Forward

      В общежитие Феликс вернулся какой-то подозрительно счастливый. Сказал, что отлично провёл выходные, но не рассказал, что именно произошло, да и для этого времени особо не было, как только Чан вернулся, он написал всем скорее собраться в их кабинете. До закрытия общежития оставалось ещё три часа, поэтому каждый, без исключений, отправился в назначенное место, где уже сидел Чан с тремя коробками. Он выглядел каким-то слишком счастливым.       — вы пришли! В общем, я из дома ещё привёз оборудования для записи песен, этим мы будем заниматься исключительно по выходным, — поясняет он, — мы не можем пользоваться ноутбуком по будням, — он отодвигает одну из коробок, — а это всякие плакаты, я тоже из своей комнаты их приволок, — он как-то виновато улыбается, и отодвигает вторую коробку, — а здесь...       Бан Чан достаёт огромную папку, ещё и достаточно тяжелую, судя по всему.       — здесь некоторые мои наработки. Я над этим ещё хорошенько посижу, но это ещё не всё, — он озаряет каждого улыбкой, — как заботливый лидер, дам вам по шоколадке.       — ты лучше, чем мой отец, — говорит Феликс, — Бан Чан, ты станешь моим отцом?       — это звучит, как предложение. Типа, свадьба, — шутит Чанбин, — ну, знаете, когда под венец приглашают...       — мы поняли, Чанбин, — останавливает друга Минхо. Младший недовольно косится на Ли, но затем возвращает взгляда на воодушевленного Чана, который уже принялся раздавать шоколадки. Действительно, как отец.       Чонин поглядывал на Чана очень грустно. Будто расплачется сейчас, а после слов Ликса так вообще мрачным стал, будто его оскорбили. Когда Бан аккуратно протянул младшему шоколад, Чонин поднял голову и его глаза, кажется, засверкали, но совсем не от счастья. От слёз. Он совсем не понял, когда первая уже скатилась по щеке и Чан уж слишком обеспокоенно посмотрел на Яна.       — Чонин-и, всё хорошо?       Но вопрос остаётся проигнорированным, а Чонин всё ещё ровно стоит и смотрит на Чана, который уложил свои руки на плечах младшего, что уже заметно дрожали.       — что случилось? — спросил кто-то, но Ян совсем не уловил кто, потому что всё уже было, как в тумане. Накатывала истерика.       С самого раннего детства, сколько себя помнит, Чонин жил в страхе и неведении. Нет, родители на него руку не поднимали, и вообще никто не поднимал. Над Чонином никто никогда не издевался. Он не сталкивался с буллингом. Но было кое-что другое. Ян не знает, может, в прошлой жизни он совершил преступление вселенского масштаба или что-то вроде того, но то, в какой ситуации он оказался чистым невезением просто не назовешь. Подумаешь, родился слегка не в благополучной семье. Отец распивал. Безработица, алкаш, ещё в драки часто лез и по ночам пропадал. Чонин не вдавался никогда в подробности того, что происходило с отцом, но он всегда был в курсе того, что мужчина делает с его матерью. Ян часто оказывался свидетелем насилия в собственном доме (который уже давно домом назвать не мог). Отец никогда не трогал сына, но зато отыгрывался на своей жене, которая пыталась обеспечить всех, работая круглосуточно и получая лишь пару часов на отдых, если повезёт. Чонин не скрывал, что дома появляться боялся. Не потому что избить могут его, а потому что боится найти маму, беззащитную и слабую, без сознания. Чонин стал забываться. Кто-то вдолбил, что если кое-что попробовать, то страх уйдёт. Чонин не помнит, кто это был, но это кто-то явно был прав, правда, вместе со страхом уходили и остальные эмоции. Это состояние овоща Чонина никогда не устраивало, но это единственное, что помогало избавиться от душащего чувства страха, сковывающего и заставляющего задыхаться в слезах, потому что Чонин не может сделать ровным счетом ничего, ведь с отцом на контакт идти ещё страшнее. Он слетел с катушек, ещё совсем давно, кажется.        А потом Чонин нашел друзей, таких же, которые со страхом справляются, они все почти одного возраста и у всех есть проблемы. У кого-то с семьёй, у кого-то в целом. Чонин особо не вдавался.       С ними было весело, по крайней мере, это было лучше, чем дома слушать крики матери или смех разъяренного отца. Его компания часто ходила по заброшкам, там же и принимали, там же и пили, там же и были передозы. Там же и умер один из них. Чонин четко помнит, как один из его друзей, Минхёк, упал с края крыши этой самой заброшенной больницы. Он был тогда под чем-то тяжелым и совсем не мог здраво мыслить. Шатаясь, проходился по краю и... Вот так, просто, упал.       Это, вроде как, сначала,заставило Чонина задуматься, что всё это может погубить его, ему ведь едва пятнадцать стукнуло. Совсем не хотелось прощаться с жизнью так рано. Но потом, почему-то, он снова вернулся к этому, как его друзья стали покидать его, как домино. Как домино, поочерёдно умирать. И всё одно и то же, суицид и передоз. Просто не выдержали, вот и всё.       Когда он остался совсем один, потому что те, кто всё же не решился прыгнуть или опомнился, пошли по совершенно иному пути - светлому, они так его звали, Чонину смерть совсем перестала казаться такой страшной. Она казалась спасением, потому что Ян до жути устал. Устал, возвращаясь домой, видеть отца, спящего со сжатыми кулаками, что были в крови, устал смотреть на замучанную мать с кучей ран. У Чонина случился первый передоз на свой же день рождения, это же и стало для матери звоночком о том, что пора задуматься.       — я... Я... Хён... — всё, что смог выдавить из себя Чонин, прежде чем позорно разрыдаться на глазах у семерых друзей, хотя прежде, он казался таким счастливым и жизнерадостным.       Чан притягивает его для объятия, поглаживая младшего, пока тот беспрерывно дрожит, то и дело всхлипывая.       — всё хорошо, Нини. Мы рядом, всё хорошо, — успокаивает он, когда остальные подходят и также поглаживают младшего, чтобы тот понял: он не один.       — я устал... Я так устал, правда! Я... Я хотел увидеться с мамой на этих выходных, я хотел... И я боялся... Потому что мой отец... Он...       Он вновь подается истерике и Чан прижимает его сильнее.       Хёнджину это знакомо. Почему-то ему кажется, что у него и Чонина похожие проблемы. У него дома что-то плохое из-за его отца.       — мои родители развелись и я должен быть счастлив, но... Я всё ещё... Всё ещё боюсь...       — он ушёл, ладно? Нини, твой отец ушёл и он больше не вернётся, слышишь? — Чан смотрит на младшего, немного отодвигая за плечи, а затем снова прижимает к себе.        Чонин уже заметно успокаивается, когда каждый из ребят начинает говорить тихо что-то успокаивающее. Или смешное, заставляя младшего слегка улыбаться.       — я думал, один тут, у кого дэдди ишьюс, — говорит Хёнджин, — извиняюсь, если нагнетаю. Мой отец тоже фанат алкашки. С кучей сюрпризов и претензий ко мне и моей матери.       — слишком много тех, кто попал сюда из-за своей семьи, — вздыхает Чан, — у меня тоже проблемы с семьей, в частности... С отцом. Но, ребят, послушайте. Неважно, что там у нас случилось. Мы здесь, чтобы справиться с этим и научиться жить так, чтобы не идти забываться в алкашке или никотине. Или, того хуже, в наркоте. Нам достаточно, мы ещё слишком молоды и у нас вся жизнь впереди. Мы справимся с этим здесь, все вместе.       — воодушевляюще, я даже поверил в себя, — сказал Минхо.       — а ты умеешь атмосферу подпортить. Да, хён? — усмехается Джисон, — на самом деле, Чан-хён прав, — он меняет тему и настрой также быстро. Опускает голову, перебирая собственные пальцы, — если честно, я думаю, что хочу поделиться, почему я здесь. Не знаю, чувствую себя комфортно с вами,да и то, как мы коллективно сейчас поддерживали Нини... Это прям за сердце так... Не могу, я чувствую себя так, будто вы самые близкие люди в моей жизни, хотя мы знакомы от силы неделю, а Минхо так вообще со мной заговорил впервые только вчера, — он хмурится, глядя в сторону упомянутого, но тот лишь, как и остальные, внимательно смотрят, — у меня никогда не было проблем в семье. Я не сталкивался с домашним насилием и всё в моей жизни было отлично ровно до того момента, пока мой отец не слёг, — он снова опускает взгляд, когда Феликс кладёт свою руку на плечо Джисона, — у моей семьи был небольшой бизнес и после... смерти отца, он полностью лег на плечи моей матери, которая всё время уделяла работе и совсем не могла даже поговорить со мной и... Блять, что-то на меня нашло. Я начал ходить с какими-то мутными парнями из своей школы гулять, распивал с ними, употреблял и... Боже мой, я избивал людей и я... Я ненавижу себя за это? Я ненавижу себя за то, что я заставил свою мать чувствовать волнение, когда она ещё не оправилась после того, что случилось, когда она завалена работой и в бесконечном стрессе даже спать нормально не может. Она приняла решение отправить меня сюда после моего, кажется, третьего передоза. Я после этого понял, какой я еблан, всё-таки, потому что я слышал, как моя мама плачет в соседней комнате, когда очнулся. И я...       Он, почему-то, затихает. Не может больше ничего сказать, будто слова закончились. Он сейчас вывалил всё на этих людей. Просто взял и... рассказал всё?       — вау... это... Пиздец, сказочный просто, — всё ещё находясь в прострации, говорит Чанбин, решивший первым нарушить тишину, — ты молодец, раз решил довериться нам. Хотя, с другой стороны это глуповато...       — согласен, — говорит Чан, всё ещё обнимая Чонин одной рукой, — мы с Бином и Минхо не до конца истории друг друга знаем, а тут... Вау... Я восхищён.       А потом снова тишина.       — я тоже, — внезапно говорит Феликс, — я тоже готов поделиться своей историей. Большинство о ней уже знают и... Вау, как же волнительно...       На этот раз Феликс делится своей историей, но теперь на его лице не появляется и слезинки. И он не знает почему. Может, потому что Чанбин всё время держал его за руку и позволял сжимать собственную? До этого Феликс, лишь вдаваясь в короткие воспоминания, мог разрыдаться, впасть в истерику или паническую атаку, но теперь стало легче. Это потому что он выговорился? Потому что он знает о том, что он не виноват в этом?       — я захотел избить до смерти того парня... — говорит Чан, всё ещё в шоке от чужой истории, — это ужасно. Мне так жаль, Ликси...       — всё хорошо. Что было, то прошло. Кажется, сейчас уже легче, — он поглядывает на Сынмина и слегка улыбается, заставляя того сделать то же самое, — и после того, как выговорился хоть кому-то. Но я думаю, я ещё не справился с этим до конца. Мне нужно время. Нам всем здесь нужно время.       — вы такие молодцы... Что Джисон, что Феликс... Мне жаль, что у вас обоих случилось подобное. Это ужасно, что вам такое пришлось пережить, — говорит Чан.       — согласен, — кивает Сынмин, — и я всё ещё восхищён вашим оптимизмом. Что Чонина, что Джисона, что Ликси. Вы максимально яркие люди из всех, кого я когда-либо встречал, но ваши истории такие мрачные, что блять... Я не представляю, как... Как у вас получается, но я вам так благодарен... Вы действительно помогаете чувствовать себя в своей тарелке, чувствовать себя действительно хорошо.       Остальные, кажется, были слегка в ахуе, если так можно выразиться. Сынмин впервые в присутствии стольких людей говорит так много. Не просто уходит, не просто молчит или кивает, а действительно говорит, рассказывает и он сам от себя такого не ожидает.       — я уже поверил, что он говорить не умеет, — хмыкает Чанбин. Сынмин закатывает глаза, — ну серьёзно, ты при мне не сказал ни одного нормального предложения, я думал, ты типа говорить не можешь или вроде того.       — да, Сынмин-и у нас прогрессирует, да, щеночек? — Хёнджин смотрит на младшего и подмигивает.       — жуть какая, — говорит Минхо, хмурясь, — выколите мои глаза, я не хотел этого видеть...       — и мои на пару, пожалуйста, — говорит Сынмин.       — да ладно вам, я красавчик!       Этой ночью Сынмину почему-то заснуть было ещё труднее, чем обычно. И надо ли говорить о том, что раньше он спал хорошо, ещё до всего этого. До проблем. Сынмин получал здоровый сон и хорошо высыпался, не чувствовал сонливость и его режим был вполне нормальным. Ничто тогда не мешало учиться и не сбивало с толку. Однако, когда он сел на диету, ото сна будто бы и не было никакого толку. Сынмин всё время чувствовал усталость, словно он не спал всю ночь. Ещё хуже было, когда Сынмин ложился спать после того, как вызвал рвоту. Горло будто раздирало.        За последний год иммунитет заметно ухудшился. Если раньше Сынмин болел раз в полгода - и это если сильно не повезет, то сейчас чуть что, так сразу температура.        Но Сынмин уже привык. Привык, что порой засыпает на уроках, потому что ночью этого либо не получается сделать, либо никакого результата ото сна нет. Привык, что всё время до жути холодно, приходится кутаться в толстовку даже летом, что вызывало кучу вопросов, но никто так и не догадался. Привык к крови из носа из-за недостатка витаминов, привык к постоянной боли в мышцах, привык к голоду.       Этой ночью Сынмин много думал. Послушав истории Феликса, Чонина, Джисона и, частично, Хёнджина, сынминова история казалось жалкой. В смысле, он действительно просто начал убивать и жалеть себя просто потому что когда-то там его могли закрыть в туалете или пару раз толкнуть? Это всё казалось глупым. Сынмин был глупым. До ужаса глупым, потому что он нашел проблему из ничего. Проблемы не было. Он просто придумал и врёт, врёт, врёт. Продолжает врать даже тем, кому лгать совсем не хочется.       Это всё поглощает его мысли настолько, что он был в прострации. До самого утра, до уроков. Даже в столовой сидел весь такой сконфуженный, будто пытаясь что-то понять. Сынмин пытался понять, почему он такой. Почему он начал всё это, всё же было хорошо. Проблем ведь не было?       Он смотрит на поднос перед собой, на котором стояла тарелка с рисом. Там совсем немного, но Сынмин не уверен, сможет ли он это съесть, да и желания особо не было. Условно его не было. Голод мучает его, но Сынмин такого никогда бы не признал, просто потому что... Он даже не знает, почему.       Внезапно в голове всплывает то, что сегодня, оказывается, ещё и форму выдадут. Брюки, рубашка, галстук и пиджак. И всё тёмно-синего цвета. Сынмину хочется упасть лицом прямо в тарелку с этим чертовым рисом, потому что, нет, это никуда не ушло. Потому что проблема всегда была в его лишнем весе и в его отражении. Потому что... Потому что он никогда не сможет стать таким же красивым, как Хёнджин или таким же стройным, как Феликс.       Он видит на краю стола каплю крови.       — блять, — шипит он, привлекая внимание друзей. Ким подносит руку к носу, а затем смотрит на нее, — сука, — он держит ладонь у подбородка, а другой прикрывает нос, когда выбегает из столовой под недоуменные взгляды парней. Всё слишком плохо. Голова болит и спать хочется неимоверно, холодно, так ещё и кровь из этого блядского носа. Он несётся в ближайший туалет, дверь которого захлопывает и подлетает к раковине, думая, что сегодня явно умрёт.       Он опирается о керамику и пытается вдохнуть, пока в раковину капает свежая кровь, алая такая. Сынмину становится противно, но, кажется, он не торопится с этим ничего делать.       — ты так ворвался, я подумала, всё, щас убьют меня, — Сынмин поднимает голову, понимая, что не один здесь. Он смотрит в зеркало, пытаясь разглядеть в отражении того, кто это сказал, — ты перепутал женский и мужской. Привет, всё в порядке? Выглядишь херовенько.       — ещё и перепутал, блеск! — Сынмин усмехается и девушке,стоящей позади это кажется жутким, особенно из-за текущей крови из носа.       — так что у тебя стряслось, зомбичок? — спрашивает девушка, подходя ближе, — подрался, что-ли? Хотя, хиленький такой, щуплый, тебя бы с первого удара убили.       — а разница какая, — хмыкает Сынмин, когда девушка разворачивает его к себе лицом и достаёт из кармана новенького школьного пиджака салфетку и аккуратно подносит к носу Кима.       — ну, я всё-таки помогаю тебе, даже когда ты меня до смерти напугал, — он поднимает одну бровь, — можешь не говорить, хорошо. Я знаю, что ты попал не в драку и нормально. Как тебя зовут, зомби-бой?       Сынмин хмурится, потому что эта девочка явно фанатка "Очень Странных Дел".       — Сынмин.       — о, ясно. Рада знакомству, Сынмин, пусть и в таких обстоятельствах, я Рюджин, — говорит девушка, доставая ещё одну салфетку и передавая её в руки Сынмину, — тебе надо поесть. Пошли, Сынмин.       Она тянет парня за запястье, пока тот придерживает салфетку у носа. Только вот Сынмин есть совсем не хочет.       — Я здесь уже второй год, — говорит девушка, когда они заходят в столовую, — ты неделю назад пришел, да? По тебе прям видно, рассеянный такой ещё.       Сынмин видит, как его друзья смотрят на него. Все. Все смотрят на него, как это было тогда, в той школе.       — знаешь Бан Чана?       — знаю, — отвечает растерянный Сынмин.       — о, серьёзно? А я вот хотела вас познакомить. Чан очень хороший, всем помогает, до ужаса добрый, — девушка улыбается, — о, так те парни за столом твои друзья? Понятно, почему они на тебя так смотрят. Чего тогда сбежал один?       Сынмин хмурится. Рюджин слишком разговорчивая. Слишком много вопросов и Сынмин не уверен, что знает ответ хоть на один из них.       — в любом случае, Сынмин, если тебе нужен будет собеседник, моя комната - семьдесят девятая. Поешь хорошо, ладно? — получив кивок, Рюджин направляется к столу, за которым сидят четыре других девушек. А Сынмин оборачивается, смотря на своих друзей и медленно идёт к столу.       Он получает какие-то странные взгляды.       — ты подружился с Рюджин? — спрашивает Бан Чан, — она действительно хорошая, мне просто интересно, ты убежал из-за... крови из носа, да?, — он указывает на салфетку и получает короткий кивок, — а как так вышло, что Рюджин...       — она помогла мне.       — о, понятно, — отвечает Чан, возвращаясь к завтраку, но всё еще недоверчиво поглядывая на младшего. Его беспокоило то, что с ним происходит.       Сынмин опускает взгляд и снова смотрит в тарелку. Кровь уже остановилась и салфетка, почти окрасившаяся в красный, лежит на столе. Он чувствует, как кто-то его слегка толкает в бок,а потом слышит шепот на ухо. Хёнджин.       — Всё в порядке?       Сынмин коротко кивает, беря палочки в руки. Надо поесть. Совсем немного не навредит.       — приятного аппетита, что-ли, — тихо говорит он.       Чан улыбается, смотря на младшего, а затем переводит взгляд на Чонина, убеждаясь, что тот поел. Хотя за Чонином Бан не замечал подобных проблем, всё равно хотелось проверить. Хотелось убедиться в том, что Чонин в порядке, что он здоров и сыт. Чонину хотелось помочь.       Уже проходит третья неделя пребывания новеньких здесь. Почти месяц прошел, но написание песни продвигалось с трудом, потому что уроки и занятия занимали всё свободное время. Как казалось в первую неделю, все не так легко на самом деле. Учеников буквально стали заваливать домашней работой и уже постепенно близился день консультации с психологом, чего кто-то до жути остерегался.       Заботливая тетушка Минхо нашла отличного психолога, когда Ли лишился буквально всего, что было ему дорого, оставшись с сестрой своей погибшей матери. Минхо изначально не нравилась сама идея о том, что кому-то придётся рассказывать, с чем он столкнулся. Однако встреча с психологом казалась уже неизбежной, а тетушка всё настаивала, Минхо совсем не хотелось расстраивать ее.       Но он не сказал ничего нового. Это нормально, после потери близкого человека, просто это надо пережить, перетерпеть. Больше на сеансы он не ходил. Потому что стало плевать, нет, не на ситуацию, а на своё состояние.       Оказавшись здесь, в исправительной школе, психолога избежать было невозможно. Все, без исключения, проходили это на первом году. И на протяжении всего времени, проведенного здесь, все ученики получали психологическую помощь, а кто-то, если нуждался, проходил даже психотерапевта. К слову, Минхо и его тоже проходил.       Однако, здесь, после первого же сеанса, Минхо понял, что здесь ему помогут. Здесь не всё равно.       Только вот одного года ему не хватило и это поспособствовало продолжению его обучения здесь. И Минхо мог сказать, что ему повезло, потому что у него не было проблем с семьёй, как у многих здесь, которых на пару лет оставляют в этой школе из-за того, что "нужно ещё". Проблема была в доверии. Минхо чертовски боялся и остерегался людей. Если изначально казалось, что он лишь скучает по погибшей недавно матери и никак не может смириться с потерей, то под этим всем скрывается ещё кое-что, что не даёт спокойно прожить эту чертову жизнь. Минхо - жертва абьюзивных отношений.       Ёнхун привлекательный. Высокий, красивый и, вдобавок, довольно умный. Среди параллели он считался одним из лучших учеников в школе, так ещё и популярным как среди девушек,так и среди парней и учителей даже. Минхо не был исключением. Однако, в отличие от своих "соперников", Минхо не был серой мышью или каким-то стеснительным парнишкой. Он был не из робкого десятка. В один из обычных школьных дней, Минхо подошел к Ёнхуну и в лоб сказал, что чувствует к нему искреннюю симпатию, а потом уверенно ушел, чувствуя на себя ошеломленные взгляды остальных.        К вечеру ему пришло сообщение:              "Минхо, да? Это Ёнхун ;)"       Как оказалось, Ёнхуна Минхо тоже привлёк. И их отношения развивались даже слишком быстро, но всё ещё вызывали зависть у остальных.       Проблема была в том, что отношения не являлись такими, о которых мог бы мечтать Минхо. Ёнхун был... ужасным. Если на публике он приобнимал за талию, прижимая ближе и ластясь, то в туалете, где никого нет, или у себя дома, куда Минхо был обязан ходить, он мог ударить. Он был грубым. Он был отвратительным, но Минхо не мог ничего сделать, ведь продолжал любить. До потери сознания продолжал любить и терпеть боль.       Первый его раз тоже произошел с Ёнхуном. И он не спрашивал, готов ли Минхо, он не спрашивал о том, не больно ли. А больно было. Больно было безумно, но Минхо терпел, потому что продолжал любить.       А потом стало хуже. Когда Минхо только исполнилось шестнадцать, его мать умерла от тяжелой болезни. Это случилось внезапно, когда Минхо проснулся и ему позвонили из больницы, сообщив ужасную новость. Он тогда много плакал. Он сидел на полу у кровати и продолжал рыдать, а потом попросил Ёнхуна прийти, потому что тяжело.       Минхо отчетливо помнит, как его втоптали в грязь тогда, как ему наговорили отвратительного, а потом ушли, оставив одного в отвратительном состоянии.       Ёнхун разболтал обо всём своим друзьям и долго ждать того, чтобы об этом узнали все в школе не пришлось. Об этом знали уже через пару дней, за неделю до того, как Минхо должен был покинуть город, чтобы переехать к тетушке - сестре своей матери.       — Хо, ты как? — Чанбин хлопает по плечу. Он и Чан стали первыми, кому Минхо смог довериться хотя бы частично.       — в норме, — выдохнул Хо, — я пообщался с Джисоном недавно, — говорит, закрывая учебник.       — о, и как оно? Неплохой малый, да?       — бесит немного, с шутками своими, — он убирает учебник на полку и встаёт из-за стола, — Чан сказал, что общение с Ханом мне на пользу.       — может, оно и так. Хан активный и общаться любит, думаю, он сможет тебе помочь.       Минхо смотрит вниз и немного кивает. Может быть, Хан поможет ему.