглядыванием интересной, новой территории, так он ещё и постоянно останавливался, чтобы почесаться или подтянуть свою жалкую, изорванную майку. — Да что ты всё время себя дерёшь?! — Не выдерживая постоянных пауз, Розалина развернулась, хватая его за руку. — Ну если чешется! — Венти проскулил, зарываясь пальцами в тёмные волосы. — Вот ещё тоже! — Женщина, закатывая недовольно глаза, наклонилась к нему, оттягивая чёрные, как смоль, закубленные и сальные волосы от пробора. Тут же брезгливость и отвращение выступила на её лице. Даже в таких тёмных патлах легко можно было увидеть бегущих вшей и насаженных среди отшелушенной перхоти гнид, — Ты блохастый! Ужас! И с такой головой он спал на моём кресле! Если у меня теперь будет что-то подобное — я тебя убью. Мальчик стыдливо отвёл глаза, печально шмыгая носом. Даже злая, старая ведьма выглядит лучше него. А как ему ещё жить? — Ладно… — Розалина вздохнула, толкая его в спину, — Я растоплю баню, а ты иди гуляй. — А зачем? А в село не пойдём? А я тут буду жить? — Такому подвижному и любопытному ребёнку в том месте, где выросла ведьма давно бы зашили рот. Но неизвестно почему, она терпела. Это скоро закончится и вновь побегут спокойные, рутинные дни её пятого столетия. А там и шестое не за горами. — Какой ты! Мыться будешь. Только не вздумай ничего трогать дома!       Вообще-то, когда фигура ведьмы достаточно отдалилась в глубь двора, Венти планировал незаметно сбежать, но то ли здравые размышления, о том, что идти ему будет некуда, то ли огромные, ядовитые кусты роз, за которыми прятался страшный, чужой лес, остановили его. В конце концов тут было на что посмотреть. На великое множество километров вперёд и в ширь расстилались зелёные, мягкие ковры свежей травы, ещё мокрой от утренней росы. По ней приятно было бегать босиком. Нашлись и быстрая речушка, усыпанная камнями разной формы и цвета, и тихое озерцо, спящее среди дубрав и тянущихся от дерева к дереву леан, и грибная поляна, и ягодные заросли, и просторный луг полевых цветов. Из живности здесь обитала только безобидная: пушистые зайцы, птицы, белки, ящерицы и тому подобное. Это место не двор дома и даже не участок, а ограждённое от леса и людей пространство со своей атмосферой и жизнью. А вот в самом дворе Венти видел деревянную беседку; сарай с курицами (петух чуть не клюнул его за пятку!); колодец; грядки, засаженные морковью, луком, помидорами и ещё всякими овощами; яблочные деревья; сарай, видимо для дворовой утвори и животного корма; бесчисленное количество алых роз — на окнах, возле двери, усаженные вдоль дороги; и опять котёл, но ржавый, в саже и ещё больше, чем тот, что был на кухне. Видно, очень она любит готовить. Или детей варить. Со страхом Венти встал на лавочку и заглянул внутрь. Пусто. Фух… — Что ты тут? — А!!! — Но неожиданное появление ведьмы с топором за спиной напугало его так, что он сам свалился туда, — Ты меня зарубишь?.. Слушать его бесконечное, жалостливое хныканье Розалине уже порядком надоело. — Мда… — Поднимая его за шкирку, она покачала головой, — Это для дров. — Ааа… — Он понимающе сощурился, вспоминая, что когда таскал из городской бани полотенца, там действительно была печь и всегда пахло деревом. Но когда его раздели и посадили в большой ушат с водой, он напрягся. — Мойся. Только давай быстрее. Чтоб баня не остыла. Венти недовольно промычал. Вода была непривычна его коже. Неумело и неловко руки взяли губку, потирая колени. — Так ты мыло возьми… Ну что ты делаешь? Он зло посмотрел на ведьму. — Давай сюда, — И она тоже. Ой, как жестоко тёрла его, как издевалась! Ну… Он так думал. — Аай! Да прекратите! — Мальчик схватил длинные волосы ведьмы, грубо дёргая. Немилосердно она шлёпнула его. — От тебя грязь отслаивается! Это же ужас! — Намыливая душистым мылом спину, Розалина резко замерла, что на секунду напрягло мальчика. — Кто были твои родители, Венти? — Голос её суровый, серьёзный, но заинтересованный, удивлённый даже, мог произвести впечатление на любое существо. Особенно на тщедушного ребёнка. — Не знаю. Между лопаток, ближе к шее красовалась пентаграмма со скрещенной звездой и стихийным символом — легко отличительная черта любой ведьмы. Колдуна, в его случае. — Видел что у тебя на спине? — Ой, знаю! Вы знаете, что это значит? Это сильно плохо? А то какая-то бабушка сказала мне никому не показывать. Но это была хорошая бабушка! Она дала мне пирожок и золотую монетку! — В детском лепете не было хоть капли нужной информации. Розалина замялась, но оставалась такой же холодной. — Видишь? — Она протянула ему свою кисть руки, — У меня такая же. — Вау! Мы родственники?! — Глаза его блеснули восторгом при увиденной печати. Он даже подскочил на ноги. — Вот ещё! Конечно, нет! Но знаешь… Тебе, наверное, лучше не идти в село, — Делая вид, что осталась незаинтересованной, она выдавила какую-то густую жижу ему на голову. — А почему? — Потому что я так сказала. Не услышав внятного ответа, но боясь дальше приставать к ведьме с вопросами, Венти надул пухлые щёки, жмуря глаза от стекающей на лоб мыльной пены. Внезапно кожа на голове страшно защипала, точно его облили кипятком. — Ой! Что ты сделала?! Мхх!!! Смой! Смой! — Потирая маленькими кулачками, густо намыленными этой жижей, глаза, Венти заплакал ещё сильнее. Теперь казалось, что и глаза вот-вот вываляться. — Да что ты делаешь! Кто тебе сказал трогать! — Обливая его лицо чистой водой, ведьма подёргала его за волосы и дала звонкий подзатыльник. Кто-то здесь совсем не умеет обращаться с детьми… Чувствуя, как постепенно успокаиваются слезящиеся глаза, мальчик страдальчески захныкал, вновь опустившись в таз. Никто не спешил его жалеть. Грубые, острые пальцы женщины оттягивали пряди друг от друга и железный гребень проходил меж них, вычёсывая мёртвых паразитов. — Ты стрижен? — Замечая отсечённые неестественно пряди, она от отвращения кривя нос, зачесала ещё гнид на гребень. Понятно, что он никогда не жил хорошо или хотя бы в чистоте… — Конечно… Хмк… А то что они голубые? Странные, мэ! *** После очередных водных процедур в невероятно жаркой и душной бане, где Розалина так жестоко тёрла его пятки и локти и где он несколько раз получал за то, что хотел окунуться в стоящее там единственное ведро с холодной водой, Венти наконец был завёрнут в полотенце из козьей шерсти и выпихнут на улицу. — Мыться надо каждый день, — Выдавая ему слишком огромную для него, белую, воздушную рубашку, которая наверняка была рассчитана на Розалину, женщина поставила ему издевательский щелбан. И как-бы он не злилися, не дулся всё равно после мыла было легко и приятно. По крайней мере ничего больше не чесалось, а волосы перестали слипаться. Смотря на своё отражение в медном тазе, Венти понял, что всё это время он был если не завидным красавцем, то точно милым ребёнком. Уже вечерело. Он запаниковал. — А куда я пойду? — Никуда. Здесь будешь. — Чтоо?! А почему? — По качану! Что ты такой любопытный? Уже можно было начать бояться, что ведьма что-то задумала неладное, но он на этот раз не испугался. — Это всё из-за этой штуки на спине? Но её не видно почти! — Ты проклят. — А?! — Ты проклят, как я. Похоже твоя мать была крупная шлюха или ведьма. Выбирай, что больше нравится, — Эй! Ты зачем сказала… Такие плохие слова говорят только плохие люди! — Ребёнок возмутился, недовольно топнув ножкой, — Что это значит? Я плохой? — Будешь тёмным магом, — Вытирая пыль с уличного стола, женщина только зевнула на все его «претензии». За маской хладнокровности и безразличия не было заметно, как ведьма сама прибывает в волнении. Что теперь делать? Отвести проклятое дитя в деревню всё равно, что выбросить на верную смерть. Не чуть не лучше, чем оставить его на том мосту. А может стоило всё-таки вовремя уйти. Другое дело, что он не человек… Может выйдет что-нибудь… — Но я не хочу быть тёмным магом! Раз уж на то пошло… Я буду светлым! — Не будешь. — Ну почему! Такие как вы горят в аду! Я не хочу… — Все белые маги — жалкие крысы, понял? — Тогда я просто не буду ма… Ай! — Но по всему телу пробежала жуткая дрожь и слёзы брызнули из жалостливых, но гневных глаз, когда острое лезвие ножа порезало мягкую ладошку. Со страхом ребёнок посмотрел на женщину, даже не пытаясь вырвать свою руку. — Будешь! — Подобно этому, резко и быстро Розалина порезала и себя, тут же сжав их ладони вместе. Светлые, яркие капли безгреховной детской крови смешались с тёмно-бордовой, почти чёрной, грязной кровью ведьмы и стекали по рукавам её одежды на земь. Трава умирала. Сердце щемило, боль растекалась по венам, но это было не прекратить. — Что ты делаешь?! Зачем?! — Теперь у тебя моя кровь и ты безвозвратно чёрный маг, Венти, — Его имя было сказано с такой наглой, довольной усмешкой, что, даже не думая о последствиях, он толкнул её в живот. — Я тебя ненавижу! Зачем тебе это?! — Хныкая от боли и злости, Венти схватился за руку. Царапина стремительно срасталась сама, — Лучше бы вы меня там оставили! — Показав язык, что у детей считалось высшим показателем обиды и неуважения, и громко хмыкнув, он убежал от неё в слезах. Розалина только пожала плечами. Всё равно отсюда он не уйдёт. Теперь на ней лежала иная ответственность. Но есть ли что-нибудь серьёзнее и сложнее, чем воспитание ребёнка?