Forward

      Чонин был рад, если бы всё шло хорошо. Хотя бы эту недельку, чтобы немного прийти в себя после слов Чана. Нет, он не обязан чувствовать взаимно. Чонин и не требует. Просто, кого бы это не ранило? Конечно будет больно, когда тебя, вроде как, отвергли. Даже если ты готовишься к отказу.       Однако, неделя проходит отвратительно. В воскресенье, после того самого дня, когда Ян признался, прошло собрание их группы, где Джисон и Чанбин долго спорили на счёт лирики. Честно говоря, остальные косились на этих двоих и, Чонин ставит на то, что задавались вопросом, какого хуя здесь забыли. Потому что эти двое после часового спора сказали, что собрание окончено и отпустили всех. Чан покачал головой на это и вышел первым.       В понедельник первым уроком ставят физкультуру, потому что литературу отменили, преподаватель заболел. И вместо этих мучений в виде пробежек вокруг школы в восемь утра, Чонин предпочёл бы остаться в классе для наказанных за прогул первого урока. Ну не знал же он, что физкультура пройлёт так чертовски мучительно. Во вторник он решил немного потренироваться в вокале. Текст песни ещё не до конца был готов, а Чан с Джисоном и Чанбином были принципиальны до того, чтобы показывать текст прежде, чем допишут его до конца. Поэтому Чонин просто напевал непонятные серенады, сидя на полу танцевального зала один.       Почему-то в этот самый момент вспомнилось то, как он точно также сидел на той крыше, где когда-то собирался с друзьями. Наверное, потому что, когда он всё-таки остался один, чувствовал себя также. Но ведь сейчас он может пойти и поговорить с кем угодно? Пусть не с Чаном. Так с Феликсом, Джисоном, они ведь оба общительные. С Хёнджином, он как-то сказал, что Чонин может прийти к нему с любой просьбой и тот поможет. Да даже с Сынмином, черт возьми, пообщаться можно было. Он, на самом деле, действительно хороший слушатель, да и советчик, если ситуация того требует.       Среда встретила уже лучше, вместо того, чтобы ставить какой-то урок на замену литературе, первый урок и вовсе отменили, что не могло не радовать. Чонин поспал подольше, хорошо позавтракал, вроде, даже настроение было. Он даже с Чаном поздоровался, а тот ему улыбнулся. В четверг Чонин хорошо написал контрольную по математике на тему, которую плохо понял в классе, но потом разобрался сам и вот результат. Вроде становилось лучше, но чего-то будто не хватало. Что-то тревожило.       В пятницу Чонин получил телефон после уроков, а потом встретил в танцевальном зале Сынмина, с которым ненароком разговорился.       — а ты тут чего ошиваешься? — спрашивает Ким, стоящий напротив зеркала. Он спешит выключить музыку.       — это у тебя спросить надо. Тебе ведь нельзя сильно напрягаться, разве нет? — Чонин помнит, что три недели назад они всемером стояли в кабинете врача и слушали, как тот отчитывает Сынмина и просит не нагружать своё тело пару недель.       — просто небольшая тренировка не навредит, — он хмурится, смотря на младшего, — так чего тебе?       — пришел попеть, но, думаю, не сегодня, — младший вздыхает.       — так это ты тут воешь, — хмыкает Сынмин, а потом, получая недовольный взгляд Чонина, добавляет: — серьёзно? Чонин, я пошутил, не драматизируй.       И Ян всё же решает остаться. Всё же, если уйдёт, ему будет нечем заняться, а тут хоть, может, потанцует, ну или поговорит с Сынмином. Он садится в угол зала и наблюдает за старшим, который зачем-то всматривается в чёртово зеркало.       — хён, ты всегда зеркало взглядом сверлишь?       — тебя это так сильно волнует? — отвечает вопросом на вопрос и подсаживается к младшему, — всю неделю ходил сам не свой. Что случилось?       Чонин вздыхает, ну начинается.       — всё хорошо, мам.       — ты всем своим видом говоришь - я хочу поговорить об этом, — Сынмин косится на Чонина, как на придурка. Оно и верно - думает младший, — у вас с Чан-хёном что-то случилось, да?       — откуда ты знаешь?       — да по вам обоим видно. Оба дохуя кислые ходите, ещё и тихие, а Чана ты знаешь, — Сынмин хмыкает, а Чонин кивает. Чана тихим не назовёшь, хотя и с Джисоном не сравнишь.       — ты такой наблюдательный, хён, — младший прижимает колени к груди, — я ему в чувствах признался.       — и всё? Я думал, у вас там что-то эпичнее произошло, — Чонин снова косится на старшего, — знаешь, что я думаю? Отношения с людьми здесь - это полный пиздец. Обе стороны - это максимально травмированные люди, с большей вероятностью имеющие вагоны вредных привычек и триггеров. Однако, этот пиздец может вылиться в нечто, что спасёт их. Ты ведь видишь, что происходит с Чанбином и Феликсом? Феликс стал потихоньку открываться, он не боится своего прошлого так, как делал это раньше. А Чанбин всё меньше боится проявлять другую свою сторону, которую закрывал ото всех раньше, — Сынмин не знает, к чему он это говорит, но продолжает, — я думаю, что... Чан просто боится. Я не знаю, чувствует ли он к тебе что-то большее, чем симпатию, но его взгляды в твою сторону трудно не заметить. Но даже, если он что-то и чувствует, Чонин, он слишком не уверен в себе, чтобы начинать отношения. Он боится, что в своих проблемах утопит и тебя, но никак не рассматривает вариант того, что вы можете спасти друг друга, — Чонин смотрит на Сынмина непонимающе и... почему-то думает, что это всё имеет смысл, — с ним надо говорить. Много говорить на эту тему, пока он не откроется. Нини, не у всех всё так просто, как у Чанбина с Феликсом, насколько бы сильными не были ваши чувства друг у другу, травмы остаются травмами. Уловил мысль?       Чонин молчит ещё с минуту.       — ты гуру отношений?       — нет. Я никогда ни в кого не влюблялся, — Сынмин жмёт плечами, а Чонин думает, как такого умняшку ещё не расхватили, — в меня тоже никто не влюблялся.       — серьёзно? Я думал, ты, типа... король в своей школе. Ну, знаешь, самый популярный, — поясняет Чонин.       — не совсем так. Ну, то есть, в какой-то степени, я популярен, — Сынмин опускает взгляд, а Чонин прикрывает рот, понимая, что сказал лишнего.       — хён... Прости, я не знал...       — всё в норме, — произносит уже заученную фразу, — кстати, едешь на этих выходных домой?       Чонина поражает эта способность старшего менять тему.       — после твоих слов я задумался, не провести ли мне их с Чан-хёном снова? Но я не уверен, останется ли он.       Сынмин качает головой, не припоминая, что сам говорил с хёном на эту тему.       — понятно... Он, вроде, ничего не говорил об этом. Тебе стоит спросить.       — хорошо, — кивает Ян, — а ты? Хёнджин, вроде...       — распиздел уже всем?       — только мне!       Чонину вспоминается тот короткий диалог, где они перекинулись парой слов. Хёнджин выглядел обиженным и, для полной картины, выпятил нижнюю губу вперёд. Младший спросил, что такого с ним случилось, а тот ответил, что на этих выходных он не сможет любоваться своим солнцем.       — да, я поеду домой на этих выходных.       — впервые, верно? — спрашивает Чонин. Сынмин вскидывает голову и кивает, — скучаешь по дому?       — не знаю. У меня ни разу за обучение здесь не пролетало и мысли о том, что я хочу вернуться домой, — хмыкает он, — давно не был там, родителей давно не видел. Но я не знаю, скучаю ли. Это, вроде, должно быть странным?       — ты не хочешь домой?       — может быть...       Минхо, откровенно говоря, запутался. Он слишком часто проводит время с Джисоном и, случись что-то подобное вне академии, Минхо наверняка послал бы и закрылся, как делал это раньше. Однако здесь и с Ханом такой не прокатит. Он будто притягивал к себе. Звал гулять постоянно, отказаться было невозможно, Джисон ходил потом такой унылый, что даже Минхо вину чувствовал. Когда Джисон паниковал, старшему хотелось закрыть его от всего мира, показать, что вот он, рядом, он сможет помочь, в обиду не даст. Это было слишком ново. Даже когда Минхо был влюблен в Ёнхуна, он не испытывал ничего подобного. Может, потому что о нем Ли совсем ничего не знал, кроме имени, фамилии и возраста? Джисон же рассказывал обо всём. Рассказывал о том, как построил муравьям домик из песка, но его друг наступил на него, подумав, что это просто очередная кучка песка. Рассказывал о том, как делал вид, что он финалист кулинарного шоу, где выигрышом являлась поездка в Японию. Минхо узнал, что Япония - это страна, которую Джисон мечтает посетить.       Минхо много слушал. Джисон много говорил.       Каждые выходные они сидели где-то и Джисон что-то безостановочно рассказывал. Будто совсем не может без разговоров прожить. Минхо уверен, что если закрыть этого несносного на полчаса одного в комнате, тот с ума сойдет от отсутствия собеседника и начнёт говорить с ближайшей стеной.       Минхо, вроде бы, даже не боялся мысли, что Джисон ему нравится. Он боялся того, что перепутал это чувство с чем-то ещё в силу того, что ни с кем так часто особо и не говорил уже пару лет. Даже с Чанбином или Чаном в прошлом году он перебрасывался лишь парой предложений. А с Джисоном он проводил больше времени, чем со всеми людьми за года три.       Минхо боялся сделать больно, как когда-то сделал Ёнхун. Не то, чтобы последний мог перепутать чувства с чем-то ещё... Просто...       — хён, какой молоко ты любишь? Клубничное?       Он стоял в школьном буфете рядом с младшим, что довольно долго рассматривал содержимое витрин и не мог определиться.       — шоколадное.       — хорошо!       А через две минуты протягивает коробочку с шоколадным молоком, пока сам потягивает клубничное.       — спасибо, Хани.       И это даже не за молоко.       Сынмин ни разу ещё не перекинулся и парой слов с родителями. Они уже на пути к дому и кроме сухого 'привет', Сынмин не сказал им ничего. Просто не знает, о чём говорить. Он не брал с собой рюкзак, взял только наушники, телефон и зарядку. Остальное и не нужно.       Родители о чём-то говорили между собой, пока у Сынмина в одном ухе был наушник с The Neighbourhood, а щеку он подпирал одной рукой, поглядывая в окно. Его, на самом деле, действительно интересовало то, почему его решили забрать сегодня. Никаких праздников не наблюдалось, да и не отмечали они вместе ничего никогда. Только если в новый год сидели вместе в зале, смотря какую-то дурацкую комедию, а потом расходились. Сынмин даже привык. Просто тоскливо было слушать то, как одноклассники собирались со своей большущей семьёй, веселились, играли и занимались всякой хуйней, о которой Сынмин в принципе и не мечтал. А оно ему надо? Он не знает.       Он даже не уверен в том, что родители поняли то, что с ним происходит.       — Сынни, как в академии? Твой учитель говорил, что ты нашел друзей, а ещё...       — всё круто, — очередная заученная фраза. Небрежно брошенная в этот раз, Сынмин просто раздражён.       Но мать замолкает. Это понятно, ей просто надо было сдедать вид, что она заботится, хотя бы для себя.       Сынмин открывает их с Хёнджином диалог. хёндж 'напишешь как доедете?' минмин 'ага'       Только он не пишет, когда машина подъезжает к дому. Не пишет даже тогда, когда поднимается в собственную комнату. Здесь всё также. Пара плакатов с любимой группой, детские настенные рисунки, который стирать было слишком жалко или просто лень. Фраза, написанная маркером — 'мне нехорошо'.       Лучше не стало, хочется добавить, но маркер, кажется, засох. Сынмин не понимает, зачем он здесь. Его родители не сказали ему ещё буквально ничего необычного. Типа, чувствуешь ли ты себя хорошо. Мы хотим тебе помочь, мы всегда рядом.       Он слышал эти слова только от тех, кого встретил в академии. минмин 'здесь хуево' хёндж 'ты доехал?' минмин 'да' хёндж 'уже завтра снова окажешься в академии!! надо просто потерпеть, вдруг, они решат сделать тебе что-то типа сюрприза?' минмин 'обычно такое плохо заканчивается'       Ответа не следует. Ну и хорошо, думает Сынмин.       — Сынни! — слышится за дверью, которая в следующую секунду открывается, а за ней стоит мама, — чего бы ты хотел на ужин?       Что она вообще поняла из того, что ей говорили психолог, классный руководитель и школьный врач?       — я не голоден.       — такой ответ не принимается! Я думала, приготовить лазанью, что на счёт неё?       — ладно.       Женщина скрывается за дверью. Пиздец, думает Сынмин и садится на кровать. Падает, буквально. Он проведёт эту ночь в обнимку с унитазом.       Именно поэтому он не хотел домой. Дома есть таблетки. Дома остались сигареты и ещё дохуя интересных вещей, которые в академии строго настрого были запрещены.       Он открывает шкаф, на верхней полке которого лежат эти самые таблетки. И стоит так минут пять, перед этой самой открытой дверцой шкафа и смотря наверх - стоит ли оно того? Сынмин не знает. Он берёт всё, что было на полке, совсем немного. Складывает всё в свой карман. Надо было взять рюкзак.       До самого ужина он просидел на своей кровати и тупил в телефон. Джисон написал ему что-то ободряющее, а Чонин сказал, что поговорит с Чаном завтра. А Хёнджин всё молчит. Нет, Сынмин не ждёт, просто нериятно. Наверное.       — Сынни, — в комнату снова заглядывает мама. Точно, — пойдём ужинать.       Женщина тепло улыбается. Как же бесит. Раньше она даже не звала его так, почему сейчас-то началось?       Сынмин спускается через папу мирут после своей матери. Это будут очень трудно.       Он садится за огромный стол, который накрыт, на котором куча домашней еды. Перед Сынмином оказывается тарелка с лазаньей и каким-то салатом. Рядом стоит стакан с апельсиновым соком. Родители сидят по обе стороны, отец уже принялся за еду, изредка поглядывая на сына, а мать и вовсе взгляда не отводит, улыбается ещё странно. Если они сейчас спросят...       — Сынни, почему ты не кушаешь?       Ну конечно.       — не могу привыкнуть к обстановке, — он выдыхает, — в столовой было шумно обычно, мы сидим в восьмером и болтаем. А тут тихо.       Ложь. Частично. Тогда можно было уйти незаметно. По крайней мере, без лишних вопросов. Все ведь заняты своим. А здесь все взгляды и внимание направлены на себя. Сынмин такое не любит, он вырос не так. Родители не уделяли ему так много внимания раньше. Чего сейчас-то доебались? Ещё смотрят, будто сожрать взглядом пытаются.       — о, так давайте поговорим! Как дела с учебой? Твой классный руководитель говорит, что ты хорошо справляешься с английским, — мама улыбается, смотря на сына, что продолжает сверлить взглядом тарелку. Так и не взял вилку в руки, вцепился в своё же бедро, лишь бы не сорваться прямо сейчас в туалет.       — не просто хорошо, а отлично, — добавляет отец.       — Сынни, ешь, — она давит. И у неё это хорошо получается, потому что против Сынмин сказать ничего не может, — тебе надо хорошенько поесть, прежде чем вернуться в академию. Там ведь никто не следит за твоим питанием? Вот и падаешь в обмороки, не доедаешь просто. Ешь.       Он берёт вилку и ей же отрезет кусочек от лазаньи, буквально запихивая себе в рот. Он не умеет говорить "нет", но если бы проблема была только в этом.       Сынмин не предполагал, что ужин закончится тем, что он съест всё, что предложит его мать. Он чувствует себя ужасно, его тошнит и он готов прямо сейчас сорваться и выблевать всё, включая свои органы, потому что невыносимо.       Он закрывается в туалете, где прижимает собственную ладонь ко рту. Насколько плохо ему станет здесь? Это неважно, думает Сынмин, когда наклоняется над унитазом.       — Минни? Что случилось, чёрт возьми?!       Хан вскакивает из-за общего стола, заставляя остальных вздрогнуть и перевести на Джисона взгляд. Тот выглядит обеспокоенным и, судя по всему, с Сынмином что-то произошло, пока он был дома.       — что с ним?! — первым спохватывается Хёнджин, — что случилось, Джисон?       — он, кажется, едет в больницу.